Текст книги "Блаженны кроткие… Священномученик Сергий Лебедев, последний духовник Московского Новодевичьего монастыря. Жизненный путь, проповеди, письма из ссылки"

Деревня Сорокино, дом Степана Михайловича Беляева

2(15) марта 1933 г.

†

Мои милые, дорогие и возлюбленные.

Со слезами благодарности и умиления пекущемуся обо мне Господу получил, доставил и вскрыл обе ваши посылки, и главную, и дополнительную, пришедшие одновременно и вчера врученные мне почтой. Одна мысль, одно желание теперь у меня – только бы не двинули, только бы не перебросили в самом ближайшем будущем, а при таких подкреплениях, как посланные вами, прекрасно можно было бы существовать в наших краях. Спешу оговориться, я в ссылке еще не до конца изжил свою совесть и не дошел до крайней степени бесстыдности. Бога ради, дорогие, не подумайте, что со спокойной душою мирюсь я с порядком вещей, в силу которого я воссел на ваши плечи и вот уже два года искушаю ваше терпение по части своего снабжения и необходимых подкреплений. Видит Бог, как тяжело сознание своей беспомощности в данном случае и необходимости вам приходить мне на помощь. Чего стоит одна тара, мешочки, обшивка, веревки, упаковка и стоимость пересылки, с формальностями на почте, не говоря уже о приобретении самого существенного, содержимого посылок?! Что другим, то и вам, своим кровным, могу сказать, что всякий раз земной поклонник положишь Господу за всех вас, нежно заботящихся обо мне, чтобы Господь ущедрил и вас, и всех благодетелей моих за их щедроты и любовь ко мне, недостойному.

Все дошло в идеальном порядке, все дорогое, нужное и необходимое, особенно при раздельном жительстве. Все мои дефекты теперь изжиты и покрыты. Больше положительно ни в чем теперь не имею нужды. Перечислять полученное не буду, потому что никаких следов вскрытия посылок не было, а из посланного затрудняюсь сказать, что для меня более приятно получить из родного дома, от своих близких. Все одинаково дорого, все предусмотрено, все мои желания и просьбы исполнены до мелочей, вроде клея для конвертов включительно.

Бесценную нашу мамочку особенно благодарю за письмо и упаковку. Все носит следы ее заботливости и любви к ссыльному ее сыну, которому, как, вероятно, говорит и ее материнское сердце, очень нелегко быть без любимого дела в такое исключительно дорогое время, как Великий пост. Впрочем, и от меня никто не отнял драгоценного права у себя в келии почаще обыкновенного читать молитву святого Ефрема Сирина: «терпение даруй мне, рабу Твоему». Не люблю я много говорить по этому поводу, а все же что-либо и прорвется…

Пожалуйста, поблагодарите Пелагею Алексеевну и всех благодетелей моих, помогающих вам утешить меня. Пелагее Алексеевне напишу на днях отдельно. Недоумеваю по поводу неполучения писем Екатериной Ивановной. Буквально посылал ответ на каждое из посланных ею писем, неполучение вина не моя и даже не почты, а может быть, и квартиры. И там могут быть люди, интересующиеся ее перепиской и не всегда в точности передающие ее ей.

Еще раз, дорогие, земно, искренне и усердно благодарю вас и всех друзей своих за вашу любовь и заботы.

Следующее письмо буду писать вам 21 марта[324]324
  Письмо не сохранилось.


[Закрыть] по новому стилю, после явки на декаду.

Сердечно любящий и глубоко признательный – С.

Деревня Сорокино

20 апреля (3 мая) 1933 г.

†

Мои милые, дорогие и возлюбленные.

Исполняю свое слово, данное вам в последнем письме, и отправляю сегодня, 3 мая, свой очередной доклад.

