Текст книги "Золотой век Испанской империи"

Храм Солнца в Кориканче[98]98
  В действительности «Кориканча» – название самого храма, а не места. (Прим. перев.)


[Закрыть] впоследствии стал монастырем доминиканцев, однако дворцы Хатун-Канча, Хатун-Румийок и Пукамара[99]99
  Очевидно, описка автора – согласно всем другим источникам этот дворец называется Пукамарка; к тому же, судя по всему, это всего лишь другое название уже упомянутого дворца Хатун-Канча (принадлежавшего Тупаку Инке Юпанки). (Прим. перев.)


[Закрыть] были превращены в казармы для испанской кавалерии.

Писарро объявил Куско испанским городом – однако признал Манко Инку правителем империи и убедил того собрать армию, чтобы разгромить Кискиса. Несколько недель спустя у него, по словам очевидцев, уже было пять тысяч человек, которые под командованием Эрнандо де Сото, этого вечного устранителя неполадок, выступили на поиски индейского военачальника. На какое-то время Кискису удалось задержать испанское войско в дикой местности Кондесуйо на Апуримаке, однако третья неудачная попытка разгромить испанцев, по-видимому, окончательно подавила его дух, и вскорости он отступил по направлению к Кито, оставив Куско и его окрестности в руках Писарро{776}776
  Ibid., 126, 137–8.


[Закрыть].

Следующим проявлением власти испанцев стало обвинение, предъявленное Писарро Чалькучиме, которого испанский предводитель считал ответственным за непрекращающиеся беспорядки среди индейцев. Манко Капак поддерживал эту теорию; он утверждал, что именно Чалькучима раскрыл Кискису подробности испанских военных планов. Несомненно, это он сообщил Кискису, что испанцы смертны, что им приходится спешиваться в тесных горных проходах и даже отдавать свои копья слугам, чтобы те их несли, и что их лошади в горах быстро утомляются. Поэтому, сказал он, на них необходимо нападать именно в таких местах. Манко Капак выдал Писарро троих гонцов, которые, по его утверждению, отнесли эту новость Кискису.

Писарро открыто обвинил Чалькучиму, но тот отрицал существование подобных контактов. Тем не менее Писарро решил – возможно, справедливо, – что тот лжет, и вследствие этого индейский военачальник был сожжен на главной площади Куско. Вальверде не удалось убедить его принять перед казнью христианство, чтобы иметь возможность умереть, не страдая{777}777
  Sancho de Hoz, 164.


[Закрыть].

В конце декабря 1533 года на площади в Куско состоялся преждевременный праздник по случаю коронации Манко Капака. Был проведен обычный обряд – парад мумий, после чего начался пир; песни и танцы длились более тридцати дней, и по ночам по всему городу слышался бой барабанов. Испанцы были поражены количеством спиртного, поглощаемого как мужчинами, так и женщинами, – две большие канавы были круглосуточно переполнены мочой на протяжении недели{778}778
  Estete, 54.


[Закрыть].

Это празднество было более традиционным и более тщательно подготовленным, нежели коронация в Кахамарке недолго прожившего Инки Тупака Уальпы, и длилось гораздо дольше. Писарро, воспользовавшись случаем, распорядился, чтобы Педро Санчо де Ос еще раз огласил текст «Требования». Манко Капак заверил его, что он все понял. Инка выпил вместе с Писарро из золотого кубка; также он вынес на носилках тела всех своих предков. Испанцы еще раз воздвигли свое прославленное теперь знамя и приветствовали его звуками труб. Перуанцы исполнили песни, в которых, помимо прочего, выражали свою благодарность испанцам за изгнание их врагов – сторонников Атауальпы. Манко Капак, хотя и попросил вернуть ему его империю, но сказал, что с радостью позволит испанским священникам проповедовать христианство. Писарро благосклонно выслушал его речь и обратился к Инке с просьбой, чтобы тот во время церемонии включил в свой убор традиционную алую бахрому инкских правителей{779}779
  Hemming, The Conquest, 127–8.


[Закрыть].

Подобное празднество было типичным для жизни перуанской знати (орехонес). Порой праздники включали в себя пост, что означало воздержание от соли, чеснока и чичи, не говоря уже о пеших походах к богу Гуанакауре – каменному идолу, расположенному в полутора милях от города. Носильщиков во время таких походов оставляли на главных дорогах у стен Куско, чтобы предотвратить кражи золота и серебра. Педро Писарро описывал огромные склады для приношений, расположенные над городом: «…все это в столь огромных количествах, что трудно даже вообразить, как туземцам удается выплачивать подобную дань и приносить в дар так много различных предметов»{780}780
  Pedro Pizarro, 273.


