Текст книги "Золотой век Испанской империи"

Глава 16
Монтехо на Юкатане

Эрнандо Писарро дал свое слово, что… добрых солдат будут судить не по их лошадям, но по их собственной доблести. Выказавший себя храбрецом получит награду в соответствии с его службой; ибо отсутствие лошади – это дело фортуны и нисколько не унижает человеческое достоинство.

Сэр Джон Эллиотт, «Империи»

Франсиско Монтехо, бывалый конкистадор родом из Старой Кастилии, имел опыт ведения боевых действий на Кубе, в Панаме и в Новой Испании. Он немало знал о двух океанах, уже находившихся под испанским контролем; он участвовал в завоевании как Панамы, так и Новой Испании. Восьмого декабря 1526 года, когда Карл и его двор все еще пребывали в Гранаде, Монтехо получил от императора контракт на завоевание и заселение Юкатана и Косумеля – восхитительного острова посреди глубоких голубых вод возле мексиканского побережья, на котором и Грихальва, и Кортес делали остановку перед тем, как начать свои великие предприятия. Монтехо были пожалованы титулы аделантадо, губернатора и капитан-генерала; эти должности должны были оставаться в его роду на протяжении двух поколений. Ему было назначено жалованье в 150 тысяч мараведи как губернатору и еще 100 тысяч – как капитан-генералу.

Вплоть до этого момента в контракте не было ничего необычного. Другие пункты, однако, выглядят более неожиданно. Так, Монтехо предписывалось основать два пуэбло с населением по сто человек каждое, причем при обоих должны были быть построены крепости «в местах наиболее подходящих и уместных для этой цели». Он должен был содержать собственную армию – но был избавлен от необходимости платить какие-либо налоги. Ему и его потомкам жаловались «на вечные времена» четыре процента от всех получаемых с Юкатана доходов, и на протяжении трех лет с момента завоевания он должен был платить короне лишь одну десятую часть прибыли. После этого цифра должна была увеличиться до девятой части, и потом, постепенно – до пятой. Каждый из примкнувших к Монтехо конкистадоров получал две кабальерии{533}533
  Кабальерия – мера земли, в Испании она была эквивалентна 60 фанегам или 3863 акрам. На Кубе она составляла 1343 акра; в Пуэрто-Рико – 7858,1. Можно предположить, что на Юкатане эта мера была близка к кубинской.


[Закрыть] земли и два соларес в основанных городах. Монтехо получал право назначать городских советников – такое право обычно предоставлялось всем начальникам подобных экспедиций, – причем подразумевалось, что они будут избраны из числа его ближайших соратников.

В течение пяти лет для Юкатана должны были назначить епископа, и с этого момента требовалось собирать десятину для жизнеобеспечения духовенства и строительства церквей. Монтехо был уполномочен обращать индейцев в рабство, если они отказывались принимать блага испанского владычества. Ни евреям, ни мусульманам, ни даже преступникам не было позволено ступать на юкатанские земли. Наконец в контракт Монтехо был вписан текст гуманного указа от ноября 1526 года[80]80
  Имеется в виду императорский указ, регламентировавший обращение с покоренными индейцами. (Прим. перев.)


[Закрыть], после чего контракт подписали император и вся дворцовая верхушка, имевшая отношение к Индиям, – Кобос, а также три епископа, в то время принимавшие участие в Совете (епископы Осмы, Сьюдад-Родриго и Канарских островов, т. е. Гарсия де Лоайса, Мальдонадо и Кабеса де Вака){534}534
  CDI, XII, 201ff; CDI, XXII, 201ff.


[Закрыть].

Монтехо происходил из хорошей семьи, обосновавшейся в Саламанке. Он родился где-то между 1473-м и 1484 годами, а следовательно, принадлежал к тому же поколению, что и его бывший командир Кортес. Это был человек среднего роста, хороший наездник, обладавший веселым темпераментом и природным великодушием. Как правило, он тратил больше, чем мог себе позволить, как замечал придирчивый Берналь Диас дель Кастильо{535}535
  Diaz del Castillo, V, 253.


[Закрыть]. В начале 1500-х годов он переселился в Севилью, где соблазнил Ану де Леон (дочь лиценциата Педро де Леона, который, возможно, был конверсо), и та родила ему сына, который получил его имя и позднее стал известен как Франсиско де Монтехо Эль-Мосо, т. е. «мальчик»{536}536
  См. Gil, Los Conversos, II, 321.


