Текст книги "Петербургская Коломна"

«ТОЙ, КОТОРАЯ ПЕЛА В СОЛОВЬИНОМ САДУ»

В конце первой половины XIX века в Коломне нарастающими темпами шло строительство новых доходных домов, с квартирами, сдаваемыми внаем. Предприимчивые купцы и фабриканты скупали участки, занятые барскими двухэтажными особнячками, и на их месте возводили многоэтажные строения «под жильцов». Облик заштатного городского района и уникального центра петербургской культуры менялся буквально на глазах его жителей.

В 1841 году владелица небольшого двухэтажного особняка на углу Офицерской улицы и Английского проспекта, жена подполковника Елизавета Ивановна Брюн распорядилась возвести на месте принадлежащего ей здания многоквартирный доходный дом. Проектно-строительные работы по возведению нового жилого здания по просьбе заказчицы проводил архитектор Евгений Францевич Паскаль.

В 1882–1883 годах новый домовладелец, полковник Андрей Петрович Лачинский, купивший у наследников Е.И. Брюн это жилое строение, капитально его перестраивает, поручив работу известному в то время архитектору Василию Григорьевичу Тургеневу.

Свой нынешний облик здание приобрело только в 1910 году, когда его в очередной раз основательно перестроили по поручению его последнего владельца – Моисея Львовича Лунца, коллежского советника и члена правления Сибирского торгового банка. Проект перестройки жилого дома выполнил архитектор Моисей Маркович Синявер. Характерно, что в современном облике здания чувствуется явный «дух практицизма», в значительной степени повлиявший на его архитектуру. Предельно простое оформление фасада здания сочетается с элементами архитектуры позднего русского классицизма. Тем не менее оно выглядит подчеркнуто монументально, особенно по сравнению с соседними трехэтажными жилыми строениями.

Главный фасад дома № 53, выходящий на Офицерскую улицу, украшен четырьмя пилястрами ионического ордера, объединяющими третий и четвертый этажи. Широкий балкон у основания пилястр с красивой металлической решеткой и поддерживающими его гранитными кронштейнами заметно оживляет строение. Третий этаж дома выделен треугольными и прямоугольными сандриками над довольно большими окнами. Нижний этаж трактован как цокольный и обработан рустами, впрочем, как и стена второго этажа этого здания. В тонкой проработке архитектурных деталей, в изящных лепных украшениях окон чувствуются несомненный вкус и хорошая школа архитектора.

Старинные дома, как правило, полны загадочной таинственности. Об этом здании в начале века писали довольно часто, оно всегда привлекало к себе пристальное внимание вездесущих корреспондентов столичных газет и журналов. Любопытная подробность – особую известность дом № 53 получил в связи с тем, что здесь, на пятом этаже, в квартире 9, жила актриса оперного Театра музыкальной драмы Любовь Александровна Дельмас, судьба которой переплелась с жизнью поэта А.А. Блока.

Л.А. Дельмас, артистка Музыкального театра.

Фото 1910-х гг.

Петербургский Театр музыкальной драмы, организованный в 1911 году и открывший свои сезоны годом позже, заметно выделялся из числа оперных сцен, не входивших в состав объединенных Императорских театров. Он просуществовал до 1919 года, когда его труппа вместе с театральным имуществом слилась с оперной труппой Народного дома, на базе которого затем организовали Большой оперный театр. Свою относительно кратковременную сценическую жизнь Театр музыкальной драмы прожил отнюдь не бесшумно.

Л.А. Дельмас.

Фото 1912 г.

Его смелые эксперименты в области оперных реформ сопровождались гневными рецензиями театральных критиков, бурными восторгами и хулой зрителей. Каждой постановке этого театра действительно стал присущ определенный оттенок скандала.

Театр музыкальной драмы открылся в Большом зале консерватории. Пресса широко уведомила зрителей о перестройке зала и сцены (принадлежавших Императорскому Русскому музыкальному обществу), обошедшихся в 500 тысяч рублей. Русский частный финансовый капитал субсидировал театр, организационно же он принадлежал акционерному обществу, возглавляемому банкиром Давидовым – меломаном и композитором-любителем. Его опера «Сестра Беатриса» и балет «Принц-свинопас» неоднократно ставились в «своем» театре, правда, без особого успеха у зрителей.