Все у меня пока мирно, тихо и спокойно. Перебрался из общей в летнюю половину дома и пока один ночую там и провожу день, столуясь по-прежнему в зимней избе. Ввиду еще не полного тепла на дворе и необжитости летнего помещения оно протапливается и имеет уже нормальную температуру. Проводить в нем, большом, светлом и просторном, свое время приятно. В субботу 29 апреля получил Лелину пасхальную посылку, два прекрасных (большой и малый) куличи и коробку конфет и чаю с мармеладом. За ее усердие все дошло отлично, ничего не попортилось, даже куличи не совсем черствые и очень высокого качества по продуктам и изготовлению. Один из них (малый) разделил на четыре равные части, приложил к каждой конфеток, и на другой день, ради памяти св. жен мироносиц, передал в церкви в утешение своим хорошим дамам 3. Н. и Е. М. – в отдарок за их кулич и конфетки, переданные ими мне в Фомино воскресенье, вместо приготовленного на несостоявшийся мой пасхальный визит к ним, и монахиням Амвросии и Алексии – докторше и прачке, наблюдающей за моим бельем одной, а другой за советы по части здоровья. Вечером 30-го устроил у себя чай с конфетами и куличом и пригласил своих соседей – чету Соболевых и Федора Николаевича Алексинского. Нескудно их угостил и себе оставил в качестве лакомства к своим чаям.

Кстати, получил я вчера Катенькино последнее, от 26 апреля, письмо, в котором она немного преувеличила впечатление «кислого привкуса», какое получилось у меня от доставки вашей посылки Е[вгенией] Т[имофеевной]. Она ни единым звуком не обмолвилась по поводу неприятности возиться с чужими вещами в распутицу, только «кислую мину» полного разочарования сделал ее супруг, когда по вскрытии значительную часть привезенного с такими осложнениями багажа, как оказалось, составляла моя посылка, а не их сокровища, тщательно ими обоими собираемые только лишь для своего собственного питания и пользования. Ничего иного от отца Алексия и нельзя было ожидать при его болезненной влюбленности и жалостливости за каждый шаг Е[вгении] Т[имофеевны] и боязнь за ее драгоценное здоровье, с одной стороны, с другой – трудно из отца Алексия что-либо выработать другое при исключительной эгоистичности его характера и узости мировоззрения. Высказывать же мне в лицо тот и другой не рискнули, так что, в сущности, ничего особенного не произошло. Только наперед не хотелось бы одолжаться им, тому и другому. Они скоро и основательно забывают сделанное им другими и очень долго помнят все свои мелочи, которые они когда-либо делали людям, делали не без задней мысли что-либо извлечь из своего делания для себя лично, при случае. Вообще, как принято выражаться про таких людей, как А[лексей] Л[еонтьевич] и Е[вгения] Т[имофеевна], они малоинтересные типы. Между прочим, через несколько дней по приезде Е[вгении] Т[имофеевны] А[лексей] Л[еонтьевич] расстался со своим духовным обликом. Сходил к парикмахеру и оставил у него свои длинные власы и превратился в совершенно светского пижона с прической «на пробор».

30-го апреля, в канун майских торжеств, ничего особенного не случилось при регистрации, прошедшей, как и прежние, весьма обычно, но в этот день получилось известие, которому, собственно, я и посвящаю все это настоящее мое письмо. Глава учреждения, ведающего нами, уполномочил нашего старосту передать к нашему сведению, что старики от 60-ти лет и инвалиды независимо от возраста могут быть отпускаемы на поруки к своим родственникам. Для этого сии последние, в количестве не менее двух человек, должны будут прислать на его имя заявление о желании взять на поруки такого-то, поручиться за его проживание в одном месте и лояльное отношение к Соввласти и заверить свои подписи у нотариуса. Практически такого сорта заявления, конечно, должны быть родственниками присланы нам. Мы к ним приложим имеющиеся у нас врачебные свидетельства о нашей инвалидности и свои заявления, по характеру одинаковые с заявлениями своих поручителей. Быть может, для определения инвалидности будет учреждена и особая комиссия, при наличии которой и не потребуются наши медицинские удостоверения, но пока нам все дело представляется так, как я описал вам. Каковы результаты, какова структура, каково будет отношение к лицам разных категорий и разных мест поручительства, до столиц включительно, покажет будущее. Я пишу только [то], что имею за эти последние два дня. Почти все из нас видели старосту и слышали от него все, что я передаю вам. На этом основании почти все сегодня же отправляют своим родным письма с соответствующим изложением совершившегося факта. Другого способа оповещения, как только этот, через старосту, словесно, здесь не может быть. Отдельно вызывать и сообщать каждому здесь не принято.