[Закрыть].

Диего де Трухильо, один из наиболее преданных спутников Писарро, рассказывал, как он и другие испанцы подверглись осуждению со стороны жрецов в храме Кориканча. «Как смеете вы входить сюда?» – восклицали те. Трухильо объяснял: «Любой входящий в этот храм должен был перед этим поститься в течение года, входить следовало босиком и нести некий груз; однако мы, испанцы, не стали обращать внимания на то, что нам говорили, и вошли просто так»{781}781
  См. Munoz de San Pedro, Tres Testigos de la Conquista.


[Закрыть].

Затем Писарро приступил к разделу богатств, добытых в городе Куско. Он хотел сделать это установленным порядком, как обычно оставив пятую часть добычи испанской короне. Сокровища были собраны в сарае, пристроенном ко дворцу, который Писарро захватил и отдал Диего Нарваэсу.

Переплавка сокровищ, порученная Херонимо де Алияге, началась 15 декабря 1533 года. Казначей экспедиции Рикельме все еще был в Хаухе; в противном случае он, несомненно, руководил бы операцией. Писарро санкционировал выплавку новых золотых и серебряных марок. Ценность богатств, захваченных в Куско, в совокупности была даже больше, чем все сокровища, собранные для выкупа Атауальпы в Кахамарке. Храм Солнца лишился большого количества золота, пошедшего на выкуп Атауальпы, однако оставалось его по-прежнему немало. Конкистадоры Писарро с изумлением взирали на другие обширные хранилища, где за многие поколения были собраны плащи, оружие, перья, сандалии, ножи, бобы, щиты и одежда. Увы, само золотое изображение Солнца, пребывавшее в этом здании, было потеряно навсегда{782}782
  Педро Писарро и Педро Санчо, цит. Hemming, The Conquest, 134. Возможно, большая часть сокровищ была украдена слугами Манко Капака, яноконас.


[Закрыть]. Тем не менее, здесь оставалось еще немало золота: было найдено множество хранилищ с тканями тонкими и более грубыми, склады с зерном, кокой, подсолнухами, смотревшимися как чистое золото, чрезвычайно нежными перьями, растущими на грудках маленьких птичек («едва ли длиннее сигары», по отзыву Педро Писарро), мантиями, усыпанными перламутровыми блестками, сандалиями, медными слитками, золотыми туфлями, отлитыми из золота изображениями омаров и пауков, а также кувшинами, как глиняными, так и золотыми.

Коронация Манко Капака была сигналом к учреждению крупных энкомьенд для конкистадоров, находившихся в Куско или как-либо с ним связанных. Конкистадоры Кахамарки – «первые завоеватели», как их называли, – заняли все муниципальные должности; временами на их долю приходились огромные прибыли. В Куско, где уже через несколько лет существовало более восьмидесяти энкомьенд, никому не досталось меньше 5000 вассалов, а один владелец получил 40000{783}783
  См. Brunke, особенно его удивительное Приложение I.


[Закрыть].

Эти нововведения распространялись не только на Куско, но и на Хауху. Однако последняя была под угрозой со стороны Кискиса и его чересчур мобильной армии. Поэтому Сото и Альмагро вернулись туда, чтобы выручить этот важный перевалочный пункт, а также спасти жизни казначея Рикельме и его восьмидесяти с чем-то человек. Спасательный отряд продвигался медленно, поскольку Кискис перерезал множество ключевых мостов – однако еще до того, как Сото и Альмагро прибыли на место, Хауха была спасена благодаря поддержке, оказанной Рикельме двумя тысячами индейцев-уанка, которые были враждебны Атауальпе и людям из Кито. Тем не менее, один из испанцев был убит, а почти все остальные ранены, включая самого Рикельме.

Еще одним неожиданным помощником стал Габриэль де Рохас, бывалый конкистадор, служивший при Педрариасе в Никарагуа. Он был выходцем из известной семьи Куэльяров, чей особняк стоял рядом с особняком Веласкесов. Оказал помощь также Алонсо де Меса, молодой конкистадор родом из Толедо (где его скорее всего завербовал сам Писарро), присоединившийся к экспедиции в 1529 году, когда ему едва исполнилось пятнадцать лет{784}784
  См. Lockhart, The Men, 227–9; Lohmann Villena, Les Espinosa. Он стал известен как единственный из людей Кахамарки, женившийся на индеанке.


