Текст книги "Петербургская Коломна"

ДОМ ПОЛКОВНИЦЫ ВАСИЛЬЕВОЙ

Величественная громада углового жилого дома № 62, так же, как и его визави – дом № 57, завершает бывшую Офицерскую улицу. В середине XIX века здесь, на свободном от жилых строений земельном участке, возвели два небольших одноэтажных строения: деревянный дом вдовы титулярного советника Елены Васильевны Шор и каменный особняк купца Никитина. В 1910 году земельный участок и находившиеся на нем два старых дома приобрела жена полковника Елизавета Густавовна Васильева, владевшая к тому времени четырьмя доходными домами. Располагая значительными средствами, она распорядилась снести старые особняки и возвести на их месте большой шестиэтажный доходный дом. Жилое строение, каким мы его видим сейчас, спроектировал и возвел в 1912 году военный строитель и архитектор Аркадий Аркадьевич Орлов, автор многочисленных добротных жилых домов и продолжатель традиций известной династии военных строителей.

Ул. Декабристов, 62. Фото 1930-х гг.

Внешняя архитектура здания довольно проста, но вместе с тем достаточно монументальна и проникнута духом неоклассицизма. Строение имеет объемно-пространственную структуру и лаконичный силуэт. Главный мотив фасада состоит из чередующихся высоких окон. Их подчеркнуто вертикальный ритм сочетается с несколько утяжеленными первым и вторым этажами, фасад которых рустован. Отделка здания выдержана в теплых золотистых тонах.

Хозяйка дома № 62 Елизавета Густавовна слыла в округе достаточно предприимчивым человеком и умела зарабатывать деньги. Кроме квартир для жильцов она сдавала часть дома внаем под магазины и трактир. За пять лет, в течение которых жена полковника владела этим строением (до 1917 года), здесь в разное время находились обувной магазин В.Е. Комарова, лавка зеленой торговли Я.К. Пастусова и мясная лавка купца Т.С. Усанова. Торговые заведения, размещенные в первом этаже здания, вносили своеобразное оживление в будни завершающего Офицерскую улицу участка.

Здесь же находился и известный всей округе трактир Ивана Арсеньевича Петрова. Владелец питейного заведения являлся превосходным организатором, большим знатоком своего дела и умел привлечь к себе публику. За право содержания трактира с него регулярно взыскивался в пользу города довольно крупный налог. На подобные заведения тогда распространялись достаточно жесткие правила и обязательства, неукоснительно выполняемые их содержателями.

Трактир Петрова предназначался для публики средней руки – рабочих, мелких служащих, торговцев, разносчиков, приказчиков, канцеляристов, артельщиков и прочих людей этой категории – жителей Коломны и работников близлежащих промышленных предприятий, в том числе Адмиралтейского судостроительного завода.

Хозяин трактира Иван Арсентьевич, купец с регалиями, титулом второй гильдии и с капиталом, выглядел солидно. Одевался всегда прилично, даже с некоторым шиком. Держался скромно и с достоинством. При необходимости мог быть приятным собеседником.

Его трактир имел две половины: одна – для «чистой» публики, другая – для публики попроще. Гостей обслуживали половые. Для увеселения посетителей в обеденном зале музыкальная машина играла приятные незамысловатые мелодии.

Дома № 57 и 62 завершают современную улицу Декабристов. Здесь она выходит на оживленный простор набережной Пряжки, как раз на том месте, где речка делает красивый плавный изгиб.

За рекой, на другом берегу, просматриваются силуэты производственных цехов Адмиралтейского судостроительного завода и виднеются четкие контуры мощных портальных кранов.