Дальнейшие события много разъяснят и поставят точку над этим заинтересовавшим нас всех известием, но я все же почел нужным, в качестве предварительного материала, описать вам и все, чем располагаю я в данную минуту. Пишу, мои родные, для того, чтобы вы все взвесили и проверили и обдумали в деталях прежде окончательного согласия дать подписи и заваривать всю кашу. Речь пойдет не обо мне только одном, но и о двух лицах, которые в любую минуту, по нынешним временам, могут разделить одинаковую со мною участь. При желании всегда можно найти подходящий к сему повод. Разумеется, я не рассчитываю на возможность служить не только в церкви, но и на панихиды на кладбище, не рассчитываю развивать духовничество у себя в келии, не рассчитываю вообще так или иначе выявлять и обнаруживать своих профессиональных функций, но трудно размерить свой каждый шаг в смысле его приемлемости для другой стороны. При желании и преступное молчание ставилось на вид, и фигура, и снимок были достаточным поводом для обвинения и ссылки. Это прежде всего надо иметь в виду, при моей популярности и заметности, в ряду других. Без всякого особенного повода можно в ближайшее после прибытия время повторить свое путешествие в Севкрай, да еще не одному, а в компании своих поручителей. Поэтому я подчеркиваю всю серьезность поручительства за меня, при безграничном желании жить среди родных, в родных местах всем нам вместе, без заброшенности на чужую сторону, в условия, с которыми можно только лишь мириться, но не считать их в каком-либо отношении подходящими или напоминающими свои родные и чем-либо заменимые.

Если на общем своем семейном совете признаете опасность моего возвращения, и для вас, и для меня самого, без стеснения пишите мне свое отрицательное мнение. Терпение у меня еще не иссякло, и надежда на Господа не потеряна, могу и продолжать третий год ссылки и свое одинокое, воистину монашеское житие. Мое дело предупредить вас не приносить для меня непосильных и опасных жертв.

Если же пожелаете моего возвращения, то обсудите, куда оно может последовать. По идее, иждивенцы инвалиды-родители могут жить при поручившихся за них детях, им могут быть выданы и соответствующие паспорта. По этой идее и мне можно было бы возвратиться в дом свой и занять в нем какой-нибудь угол, помогать Катеньке чистить картошку и мести пол. Но, быть может, это только идея, совершенно неосуществимая в пределах нашей горькой действительности. Мы можем рассчитывать только [на] 100-верстный радиус от Москвы как на самое высшее проявление к нам правительственной милости. Тогда обсудите, стоит ли игра свеч – менять мне мое теперешнее пустынножительство на прозябание в таких же, в сущности, условиях, да еще с большой надбавкой разного рода расходов по взвинченному содержанию в густонаселенных местностях. Признаюсь, не без трепета жду объявления себе пресловутого минуса, который вам же прибавит забот по содержанию меня, безработного. Судя по отзывам, идущим с разных мест, у нас здесь в настоящее время дешевле, чем где бы то ни было. Да и привычка много значит. Вот и сейчас, без помощи отца Алексия все у меня устраивается. Ни в чем не вижу нужды и недостатка. В новом месте все нужно будет налаживать по-новому, а это не без трудностей и осложнений.

Суммируя все вышеизложенное, попрошу своего сыночка Бореньку побывать у Димина отца и проверить заинтересовавшее нас известие. Затем запросить его, могут ли меня вернуть в дом № 5, кв. 1 при условии установления моей инвалидности и поручительства двух лиц, или же в столицу ни в коем случае не может быть въезда нашему ссыльному брату? Разумеется, не могу рассчитывать на продолжение своей деятельности и помирюсь на всякие ограничения ее при условии возвращения домой хотя бы на этот остающийся год ссылки, на время которого, собственно, и простирается данное за меня поручительство. Все равно, и здесь и где бы то ни было невозможно служить, не отбывши положенного срока, а в бездействии служебном лучше проводить время среди своих, чем чужих.

Наконец, спросить его, кому другому, кроме Бори, поручиться за меня, Пашеньке ли, как правоспособной, или Катеньке, как менее уязвимой по положению домохозяйки, особенно когда дадут ей паспорт? По-видимому, это дело теряет свою остроту; если выдали [паспорт] Куне и Катеньке Богоявленской, то и наша Катенька должна быть причислена к лику взысканных, а не обойденных паспортною милостию.