[Закрыть]. Эти люди с небольшой кучкой своих последователей вершили чудеса.

Рохас также принес в экспедицию Писарро новости, одновременно тревожные и вдохновляющие о том, что Педро де Альварадо со своей огромной армией высадился на берег в Пуэрто-Вьехо (в нынешнем Эквадоре) и движется по направлению к Кито{785}785
  Hemming, The Conquest, 158.


[Закрыть].

Больше всего из людей Писарро этими новостями был встревожен Беналькасар, находившийся в Сан-Мигеле, поскольку среди командиров он был ближе всего к Альварадо. Кроме того, у него имелись собственные планы на завоевание Кито, который (без особых на то оснований) считался очень богатым городом.

Приняв собственное решение, Беналькасар выдвинулся из Сан-Мигеля к Кито, взяв с собой 200 закаленных походами пехотинцев и 62 человека верховых. Индейцы, однако, были далеко не спокойны, и Руминьяви, военачальник Атауальпы, выступил против Беналькасара с сильной армией{786}786
  Лучшее описание дано в Oviedo, Historia.


[Закрыть]. И вновь, уже не впервые в истории завоевания Перу (и в истории конкисты в целом), испанцам помогли индейские союзники – на этот раз это было племя каньяри, весьма способствовавшее победе испанцев. Искусной тактикой Беналькасар вынудил Руминьяви к битве при Теокахасе, состоявшейся 3 мая 1534 года на открытой местности, где его хорошо обученная кавалерия могла действовать практически как ей заблагорассудится. Руминьяви подорвал дух немногих оставшихся представителей инкской аристократии, опаивая их наркотиками и убивая их детей. По его приказу нескольких женщин в Кито сожгли заживо за то, что они смеялись, когда он описывал гульфики испанцев{787}787
  Garcilaso, II, 741.


[Закрыть]. По свидетельству Овьедо, в битве приняли участие 50 тысяч индейцев, предпринимавших множество попыток обманом совладать с испанскими лошадьми, например при помощи ловчих ям.

Несмотря на все эти нападения, 22 июня испанцы во главе с Беналькасаром достигли Кито. Он был разочарован, узнав, что Руминьяви уже успел завладеть теми немногочисленными сокровищами, которые там были. Индейский военачальник захватил оставшихся в живых членов семьи Атауальпы и, как говорили, несколько тысяч других женщин. Покидая Кито, он собирался сжечь город.

Беналькасар повел себя со своей обычной жестокостью: он перебил всех женщин в селении Кинче, где мужчины, способные держать оружие, сражались на стороне Руминьяви. Здесь к нему присоединился Альмагро, который хотя и порицал Беналькасара за то, что тот оставил Сан-Мигель, тем не менее был рад, что он завоевал Кито и сделал это от его, Альмагро, имени, равно как и от имени Писарро.

Вскорости вслед за этим к Беналькасару присоединилась еще одна, третья армия конкистадоров – а именно отряд Альварадо, пробравшийся сквозь джунгли и переваливший через горы с большим трудом, ввиду скудного провианта и холодов, царивших в высокогорьях Анд. Индейцы прибрежных племен, набранные Альварадо, умирали в огромных количествах. Его жестокость по отношению к встречавшимся на пути индейцам была легендарной: солдаты Альварадо «постоянно пытали индейцев, чтобы выведать у них дальнейший маршрут»{788}788
  CDI, IV, 244.


[Закрыть].

В конце концов Альварадо предстал перед Альмагро. Некоторое время был риск, что между двумя армиями разыграется сражение под Риобамбой. Однако длительные переговоры убедили Альварадо, что он не сможет выйти победителем, а тем более занять позицию главнокомандующего – в Перу, настолько более знакомом для Альмагро, братьев Писарро и Беналькасара. К немалому удивлению своих испанских сподвижников, Альварадо согласился продать Писарро свои корабли и артиллерию за 100 тысяч кастельяно. Ему предстояло вернуться в Гватемалу – но его люди должны были остаться в Перу под командованием Альмагро и Писарро. Соглашение на этот счет было достигнуто 26 августа 1534 года. После этого двое упомянутых военачальников отправились в Кито, где вместе с Беналькасаром основали новый испанский город.