[Закрыть].

Монтехо-отец впервые прибыл в Индии в 1514 году вместе с Педрариасом, который выслал его вперед, чтобы набрать волонтеров в Санто-Доминго{537}537
  Я, однако, не нашел его в блестящем исследовании Кармен Мена об экспедиции Педрариаса.


[Закрыть]. Разочарованный тем, что он увидел в Дарьене и Панаме, Монтехо отправился на Кубу, где благодаря дружеским отношениям с Диего Веласкесом смог выстроить большую ферму возле места, где сейчас располагается замечательный порт Марьель. Здесь он встретил Эрнандеса де Кордобу, возвращавшегося из Новой Испании и выглядевшего так, словно с ним «чрезвычайно дурно обошлись». Монтехо и сам участвовал в экспедиции Грихальвы в Новую Испанию, где был капитаном одного из его нао. Затем, подобно Ордасу, он отправился с экспедицией Кортеса 1519 года в качестве одного из друзей Диего Веласкеса. Однако, по всей видимости, Кортесу легко удалось уговорить его переменить хозяина – за жалованье в две тысячи песо, по словам Диаса дель Кастильо{538}538
  Diaz del Castillo, I, 34.


[Закрыть].

Он выступил в конце 1518 года из Сантьяго на собственном корабле и присоединился к Кортесу в Гаване, где продал последнему 500 ломтей бекона{539}539
  Polavieja, 156–7.


[Закрыть]. Оттуда Монтехо поплыл на Косумель – остров, который, как он свидетельствовал на ресиденсии Кортеса, он посещал «множество раз» (к 1530 году это утверждение вполне могло быть правдой){540}540
  См. CDI, XIII, 86–91.


[Закрыть]. В Веракрусе Кортес послал его на север поискать хорошую гавань, в то время как сам он осуществлял свою диверсию против друзей Веласкеса. По возвращении Монтехо был вознагражден за отсутствие жалоб тем, что был назначен первым магистратом Веракруса. После этого он вернулся в «королевства Кастилии», как он это называл, за счет Кортеса, сопровождаемый другим идальго, кузеном графа Медельинского, Алонсо Эрнандесом Портокарреро.

По пути Монтехо остановился в своем кубинском владении возле Марьеля, где они с Эрнандесом Портокарреро пополнили запасы хлеба, мяса и воды. Они оставались там три дня, на протяжении которых Монтехо совершил то, что современный историк называет «непростительной неосторожностью»: а именно, он не смог противиться искушению показать своему старому другу и соседу Хуану де Рохасу невероятные сокровища, которые вез с собой в Испанию, – «бессчетное количество золота, которого было так много, что кораблю не требовалось другого балласта, кроме золота», как сообщал один из слуг во владениях Монтехо, сильно преувеличивая{541}541
  Robert Chamberlain, «La controversia entre Cortes y Velazquez», in Anales de la Sociedad Geogrdfica de Guatemala, vol. XIX, Sept. 1943.


[Закрыть].

Путешествие Монтехо 1520 года через Атлантику в Испанию было интересно тем, что знаменитый штурман Антонио де Аламинос на этот раз избрал маршрут между Флоридой и Багамскими островами, следуя течению Гольфстрима (обычный путь по-прежнему пролегал через Наветренные острова). Губернатор Веласкес позже раскритиковал этот маршрут как опасный, однако спустя короткое время он стал общепринятым. Можно сказать, что Аламинос был его первооткрывателем.

Покинув Кубу 26 августа, конкистадоры сделали еще одну остановку на острове Терсейра из группы Азорских островов, который, по-видимому, был хорошо известен Аламиносу, и к ноябрю были уже в Испании. По прибытии Монтехо и Эрнандес Портокарреро затеяли долгую борьбу при дворе, восстанавливая доброе имя Кортеса, враги которого – прежде всего Диего Веласкес – были активны, влиятельны и беспощадны.

После того как дело было решено в пользу Кортеса (главным образом благодаря Монтехо, и частично также отцу Кортеса), Монтехо был назначен алькальдом (то есть начальником) крепости Вилья-Рика-де-ла-Веракрус{542}542
  Paso, I, 57.


[Закрыть]. Он снова прибыл в Новую Испанию в 1524 году, но очень скоро вернулся в Кастилию, привезя с собой 60 тысяч песос де оро{543}543
  Пятая карта де релятион, ed. Pagden, 440.