Известный теоретик петербургской архитектуры Г.К. Лукомский в книге «Современный Петроград» писал: «.есть сооружения, не представляющие ничего примечательного в отношении архитектурной обработки, но создающие, однако, своими общими массами интересные куски города.». Это высказывание авторитетного специалиста в полной мере может быть отнесено к большинству строений на Офицерской. Да, это действительно так. Но не следует забывать, что она является составной частью Коломны – уникального уголка старого Петербурга, исторического центра его культурной жизни, коему по воле истории пришлось осуществлять пространственную связь между другими частями Северной столицы. Именно благодаря этому Офицерская всегда считалась «интересным куском города», без которого невозможно себе представить в полном объеме общую картину жизни Петербурга, как, впрочем, и нельзя без этой отдаленной когда-то от центра старой улицы понять душу города.

Наше прошлое не было безоблачным. Оно бывало разным, порой даже трагическим. Но знание его необходимо, ибо это не только расширяет пределы нашего понимания, но, что особенно важно, дает нам ощущение сопричастности тому, что было создано до нас, что не нами возводилось и, уж конечно, не должно быть нами варварски разрушено. Знакомство с прошлым Петербурга, историей его улиц и домов невольно заставляет совершенно иными глазами взглянуть на замечательные творения рук наших предков, рачительно и бережно относиться к тому, что они так щедро и заботливо оставили нам в наследство.

Глава 4
Ее высокородие Анна Андреевна Михайлова

Я как ни хочу, не могу никого любить кроме себя. И Анюты.

К. Сомов

В своем постоянном и неустанном поиске собиратели проявляют удивительную настойчивость и терпение. В то же время эти люди не исключают и возможности случайной удачи, внезапного везения. Многочисленные рассказы старых коллекционеров, напоминающие приключенческие истории, свидетельствуют, что в жизни каждого из них бывали подобные счастливые моменты, когда вдруг волшебно открывались перед ними двери потаенных кладовых, хранящих отгадки к заветным тайнам.

Признаюсь и я, со своей скудной информацией об адресате с Офицерской улицы, в душе надеялся на этот запасной вариант коллекционеров – Его Величество Случай. А вдруг!..

Хорошо! Ну, звали адресата Анна Андреевна Михайлова. И что? Кто она? Легко ли почти через целое столетие получить о жительнице рядового доходного дома в старой Коломне какие-либо сведения. Легко ли или трудно ли, но попытаться необходимо. Поиск решил начать непосредственно с дома № 57, подавив в себе естественное желание направиться сначала в архивы или прибегнуть хотя бы к обычной справочной литературе, коей является сборник «ревизских сказок» жителей Петербурга – солидные и в прямом смысле весомые (бедные библиотекари!) справочные тома сытинского издания «Весь Петербург» и «Весь Петроград». Теплилась надежда: может быть, в доме еще живут ближайшие родственники или соседи Анны Андреевны.

Предчувствие возможной удачи не оставляло меня. Ведь в доме существует прекрасный Музей-квартира А.А. Блока, а там работают замечательные знающие люди, влюбленные в свое дело. И я направился туда. Из бесед с сотрудниками выяснилось, что искусствовед Ю.Е. Галанина располагает многими сведениями об истории интересующего меня дома № 57 и даже обладает картотекой жильцов этого старого здания. Какая удача! Однако она отсутствовала, поэтому ее коллеги, выслушав меня, единодушно рекомендовали обратиться с моим делом к самой Юлии Евгеньевне и любезно дали ее домашний телефон.

Предварительно договорившись о встрече, снова прихожу в музей в назначенный день. Представился, изложил просьбу. Веером рассыпал старые иллюстрированные открытки. Юлия Евгеньевна с неподдельным любопытством прочитала вслух адрес на открытках и короткие тексты на каждой, помолчала, а затем в упор убила меня уверенным и решительным ответом: «Нет, такой не помню! Михайлова в этом доме не проживала, не помню».