Альмагро и Альварадо выступили, чтобы встретиться с Писарро. По пути они натолкнулись на Кискиса, чья армия совсем пала духом, услышав о том, что Кито в руках испанцев. Произошел бунт, и Кискис был убит одним из своих собственных командиров. Беналькасар вынудил Руминьяви, бывшего соперника и начальника Кискиса, занять укрепленную позицию возле Пильяро. Здесь индейцы вскорости рассеялись – после того как их запас боеприпасов истощился. Руминьяви был выдан Беналькасару, чьи командиры Алонсо дель Валье и Мигель де ла Чика взяли его в плен. Третий перуанский военачальник, Сопе Сопауа, был захвачен в горах и казнен на главной площади Кито вместе с Руминьяви{789}789
  Hemming, The Conquest, 168.


[Закрыть].

Альварадо встретился с Писарро в Пачакамаке. После дружеских объятий Писарро выдал Альварадо обещанные 100 тысяч кастельяно за его корабли и пушки и предложил его людям место в своей армии. Несколько родственников Альварадо остались с Писарро, включая его брата Гомеса де Альварадо, а также Гарсию и Алонсо, его племянников. Алонсо впоследствии оказал большое влияние на политическое и военное положение в Перу. После описанных событий Альварадо вернулся в Гватемалу, признав за собой поражение. «Сын Солнца» был совершенно непривычен к такому. «Какой позор для семьи Альварадо!» – заметил его кузен Диего, командовавший одним из его полков.

Тем временем в Перу продолжалось распределение захваченного золота и серебра; множество бедных конкистадоров за один день стали нуворишами. Так, в Куско в марте 1534 года Писарро с помощью Вальверде раздал своим солдатам количество серебра, которое, по оценкам, в четыре раза превышало розданное в Кахамарке, – в зависимости от своей оценки заслуг каждого солдата. Тем, кого он счел достойными, выдавались дополнительные доли. В раздел были включены и те, кто остался в Хаухе и вернулся в Сан-Мигель вместе с Беналькасаром. В целом конкистадоры сочли эти решения честными; Франсиско Писарро даже приобрел среди испанцев репутацию справедливого человека.

В марте 1534 года Писарро устроил церемонию, переосновав Куско в качестве испанского города. Он разделил его между восемьюдесятью восемью своими солдатами, назначив двух алькальдов и восьмерых советников. Каждому из солдат достался щедрый куш – участок городской улицы с домами длиной в 200 футов. В документах об основании города указывалось, что к индейцам следует относиться как к «братьям», поскольку они произошли от «наших общих прародителей».

Манко Капак был признан индейским вождем. Писарро отдал распоряжения о постройке городских стен и собора из готового материала, взятого из стен пустующих дворцов и торговых складов. В то же время он приказал, чтобы испанцы прекратили расспрашивать о золоте и серебре, полагая, что если они будут наталкиваться на постоянные отказы, то могут почувствовать искушение взбунтоваться.

Писарро с Манко Капаком выступили обратно в Хауху, которая лежала по дороге в Кахамарку – у Писарро была идея заложить там еще один испанский город. В качестве действующего губернатора Куско он оставил вместо себя своего брата, 24-летнего Хуана Писарро. Вождем индейцев в отсутствие Манко Капака должен был стать Паулью Инка; это был член королевской семьи, сразу же решивший, что сотрудничество с завоевателями не только желательно, но и необходимо.

Франсиско Писарро действительно сделал Хауху испанским городом: это произошло 25 апреля 1534 года. Он распределил все имущество между пятьюдесятью тремя испанцами, которым довелось провести в городе год ввиду того, что сам Писарро оставил их там по пути к Куско.

В августе 1534 года Писарро побывал в древнем городе Пачакамак в поисках индейских сокровищ, которые, как говорили, были там спрятаны. На обратном пути он увидел индейских носильщиков, изнемогающих под грузом европейских припасов, которые они переправляли конкистадорам в Куско. Именно там и тогда у него родилась мысль перенести столицу на побережье. Это было гениальное решение. Он обсудил эту идею с товарищами в Хаухе и наметил место в устье реки Римак, которое впоследствии получило название Лима. Вначале город был назван Сьюдад-де-лос-Рейес, «Город королей», поскольку он был заложен вскорости после Богоявления, 17 января 1535 года{790}790
  Ibid., 148–9.


[Закрыть].