К финансовым делам театра был также причастен и известный банкир Дмитрий Рубинштейн. Художественным руководителем являлся московский режиссер И.М. Лапицкий, строго и принципиально придерживавшийся довольно несложного принципа: отказ от шаблонов оперных спектаклей (условностей, оперных жестов, вокальной манеры и вообще «всякой оперности») и замене оперы натуралистической, психологически осмысленной музыкальной драмой. Руководствуясь принципами системы Станиславского, Лапицкий старался насытить оперное действие бытовыми деталями и подробностями.

Критика точно подмечала все противоречия и ошибки режиссера, справедливо ругая его в прессе за непризнание им специфики оперного театра, игнорирование партитуры и ориентации лишь на либретто музыкального спектакля. Режиссер в сценической практике постоянно вступал в единоборство с композиторами, особенно такими, как Вагнер, Пуччини, Чайковский, Бизе. При этом он безжалостно изменял содержание партитур, выбрасывая целые сцены и арии. Купюры и перестановки становились с каждым разом весьма обильными и имели место во всех спектаклях режиссера. Но купюрами дело не ограничивалось – Лапицкий безжалостно игнорировал систему заключенных в партитуру музыкальных образов. Им берется за основу либретто, и даже не оно, а то драматическое событие, что положено в его основу. Поэтому нередко переделки распространялись и на само либретто.

Критика и зрители совершенно справедливо считали особо слабым местом Театра музыкальной драмы его декорации. За исключением единственной серьезной работы оформления Рерихом оперы «Сестра Беатриса» все остальное выполнялось на весьма низком художественном уровне.

К положительным качествам театра следует отнести его прекрасный оркестр и хор, которыми управляли известные дирижеры М.А. Бихтер, Г.Г. Фительберг, А.Э. Маргулян и др.

Однако, несмотря на все недостатки и просчеты в постановках Театра музыкальной драмы, публика регулярно посещала спектакли режиссера Лапицкого. Зрителей привлекала смелость его руководителя и артистов труппы, пытавшихся по-иному «осмыслить» оперу. Актеры постоянно экспериментировали и шли своим, нестандартным путем. Все это достаточно выгодно выделяло театр среди обычных оперных сцен столицы.

Среди многочисленных поклонников артистов Театра музыкальной драмы, выступавших на сцене Петербургской консерватории, оказался и поэт А.А. Блок, не пропускавший ни одного спектакля режиссера Лапицкого.

Партию Кармен в одноименной музыкальной постановке исполняла молодая певица Любовь Дельмас, недавно вернувшаяся из Парижа, где посмотрела всех французских «Кармен». Они ее разочаровали – в них отсутствовал присущий этой героине внутренний порыв и огонь.

Блок, ничего не зная о Любови Дельмас как о женщине, о человеке, влюбился в Дельмас-Кармен. 14 января 1914 года он посылает ей записку: «Я смотрю на Вас в Кармен третий раз, и волнение мое растет с каждым разом. Прекрасно знаю, что я неизбежно влюбляюсь в Вас, едва вы появитесь на сцене. Я – не мальчик, я знаю эту адскую муку влюбленности, от которой стон стоит во всем существе и которой нет исхода».

В непогожие мартовские вечера поэт блуждал по Офицерской улице возле дома № 53, где жила его любовь, гадая, куда выходят ее окна, искал случайной встречи с ней. Блок, как гимназист, скупал фотографии певицы, стремился встретить ее. Пути их часто пересекались. То он видел актрису у афиши на Офицерской, то в музыкальном магазине, где она покупала ноты. Любовь Александровна также постоянно чувствовала его присутствие. Но ни тот ни другой не решались познакомиться.

Две недели Блок провел в безвольном, «блаженно глупом» состоянии. Но за эти две недели безумной весенней влюбленности поэт создал цикл «Кармен» – стихи о всепобеждающей страсти любви, уводящей в мир, где даже руки, прикасавшиеся к ее плечам, поют. Любви страшной, купленной «ценою жизни».

Героиней этого лирического цикла стихов была она, солистка Театра музыкальной драмы Л.А. Дельмас.