Вообще же, друзья мои, если не будет особенной гонки и чего-либо экстренного в ближайшие дни, обсудите создавшееся положение, посоветуйтесь с другими, кроме Димина отца, сведущими людьми и свои заключения пришлите мне, все же по возможности не откладывая это дело в долгий ящик. Важно и мне иметь материал от вас для дальнейшего плана своих действий. Форму заявления выработаете по соглашению со знающими это дело. Только в заголовке пометьте наше Кичменгско-Город едкое отделение Полномочного Представительства четырех букв[325]325
  То есть местное отделение ОГПУ.


[Закрыть]. На имя уполномоченного этого отделения и должно быть адресовано подаваемое ваше заявление. Если за это время я здесь узнаю какие-либо новости, подробности и дополнения по интересующему меня вопросу, я, конечно, не в очередь сообщу вам. Но и вы не скупитесь с обменом мнениями по этому делу большой для всех нас важности. Особенно пусть Боря отдает мне пасхальный письменный долг, который я до 3 мая, по крайней мере, все еще не получил от него. Пожалуйста, только будем жить не одним только чувством, рвущим нас в объятья друг друга, но и головой, взвешивающей все «за» и «против» наших всеобщих планов. Боюсь и вас подвести поручительством за меня, которое некоторые здесь у нас склонны рассматривать за простую, пустую и малозначащую формальность; боюсь и за себя, не пришлось бы попасть в ловушку и скоро опять начинать пройденное, только уже в худших условиях, чем настоящие. Все выскажитесь откровенно, как и подобает в таких важных случаях.

С своей стороны, конечно, желал бы сделать все возможное и зависящее, чтобы поскорее соединиться со всеми вами. Одна перспектива быть брошенным без отпевания в общую яму на чужой стороне, как это проделано было на днях с одним из наших собратий, заставляет мечтать и желать возвращения на родину. А перспектива побыть с мамочкой и со всеми вами и не быть здесь чужим и чуждым для других разве не стоит жертв, если бы таковые и потребовались с чьей-либо, начиная с моей, стороны? Впрочем, не станем распространяться и мечтать, предоставим все течению времени и вещей, а главное, воле Божией. Среди разного рода боязней и опасений существует у меня и страх не погрешить бы против Господа, избирая себе лучшее и мечтая о нем. Только и успокаиваю себя мыслию, что если что и случится, то не без воли же Его, направляющей все ко благу.

Будьте, дорогие, все здравы и благополучны. Поблагодарите Катеньку Богоявленскую за ее долго писавшееся теплое и сердечное письмо и выразите ей мою радость за оформление паспортом ее смиренного вида. Не мог я понять, о каком добром глухом соседе-старичке пишет в своем письме ко мне наша Катенька, который встречал вместе с нашими Пасху в Лужниках и в конце пасхальной недели вынужден был уехать из Москвы? При случае, пожалуйста, ответьте. Я люблю точность и определенность ваших сообщений.

Пароходы уже кончают свои рейсы от нас, так мелка нынешний год вода в реках. Снега нет, дороги просыхают. Я уже переоблачился в парусиновый костюм и летнюю шляпу и в таком виде совершаю свои рейсы в Городок. Да хранит вас всех Господь.

Весь ваш – С.

Деревня Сорокино

6 (19) мая 1933 г.

†

Милая и бесценная наша мамочка.

Только вчера, 18 (5)[326]326
  В скобках вставка по старому стилю – так в тексте.


[Закрыть] мая, получил я Вашу посылку. Известие о ней пришло тремя днями раньше, 15 (2)[327]327
  Так в тексте.


[Закрыть] мая, но стояла у нас такая ужасная погода, что я не рискнул в чисто глубокий осенний холод и дождь, по необычайно отвратительной дороге, представляющей буквально невылазную и непроходимую сплошную грязь, совершить шестиверстный рейс, да еще с ношей.

18 (5) мая прояснилось, с утра сильно сжало и подморозило грязь, и я безболезненно сходил в Городок, взял посылку и без всяких свидетелей и помех вскрыл ее, воспользовавшись счастием полного одиночества во всей избе. Все хозяева мои пошли на весь день в Городок, и я домовничаю. Своего рода великое счастие при вскрытии посылки не видеть лишних, завистливых глаз. Как ни стараешься всякий раз при этой операции делиться с окружающими полученным, но все же видишь страдание людей, разжигаемых недобрыми чувствами, почему тебе шлют, да все такое дорогое и прекрасное, а им нет или «почти нет».

Все дошло превосходно. Слегка только поразбилась скорлупка на яичке матушки Селафиилы, за которое особенно поблагодарите ее от меня. Меня очень тронуло ее неизменное ко мне пасхальное внимание, полученное мной в канун тридцатипятилетия моего священства в Новодевичьем монастыре. Чернила дошли превосходно, и я обновляю их, равно как бумагу и конверты сегодня же, чтобы отправить Вам коротенькое известие о получении посылки. Колбасе уделено было особенное внимание. Не дожидаясь полного окончания всей процедуры размещения в порядке всего полученного, совершаемого мной, с толком, чувством, не спеша и с расстановкой, немедленно отрезал кусочек и с великим удовольствием и глубокой благодарностью полакомился впервые после двухлетнего перерыва от этого колбасного удовольствия, недоступного вместе с другими удовольствиями за время моей ссылки. Чаек и сахарок приятно восполнили мой еще не оскудевший запас их, всегда нужный и более других необходимый в нашем положении. В спичках у меня излишек. Еще не израсходованы положенные два года тому назад. Крупка и лапшица тоже восполнили мой кооператив и дали возможность увеличить по праздникам обычно скромную, для одного, дозу и порцию. Колбасу, торгсиновские кильки и вафельную сладкую массу, сухари с остатками домашнего кулича и печенье считаю деликатесами, посылаемыми Вами от преизбытка любви ко мне и желания утешить меня в моем одиночестве.

Чтобы не совестно было смотреть на Господа, незаслуженно с моей стороны через Вас посылающего мне, постараюсь при случае поделиться с другими хорошими людьми, находящимися здесь. Особенно когда при наступлении полного тепла водворюсь окончательно в своей отдельной комнате и устрою новоселье, тогда и тряхну своими редкостями ради утешения других. Видит Бог, что делаю это не из-за бахвальства и хвастовства, а только лишь из-за желания сделать людям приятное. Так говорите и моим благодетелям, балующим меня своим вниманием и любовию. Их жертвами я люблю пользоваться не один, но возможно, и другие хорошие и достойные люди чрез них, как бы от Самого Господа, имеют изредка утешение видеть для себя нечто приятное. Вообще же все эти деликатесы и жертвы есть самое действительное, живое и убедительнейшее доказательство бытия Божия и Его заботы о моем не достоинстве. Недаром я стяжал здесь неприятную для себя славу буржуя и богача. Впрочем, так и на роду мне написано. Лебедевы, начиная с отца, всегда слыли богачами и буржуями. Господь, да и мы с Вами, точно знаем цену этого глупого к нам приложения. Но хотелось бы, чтобы молодежь и маловерующие элементы из нашей семьи на всю мою ссылку, питание и продовольствие меня в течение этих двух лет посмотрели бы именно с этой стороны. Я не иначе смотрю на это, как на живое и действительное чудо бытия и милосердия Божия, привязывающее мою мысль и чувство ко Господу, с принесением Ему ежедневной горячей благодарности за все.

Сердечно благодарю за просфорки. Я имею обыкновение ежедневно предварять ими свое питание. Жаль, что в нынешнем году, так же как и в прошлом, позабыли Вы прислать мне артоса. У меня он на исходе. Жаль, что не положили лекарств, о которых я писал тете Саше[328]328
  Александра Павловна Юстова, сестра Марии Павловны, матери отца Сергия.


[Закрыть], и из продуктов жаль, что не было у вас наития прислать мне грибочков сухих. Уж очень они полезны и необходимы для моих ежедневных супов и лапшей. Мяса и рыбы после пасхальной седмицы мы здесь не видим в своем меню.

За все, за все присланное сердечно, глубоко и горячо благодарю вас. Что же касается письма мамочки, то на этот раз она превзошла саму себя. Так много, прекрасно, складно и связно может писать только истинно великая, материнская любовь, не знающая ни лет, ни немощей старческих. Сыновне слезно благодарю Вас, золотая и дорогая моя. Завтра, 20 (7), отправлю письма Боре и Николаю брату, с продолжением своей письменной беседы с вами.

Да хранит Вас Господь Бог. Крепко целую Вас.

Р. S. Животрепещущих новостей нет никаких. Что будет – не замедлю сообщить.