Одновременно с этим губернатор выдал испанцам разрешение покидать Перу, и около шестидесяти конкистадоров действительно воспользовались возможностью вернуться на родину. Они сделали это, будучи богатыми людьми – некоторые привезли с собой по 40 тысяч песо, и никто не привез меньше 20 тысяч{791}791
  Ruiz de Arce, Advertencias, III, qu. Lockhart, The Men, 55.


[Закрыть]. Для некоторых из них путь домой превратился в триумфальное шествие, поскольку многие сперва останавливались на перешейке или на том или ином из Карибских островов. Там они ослепляли всех встречных и поперечных блеском привезенной золотой утвари и статуэток, а драгоценные камни, которые они демонстрировали, заронили в сердца многих «[жажду] славы и богатства»{792}792
  Lopez de Gomara, Hispania Victrix, I, 231.


[Закрыть]. Впрочем, Каса-де-ла-Контратасьон в Севилье, как правило, на какое-то время удерживала добычу конкистадоров, а вернувшемуся миллионеру начислялась рента (хуро), обеспечивавшая ему доход.

Эти дела порой вынуждали вернувшегося искателя приключений задержаться на несколько месяцев в Севилье. Иногда он мог получить собственный герб. После этого он возвращался в свое родовое гнездо, где обычно вел вполне обеспеченную жизнь. Возьмем пример Хуана Руиса де Арке из Альбукерке. Он держал при себе пажей, лакеев, чернокожих слуг и лошадей. Двенадцать оруженосцев прислуживали ему за столом, уставленным великолепной посудой. Выезжая на охоту, он брал с собой множество верховых, каждому из которых выдавал собак, соколов и ястребов{793}793
  Ruiz de Arce, Servicios en Indias, ed. Antonio de Solar and Jose de Rujula, qu Lockhart, The Men, 56.


[Закрыть]. А вот как Руис де Арке описывал свою встречу с императрицей:

«Она приняла нас весьма благосклонно, поблагодарила за сослуженную службу и предложила нам награду; и столь велика была ее доброта к нам, что любое наше желание было тотчас исполнено, и не осталось среди нас ни одного, кто был бы недоволен… Нас в Мадриде было двенадцать конкистадоров, и мы потратили огромные деньги…»{794}794
  Ruiz de Arce, Advertencias, qu. Lockhart, The Men of Cajamarca, 435–6.


[Закрыть]

Это было нечто совсем новое. До этих пор лишь немногие возвращались из Новой Испании богачами. Фактически почти все спутники Кортеса остались в завоеванной ими стране.

Теперь Писарро считал свое завоевание империи инков завершенным. Он сумел завязать необычайно тесную дружбу с Манко Капаком. Оставшиеся в живых представители индейской знати совместно с теми из конкистадоров, кто решил остаться в Перу, устроили в честь Писарро грандиозную охоту: десять тысяч индейцев исполняли роль загонщиков и распорядителей охоты; было убито одиннадцать тысяч животных – викуний, гуанако, косуль, лис и пум{795}795
  Hemming, The Conquest, 142.


[Закрыть].

Испанцы, принявшие участие в этом необычайном завоевании, сами пребывали в изумлении от того, что сделали. Они не могли осознать, почему до сих пор живы и каким образом им удалось преодолеть все трудности, лежавшие на их пути. Как они смогли выжить после всех этих долгих голодовок?{796}796
  Sancho de Hoz, 162.


[Закрыть]

Инкский мир так и не удалось интегрировать в европейскую политическую схему. Правитель-Инка несомненно являлся монархом – однако практически никто из теоретиков и правительственных чиновников Старого Света не признавал его за такового. Единственным человеком, рассматривавшим Инку в парадигме империи, по-видимому, был Карл V, который действительно проводил сравнение между монархами Старого Света и правителями Нового. Тем не менее, в европейских теоретических рассуждениях о монархии мы не встречаем никаких отсылок к императорам Мексики или правителям империи Инков.

Глава 23
Битва за Куско

Мои сыновья и братья! Мы собираемся просить тех, кого почитаем детьми нашего бога Виракочи, о справедливости, ибо, вступая в нашу страну, они заявляли, что главной их целью является обеспечить торжество справедливости во всем мире.

«Инка» Гарсиласо де ла Вега

Завоевание Перу было завершено. Однако далеко не все амбиции завоевателей получили удовлетворение. В особенности следовало позаботиться о том, чтобы не чувствовал себя обделенным Альмагро. Это было одним из предметов, которые Эрнандо Писарро пытался уладить в Испании. Двадцать первого мая 1534 года Совет Индий подписал контракт (капитуласьон), даровавший Альмагро право осуществлять управление на территории протяженностью 200 лиг (600 миль) к югу от Перу, которое было отведено Писарро. Альмагро получал титулы губернатора и аделантадо этих земель, а также звания верховного магистрата и капитан-генерала – не только для себя, но и для своих потомков{797}797
  Текст приведен в Cadenas y Vicente, 76–81.