 
Сердитый взор бесцветных глаз.
Их гордый вызов, их презренье.
Всех линий – таянье и пенье.
Так я Вас встретил первый раз.
В партере – ночь. Нельзя дышать.
Нагрудник черный близко, близко…
И бледное лицо… и прядь
Волос, спадающая низко…
О, не впервые странных встреч
Я испытал немую жуткость!..
 

Наконец они встречаются. Вся петербургская весна 1914 года заполнена у Блока мыслями о Дельмас, свиданиями с ней. Выразительный словесный портрет актрисы той поры нарисовала М.А. Бекетова, тетка поэта: «Да, велика притягательная сила этой женщины. Прекрасны линии ее высокого, гибкого стана, пышно золотое руно ее рыжих волос, обаятельно неправильное, переменчивое лицо, неотразимо влекущее кокетство. И при этом талант, огненный артистический темперамент и голос, так глубоко звучащий на низких нотах. В этом пленительном облике нет ничего мрачного или тяжелого, напротив – весь он солнечный, мягкий, праздничный. От него веет душевным и телесным здоровьем и бесконечной жизненностью».

У влюбленных было много встреч. Оба жили в старой Коломне, на Офицерской, они называли ее «наша улица». Здесь каждый имел свои любимые места. Одно из них – Мост через речку Пряжку, видный из окон квартиры Блока. Поэт в шутку называл его «Мостом вздохов».

В середине лета 1914 года началась Первая мировая война. Жизнь петербуржцев, в том числе и Блока, круто изменилась. Тревоги и заботы постепенно погасили любовные чувства этой прекрасной и талантливой пары.

17 августа 1914 года Блок отправляет Любови Александровне свою фотографию и письмо: «Я не знаю, как это случилось, что я нашел вас, не знаю и того, за что теряю вас, но видно, так надо. Надо, чтобы месяцы растянулись в года, надо, чтобы сердце мое сейчас обливалось кровью, чтобы я испытывал сейчас то, что не испытывал никогда, – точно с вами я теряю последнее земное. Только Бог и я знаем, как я Вас люблю. А. Б.

Позвольте мне прибавить еще то, что Вы сами знаете: Ваша победа надо мной решительна, и я сознаюсь в своем поражении, потому, что вы перевернули всю мою жизнь и долго держали меня в плену у счастья, которое мне недоступно».

Когда из печати выйдет отдельной книгой поэма Блока «Соловьиный сад», в которой герой, забывший долг, наконец все же покидает этот рай любви и возвращается в свою старую лачугу, поэт подарит ее Любови Александровне Дельмас с надписью: «Той, которая пела в Соловьином саду».

Александр Блок и Любовь Дельмас навсегда потеряют друг друга. Как безумно тоскливо и пронзительно звучат по этому поводу записанные поэтом слова: «Боже мой, какое безумие, что все на свете проходит, ничто не вечно.».

А.А. Блок. Фото 1916 г., подаренное Л.А. Дельмас перед расставанием

В 1916 году в доме № 53 на Офицерской улице поселился скандально известный бывший военный министр России генерал-адъютант Владимир Александрович Сухомлинов. Он был добросовестным служакой, участником русско-турецкой войны 1877–1878 годов. Назначенный в 1909 году военным министром, генерал поначалу много сделал для реорганизации армии после ее поражения в русско-японской войне. Однако трагические неудачи русского оружия во время Первой мировой войны, особенно в период 1914–1915 годов, заставили людей думать, что в верхах укоренились измена и предательство. Виновным в этом в первую очередь россияне считали военного министра Сухомлинова. Это он, желая выслужиться, заявил о полной готовности русской армии к стремительной победоносной войне.

Газета «Биржевые ведомости» опубликовала тогда его самоуверенную статью «Мы готовы!» А между тем, начав боевые действия против немцев, русская армия постоянно испытывала острый недостаток в вооружении и материальном обеспечении. В штабах царила полная неразбериха, исключавшая возможность четкого планирования военных операций. Войска несли большие потери и вынуждены были отступать. Однако неудачи на фронте нисколько не убавили самонадеянности и заносчивости самоуверенного военачальника.

7 марта 1915 года на совместном заседании Совета Министров и Государственной Думы депутат А. И. Шингарев заявил, что «снабжение армии поставлено безобразно. С первых дней войны особое внимание обратил на себя огромный расход боевых припасов, в том числе артиллерийских снарядов.

Военная же промышленность России совершенно не в силах пополнять ими войска. Планы военных заготовок не выполнены, что было скрыто военным министром от правительства. Легкомысленная непредусмотрительность Сухомлинова и его полная неспособность вдумчиво оценить обстановку, в которой должна была оказаться Россия в период серьезных военных операций, привели страну к катастрофе. Им не были заблаговременно предприняты действенные меры для увеличения мощностей отечественной военной промышленности и для обеспечения снабжения боеприпасами из-за границы. Он не только скрыл от правительства истинное положение вещей, но даже давал успокоительные заверения в легкой и быстрой победе над врагом.».

Военный министр, генерал-лейтенант В.А Сухомлинов.

Фото 1904 г.

Генерал Сухомлинов, сидевший напротив, прервал речь депутата и высокомерно выкрикнул: «Вам кажется, что только у Вильгельма все хорошо! Если послушать Шингарева, все пошло бы несравненно лучше, если бы он занимал мое место». Бездарность в сочетании с ничем не оправданным спокойствием военного министра поражали россиян. В Думу, прямо с позиций, явилась группа офицеров, они выкрикивали в адрес Сухомлинова и ему подобных: «Мы им много раз говорили, но они ничего не делают. Что же нам остается – стрелять по их кабинетам?!»

Все открыто возмущались безответственностью и безнравственностью Сухомлинова, его самодурством – поведением, граничившим с предательством. Петербургские газеты с негодованием писали о вопиющем случае – странной дружбе генерал-адъютанта Сухомлинова с австрийским консулом Альтшиллером (тот, как впоследствии оказалось, являлся кадровым германским шпионом). Поражала наивная беспечность военного министра, он, несмотря на неоднократные предупреждения компетентных служб контрразведки и настоятельные рекомендации прекратить с австрийским дипломатом всякую связь, упорно отказывался этому верить, продолжая оказывать Альтшиллеру дружеское внимание, принимая его не только у себя дома, но и в своем рабочем кабинете.

В этой дружбе корреспонденты средств массовой информации прослеживали, кстати, и четкую финансовую заинтересованность молодой мадам Сухомлиновой, женщины довольно алчной и весьма расточительной (ее огромные расходы и астрономические портновские счета, как выяснилось, регулярно оплачивались австрийским консулом). Поразительно, но Альтшиллер имел свободный и неограниченный доступ в кабинет военного министра, где беспрепятственно просматривал его корреспонденцию, вскрывал служебные письма и даже «помогал» Сухомлинову принимать «верные решения». Непостижимо! Главным доверительным советником военного министра Российской империи являлся германский шпион.

Народ требовал незамедлительного суда над генералом Сухомлиновым. Симпатизирующая ему императрица Александра Федоровна тогда писала: «…солдаты в отчаянии, говорили, что не хотят идти на врага с голыми руками. Ярость офицеров против Сухомлинова безмерна. Бедняга! Все проклинают его имя и жаждут его отставки!»

Несмотря на требования сурового наказания военного министра, Николай II уступил просьбам жены и пытался спустить дело на тормозах. И все же в июне 1915 года генерал-адъютанта Сухомлинова сместили с должности, обвинили в шпионаже и арестовали. Официальное обвинение генерала базировалось на его преступном покровительстве и оказании услуг жандармскому подполковнику Мясоедову, авантюристу, взяточнику, а впоследствии – германскому шпиону.

Начальник жандармского отделения на пограничной станции Вержблово Сергей Мясоедов, награжденный «за образцовый порядок на станции» императором Николаем II золотым браслетом с рубинами и бриллиантами, а затем золотыми часами с царским вензелем, в 1907 году за неблаговидные поступки (спекуляцию, взятки, контрабанду) и служебное несоответствие был с позором уволен со службы. Однако это его не особенно огорчило. Женившись на Кларе Гольдштейн и получив за ней немалое приданое, бывший жандармский офицер занялся довольно сомнительным бизнесом. Совместно с родственниками жены, Давидом и Борисом Фрайбергами, он организовал Русское Северо-Западное пароходство для перевозки еврейских эмигрантов в Америку и неплохо на этом заработал.

Небезынтересная подробность – наблюдавшая за бурной коммерческой деятельностью Мясоедова русская контрразведка с удивлением обнаружила, что, не имея ни одной российской награды, новоявленный предприниматель, оказывается, был награжден 26 иностранными орденами, в том числе шестью германскими.

В 1911 году находившаяся на отдыхе в Карлсбаде жена Мясоедова «случайно» познакомилась и свела тесную дружбу с супругой военного министра России Сухомлинова.

Войдя в полное доверие к сановному генерал-адъютанту, Мясоедов по его распоряжению не только восстанавливается на службе в жандармерии, но и назначается начальником контрразведки одного из западных военных округов, получив таким образом доступ к важнейшим секретным документам Генштаба.

В апреле 1912 года в ряде российских газет появилась информация, утверждавшая, что подполковник Мясоедов является германским шпионом. Инициатором этой разоблачительной кампании стали депутат Государственной думы А.И. Тучков и редактор газеты «Новое время» А.С. Суворин. Вслед за этим последовало официальное расследование подозрительной деятельности Мясоедова. Но и на этот раз он легко отделался (не без помощи и дружеской защиты генерала Сухомлинова) – в очередной раз был отстранен от занимаемой должности. Однако с началом Первой мировой войны, в 1914 году, подполковника Мясоедова, к удивлению всех, по распоряжению самого военного министра Сухомлинова произвели в полковники и зачислили в штаб 10-й армии, где он руководил разведкой и контрразведкой, регулярно снабжая германское командование ценной оперативной военной информацией. Пользуясь служебным положением, полковник Мясоедов через свою жену передал противнику секретные оперативные карты с точным расположением всех воинских подразделений 10-й армии. За эту операцию он получил благодарность германского командования и денежный гонорар в размере 30 тысяч рублей.

Пойманный с поличным и арестованный жандармский полковник, несмотря на веские улики о его преступной деятельности, полностью отрицал свою вину. Но на его беду из германского плена «бежал» подпоручик Колаковский, завербованный немецкой разведкой, для свершения ряда диверсий. А за помощью немецкая контрразведка настоятельно рекомендовала ему обращаться к. полковнику Мясоедову. Наконец-то в деле германского шпиона поставили точку —

18 марта 1915 года его повесили в Александровской цитадели. Разразился грандиозный скандал, главным фигурантом в нем проходил покровитель германского шпиона, военный министр генерал-адъютант Сухомлинов, преступная беспринципность которого породила измену и предательство.

Отстраненного от должности военного министра генерала Сухомлинова сначала препроводили под домашний арест с подпиской о невыезде, а затем, в декабре 1916 года, заключили в Петропавловскую крепость. Однако усилиями императрицы Александры Федоровны «беднягу» Сухомлинова вскоре, «по состоянию здоровья», перевели в нервную клинику, а затем милостиво отпустили домой.

После Февральской революции одним из первых арестовали Сухомлинова. Его нашли в доме на Офицерской улице, где он тогда жил. Генерал от испуга спрятался в спальне под перину, а голову прикрыл подушкой. Прямо из дома № 53 Сухомлинова доставили в Таврический дворец, где солдаты едва не растерзали его, и лишь усилиями конвоя удалось остановить разъяренную толпу. Очевидцы вспоминали, как генерал семенящими шажками скрылся в комнате. Он был похож на седоусую крысу, тщетно искавщую спасения.

Сухомлинова предали суду Временного правительства по обвинению в измене, в бездействии, во взяточничестве и приговорили к пожизненной каторге. Однако 1 мая 1918 года по амнистии, объявленной Советским правительством, его снова выпустили на свободу. Через несколько дней генерал бежал в Германию, где опубликовал книгу «Воспоминания». В ней он попытался представить себя в облике «ангела-миротворца», выступавшего за сердечную дружбу двух стран – России и Германии.

Жизнь бывшего военного министра России в эмиграции была полна превратностей и злоключений. Он постоянно бедствовал, голодал и умер в 1926 году.