Посмотрев на мое «перевернутое» от огорчения лицо, все же подошла к картотеке и долго перебирала ее содержимое. Надежда вернулась ко мне после того, как Юлия Евгеньевна, найдя наконец нужную карточку и заглянув в нее, медленно произнесла: «Простите, была такая. Это Сомова Анна Андреевна, в замужестве Михайлова, любимая сестра известного художника творческого объединения «Мир искусства» Константина Андреевича Сомова.

Да, действительно, Анна Андреевна жила после своего замужества несколько лет в этом доме, в квартире 1, в третьей парадной, со входом с Офицерской улицы. О ней в своих воспоминаниях неоднократно и по-доброму упоминают близкие друзья Константина Андреевича Сомова – художники А.Н. Бенуа, М.В. Добужинский, А.П. Остроумова-Лебедева. Она была обаятельна и талантлива, делила с братом все жизненные превратности, радости и печали, как художница, находилась в водовороте всех событий культурной жизни Петербурга и Петрограда».

Вот это удача! Скажите, как после этого не верить старым чудакам-коллекционерам?! Полученная мною в Музее-квартире А.А. Блока информация удостоверила меня, что я не зря взялся размотать клубок судьбы Анны Андреевны Михайловой, чей славный род с давних пор обосновался на жительство в Коломенской части Санкт-Петербурга, считал Коломну своей «малой родиной» и до 1917 года владел в этих заповедных местах собственным домом.

Недалеко от Калинкина моста в 1830 году был возведен дом № 97 с окнами парадных комнат на Екатерининский канал. Четырехэтажное строение достаточно скромного ампирного стиля принадлежало старинному дворянскому роду Лобановых. Солидность особняку придавали красивые высокие резные двери из полированного красного дерева. Дом № 97 по Екатерингофскому проспекту составлял приданое Надежды Константиновны Лобановой (в замужестве Сомовой).

Сомовы происходили из древнего, но обедневшего дворянского рода. Начало ему дал приехавший в 80-х годах XIV столетия на службу к великому князю Дмитрию Ивановичу посланник Золотой орды Мурза-Ослан. Татарскому царевичу, вероятно, понравилось житье на Руси, в 1389 году этот мурза вдруг принял святое крещение, был наречен Прокопием и по любви женился на дочери стольника Марии Золотовне Титовой. От их счастливого брака на свет появилось пять сыновей. Один из них – Лев, прозванием Широкий рот, имел впоследствии любимого сына, Андрея Львовича, по прозвищу Сом. Сын этого Сома Василий и явился, по семейному преданию, родоначальником династии дворян Сомовых.

Дед Анны Андреевны Михайловой-Сомовой, Иван Иосифович славился по всей округе своими многочисленными причудами и грандиозными празднествами. К праздникам по его эскизам и проектам разбивались и строились во множестве необыкновенные парки, павильоны и пышные храмы Амура. Он лично расписывал их яркими красками. Фантазии деда были беспредельными и неистощимыми, а возможности их финансировать, увы, имели естественный предел и печальный конец. Игривые затеи и беспробудная тяга к роскоши привели в конце концов дела Ивана Иосифовича в такое критическое состояние, что он подпал под опеку.

Однако старшим детям Ивана Иосифовича повезло. До его разорения и учреждения над ним позорного опекунства они все же сумели получить хорошее образование и занять достойное место в обществе. Младшего из братьев, Андрея, в десятилетнем возрасте отправили в Петербург и препоручили заботам старшего брата, Иосифа Ивановича, профессора Петербургского университета, известного русского математика. Его жена, добрейшая Прасковья Ростиславовна, окружила Андрея нежной материнской заботой, а брат полностью заменил ему отца.

Екатерингофский пр., 97. Фото 1927 г.

Блестяще окончив Ларинскую гимназию в Петербурге, Андрей Иванович завершил свое обучение на физико-математическом факультете столичного университета и некоторое время служил преподавателем математики. Страстно влюбившись в Надежду Константиновну Лобанову, Андрей Иванович сменил службу и перешел работать ближайшим помощником к непременному секретарю Академии наук К.С. Веселовскому для исполнения обязанностей по научной части и редактированию академических записок.