[Закрыть].

По сути, этот контракт делал Альмагро завоевателем Чили. В то время Чили полагали столь же богатой страной, как Перу, если не еще более богатой. Однако географические границы дарованных земель оставались неясными. Насколько далеко вглубь материка они простирались? Откуда конкретно следовало отсчитывать эти 200 лиг? В контракте говорилось о землях и провинциях на побережье Южного моря к югу, «протяженностью в 200 лиг, начиная от границ губернаторства, которое было вверено Франсиско Писарро». Эрнандо Писарро фигурировал в контракте как представитель Альмагро – что выглядело неуместным для любого, кто знал обоих, поскольку Эрнандо всегда отзывался об Альмагро критически{798}798
  См. Hemming, The Conquest, 22.3, 557, о размерах и степени субсидии.


[Закрыть].

В контракте Альмагро был один особенно сомнительный момент, а именно – место, отведенное в представлении испанских властей для Куско. Этот город располагался настолько далеко к югу, что можно было попытаться доказать – как и поступил Альмагро, – что он находится в его зоне. Однако завоевал его Писарро, а значит, город несомненно следовало отдать ему.

Альмагро, бывший для Писарро неудобным союзником в Куско, выступил в Чили в июле 1535 года. С ним было около шестисот испанских пехотинцев, тысяча индейских наемников и сотня негров-рабов{799}799
  Ibid., 175–7.


[Закрыть]. Писарро предоставил ему финансовую поддержку, вероятно ставшую возможной благодаря тому, что он вновь открыл плавильни в Куско, позволившие ему собрать больше золота и серебра. Альмагро взял с собой Паулью Инка, представителя инкских коллаборационистов в Куско, а также перуанского верховного жреца, которого испанцы называли Вильяк Уму.

Испанский контингент включал в себя большинство тех, кого Альмагро лично привел в Перу, таких как конверсо Родриго Оргоньес, превосходный наездник, сражавшийся в Италии, возможно даже в битве при Павии, прежде чем прибыть в Индии в 1520-х годах. На его место предлагал себя Сото, однако Альмагро предпочел Оргоньеса, которого в большей степени мог считать другом. Также здесь были большинство из наиболее известных участников экспедиции Альварадо, оставшихся в Перу, – таких как Хуан де Сааведра из Севильи и брат Альварадо Гомес, еще один завоеватель Новой Испании.

Эта армия проделала долгое и утомительное путешествие в центр Чили, однако в конце концов Альмагро остановился и начал обустраиваться в плодородной долине Аконкагуа. Отсюда он выслал несколько дополнительных экспедиций – в частности экспедицию Сааведры, который дошел до залива Вальпараисо, где заложил основание нового города, а также экспедицию Гомеса де Альварадо, который продвинулся еще дальше к югу, до долины Майпо.

Каким замечательным приобретением для Испании были эти столь многообещающие плодородные земли, да к тому же столь прекрасные! Однако все, что интересовало конкистадоров, – это драгоценные металлы, о местонахождении которых знал один лишь Паулью Инка.

Несколько месяцев спустя после того, как Альмагро добрался до Аконкагуа, он получил подкрепление в лице Руи Диаса и Хуана Эррады, которых сопровождали около сотни испанцев и большое число индейских носильщиков. Диас прибыл в Перу вместе с Альмагро, а Эррада, родом из Наварры, был сподвижником Кортеса в Иберасе. Он пользовался у Кортеса таким доверием, что тот даже посылал его в 1529 году от своего лица в Рим с подарками папе из Нового Света{800}800
  Diaz del Castillo, V, 152.


[Закрыть]. После этого он отправился в Панаму, а затем в Перу вместе с Альмагро, при котором стал исполнять обязанности управляющего.

Вместе с Эррадой прибыло не только столь необходимое подкрепление: он также привез с собой капитуласьон — контракт, заключенный между короной и Альмагро относительно его территории к югу от земель Писарро. Вместе со своими товарищами Альмагро тщательно изучил этот документ; впрочем, поскольку он был неграмотным, ему пришлось положиться на Руи Диаса и других, которые зачитывали написанное вслух.