[Закрыть] – Кортес выделил ему богатые энкомьенды в Аскапоцалько, Матлактлане и возможно, в Чиле, которые приносили по 1500 песо в год. Монтехо в то время был прокурадором (официальным представителем) Новой Испании в Кастилии. Затем он принялся хлопотать о контракте на завоевание Юкатана, в чем ему оказывал поддержку Панфило де Нарваэс и некоторые другие люди, придерживавшиеся его взглядов. После разговора с Херонимо де Агиляром, переводчиком, прожившим на Юкатане несколько лет в качестве пленника, Монтехо уверился в том, что территория, включенная в его контракт, достаточно богата. Получив позволение Карла в декабре 1526 года, он смог отправиться из Санлукара в июне 1527 года, имея при себе 250 человек{544}544
  Paso, I, 78.


[Закрыть].

В эту группу входил один незаурядный человек, ветеран военных действий в Новой Испании – Алонсо де Авила, который, должно быть, помнил Косумель еще по своему посещению его вместе с Грихальвой и с Кортесом. Жизнь Авилы в последние годы была еще более сложной, чем у Монтехо; он добился уважения Кортеса, однако Кортес ему не доверял из-за того, что ему покровительствовал епископ Родригес де Фонсека. В 1522 году, когда Авила возвращался в Кастилию с одной из знаменитых кортесовых флотилий, перевозивших сокровища, его захватили французы возле Азорских островов. Промаявшись три года в плену во Франции, он наконец собрал выкуп, потратив на это «все, что оставалось от моего родового имения»{545}545
  Руис де ла Мота, свидетельство в его Information de Servicios, копия которого у меня есть.


[Закрыть]. Знаменитый, но без гроша за душой, Авила конечно же с радостью ухватился за шанс восстановить свое состояние под рукой Монтехо{546}546
  См. его his Information in AGI, Patronato, leg. 54, no. 7, r. 6 of August 1531.


[Закрыть].

Монтехо снарядил четыре хороших корабля, на которые погрузил пушку, стрелковое оружие и лошадей, а также мясо, муку, галеты, вино, масло – провиант расчетом на год. Среди других участников экспедиции Монтехо были люди едва ли не из всех областей Испании. Преобладали, как обычно, севильцы (Педро де лос Риос в должности заместителя губернатора, Педро де Аньяско, исполнявший обязанности одного из капитанов), но здесь были также Педро де Лугонес из Сьюдад-Родриго, Педро Гонсалес из Мадригал-де-лас-Альтас-Торрес, Эрнандо Паломар, будущий главный магистрат, родом из Андуйяра, и Педро Гайтан из родного города Монтехо – Саламанки. Был по меньшей мере один баск, Андрес де Кальеха, и один фламандец, Роберто Алеман, которому в порядке исключения было позволено взять с собой жену по имени Талина. Главный штурман, Антон Санчес Калабарес, как говорили, был ветераном военных действий в Новой Испании, но сейчас трудно определить, в чем заключались его прежние заслуги. В команде были военный врач, Иньиго Лопес, и два аптекаря – Педро Диас де Оканья и Педро де Аренас, родом из Толедо. Хуану Лаинесу предстояло оценивать золото и серебро, которое они предполагали найти.

С Монтехо плыли также несколько торговцев, таких как каталонец Хуан Оте Дуран, везший с собой знаменитые голландские полотна на подарки майянским вождям. Церковь представляли Хуан Родригес де Каравео, личный капеллан Монтехо, а также священник экспедиции Педро Фернандес и кармелит Грегорио де Сан-Мартин. О характере христианского влияния на Юкатане можно получить представление из позднейшего заявления фрая Родригеса де Каравео: «За шесть лет я крестил множество индейцев-язычников… Я заставил их отказаться от колдовства и от множества богов, которым они поклонялись, и внушил им понимание того, что существует лишь один всемогущий Бог и что папа является нашим Святым Отцом на земле»{547}547
  Пробанса Родригеса де Карвахаля в AGI, Indif. Gen., leg. 1204.


[Закрыть].

По всей видимости, Монтехо влекло в Юкатан не столько наличие драгоценных металлов и камней, которые он ожидал там найти (хотя там действительно были обнаружены восхитительные нефритовые изделия){548}548
  Включая украденную маску из нефритовой мозаики из Паленке или «Лейденскую тарелку».