Соприкосновение с изящным искусством покорило Андрея Ивановича, он глубоко и всесторонне знал его и посвятил служению ему свою жизнь. В 1859 году он издал краткое описание Картинной галереи Эрмитажа, а в 1873 году (в год рождения Анны Андреевны) составил и издал описательный каталог Картинной галереи Музея Академии художеств, за что ему присуждается Уваровская премия. Он представляет в качестве члена Международного жюри Российскую художественную выставку в Париже, под его руководством редактировался журнал «Вестник изящных искусств». Долгое время он преподавал историю изящных искусств на Высших женских курсах в Санкт-Петербурге. Наконец, в 1886 году Андрей Иванович занял ответственную и почетную должность старшего хранителя по отделению картин, гравюр и рисунков Эрмитажа.

Молодожены Сомовы поселились в бельэтаже родового дома Лобановых, переданного в качестве приданого Андрею Ивановичу. К жене он относился с трогательным вниманием и глубоким уважением. Брак оказался счастливым, и вскоре в доме на Екатерингофском проспекте зазвенели веселые детские голоса. Первенец, Саша, родился в 1867 году. В нем преобладали черты характера матери. В 1869 году родителей осчастливил появлением на свет второй сын – Костя, в том доминировали отцовские черты. В любимице же всего семейства, Анюте, родившейся в 1873 году, удивительно тепло сочетались и нашли пленительную гармонию добродетели обоих родителей. Внешне суровый и строгий Андрей Иванович, улыбавшийся в редчайших случаях, дочери Анюте всегда выражал открытую нежность.

Особой элегантностью обстановка сомовской квартиры не отличалась – меблирована достаточно скромно, интерьер ее комнат заполняли вещи, типичные для любой петербургской квартиры, где проживали люди среднего достатка. Ореховая столовая, обитая каким-то бесцветным шелком, гостиная, темный рояль в углу, тюлевые занавески на больших окнах, обращенных на спокойный Екатерининский канал.

Гостиная квартиры Сомовых. Екатерингофский пр., 97. Фото 1900 г.

Зато особый колорит и прелесть квартире придавали картины, сплошь покрывавшие стены. Среди огромного числа приобретенных «по случаю» полотен выделялись значительные произведения, например, большой портрет певицы Семеновой кисти Ореста Кипренского, автопортрет Катерины Гемессен, женский портрет кисти Яна Стэна и огромное количество работ «малых голландцев», составлявших предмет страстного коллекционирования Андрея Ивановича. На самом почетном месте в доме висело изображение бравого военного, приходящегося прадедом братьям Сомовым и Анне Андреевне, – фамильный портрет офицера Раткова, его подвиг, согласно семейному преданию, заключался в том, что он, не щадя коня, первым прискакал в Гатчину с радостным известием для цесаревича Павла о скоропостижной кончине его матушки, Екатерины II.

Одних рисунков и акварелей Кипренского, Брюллова и Федотова у Андрея Ивановича накопилось такое множество, что, как вспоминал А.Н. Бенуа, «…старик охотно их дарил людям, чем-либо заслужившим его благоволение. Так и мне, студенту, в поощрение моих коллекционерских наклонностей, Андрей Иванович в какую-то добрую минуту вырезал из большого путевого альбома Кипренского несколько листов с превосходными набросками пером». Дом постоянно посещали известные художники, но чаще всех – А.Т. Марков и И.И. Шишкин. Чувствовалось, что здесь живут люди с небольшим достатком, но порядочные, умеющие вести хозяйство и создавать семейный уют. Двум последним качествам семья в основном была обязана хозяйке дома, Надежде Константиновне, благодушной и добрейшей женщине. Подлинный житейский ум сочетался в ней с удивительной скромностью. По воспоминаниям А.Н. Бенуа, «Надежда Константиновна была сама простота, сама ласка, само гостеприимство, сама искренность».