Эти конкистадоры, ни один из которых не пользовался благосклонностью Писарро, были амбициозны и претендовали на гораздо большее богатство, чем то, которым располагали. С трудом продравшись через двадцать пять параграфов текста, они уверовали в то, что контракт передает в руки Альмагро не только долины Чили, где, как любой мог видеть, можно было высадить отличные виноградники, но также и Куско, в котором водились столь несметные количества золота и серебра{801}801
  Документ приведен в Cadenas, 76–81.


[Закрыть]. Советники Альмагро – Родриго Оргоньес, Гомес де Альварадо, а также Диего де Альварадо, приходившийся кузеном знаменитой шайке братьев Альварадо, покорившей Гватемалу после того, как они приняли столь значительное участие в завоевании Мексики, – советовали ему вернуться в Куско «и взять власть»{802}802
  Lucia Megias, 788.


[Закрыть]. Именно так Альмагро и решил поступить.

Франсиско Писарро тем временем занимался своей новой столицей – Лимой, «Ла-Сьюдад-де-лос-Рейес». Планировка города была великолепной, с просторной площадью посередине, окруженной превосходными прохладными домами, однако жаркий и сырой климат делал его гораздо менее пригодным для жизни, нежели лежащий в трехстах милях Куско, вице-губернатором которого Писарро назначил Сото, своего человека-на-все-руки. Сам Писарро теперь производил впечатление удалившегося от дел мирного правителя, озабоченного лишь городским планированием{803}803
  Первая кабильдо Лимы состояла из казначея Рикельме, инспектора (веедор) Гарсиа де Сальседо и следующих писарристов: Родриго де Масуэласа, Алонсо Паломино, Николя де Рибера эль-Мосо, Кристобаля де Перальта, Диего де Агуэро, Диего Гавилана, мэром был Николя де Рибера. Масуэлас представлял Писарро перед судом, и он с Рибера стали пожизненными регидорами. Вскоре к ним присоединились Диего де Агуэро и Николя де Рибера эль-Мосо. Антонио Пикадо, который теперь был секретарем Писарро, Кризостомо де Онтиверос и сводный брат Писарро Франсиско Мартин де Алькантара также стали членами муниципалитета, как и Мартин де Ампуэро. Другие должностные лица, назначенные в те дни, включали Педро де Анаско в качестве альгвасил майор Кито, Мартина де Эстете в качестве вице-губернатора Трухильо и Антонио де ла Гама – то же самое в Куско.


[Закрыть]. У него имелись крепкое хозяйство и семья; в прошедшем 1534 году его наложница, «Донья Инес Юпанки», прежде известная как Киспе Сиса[100]100
  В дугих работах (например, у Хэмминга) он именуется Киспе Куси. (Прим. перев.)


[Закрыть], единокровная сестра Атауальпы, принесла ему дочь Франсиску. Кроме того, он, разумеется, занимался распределением энкомьенд.

Далеко вглубь материка, примерно в тысяче миль к северу, на месте бывшего дворца Уайна-Капак был выстроен собор Сан-Франсиско в Кито, в качестве ключевой точки северного Перу. С самого начала он задумывался тем, чем является и до сих пор: величественным напоминанием о великой религии. Его архитектором был фрай Ходоко Рике, перуанский аналог Педро де Ганте из Новой Испании. Его в полной мере можно назвать аналогом – поскольку, как и в Педро де Ганте, в нем предположительно текла кровь Габсбургов.

Собор Сан-Франсиско был выстроен в итальянском стиле (образцом для наружной лестницы послужил дворец папы Николая V в Ватикане). Это был еще один признак того, что Ренессанс добрался до Испанской Америки. Строительство продолжалось долгие годы: основное монастырское здание, весьма андалусийское по стилю, в 1573 году еще достраивалось, церковь была закончена лишь к 1575 году, а башни увидели свет только в XVIII столетии. Изысканный фасад впоследствии не раз копировался другими аналогичными постройками{804}804
  Bonet Correa, Monasterios, 159.


[Закрыть]. Подобно многим францисканским сооружениям, монастырь должен был служить не только местом молитвы, но и образовательным центром – наряду с богослужениями там также обучали всевозможным ремеслам.

В 1535 году Писарро пришлось столкнуться со всевозможными обвинениями в коррупции и самоуправстве со стороны некоторых своих сподвижников: те предъявили их епископу Томасу де Берланга, который внес соответствующие замечания в составленный им подробный отчет о том, как братья Писарро справляются со своей миссией в Перу{805}805
  CDI, X, 237–332. Очень интересный доклад.