[Закрыть], сколько идея о том, что Юкатан может быть превращен в богатую сельскохозяйственную провинцию, где впоследствии можно будет развить торговлю и промышленность. Индейцы майя даже в XVI столетии обладали незаурядным мастерством в создании хороших тканей. У них было достаточно времени и достатка, чтобы производить украшения – о чем можно судить по тому вниманию, какое они оказывали головным уборам.

Определяющими чертами Монтехо, помимо честолюбия, были предвидение и рассудительность. Его обращение с индейцами было сравнительно гуманным. Должно быть, он знал еще до того, как принялся добиваться контракта и получил его, что Юкатан представляет собой, как впоследствии описывал его епископ Ланда, «…чрезвычайно плоскую землю без каких-либо возвышенностей, по каковой причине ее нельзя увидеть с кораблей до тех пор, пока они не подплывут вплотную к берегу»{549}549
  Landa, 29.


[Закрыть].

На своем пути к Юкатану Монтехо, как это было принято, сделал остановку в Санто-Доминго, чтобы набрать там еще лошадей и солдат; однако переводчика он искать не стал, хотя и должен был знать об особой ценности такого рода людей по опыту своих встреч с Херонимо де Агиляром и «доньей Мариной» – последняя какое-то время была любовницей его спутника в Испании в 1520 году, Алонсо Эрнандеса Портокарреро. Тем не менее, на Эспаньоле он включил в состав экспедиции Гонсало Ньето, которого сделал своим старшим лейтенантом (альферес майор). Ньето участвовал в войне комунерос против короны в Вильяларе в 1520 году, воевал против Франции, а также бывал в Новой Испании с Луисом Понсе и во Флориде – с Айльоном.

Флотилия проплыла вдоль южного побережья Кубы, некогда служившей Монтехо домом, и взяла курс на Косумель, точно так же, как прежде действовали Грихальва и Кортес. Монтехо нанес визит вежливости местному касику, которого звали Наум Пат, за прошедшие десять лет уже достаточно привыкшему к испанцам.

Затем Монтехо с его небольшой армией перебрался на материк. Гонсало Ньето водрузил знамя и три раза прокричал «Испания», прибавив: «Именем Господа, я беру эту землю во владение в пользу Бога и короля Кастилии»{550}550
  Ibid., 26.


[Закрыть] – это произошло приблизительно на том месте, где сейчас находится восхитительный город Плайя-дель-Кармен. Здесь Монтехо основал поселение, которое назвал именем своего родного города, Саламанки – «Саламанка-де-Шельха» (вторая часть названия была дана по имени поселения майя, располагавшегося там до этого). Историк Овьедо сухо сообщает, что это место представляло собой пальмовую рощу «возле болота, в наихудшем месте во всей провинции. В этом плохом месте испанцы разгрузили корабли и быстро возвели большой дом, долженствующий служить резиденцией губернатора Монтехо»{551}551
  Oviedo, Historia, III, 398.


[Закрыть]. Вслед за этим несколько испанцев принялись учить язык майя – среди них были сам Монтехо и фрай Родригес де Карвахаль[81]81
  Ниже личный капеллан Монтехо упоминался как фрай Хуан Родригес де Каравео. (Прим. перев.)


[Закрыть], понимавший, что его работа по обращению индейцев будет значительно легче, если он будет знать язык своей предполагаемой паствы. Педро де Аньяско из Севильи оказался лучшим из имевшихся под рукой переводчиков.

Буквально через несколько недель начались трудности. Хотя Монтехо и заверили, что имеющейся у него провизии хватит на год, припасы вскоре закончились, а индейская пища казалась испанцам неподходящей, невзирая на содействие касика местного поселения Зама. По всей видимости, людям Монтехо пришлись не по вкусу тортильи, равно как и другие изделия из маиса. Конкистадоры начинали испытывать недостаток даже в одежде. Монтехо послал корабль в Веракрус, чтобы закупить еще, но капитан по пути умер, и его корабль ушел на Кубу вместо того, чтобы вернуться обратно на Юкатан{552}552
  Пробанса Ибиакабаля в AGI, Indif. Gen., 1204, qu. Chamberlain.


[Закрыть]. Монтехо начал отбирать еду у индейцев – что, разумеется, вредило взаимоотношениям. Чтобы избежать любых попыток дезертирства, Монтехо сделал то же, что до него сделал Кортес, – после того, как каталонец Хуан Оте Дуран сговорился с матросами сбежать на судне «Сан-Херонимо», он разрушил все свои корабли.

В начале 1528 года Монтехо выступил в поход с целью найти порт получше, чем Саламанка-де-Шельха. Хотя пристрастие к сельскому хозяйству и отличало его от большинства современников, методы, которые использовал Монтехо, были в целом те же, что и у них. Обычно он подходил к индейскому пуэбло, из которого появлялись туземцы, выражавшие дружелюбие и несшие подарки – маис, индеек и бобы. Испанцев постоянно поражало огромное количество идолов, которых они видели повсюду – на улицах и ступенях храмов, а также в усыпальницах и внутри самих храмов. Большинство их было сделано из глины. Фрай Диего де Ланда, позднее ставший первым епископом Юкатана[82]82
  На самом деле Ланда был вторым епископом Юкатана (с 1572 года); первым был Франсиско де Тораль (с 1561-го по 1571 год). (Прим. перев.)


[Закрыть], замечал: «Нет такого животного или насекомого, которое они не изваяли бы в виде статуи»{553}553
  Landa, 110.


[Закрыть]. Затем Монтехо принимал у индейцев вассальную присягу. Если индейцы не хотели встречать испанцев с миром, то пытались окружить их на дороге вблизи своих пуэблос; они быстро сооружали частоколы в форме полумесяца и готовили засады. Впрочем, Монтехо помогал Наум Пат с Косумеля – в нескольких случаях он даже предлагал разведать территории, лежавшие впереди испанского отряда. Благодаря этому Монтехо удалось в целости добраться до города Мочи, где имелась сотня «хороших домов», храмы и каменные гробницы. Здесь испанцам преподнесли кур, тортильи и фисол – напиток из перебродившего маиса и меда. В этом городе, как и во многих других юкатанских городах, имелись четыре церемониальных входа, ориентированные по сторонам света, но внутри не было регулярной планировки улиц. На площади в центре города возвышался храм, окруженный домами богатых жителей, что не так уж отличалось от городов Испании.

Затем Монтехо двинулся в Бельму – возможно, это и был «Экаб» или «Гран-Каиро», который они с Авилой помнили по своему прошлому визиту десять лет назад, совместно с Кортесом. Тамошние касики вели себя дружелюбно; они созвали своих соседей, чтобы те тоже посмотрели на лошадей. Монтехо устроил для них впечатляющее представление с лошадьми, которое больше напугало индейцев, чем восхитило{554}554
  Oviedo, Historia, III, 399.


[Закрыть]. Здесь испанцам подарили золотые ожерелья, инкрустированные драгоценными камнями, что чрезвычайно их порадовало. Монтехо, впрочем, не стал принимать то, что было ему предложено, – поскольку не хотел произвести такое впечатление, будто прибыл только ради подарков{555}555
  Письмо Монтехо императору Карлу, 13 апреля 1529 года, в CDI, XIII, 87; Oviedo, III, 399.


[Закрыть].

В своих путешествиях Монтехо не переставал искать место для поселения, которое могло бы служить его столицей. Помимо Саламанки-де-Шельха, на него произвел впечатлене Кониль, крупный торговый город в северо-восточной части Юкатана, где было вдоволь пресной воды в источниках поблизости от побережья, имелся хороший порт и в целом дружелюбно настроенное население. В нем насчитывалось, возможно, около пятисот домов{556}556
  Chamberlain, The Conquest and Colonization of Yucatan, 49.


[Закрыть]. Здесь некий сильный человек в одежде индейского вождя племени чикака выхватил саблю у чернокожего мальчика, принадлежавшего Монтехо, и попытался зарубить главнокомандующего, который защищался собственным мечом, пока не прибежали его люди, после чего «непорядок был устранен»{557}557
  Landa describes, 51.


[Закрыть].

Они пошли на запад через город Качи с его огромной площадью и вошли в сладко пахнущий Синсимато в земле воинственных чикинчилей, пропитанный запахом смолы копал. Потом они вступили в Чуаку, главный город касика чикинчилей, с его многочисленными прудами и искусственными водотоками, со зданиями из резного камня с тростниковыми крышами. Здешние храмы и другие священные здания отличались чрезвычайно искусной работой. Эта территория в прошлом была заселена древними майя, поэтому неудивительно, что уровень местной архитектуры был высоким.

Касик принял Монтехо со всем дружелюбием, и тот решил, что может обойтись без обычных предосторожностей. Однако на следующее утро он и его солдаты обнаружили, что город покинут, а сами они окружены «меткими лучниками (buenos punteros)», по выражению Овьедо{558}558
  Oviedo, Historia, III, 402.


[Закрыть]. Битва началась с первым светом. Лица индейцев были раскрашены, чтобы придать им более пугающий вид; их вооружение было тем же самым, с каким Монтехо был уже знаком по Новой Испании, – деревянные луки и стрелы с гибкими древками и очень твердыми каменными наконечниками. Их маканы (мечи) тоже ничем не отличались от мексиканских: они представляли собой деревянную основу со вделанными в нее острыми камнями.

Монтехо с его людьми, обладая более совершенным оружием и к тому же на лошадях, без труда сумели сдержать и обратить вспять натиск майя, причем Монтехо выказал немалую личную храбрость. После этого они двинулись к Аке – городу, соперничавшему с Чуакой, однако несмотря на это приготовившемуся к войне, поскольку тамошние правители сказали своим подданным, что испанцы пришли, чтобы украсть их жен{559}559
  Chamberlain, The Conquest, 54.


[Закрыть]. По прибытии Монтехо жители Аке сперва покинули свой город, а затем собрались напасть на него.

Испанцы вступили в Аке и начали готовиться к обороне. Атака состоялась на следующий день; силы нападающих, по-видимому, были велики, однако конкистадоры сражались храбро, убили много майя и практически не понесли потерь сами. На закате Монтехо принял у вождей Аке заверения в покорности и не стал накладывать на них никакого возмездия. После этого он и его отряд двинулись дальше к Лоче, где местный касик разговаривал с ними, сидя за занавеской из тонкой ткани, так что испанцы не видели его лица.

Монтехо продолжал двигаться вдоль берега по направлению к Кампече. По пути он разделил своих людей на две группы и приказал одной из них идти напрямик через полуостров к Четумалю, через заросли какао и копалоносных деревьев, пока они не достигнут соляных котловин возле восточного побережья.

К удивлению исследователей, они так и не встретили во внутренних областях Юкатана никакого золотого города. Здесь не было ни золота, ни серебра, ни изумрудов; собственно, судя по всему, не было здесь и рынков. В северных городах выделывались тонкие ткани, которые продавались и в самом Кампече, – городе, где, как говорили, насчитывалось две тысячи домов, – и в Чампотоне к югу от него, где в 1517 году потерпела поражение первая испанская экспедиция, а ее командир, Эрнандес де Кордоба[83]83
  Это уже другой Эрнандес де Кордоба, не завоеватель Никарагуа, о котором шла речь выше. (Прим. перев.)


[Закрыть], был смертельно ранен. Легендарная переводчица Кортеса Марина была родом именно из Чампотона. Монтехо обнаружил, что в каждом из этих поселений имеется глубокий сеноте (естественный колодец), уходящий вглубь до уровня грунтовых вод. Это были единственные источники воды – рек здесь не было, – и многие войны между поселениями майя, даже между целыми провинциями, велись из-за воды и доступа к отдаленным сенотес. Большинство сенотес располагались вблизи домов правителей{560}560
  Landa, 57.


[Закрыть]. Маис здесь, как и в Новой Испании и Гватемале, был основным продуктом; к тому же из него изготовлялся наиболее распространенный алкогольный напиток. Помимо него, в местную пищу входили индейки, утки и даже маленькие собачки. Храмы, как правило, были выстроены из камня – но дома, включая жилища правителей, повсюду представляли собой плетеные стены, обмазанные глиной. Многие из поселений были труднодоступны: «лишь птицы могли посещать их свободно», – вспоминает фрай Лоренсо де Бьенвенида, один из первых восьми францисканцев, которые позднее прибыли на Юкатан{561}561
  Otte, Cartas, 70–82.


[Закрыть].

Инга Клендиннен так описывает тогдашнюю географическую ситуацию:

«Среди лесов были разбросаны деревни или маленькие городки, каждый из которых существовал благодаря расчищенным участкам… на которых индейцы выращивали маис и другие основные сельскохозяйственные культуры. Однако человек, не обладающий знанием беспорядочной паутины тропинок, пронизывающих лес, мог с легкостью пройти мимо и ничего не заметить… На этой плоской равнине не было никаких реперных точек, откуда можно было бы измерить пройденное расстояние [или] определить, что находится впереди. Если здесь и были какие-то небольшие возвышенности, с них открывалось лишь серое пространство лесов, простирающихся вплоть до самого горизонта»{562}562
  Clendinnen, 26.


[Закрыть].

За эти месяцы Монтехо кое-что узнал о структуре майянского общества. На самом деле, оно имело много общего с увиденной Альварадо Гватемалой. Тем не менее, Монтехо, вероятно, не смог оценить, до какой степени это общество, раздираемое междоусобицами, деградировало и потеряло былые качества. Так, например, представители зажиточных слоев или знати по-прежнему умели читать и писать – однако никто больше не писал писем и не записывал важные договоры. Большая часть научных и практических знаний майя была позабыта{563}563
  Handbook, III, part 2, 675.


[Закрыть].

Среди знатного населения существовало нечто наподобие права первородства. Монтехо обнаружил, что некоторые из касиков занимают подчиненное положение по отношению к основному властителю. Позднее, когда сын Монтехо потребовал, чтобы правитель Чичен-Ицы признал императора Карла своим владыкой, тот ответил, что у них достаточно и своих властителей{564}564
  Clendinnen, 153.


[Закрыть].

Как выяснил Монтехо, весь полуостров Юкатан говорил на одном языке майя, однако существовало множество различий в произношении и словарном составе (основными конкурентами были диалекты чонталь, юкатекский, чоль и чорти). Епископ Ланда значительно позднее (в 1560-х годах) узнал, что правители Юкатана, как и испанцы, интересовались своей фамильной историей. Те из них, у кого имелись общие предки, считали себя членами одной семьи и избегали вступать в браки между собой, как если бы они были христианами и были связаны правилами касательно единокровного родства. Епископ Ланда – свидетель чрезвычайно противоречивый ввиду того, что его глубочайший интерес к предмету уравновешивался его же фанатической нетерпимостью к «ереси», – замечал:

«…до прихода испанцев… туземцы жили вместе в городах, как просвещенные люди; они расчищали землю и не давали ей зарастать бурьяном, и выращивали [в городах] добрые деревья. Посередине городов располагались храмы с прекрасными площадями перед ними, а вокруг храмов строились дома правителей и жрецов»{565}565
  Landa, 57.


[Закрыть].

В большинстве этих городов имелись представители различных профессий – гончары, плотники, колдуны-врачи, изготовители бисера, а также, прежде всего, торговцы, выменивавшие в Табаско или на реке Улуа возле Веракруса какао и каменные бусины на соль, одежду и рабов. Рабы были здесь важным товаром и, как и в Старом Свете, причиной многих войн. Майя считали свои бусины и все остальное в обычном для них эксцентричном стиле – по пять до двадцати, по двадцать до ста, по сотням до четырех сотен и по четыреста до восьми тысяч, – и как правило вели счет прямо на полу{566}566
  Ibid., 72.


[Закрыть].

Выращивание растений было среди них распространенным занятием, но индейцы также и охотились, отрядами приблизительно по пятьдесят человек. Как отмечает Ланда, они распахивали участки сразу в нескольких местах, так что, если на одном ничего не родилось, урожай с других мог возместить убыток. Подобные виды социальной активности оказывали влияние на развитие общества и вели к экономическому взаимодействию во всех сферах; предполагалось, что каждый член общества должен владеть некими основными умениями, необходимыми для совместной жизни. Большинство майя жили разновозрастными группами, куда входили отцы и дети, женатые и холостые; как правило, работой на мильпа – участках возделанной земли, на которых осуществлялся севооборот, – занимались группы мужчин, находящихся в родственной связи. Имена детей отражали имена их родителей: так, сын родителей, носящих имена Чел и Чан, мог быть назван На Чан Чел. У испанцев имелась похожая традиция.

Завоеватели обнаружили, что майя считали прекрасным особый тип лица, когда волосы зачесывались назад, так что линия носа продолжалась вверх по прямой до макушки. Чтобы добиться такой прямой линии, головы новорожденных детей часто зажимали между двумя дощечками, пока кости черепа были еще мягкими. У майя также считалось красивым косоглазие, и матери специально добивались его развития, вешая своим детям на лоб маленький черный узелок на нитке, так чтобы он спускался между бровей. Каждый раз, когда ребенок поднимал глаза, он видел болтающийся между ними узелок, что способствовало скашиванию глаз к переносице. Другой семейной традицией было обжигать лица детей горячей тканью, чтобы предотвратить рост бороды и вообще волосяного покрова на лице. В те времена большинство мужчин-майя пользовались зеркалами, сделанными из обсидиана, но среди женщин это было не принято. Одеждой для обоих полов служила полоса ткани шириной в ладонь, которая несколько раз оборачивалась вокруг пояса.

Крыши юкатанских домов были сделаны из соломы или пальмовых листьев – в первом случае они имели крутой наклон, чтобы дождевая вода стекала вниз. Индейцы разделяли свои простые жилища поперечной перегородкой и обычно спали в задней части дома. Крыша над передней частью делалась низкой, для защиты как от жары, так и от дождя – а также от врагов среди людей.

По-видимому, майя сочли испанцев плохими воинами, с их гульфиками и нагрудниками из стеганого хлопка по образцу мешикских панцирей. Пришельцы казались им новоявленными «ица» – солдатами, которых Кукулькан, пернатый змей (известный у мешиков как Кецалькоатль) привел в X веке из центральной Мексики, чтобы утвердить свою власть у колодца Чичен.

Майя, как и мешики, имели склонность к жертвоприношениям, хотя и в меньшем масштабе. Так, они приносили в жертву собственную кровь, порой отрезая кусочки с внешней части своих ушных раковин. Также они иногда проделывали отверстие в пенисе, через которое затем продевали нитку. Женщины могли вырезать сердца у животных и предлагать их в жертву своим богам. Порой майя приносили в жертву человека, стреляя в него из луков, «так что место на его груди, под которым расположено сердце, топорщилось стрелами подобно ежу». Иногда они наносили пленнику удар в грудь каменным ножом, делая глубокий разрез, в который, как это делалось и в Мехико-Теночтитлане, погружали руку и вытаскивали сердце, чтобы отдать его жрецу, который умащал лицо идола свежей кровью. После этого тело жертвы сбрасывалось со ступеней храма. Служители (или, возможно, жрецы?) подбирали труп и сдирали с него кожу, оставляя нетронутыми только кисти рук и ступни. Затем один из жрецов раздевался догола и накрывался содранной кожей, в то время как остальные танцевали вокруг него.

Монтехо и Антонио де Авила уже доводилось встречаться с подобными зрелищами за десять лет, прошедших с 1518 года, однако для новоприбывших из Кастилии они были шоком. Именно отвратительная, дьявольская безжалостность таких сцен была причиной того, что испанцы ожесточили свои сердца и убедили себя, что они правы в своем упорном стремлении принести христианство в Новый Свет. В то же время количество человеческих жертвоприношений – опять-таки, как и в Гватемале – несомненно уменьшалось.

Выступив из Чампотона и Кампече, Монтехо с шестьюдесятью оставшимися у него людьми, его авангардом, пересекли перешеек, пройдя около 150 миль к Саламанке-де-Шельха, чтобы воссоединиться с теми, кого они оставили в первом основанном ими поселении. Проходили ли они через такие знаменитые древние города, как Ушмаль, Чичен-Ица, Коба и Тулум? Это остается неясным. Монтехо мог видеть теперь, что полуостров представляет собой обширную равнину со скудной почвой, почти целиком покрытую сухими низкорослыми лесами, без рек, но со множеством колодцев. Территория была беспорядочно заселена, однако в 1520 году количество живших там индейцев могло достигать 300 тысяч{567}567
  См. Handbook, III, part 2, p. 661. The estimate of Ralph Roys.


[Закрыть].

Посвятив несколько недель осмыслению полученной информации и ревизии своих сил, Монтехо принял решение двигаться на юг полуострова, держа путь к заливу Вознесения, который был назван так его старым командиром Грихальвой в 1518 году (в тот день был праздник Вознесения). Они выступили к городу Четумаль одновременно по суше и по воде: Монтехо плыл на корабле, Антонио де Авила двигался пешком. Алонсо де Лухан остался позади, в новой Саламанке, строить еще одно судно, чтобы последовать за ними. План состоял в том, чтобы все три части экспедиции Монтехо встретились в самом Четумале или где-нибудь поблизости. Это был один из богатейших майянских городов к западу от залива, знаменитый своими обширными пасеками, где жители разводили пчел. Здесь также в изобилии росли маис и какао. И именно в Четумале Монтехо ждала неожиданная встреча с незнакомцем – Гонсало Герреро.