Портрет матери.

Художник К.А. Сомов. 1895 г.

Глава семьи Сомовых, Андрей Иванович – высокий, чрезвычайно худой человек с лицом монгольского типа и необыкновенно большими ушами. Его манера держать себя с молодежью отличалась напускной суровостью и важностью.

В разговоре Андрей Иванович любил щеголять старомодными и «простонародно-помещичьими» выражениями. Детей своих он обожал и ставил их способности и таланты превыше всего на свете.

Андрей Иванович Сомов.

Портрет работы К.А. Сомова. 1897 г.

Уже первые работы брата Анны Андреевны К.А. Сомова – портреты родителей, по оценке А.Н. Бенуа, являлись «…неоспоримыми шедеврами. Не говоря уже о том, что из них на нас глядят совершенно живые люди, что на полотне, как в зеркале, отразились черты их и вся их повадка, вся их „манера быть“, в них светится и душа этих с бесконечной нежностью любимых Костей и Анютой людей. Мне кажется, что, глядя на них, даже те, кто ничего не будут знать о том, кто были эта ласково поглядывающая старушка и этот строгий старик, все же будут входить в полный душевный контакт с ними, они будут до самого сердца тронуты слегка меланхоличной улыбкой Надежды Константиновны, тогда как чуть брезгливое выражение лица Андрея Ивановича будет держать их на дистанции, не препятствуя, однако, беседе, а в конце концов, и способствуя созданию совершенно специфической атмосферы уюта.

Отца Сомов изобразил окутанным той специфической прохладой, которая так очаровывала в знойные дни в наших милых деревянных убогоньких дачках, и это уже одно отнимает у старика Сомова то, что в нем было суховато-чиновнического, а также и долю той дворянской спеси, которая жила в этом дальнем потомке татарских царевичей. Сила жизни в этом портрете такова, что если долго в него всматриваться, то начинает мерещиться, точно слышишь запах сигары в руках Андрея Ивановича…».

Дети Сомовы воспитывались в семье, где еще были достаточно сильны добрые обычаи старины, в которых преобладали радушие, простота, доброта и хлебосольность. Детство Анны Андреевны, как и ее братьев, проходило в семействе, горячо любившем и свято ценившем искусство – живопись, музыку, театр и литературу. От отца дети унаследовали любовь к коллекционированию. Общаясь ежедневно у себя дома с искусствоведами и известными художниками, они сами рано начали тянуться к искусству. Особый талант к рисунку проявился у Кости и Анюты. Для уроков рисования на дом приглашалась художница В.М. Судиловская, преподававшая детям основы рисунка. Анюта и Костя начали рано брать уроки музыки сначала у той же Судиловской, а потом и у других учителей. Музыкальной частью в семье ведала мать, Надежда Константиновна, она сама отлично музицировала на фортепьяно и хорошо пела.

Пение матери, а еще раньше нежные звуки музыкального ящика под старинными бронзовыми часами с фигуркой Ахиллеса (подарок Надежде Константиновне от ее деда), по существу, стали самыми первыми и незабываемыми впечатлениями о волшебном мире музыки, воспринятыми детьми в родительском доме. Костя, а затем и Анюта в ранних зимних петербургских сумерках любили садиться с ногами на клеенчатый стул около музыкального ящика и подолгу слушать его нежные незамысловатые мелодии. Подрастая, дети настолько увлеклись музыкой, что даже серьезно мечтали о карьере камерных певцов. Хорошими голосами обладали все дети, но особые способности отмечались у Анюты и Кости Сомовых. Впоследствии, став взрослыми, брат и сестра не оставляли музыку, они хорошо играли на фортепьяно и часто пели на музыкальных вечерах, где выступали известные профессиональные певцы и музыканты Петербурга. Театр стал их безумной, страстной любовью. Вплоть до отъезда Сомова в эмиграцию они посещали все концерты, музыкальные вечера и спектакли.

Отец и мать много времени посвящали детям. Андрей Иванович постоянно что-нибудь для них клеил, вырезал, устраивал всевозможные забавы – всю ту милую чепуху, которая доставляла сыновьям и дочери много радости. Иногда он делал им оригинальные подарки в виде «неважных», по его мнению, или попорченных картин.

Дети дружили друг с другом. Очаровательны были и Анюта, и старший брат, великий шутник – толстяк Саша. Особенно дружил с Анютой Костя, он нежно любил сестру и сохранил любовь к ней на всю жизнь. В письмах к ней он называл ее ласковыми именами: «Милая моя Анюточка! Мой друг, моя драгоценная сестра!» Он делился с ней своими планами, с полной откровенностью сообщал о своих неудачах и разочарованиях.

Детей воспитывала не только высокая культура родителей, постоянно рассказывавших им о знаменитых художниках, музыкантах и их работах, но и вся та прекрасная атмосфера, что существовала в сомовском доме. Будучи хранителем Картинной галереи Эрмитажа, Андрей Иванович регулярно демонстрировал детям шедевры художественного мирового искусства, давая при этом пространные пояснения.

Константин Сомов.

Фото 1883 г.

Костя Сомов учился в гимназии К. Мая – та, по словам А.Н. Бенуа, «была старомодным и уютным учебным заведением, ничего казенного в себе не имевшим». Там он подружился с одноклассниками – А.Н. Бенуа, В.Д. Нувелем и Д.В. Философовым, будущими основателями «Мира искусства». Приятели часто встречались в доме у Сомовых. Вечера проходили в рассматривании коллекций и приятных беседах в кабинете Андрея Ивановича. Его замечательные комментарии усиливали наслаждение от увиденного. Он помнил многочисленные эпизоды и анекдоты из жизни Карла Брюллова, коего знавал в молодости. Отец Кости встречался с художником Федотовым. Интересные рассказы о нем прекрасно дополняли рассматриваемые детьми подлинные работы этого великого русского живописца. Беседы

затем переносились в столовую, за чайный стол, уставленный множеством вкусных вещей, приготовленных Надеждой Константиновной.

Бенуа вспоминал, что часто на этих вечерах «Костя и Анюта нас угощали пением преимущественно старинных итальянских песен и арий. Костя был вообще очень музыкален, и его страсть к музыке, его глубокое понимание ее в значительной степени способствовали нашему с ним сближению. Он годами учился петь. Голосом обладал приятным, с бархатистым тембром. Однако он все портил той, доходящей до карикатуры аффектацией, которую он вкладывал в исполнение любого романса, сам упиваясь звуком своего голоса, вздымая очи к небу и кладя руку на сердце».

За обедом, в течение которого хозяйка дома по второму и третьему разу потчевала детей и их друзей вкусными, собственного изготовления пирогами, Андрей Иванович обыкновенно что-либо рассказывал. Саша и Костя начинали над ним подтрунивать. Анюта и Надежда Константиновна при этом заливались тихим и совсем необидным смехом.

Старший брат Анны Андреевны, Саша, уже в юности полнеющий человек, являл собой олицетворение благодушия и добродушия. Он был, по выражению А.Н. Бенуа, «…великим смехачом и любил всех веселить и смешить», очень искусно пародируя певцов итальянской и русской оперы. Сколько бы он ни представлял баса Мельникова, тенора Васильева, М. Фигнер, Славину или Мизини и Котиньи, каждый раз со зрителями, в том числе и с Шурой Бенуа, «делалась истерика смеха» – до того верно и точно передавал он манеру исполнения этих замечательных артистов, их повадки и, разумеется, все комические недочеты, присущие каждому из них. При этом все знали, что насмешливость Саши Сомова не мешала ему самому искренне наслаждаться их искусством.

Сомовская семья слыла замечательной, доброй и дружной, и всякий, кто к ним приходил, чувствовал себя там как дома. Константин Андреевич в лице сестры имел преданного друга, редкого по своим душевным качествам и доброжелательности человека. Дружбе способствовала общность их интересов и совместная работа в искусстве. Анна Андреевна сама являлась талантливым художником-прикладни-ком, участницей многих выставок «Союза русских художников», а затем «Мира искусства». Она была близка к кругу основных организаторов этих вернисажей. В своих воспоминаниях А.Н. Бенуа писал: «Костя поощрялся в рисовании отцом. Его в живописи поддерживала и его сестра Анюта, тогда еще не бывшая замужем, к которой он с детства и до конца жизни питал чувства, близкие к обожанию».

Анна Андреевна имела тонкий вкус, была всегда жизнерадостной и обладала чувством юмора. Уже находясь в эмиграции, страдая от своего эгоцентризма, честно признаваемого, Константин Андреевич писал: «Я, как ни хочу, не могу никого любить кроме себя. И Анюты. Это чувство пронесено через всю жизнь. Оно прочно, как железо». В старости художник по-доброму завидует двум, может, самым для него дорогим людям на свете – любимой сестре Анне Андреевне и Александру Бенуа, своему близкому другу. Сестре завидует, «потому что у нее светлое мировоззрение и умение любить людей, т. е. доброта, помимо прелести, изящества, духовности, культуры и других добродетелей». Шура Бенуа вызывает у художника зависть «легкостью, с которой он всегда работает». В своей Анюте Константин Андреевич находил соединение духовности и душевности – драгоценное сочетание, столь редко сочетаемое в одном в человеке.

С наступлением дачного сезона большинство обывателей среднего достатка – служащие, чиновники и даже офицеры, будучи связаны с городом в силу своих служебных обязанностей, старались вывезти свои семьи в зеленые дачные уголки под Петербургом.

Начиная с марта-апреля каждого года, в газетах Санкт-Петербурга появлялись многочисленные объявления, предлагавшие горожанам снять дачу «в прекрасном и здоровом месте».

Выезд горожан на дачу – всегда массовое и хлопотное явление. Он напоминал паническое бегство жителей из города. По традиционному представлению питерцев, оставаться в нем летом считалось делом убийственным.

На дачах бывало и чинно и шумно. В зелени участков слышались звуки граммофонов, на клумбах пестрели цветочные ковры.

Отправив семьи на дачи, главы семейств имели возможность бывать там раз-два в неделю. Все оставшееся время им приходилось жить на положении холостяков и столоваться в местных кухмистерских, трактирах, ресторанах, где, пользуясь ситуацией «дачной горячки», брали дорого и кормили отвратительно. В газетах Петербурга в этот период появлялись хлесткие статьи о том, что в кухмистерских и прочих ресторациях еду готовят на плохом масле и (о, ужас!) даже просто на сале! Всякие жалобы на недоброкачественность пищи бесполезны. «Бедняги получают неутешительный ответ – „не нравится, не ешьте!“ Подумать только! – негодовал корреспондент петербургской газеты. – Подобные вещи преподносятся в заведениях для так называемой „чистой публики“, ибо о заведениях низшего уровня говорить не приходится».

Каждым летом Сомовы жили в Мартышкино на Пасторской улице. После своего замужества Анна Андреевна также снимала дачу в этом поселке, неподалеку от родителей. В Мартышкино же каждое лето жила семья Бенуа с детьми.

Дача, постоянно снимаемая Сомовыми, мало чем отличалась от других небольших домиков с маленькимими садиками. Местные жители жили небогато, но достойно. На краю поселка стояла кирха, довольно красивая и добротно построенная, селение располагалось у самого моря и отделялось от него полоской песчаных дюн. Вдоль побережья росли прекрасные сосны с могучими бронзовыми стволами и пахучей игольчатой кроной. Жители поселка выращивали прекрасную клубнику и малину. На берегу были разбросаны почерневшие от времени рыбацкие хижины с постоянно сушившимися на шестах сетями.

Вдали, в глубокой ложбине, виднелась высокая труба покосившегося домика, знаменитая по всей округе пекарня «Выборгские кренделя», выпускавшая лакомство, за которым люди приезжали не только из ближайших мест, но даже из Петербурга. В меру сладковатые, пахнущие не то кардамоном, не то ванилью, изумительно белые внутри и в меру коричневые снаружи, эти кренделя просто таяли во рту. Пеклись они по старинному шведскому рецепту, тайну его строго хранили в семействе пекаря. Далеко от берега, за железной дорогой, находилось кладбище с останками гольштинцев из свиты Петра III, поголовно перебитых в день переворота в 1762 году.

На самом берегу залива, занимая большой земельный участок, возвышалась особняком дача царского повара Максимова. Каменная трехэтажная дача имела огромный фруктовый сад и даже собственный небольшой сосновый парк. От нее в море выступал персональный железобетонный причал. Берег залива в то время пляжем не служил. Тогда еще не было принято загорать или просто лежать на песке в купальных костюмах. Это считалось неприличным. Далеко от берега, в море, предприимчивые люди устраивали купальни, сооружая деревянные платформы на сваях. В воду вела удобная лестница. Дно купален устилалось песком, глубина – по пояс. Купальни считались платными. Дачники в Мартышкино обычно заранее покупали сезонный билет, стоивший 3 рубля. Существовало строгое расписание для купания женщин и мужчин.

В Мартышкино на дачах жило много немцев: чиновников, служащих, ремесленников, очень инициативных и организованных людей. Их усилиями в период дачного сезона здесь создавалось гимнастическое общество, куда дачники с удовольствием записывали своих детей. Три раза в неделю по два часа опытные инструкторы обучали ребят гимнастическим упражнениям и упражнениям на спортивных снарядах. По воскресеньям в помещении общества устраивались танцы для взрослой дачной публики. Два раза за лето родителям демонстрировались «отчетные» выступления ребят, занимавшихся гимнастикой. Устраивались также интересные и веселые прогулки для детей и походы с играми и забавами. На дальние маршруты проводились сборы по 20 копеек, они шли на покупку бутербродов и молока. Провизию несли с собой в больших плетеных корзинах. В поход шли строем в ногу под барабан. За отличия и успехи в гимнастических упражнениях детям вручали красивые значки общества, на них были начертаны начальные буквы латинского изречения: «В здоровом теле здоровый дух».

В двух верстах от Мартышкино находился маленький монастырь св. Арефия. Его монахи накупили самоваров и под большой елкой поставили столы и лавки. Дачники с удовольствием приходили сюда со своими бутербродами, заказывали самовар (за 10 копеек – маленький, а за 20 – большой). Дачники в Мартышкино назывались «мартышками». Они весело и дружно проводили время. Вокруг простирались чудесные зеленые леса, парки, а в них много ягод и грибов. Неподалеку – Петергоф с его замечательными фонтанами. Быстро образовывались компании молодежи, в них обычно входили и Сомовы. Брали с собой бутерброды, лимонад, гитары. Спиртного не полагалось. Пили молоко и варенец, приносимый в симпатичных керамических горшочках предприимчивым лесничим. И без вина было весело. Пели, играли в горелки. Появился футбол. Команда «мартышек» ездила играть в Стрельну, Петергоф. Гимназисты и студенты развешивали по Мартышкино объявления, что они готовят к переэкзаменовкам. И зарабатывали по 7-10 рублей в месяц за уроки – на карманные расходы, цветы дамам сердца и оплату билетов на танцы и спектакли. Андрей Иванович приезжал на воскресенье, усталый, нагруженный покупками. Его буквально воскрешал отдых на свежем воздухе.