[Закрыть]. Также Писарро посетил давний союзник – Гаспар де Эспиноса, приехавший в Перу из Панамы в возрасте семидесяти лет вместе с дочерью и двумя сотнями людей{806}806
  Lohmann, Les Espinosa, 233–4.


[Закрыть].

Отсутствие Альмагро в конечном счете не принесло в Куско мира, на который, возможно, рассчитывал Писарро. Причина частично крылась в том, что Альмагро льстил Манко Капаку, а частично во внутрисемейных интригах правителей-Инков. Был ли Манко Капак действительно тем человеком, который требовался Перу в этот опасный момент? Судя по всему, Манко убедил влиятельного конкистадора-баска Мартина Коте возглавить отряд испанцев, чтобы убить его кузена Аток-Сопу, – существовало мнение, что он имел серьезные основания притязать на место Манко. После этого Манко Капак укрылся в доме Альмагро, а испанские сподвижники Писарро, по всей видимости, разграбили собственный опустевший дворец Инки. Альмагро подал жалобу, но Писарро не предпринял никаких действий. После этих событий Коте присоединился к Альмагро. Судя по всему, тот поручил ему охрану Паулью Инки, который теперь стал опасным элементом среди последователей Альмагро{807}807
  См. Vega, El Manco Inca.


[Закрыть].

Первые месяцы после того, как Альмагро выступил в Чили, прошли относительно спокойно. Франсиско Писарро решил, что он может без опасений оставить Куско, чтобы основать еще один испанский город, который он хотел назвать Трухильо, между Пьюрой и Лимой, приблизительно в 250 милях к северу от последней.

Тем временем Эрнандо де Сото решил вернуться в Испанию, чтобы поискать для себя новое, независимое поле деятельности. Он был разочарован тем, что не получил места хотя бы заместителя командира в экспедиции Альмагро в Чили – хотя на самом деле предпочел бы возглавить экспедицию сам. Как говорят, он предлагал Альмагро 200 тысяч песо за этот пост, однако, будучи отвергнут, собрал вещи и вернулся в Севилью, оставив в Перу свою прекрасную наложницу Токто Чимпу, дочь Уаскара, вместе с их дочерью-местиса Леонорой{808}808
  Она вышла замуж позже и жила в Куско.


[Закрыть].

В этих обстоятельствах делами в Куско управлял Хуан Писарро со своим младшим братом Гонсало. Хуан Писарро обладал многими похвальными качествами. Сьеса, как мы помним, называл его «цветком среди всех Писарро». Педро Писарро, бывший его пажом, отзывался о нем как о человеке «благородном и очень храбром, хорошем товарище, великодушном и приветливом»{809}809
  Pedro Pizarro, 341.


[Закрыть].

Подобно ему, Гонсало Писарро также впервые начал оказывать какое-либо влияние на своих испанских сподвижников-конкистадоров. Младший из братьев Писарро, он был, как мы уже упоминали, изящен, приятен лицом и хорошо сложен. Он умел читать и писать и обладал невероятной способностью заводить друзей и завязывать приятельские отношения. Гарсиласо де ла Вега говорил о нем: «…его натура была столь благородна, что он внушал к себе любовь даже у незнакомых людей»{810}810
  Garcilaso, II, 916.


[Закрыть]. Однако Лопес де Гомара, биограф и духовник Кортеса – впрочем, не знавший Гонсало Писарро лично, – отзывался о нем как о человеке довольно тупом и непонятливом{811}811
  Ibid., 1076.


[Закрыть]. За эти месяцы он действительно достиг нового уровня влияния, и его магнетизм сыграл большую роль в произошедших событиях. Многие были готовы возложить на него все свои надежды и смотрели на него как на возможность для себя начать все сначала.

В конце 1535 года Манко Капак начал выказывать все возрастающее беспокойство под контролем испанцев. Возможно, все сложилось бы иначе, если бы за ним приглядывали люди более солидного возраста, нежели младшие братья Писарро. Однако молодые испанцы порой подвергали его грубым насмешкам, даже несмотря на то что они позволяли индейцам такие собрания, как восьмидневный праздник Солнца – пышную церемонию, в которой принимали участие все основные представители инкской знати. Фрай Бартоломе де Сеговия, эмиссар Альварадо к Писарро, присутствовавший при этом, описывал: