Текст книги "Империя и нация в зеркале исторической памяти: Сборник статей"

Заключение

Мифологизация казацкого наследия и казацкого прошлого в XIX и в значительной мере в XX столетии стала важным фактором в процессе формирования современного национального сознания украинцев. Образы казаков и их предводителей присутствовали в большом количестве стихотворений и прозаических произведений поэтов и писателей-романтиков середины и второй половины XIX века. Современная украинская литература успешно дебютировала в казацком облачении «Энеиды» Ивана Котляревского. «Тiï слави козацкоï повiк не забудем», – призывал читателей отец украинской нации Тарас Шевченко. Для него, как и для многих его современников, а в особенности ценителей и последователей, образ казака был квинтэссенцией всего национального, украинского. В казацкой эпохе украинские романтики видели «золотой век» своей нации и успешно использовали казацкое наследие в качестве нациеобразующего мифа для формирования общей исторической и национальной идентичности у выходцев с отдаленных в пространстве и разделенных государственными границами украинских земель.

На протяжении XIX столетия термин «Украина», который применялся до этого времени почти исключительно для обозначения территории бывшей казацкой автономии (термин «Западная Украина» в середине XIX века означал Правобережье), распространился на большинство этнических украинских земель. Вместе с ним распространился и образ нового национального героя – украинского казака. Эти тенденции в полной мере отразились в тексте национального гимна Украины, написанного выходцем из Гетманщины Павлом Чубинским (1863). Гимн призывал к борьбе украинцев со всей этнической украинской территории, апеллируя при этом к связанной почти исключительно с Гетманщиной казацкой традиции: «Станем, браття, в бiй кривавий вiд Сяну до Дону / I покажем, що ми, браття, козацького роду».[480]480
  См. текст гимна «Еще не умерла Украина»: Нацiональна символiка. Киïв, 1990 (= Бiблiотека журналу «Пам’ятки Украïни». Кн. 1). С. 47.


[Закрыть]

Характерно, что объединяющая сила казацкого прошлого оказалась настолько мощной, что смогла преодолеть не только государственные границы империй, но также и веками существовавшие конфессиональные преграды. Современная внеконфессиональная украинская идентичность успешно использовала казацкий компонент в своей борьбе за создание современной нации на украинской этнической территории. В этом отношении, возможно, не было случайным то, что Украина вошла в независимость рядами демонстрантов, во главе которых гордо шли люди в казацких костюмах.

Владимир Бобровников
Насилие и власть в исторической памяти мусульманского пограничья (к новой интерпретации песни о Хочбаре)

XVIII и первая половина XIX века были переломной эпохой в истории Нагорного Дагестана. По мере русского завоевания регион превращался в буферную зону мусульманского пограничья империи. Отличительными чертами местного общества стали конфликтность, подвижность и маргинальность. Горцы-мусульмане России не являлись вполне ни российскими, ни османскими, ни иранскими подданными. Сохранив связи с исламскими центрами Ближнего и Среднего Востока, они поддерживали контакты и с внутренними мусульманскими регионами империи – главным образом с Поволжьем. Кроме государственной границы (Кавказской линии), по горным районам проходил и более подвижный рубеж, отделявший территории, находившиеся под властью имамата Дагестана и Чечни (в исламской терминологии – дар ал-ислам, или «земли ислама»), от тех, за которые шла борьба между мусульманами и русскими (араб. дар ал-харб, «территории войны»). В войне горцы сражались как на стороне русской армии, так и в ополчении имамата. Вообще исламское повстанчество XVIII – первой половины XIX века оказало немалое влияние на формирование идентичности мусульманского пограничья.

Уже тогда о Дагестане шла дурная слава «разбойничьего гнезда». Как русские, так и мусульманские авторы удивительно единодушно отзывались о горцах как о «природных хищниках»[481]481
  Об ориенталистском дискурсе «восточной дикости» в кавказоведении см. мою книгу: Бобровников В.О. Мусульмане Северного Кавказа: обычай, право, насилие. М., 2002. С. 16—26. Тема его исламских корней в мусульманских регионах Российской империи еще ждет своего исследователя. Примеры ориенталистских высказываний северокавказских улама см.: Абдурахман из Газикумуха. Книга воспоминаний. Махачкала, 1997. Л. 201а; Мухаммадрафи. Тарих Дагестан // Дагестанские исторические сочинения / Сост. и перевод А.Р. Шихсаидова, Т.М. Айтберова, Г.М.-Р. Оразаева. М., 1993. С. 97—98.


[Закрыть], разбойниках и ворах. О разбойниках-абреках и их нападениях на соседей написаны горы литературы[482]482
  Аннотированную библиографию дореволюционных работ о кавказском «хищничестве» читатель найдет в книге Ф.И. Леонтовича «Адаты кавказских горцев» (Нальчик, 2002 [репринт одесского издания 1882 года]. Вып. I. С. 257—259, 261, 262, 264—271, 275, 277—280, 282, 285—292; Вып. II. С. 253—261, 267, 270—273, 278, 280). Из литературы об абреках наиболее информативны: Козачковский В. Разбои на Кавказе. Владикавказ, 1913; Гатуев К. Зелимхан. Ростов н/Д; Краснодар, 1926; Бердяев С.К. Чечня и разбойник Зелимхан. Париж, 1930; Он же. Разбои на Кавказе. Париж, 1936. В позднее советское время изучение абречества и набегов оказалось под негласным запретом в силу официальной установки на «дружбу народов» в СССР.


[Закрыть]. Но мало кто изучал отношение к насилию самих горцев[483]483
  Лишь в последнее время этим, правда по переводам, занялись этнологи. См.: Ботяков Ю.М. Абреки на Кавказе: Социокультурный аспект явления. СПб., 2004; Карпов Ю.Ю. Взгляд на горцев: взгляд с гор. СПб., 2007; Gould R. Transgressive Sanctity: The Abrek in Chechen Culture // Kritika. 2007. Vol. 8. № 2; Grant B. The Captive and the Gift: Cultural Histories of Sovereignty in Russia and the Caucasus. Ithaca; London, 2009.


[Закрыть]. К тому же историков интересовали в основном реальные события и лица, а не запечатленные в исторической памяти представления о прошлом. Многие первоисточники, в первую очередь фольклорные материалы, остались вне поля зрения. Между тем среди них есть такие важные тексты, как Джарские песни (ЦIоралъул кIучIдул) о военных предводителях аварцев и их набегах в Грузию (авар. ЦIор, «Загорье»), песни о благородных разбойниках-абреках начала XX века, цикл песен о противостоянии знаменитого удальца Хочбара из Гидатля и аварского хана Хунзаха. Этот цикл и будет предметом данной статьи, в которой я хочу рассмотреть отношения власти и насилия среди горцев, их отражение в исторической памяти, переходя от разбора сюжета песни к ее историческому контексту и постепенно расширяя круг привлекаемых материалов.

Песня о Хочбаре

Начнем с краткой историко-лингвистической характеристики памятника. Песня эта, пожалуй, чуть ли не самая знаменитая в дагестанском фольклоре. Известно несколько десятков ее аварских версий, даргинские и лакские варианты. В начале 60-х годов XIX века ее впервые записал и ввел в научный оборот известный кавказовед барон П.К. Услар. В 1868 году был издан его прозаический перевод песни о Хочбаре с аварского на русский язык. Еще раз ее текст с комментариями Услара был напечатан в посмертном издании его исследования по аварскому языку[484]484
  [Услар] П.К. Кое-что о словесных произведениях горцев // Сборник сведений о кавказских горцах [далее: ССКГ]. Тифлис, 1868. Вып. I. Отд. V. С. 41—42.


[Закрыть]. Высокую оценку художественным достоинствам песни дал Л.Н. Толстой, познакомившийся с записями Услара во время работы над «Хаджи-Муратом»[485]485
  Толстой Л.Н. Полное собрание сочинений. М., 1950. Т. 35. С. 635.


[Закрыть]. С тех пор песню о Хочбаре не переставали записывать и публиковать как в русских переводах, так и в аварском оригинале. Сегодня она входит в каждую хрестоматию народных песен Дагестана. Ее аварский текст изучается в шестом классе средней школы в аварских районах Дагестана, так же как, скажем, в русских школах «Слово о полку Игореве». Неплохой поэтический перевод песни на русский язык сделан уже в советское время крупным дагестанским писателем и переводчиком Эффенди Капиевым.[486]486
  Перевод Э. Капиева неоднократно переиздавался. См., например: Хочбар // Песни горцев. Махачкала, 1990. С. 26—31.


[Закрыть]

Несмотря на все достоинства перевода Э. Капиева, он совершенно не годится для научного анализа памятника. Дело в том, что Капиев дополнил усларовский текст деталями из более поздних аварских версий песни, а также ее даргинского и лакского вариантов, основываясь на записях, сделанных им в Нагорном Дагестане в 1915—1934 годах. По справедливому замечанию дагестанского фольклориста А.А. Ахлакова, перед нами не столько перевод, сколько «сводная литературная» версия[487]487
  Ахлаков А.А. Героико-исторические песни аварцев. Махачкала, 1968. С. 12.


[Закрыть]. Аварский оригинал песни отличается от перевода Капиева по содержанию, форме и даже по объему. В переводе Капиева песня о Хочбаре занимает 158 строк, а в оригинале – только 67, перевод более чем вдвое превышает оригинал![488]488
  Строки 3–4, 6, 8, 10—20, 22—26, 30—41, 43—45, 48—50, 52, 55—56, 58—60, 63—64, 69, 71—79, 82, 87–136, 140, 142—149, 155—158 поэтического перевода Капиева не имеют параллелей с аварским оригиналом песни. В переводе опущена перебранка Хочбара с хунзахским кади, в которой упомянуты герой Муртузали и меч Зу-л-Факар. Эпизод с глашатаем перенесен из начала песни в середину, после приезда Хочбара в Хунзах и заточения его в сельскую тюрьму.


[Закрыть] Капиев вводит в песню связки между эпизодами. От этого пропадает энергия оригинала, стиль становится слишком вялым. Краткость и очарование аварской песни в этом переводе пропали. Есть отличия в составе действующих лиц: у Капиева гидатлинец заменен на мать Хочбара, нет хунзахского кади, введены жена Хочбара, ханские нукер ы, женщины и старики Хунзаха. В переводе исчезает граничащая с нищетой бедность горцев Хунзаха и Гидатля. Вместо этого переводчик щедро рассыпает перед читателем богатства Востока.

Эти соображения заставили меня взяться за новый прозаический перевод песни. Из множества аварских вариантов я выбрал не самую древнюю (усларовскую), а наиболее популярную версию последней трети XIX века[489]489
  Этот текст и попал в школьную хрестоматию: Литературияб хрестоматия: 6 классалъе / 10-е изд. МахIачхъала, 1988. С. 34—37.


[Закрыть]. В отличие от Капиева и Услара я отказался от включения в перевод отсутствующих в оригинале связок-описаний, поясняющих развитие действия. Это позволило дать наиболее адекватное прочтение памятника. Подробный комментарий и разбор сюжета читатель найдет в следующих разделах статьи.

Песня о Хочбаре служит ярким примером исторического фольклора аварцев. Исполняли ее на общеаварском койне (авар. болмацIцI), в основу которого был положен язык общества (бо) Хунзахского плато. Как и другие героические песни, она имеет 11-сложную строку с цезурой посредине, близкую к арабскому размеру басит[490]490
  Далгат У.Б. Фольклор и литература народов Дагестана. М., 1962. С. 60—61; Ахлаков А.А. Указ. соч. С. 213—215.


[Закрыть]. Поражает обилие диалогов в песне. Все важнейшие сюжетные узлы переданы в диалогах. Судя по рассказам очевидцев, записанным в середине ХХ века, аварцы любили петь героические песни дуэтом под аккомпанемент трехструнного пандур а или чаган ы. Мелодии исполнялись в очень быстром ритме, близком к плясовому[491]491
  Там же. С. 188.


[Закрыть]. Столь же стремительно разворачивается действие песни.

Центральная тема песни – власть и насилие среди горцев-мусульман Аварии. По содержанию она смыкается с перечисленными выше жанрами, повествующими о военных предводителях и абреках, но при этом возникла раньше и просуществовала дольше и тех и других. На это указывает ее содержание. В ней нет ни похода на врага, ни приготовлений к нему, составляющих основу любой песни о набегах. Еще дальше от нее песни о «подвигах» отдельных реальных абреков начала XX столетия. Сюжет песни не трафаретен, но ее структура и художественные приемы в целом типичны для местного героического фольклора, к которому относятся и два отмеченных выше жанра. Кроме диалогичности, сюда нужно отнести отсутствие зачина, обращение героя в начале песни к другу (по другой версии – к матери) за советом, гибель героя в конце песни, резкие переходы от героики к хвастовству и ругательствам, характерные эпитеты (например, «короткоухий волк»), рассказ от первого лица, употребление кратких форм прилагательных в роли постоянных эпитетов, замена личных форм глаголов причастиями прошедшего времени[492]492
  Там же. С. 185, 192—193, 198, 202—204, 207. Сходные художественные приемы в сюжетах, связанных с насилием и властью, встречаются в героическом фольклоре других пограничных регионов самых различных эпох, например в песнях «Старшей Эдды» раннесредневековой Скандинавии. Автор благодарен Т.А. Бобровниковой за это замечание.


[Закрыть], что в аварском языке придает повествованию оттенок уверенности, убежденности в своей правоте.

Обратимся сначала к тексту самой песни:

 
1. Приходит письмо от Хунзахского хана:
– «В Хунзах приезжай, Гидатлинский Хочбар,
Старики собрались, старшины (чIухIби) собрались,
Сход (руккел) проведем у входа в мечеть».
 
 
5. – «Не езди в Хунзах, Хочбар!
[Там] ты встретишь сирот тобой убитых отцов,
[Там] ты встретишь вдов тобой убитых мужей».
 
 
8. – «Не говори таких слов, гидатлинец!
Иначе подумают, что я, верно, испугался какого-то хана».
 
 
10. Взяв быка на убой для верховного хана,
Набросив быку на рога саван,
Хочбар отправился наверх в Хунзах.
13. Когда я подъехал к «Белым плитам»,[493]493
  ХъахIал къанабахъе – название местности по дороге из Гидатля на подъеме на Хунзахское плато. Склон горы там занимают пашни на террасах. См.: КъанабатIа // Саидов М.-С. Аварско-русский словарь. М., 1967. С. 689.


[Закрыть]
Я услышал, как кричит хунзахский глашатай (магъуш):
– «У кого есть ишак, вези [дрова] на ишаке!
У кого нет ишака, тащи [дрова] в охапке!
Разожжем костер, чтобы сжечь Хочбара!»
 
 
18. – «Ас-салам алейкум, хунзахский кади»,
– «Ва алейкум салам, Гидатлинский Хочбар,
Ты ведь не встречал Муртузали,
Его [шашки] Зу-л-Факар при тебя нет,
Как же ты осмелился приехать, Гидатлинский Хочбар?»
 
 
23. – «Муртузали – мой отец,
[Его] Зу-л-Факар – у меня в руке,
Почему бы мне не приехать, коли меня звали?»
 
 
26. – «Пойдем-ка, Хочбар, на [гумно] ТIадгьоцIабахъе,[494]494
  «На току» (авар. гьоцIу – «ток, гумно»). Название гумна за ханским дворцом в Хунзахе.


[Закрыть]
Устроим веселый пир с песнями и плясками».
 
 
28. Оттуда пошли они на ТIадгьоцIабахъе.
[Видят], посреди гумна большой костер [горит],
Вокруг огня сидят юноши-[хунзахцы].
 
 
31. – «Спой-ка песню, Хочбар, ударяя в бубен (жергъен),
Очень хочется послушать, как ты поешь, ударяя в бубен.
Поиграй, Хочбар, на чагане из липы,
Очень хочется послушать твою игру на чагане».
 
 
35. – «Ей-Богу, я спою [вам] песню,
Если развяжут руки, чтобы бить в бубен.
Ей-Богу, я сыграю [вам] на чагане из липы,
Если развяжут ноги, чтобы поставить их на чагану».
 
 
39. Развязали [ему] руки, чтобы бить в бубен,
Развязали [ему] ноги, чтобы поставить их на чагану.
 
 
41. – «С этих гор, вот тут вздымающихся снизу вверх,
Кто, опустошив их, угнал овец?
Из тех загонов для скота, вон там внизу,
Кто увел быков, так что [теперь там] растет одна трава?
За гору холеных гнедых коней
Кто угнал? – Хочбар.
На уммахановой рыжей кляче
Я прокатился в Тифлис и обратно.
Шелковую нательную рубашку (гурде) жены Умма-хана
Я стащил с верху той вон башни,
Разодрав ее [на части], разделил [ее] в Гидатлинском союзе (бо),
Раздарил [ее] на свадебные подарки келебцам».
 
 
53. Рассказав так о своих подвигах,
[Обоих] сыновей хана, ползавших [там] на коленках,
[Схватив и] засунув их себе под мышки,
Хочбар прыгнул в середину костра.
 
 
57. – «Ради Бога, Гидатлинский Хочбар,
Выйди с этой [стороны] Тало[495]495
  Местность возле ханского дворца в Хунзахе.


[Закрыть], выйди оттуда!
Не дай сгореть двум мальчикам из дворца!»
 
 
60. – «Что вы плачете, нуцал ята,
Ведь и плоть Гидатлинского Хочбара жарится с вами!
Что вы стонете, осиротевшие ягнята,
Ведь и усы Гидатлинского Хочбара палятся с вами!»
 
 
64. – «Скажите моей матери, пусть не рыдает,
Не напрасно погиб короткоухий волк!
Скажите родным, пусть не стонут,
Не сломили того, у кого повадки волка!»
 

Сюжет песни

Итак, гидатлинского удальца Хочбара постигла гибель: он заживо сгорел на костре. Но вместе с ним погибли оба наследника ханского престола. Род правителей Хунзаха пресекся. Когда хунзахцы уже торжествовали победу над врагом, их постигла Божья кара. Нельзя безнаказанно попирать священные законы гостеприимства и казнить гостя, пусть даже отъявленного преступника. Такова основная идея песни. Ее еще в 80-х годах ХХ века разобрал известный дагестанский этнограф и знаток горского фольклора М.А. Агларов[496]496
  Агларов М.А. Сельская община в Нагорном Дагестане в XVII – начале XIX в. М., 1988. С. 103—104.


[Закрыть]. И здесь незачем говорить о суровости нрава горцев, о которой так любят рассуждать литературоведы[497]497
  См., например: Чудакова М.О. Эффенди Капиев. М., 1970. С. 158.


[Закрыть]. Гуманность по отношению к детям и какие-либо иные соображения здесь ни при чем.

Однако, кроме общечеловеческой морали, так поразившей Толстого, у песни о Хочбаре есть и более частное социальное содержание. Чтобы понять его, нужно рассмотреть ее сюжет и встречающиеся в нем местные реалии. Действие разворачивается в Среднем Дагестане (ныне Шамильский и Хунзахский районы Республики Дагестан). Родиной Хочбара был Гидатль (авар. Гьид) – большая и могучая конфедерация (авар. бо) самоуправлявшихся сельских общин, просуществовавшая в долине реки Аварское Койсу до начала русского правления. Ее основу составляли шесть аварских селений – Урада, Гента, Тидиб, Хотода, Гоор и Кахиб. Центром союза была Урада. В разное время к конфедерации присоединялись другие селения и даже союзы общин, например упомянутый в песне Келеб (авар. «келебцы», Къел), Койсубулу (Хиндалал) и другие. Накануне русского завоевания в Гидатле было 19 селений с 3869 домов[498]498
  Хрисанф. Сведения об Аварском ханстве // История, география и этнография Дагестана XVIII—XIX вв. / Сост. Х.-М.О. Хашаев. М., 1958. С. 273; Гидатлинские адаты. Махачкала, 1957. С. 10, 32.


[Закрыть]. На северо-востоке от Гидатля высится Хунзахское плато – огромная столовая гора высотой от 2 до 2,5 тысячи метров, – с древней резиденцией давних соперников Гидатля аварских ханов (или нуцал ов).

По легенде, знаменитый джигит Хочбар жил в Гидатле приблизительно в XVIII или даже в XVI—XVII веках. Он прославился дерзкими налетами на земли врагов гидатлинцев. Хочбар угонял стада хунзахцев, грабил и убивал их. В варианте песни, опубликованном Усларом, он бросает в лицо нуцалу: «Разве я не убил шестьдесят человек из вашего общества (зд. бо. – В.Б.)?»[499]499
  [Услар] П.К. Кое-что о словесных произведениях горцев. С. 42.


[Закрыть] Поймать его не удавалось. Обращения к старшинам Гидатля с требованием приструнить разбойника тоже не давали результата. Тогда хунзахцы решили заманить Хочбара к себе и убить его. Нуцал прислал Хочбару приглашение принять участие в сходе (авар. руккел) старшин Аварского ханства. Хитрость хунзахцев была шита белыми нитками, но Хочбар не посмел уклониться от приглашения, боясь обвинения в трусости. Он знал, что идет на верную смерть, и поэтому вместе с быком в подарок нуцалу взял для самого себя саван. В отличие от варианта Э. Капиева в нашей версии резче показана стойкость разбойника. Подъезжая к Хунзаху, он случайно узнал о приготовлениях к его казни, но не повернул назад.

Поднявшись на плато и въехав на центральную площадь у мечети (годекан), где было назначено совещание старшин, Хочбар встречает кади Хунзаха. Тот удивленно спрашивает его, как же он осмелился приехать в стан своих злейших врагов. Реплики кади с упоминанием хорошо известных в Дагестане (но не объясненных в песне) исторических персонажей требуют комментария. Например, он называет некоего Муртузали, которого, похоже, можно отождествить с сыном Сурхай-хана Казикумухского, одним из предводителей ополчения горцев, которое осенью 1741 года разбило войска Надир-шаха, вторгшиеся в Дагестан из Ирана. Муртузали стал одним из любимых героев исторического фольклора аварцев, лакцев и даргинцев[500]500
  Муртузали Казикумухский был реальным историческим лицом, о чем свидетельствуют восточные источники XVIII в. См.: Хроника войн Джара в XVIII столетии. Баку, 1931. С. 21, 22, 27, 31. В исторической памяти горцев он стал предводителем объединенного ополчения горцев, разбившего Надир-шаха. См.: Песни горцев. С. 209—216.


[Закрыть]. Кади приписывает ему чудесный меч пророка Мухаммеда по имени Зульфукар (от араб. Зу-л-факар, «С волнистым лезвием»), доставшийся тому в битве при Бадре (март 624 года), а после смерти пророка перешедший к Али. Шиитские легенды говорят о волшебных свойствах этого меча[501]501
  Ислам: Энциклопедический словарь. М., 1991. С. 79.


[Закрыть]. Общий смысл слов кади – спасти Хочбара может только герой Муртузали, и то при помощи своего чудесного меча. В ответ ему Хочбар называет Муртузали своим отцом и показывает на саблю Зульфукар.

Действие быстро приближается к трагической развязке. Кади ведет Хочбара на гумно за ханским дворцом. Здесь их встречают юноши-хунзахцы, которые бросаются на Хочбара, обезоруживают и вяжут его. Перерезают горло его коню, разбивают о скалу кремневку и чудесную саблю Хочбара. Затем самого его подводят к огромному костру и издевательски просят потешить их музыкой и пением с пляской. Хочбар прославился не только как разбойник, но и как искусный танцор и музыкант. Он хорошо играл на бубне и чаган е, струнном инструменте вроде скрипки или виолончели, звучавшем на манер арабского уд а или новогреческой лютни. Услар, поясняя значение этого слова русскому читателю, назвал его «липовым гудком»[502]502
  [Услар] П.К. Кое-что о словесных произведениях горцев. С. 42.


[Закрыть]. Чагана оканчивалась длинной спицей, которую при игре упирали между ступнями. Хочбар соглашается исполнить просьбу хунзахцев, если ему освободят руки и ноги. Старики-старшины не соглашаются, но гордая молодежь переспоривает их, и Хочбара развязывают. Чуть ли не все эти подробности и развитие действия в песне опущены. Слушатели и так прекрасно знали сюжет песни. В ней остался только диалог-перебранка хунзахской молодежи с Хочбаром.

Под аккомпанемент бубна и чаганы Хочбар поет импровизированную песню, в которой называет своих врагов-хунзахцев трусами, никчемными людьми, сравнивает их с баранами, а себя с отважным волком, разоряющим овчарни. Хочбар насмехается над прошлым величием Хунзаха, рассказывая, как съездил в Тифлис на рыжей кляче, прежде служившей конем знаменитому правителю Аварского ханства Умма-хану Великому (1774—1800). Под конец он бесчестит нуцала. Показывая на стоящую рядом жилую башню ханского дворца в квартале Самилакх (авар. Самилахъ), Хочбар рассказывает о том, как украл оттуда шелковую сорочку (по другой версии шаровары – авар. тIажу) жены нуцала и, разодрав ее на части, разделил в качестве свадебных подарков среди гидатлинцев и келебцев. К этому месту песни Услар сделал следующее примечание: «Нет большего позора для горца, как если шаровары его жены унесет чужой мужчина»[503]503
  Там же.


[Закрыть]. Окончив песню, Хочбар пустился в пляс. Внимание хунзахцев ослабело. Они и не заметили, как разбойник схватил обоих сыновей нуцала и, зажав их под мышкой, сам прыгнул в костер. Мальчики были совсем маленькие. Они еще не умели ходить, а ползали на четвереньках. Несмотря на жестокость мести, симпатии певца остаются всецело на стороне геройски погибшего Хочбара.

Исторический контекст

Что можно сказать об историческом контексте только что разобранного сюжета? Вопрос этот непростой. Исторический фон обрисован в песне о Хочбаре слишком бегло. Не совсем понятно даже, к какому времени она относится. Литературоведы помещают ее между XVI—XVII и XVII—XVIII веками[504]504
  Песни горцев. С. 7; Айтберов Т.М. Древний Хунзах и хунзахцы. Махачкала, 1990. С. 127.


[Закрыть]. Но никаких твердых оснований для такой датировки нет, кроме разве того, что в песне ни слова не говорится о Российской империи и русских, появившихся в Аварии в начале XIX века. Аргумент, по-моему, слабый. Ведь Аварское ханство существовало и в составе империи (до 1864 года).

К тому же в песне упомянут умерший в начале XIX века аварский нуцал Умма-хан. Целый ряд обстоятельств указывает на то, что песня складывалась на протяжении столетий. В аварском тексте заметны следы двух разных эпох: 1) объединения сельских конфедераций горцев под властью Аварского ханства (XV—XVIII века); 2) раскола ханства и всего горского общества в ходе Кавказской войны (конец XVIII – первая половина XIX века), окончившейся присоединением мусульманского пограничья к Российской империи.

Ключевой для понимания исторического контекста обоих периодов является тема власти и насилия. Она связывает главных героев песни – гидатлинского разбойника Хочбара, аварского нуцала и молодежь Хунзаха. В начале песни есть мелкая, но существенная деталь. Читатель, наверное, помнит, что нуцал пригласил Хочбара на совет старшин Аварского ханства. В историческом фольклоре других народов, например в русских песнях о Стеньке Разине, такое было бы просто невозможно. Как связаны между собой разбойник и «государственный совет»? Ответ на этот вопрос нужно искать в отдельных аварских соционимах XV—XVIII веков, упомянутых в песне. Это понятия бо, руккел, магъ-уш и чIухIби. Первое слово означает одновременно как «общество, народ» (в смысле политического образования, союза сельских общин), так и «ополчение». Остальные три термина касаются органов управления и должностных лиц конфедерации-ополчения. Нуцал был лишь верховным военным предводителем (араб. амир, авар. цевехъан) аварского бо, которым управляли старшины-чIухIби, время от времени собиравшие через глашатая-мангуш а сельский сход всего общества.

Ополчение охватывало всех свободных горцев Аварии. Полноправным членом общества мог быть лишь его воин. При этом, конечно, сохранялось деление на простолюдинов (узден ей) и знать (хан ов, бек ов), к числу которой относились кланы (тухум ы) Шамхалов Гидатля и нуцал ов Хунзаха. Основу ополчения составляли союзы неженатой молодежи, реликты которых описаны этнографами[505]505
  Шиллинг М.Е. Кубачинцы и их культура // Труды Института этнографии АН СССР. М., 1949. Т. 8; Булатова А.Г. Традиционные праздники и обряды народов Нагорного Дагестана в XIX – начале XX в. Л., 1988; Карпов Ю.Ю. Джигит и волк: Мужские союзы в социокультурной традиции горцев Кавказа. СПб., 1996.


[Закрыть]. Юноши старше 14 лет проводили зиму и часть весны в большом доме-крепости (авар. гъоркъо рукъ), пируя и упражняясь в воинском искусстве. Крепости такого рода сохранились до наших дней. Одну из них я своими глазами видел в селе Кванада. У союза был военный предводитель (шах) и сложная внутренняя иерархия. Особенно почетным считался пост глашатая-церемониймейстера (мангуш). В любую минуту горская община могла превратиться в военный отряд, способный сокрушить врага. Понимание общества как войска можно обнаружить в позднесредневековых источниках из Нагорного Дагестана. Бо переводилось на арабский как «войско» (джайш, ‘аскар). Ополчения селений объединялись в конфедерации, а те – в сверхсоюзы и ханства. Похожая военно-политическая иерархия была и у других народов Нагорного Дагестана – андо-цезских, даргинцев, лакцев и лезгин. Она отмечена также у хевсур, пшавов и сванов горной Грузии.[506]506
  Синонимами аварского понятия бо служили андийское игьа, даргинское хуребо, грузинское эри. См.: Бобровников В.О. Указ. соч. С. 321.


[Закрыть]

Крупнейшим политическим образованием мусульманского пограничья этого периода было Аварское ханство, представлявшее военно-политический союз конфедераций, управлявшийся старшинами (чIухIби) Хунзаха. У соборной мечети Хунзаха проходили сходы (руккел) представителей конфедераций ханства. Отношения между Хунзахом и Гидатлем не всегда определяла вражда. Сохранились арабские копии соглашений (араб. иттифак) между обоими союзами. Одна из них вошла даже в знаменитый сборник Гидатлинских адатов XV—XIX веков. Этот договор закреплял объединение Гидатля и Аварского ханства в единый союз-бо. «Поистине члены Хунзахского бо (джайш) со своим предводителем (амиру-хум, зд. хан. – В.Б.) Мухаммед-нуцалом и члены Гидатлинского союза (джайш Хид) согласились объединиться при хорошем и дурном и стать единым союзом (каджайш вахид)». Далее в нем говорилось об объединении правовых сводов (‘адат) хунзахцев и гидатлинцев[507]507
  Гидатлинские адаты. С. 38, 40.


[Закрыть]. Мухаммед-нуцал, при котором было заключено соглашение, приходился отцом Умма-хану и правил в 1735/36–1774 годах. Итак, еще в XVIII веке нуцал и Хочбар вполне могли сойтись на государственный совет «у входа в мечеть». Их пути разошлись позднее, к XIX веку, а песня отразила сразу оба исторических периода, отчего в ней появились некоторые противоречия.

Первоначально гидатлинцев и хунзахцев связывала не только иерархия институтов власти, но и совместные походы. Насилие было направлено не столько внутрь, сколько вовне мусульманского пограничья, в основном на Грузию. Осенью, а чаще в апреле – мае, когда горные перевалы были свободны от снега, молодежь Хунзаха совершала набеги на грузин-христиан. Во главе войска часто шел сам нуцал. Умма-хан дважды разорял Алазань, в 1785 и 1800 годах, а в 1797 году поход на Грузию совершил его брат Гебек[508]508
  Бутков П.Г. Материалы для новой истории Кавказа с 1722 по 1803 г. СПб., 1869. Ч. II. С. 437.


[Закрыть]. Нуцал рассылал письма в другие конфедерации с приглашением, а порой приказом присоединиться к походу. В конце XVIII века по требованию аварского хана гидатлинцы выставляли ополчение «на собственном их продовольствии»[509]509
  Хрисанф. Указ. соч. С. 269.


[Закрыть]. В одной из грузинских хроник говорится, что, когда владетель Хунзаха совершил набег на Кварельскую крепость, «он взял с собой всех лезгин, живущих по ту и по сю сторону хребта; кто добровольно не пошел, взял силой»[510]510
  Мегреладзе Д.Г. Из истории грузино-дагестанских взаимоотношений: Дис. … канд. ист. наук. Тбилиси, 1966. С. 4.


[Закрыть]. Путь от Хунзаха до Тифлиса, который согласно песне проделал Хочбар на коне Умма-хана, до 60-х годов XIX века шел через Северный Азербайджан (Джар) и занимал пять-шесть дней. Сборы юношей в поход и набег (авар. чабхъен) стали общим местом песен о военных предводителях:

 
Как узнаю я, матушка, о начале лета,
Как не по отрядам и войскам (боял), поднимающимся в Цор?
Кто дал знать мне, матушка, о приходе весны,
Как не оседланные кони?
Уходят, матушка, войска (боял) в Цор.
Неужели, матушка, и мой возлюбленный уйдет?
Седлают, матушка, коней на войну.
Неужели, матушка, и мой дружочек оседлает [коня]?[511]511
  «Рии щвараб, эбел, щиб лъалеб дида – / Доб ЦIоралде боял къ-окъи гурого? / Ихх бачIараб, эбел, лъил бицун лъалеб – / Гъоркь рекIарал чуял кьолой гурого? / Унел руго, эбел, боял ЦIоралде – / Инадайла, эбел, дирги вокьулев? / ЧIвалеб руго, эбел, чуязда кьалал – / ЧIвалебдайла, эбел, дирги гьудулас?» (Ахлаков А.А. Указ. соч. С. 49; пер. с аварского мой).


[Закрыть]
 

Так поет девушка-невеста в начале аварской песни «Ополчения ушли в Грузию» (авар. Боял ЦIороре араб). В записанной Усларом знаменитой песне «О хромом Раджбадине», военном предводителе аварцев из койсубулинского селения Карачи возле Гидатля, Раджбадин обращается к молодежи ополчения со следующей речью:

 
Выступим, юноши, поднимемся в Голода,
Сделаем красной [от крови] синюю Алазань!
Снаряжайтесь, друзья [в поход] за Джар,
Чтобы кровью покрыть неверный Гурджистан,
Джарских красавиц менять на серебро![512]512
  «Рахъа, гIолохъаби, доре Гъолоде / ХъахIилаб Алаза багIар гьабизе! / КъачIай, гьудулзаби, нахъа ЦIоралде / Капураб Гуржистан бида белъине, / ЦIоралул мусудул гIарцухъ хисизе!» (Там же. С. 53; пер. с аварского мой).


[Закрыть]
 

В другой песне, пересказанной Усларом, подробно описываются приготовления к набегу, оружие, которое берет с собой удалец: «…египетский меч с написанным приветствием Пророку, крымская или мажарская винтовка с голубым прикладом; конь, как невеста, убранная к свадьбе; гурии держат стремя молодцу; хлопнув ладонью по коню, садится на него молодец и пускается в путь! „Дай Бог тебе счастья!“ —приговаривает ему вслед певец». Торжество звучит в строках о разгроме неверных: «…куда коснулась рука наша, там плач поднялся, куда ступила нога наша, там пламя разлилось; захвачены девы с прекрасными руками и глазами; пойманы мальчики, пышущие здоровьем…» На обратном пути мусульмане, отягощенные добычей, вынуждены вновь биться – теперь уже с догнавшим их неприятелем. При этом они проявляют чудеса храбрости: «Один ринулся, как орел, сложивший крылья; другой ворвался в ряды врагов, как волк в овчарню. Неприятель бежит подобно листьям, гонимым осенним ветром. Не туча легла на горы, столб дыма покрыл Ширак; не весенний дождь, а кровавые ручьи полились в Алазань. Горцы возвращаются с добычей и славой».[513]513
  Услар П.К. Кое-что о словесных произведениях горцев. С. 39—41.


[Закрыть]

Ополченцы занимались не только грабежом и насилиями. По свидетельству источников, они также защищали свое общество (бо) от вторжений. Во время ряда опустошительных походов Надир-шаха в Нагорный Дагестан в 1734—1743 годах именно они сумели разбить неприятеля и изгнать его за пределы края. Молодежь из мужских союзов и ополчений также выполняла некоторые сельскохозяйственные работы, такие как очистка полей от камней, косьба и проч. У лакцев ежегодные семидневные осенние сборы членов мужских союзов назывались чартту батIин («собирать камни»)[514]514
  Карпов Ю.Ю. Джигит и волк. С. 34.


[Закрыть]. Участники ополчения не были ни профессиональными воинами, ни тем более разбойниками. Косвенно на это указывает огромная численность бо, никак не сопоставимая со скромными размерами разбойничьих шаек. Местные арабские источники определяют размеры горских ополчений в десятки и даже сотни тысяч человек. В это число явно входило все боеспособное мужское население мусульманского пограничья.

В знаменитом «Завещании Андуника», датированном 1485 годом, но дошедшем до нас в копиях XVIII—XIX веков, правитель Аварского ханства Андуник перечисляет своему племяннику и наследнику Булач-нуцалу земли, входившие в ханство, конфедерации, связанные с ним военно-политическими союзами, и численность крупнейших в Нагорном Дагестане ополчений (араб. ‘аскар, риджал, здесь как синоним аварского бо): «В области (вилайа) Дагестан двести десять тысяч мужей, [в том числе] шестьдесят тысяч в Тафасапане (Табасаран. – В.Б.), тридцать тысяч – у Хайдака (Кайтаг. – В.Б.), сто тысяч мужей в войске (‘аскар) падишаха ал-Гумуки (шамхал а Казикумухского. – В.Б.), двадцать тысяч – в войске (‘аскар) нуцала Аварии…»[515]515
  Гаджиев М.Г., Давудов О.М., Шихсаидов А.Р. История Дагестана с древнейших времен до конца XV в. Махачкала, 1996. С. 322. Есть несколько изданий русского перевода этого памятника, введенного в научный оборот дагестанским историком и лингвистом М.-С.Дж. Саидовым.


[Закрыть] Интересно, что один из списков «Завещания» адресован одновременно «Булач-нуцалу хану (амир) области (вилайа) Авария и Хаджи-Али-шамхалу, правителю (амир) области Гидатль (араб. вилайат Хид)». В нем численность совместного гидатлинско-хунзахского ополчения определена в 40 тысяч. Тут Гидатль выступает как равноправный участник военно-политического сверхсоюза общин Аварии, а правившие им военные предводители (араб. амир, авар. цевехъан) из тухума Шамхалов – как соправители нуцалов.[516]516
  К такому толкованию «Завещания Андуника» склоняется в последнее время большинство исследователей. См.: Агларов М.А. К чтению Завещания Андуника // Источниковедение истории и культуры народов Дагестана и Северного Кавказа: принципы и методы изучения, оценки и использования. Махачкала, 1989. С. 25; Гаджиев М.Г., Давудов О.М., Шихсаидов А.Р. Указ. соч. С. 323—324.


[Закрыть]

На конец XVIII столетия пришелся не только пик могущества Аварского ханства, но и начало его распада. Без сильного правителя конфедерации переставали признавать власть Хунзаха. После смерти Умма-хана, оставшегося в фольклоре в образе мудрого правителя, политическое влияние Аварии быстро падало. Его преемник Гебек был убит в 1801 году. После него ханская власть перешла к зятю Умма-хана Ахмет-хану (1801—1823), который присоединился к союзу горских князей под протекторатом России (Георгиевский трактат 1802 года) и принял в 1803 году российское подданство. В 1803 году власть империи признала Джаро-Белоканская конфедерация, а в 1809—1812 годах – несколько союзов общин, отпавших от Аварского ханства[517]517
  Броневский С.М. Исторические выписки о сношениях России с Персиею, Грузиею и вообще с горскими народами, на Кавказе обитающими, со времен Ивана Васильевича доныне. СПб., 1996. С. 148—150.


[Закрыть]. Русские власти стали вмешиваться во внутренние дела ханства, смещая неугодных им правителей. Так, в 1819 году главнокомандующий Кавказским корпусом генерал А.П. Ермолов попытался передать власть над Аварией сыну Гебека Сурхай-хану. Проект этот провалился, но в 1828 году вдове Ахмет-хана Пахубике пришлось под нажимом русских военных властей разделить ханство между своим сыном Абу-Нуцал-Султаном и Сурхай-ханом.[518]518
  Северный Кавказ в составе Российской империи / Отв. ред. В.О. Бобровников, И.Л. Бабич. М., 2007. С. 210—211.


[Закрыть]

Во вторую эпоху обострились противоречия между знатью и общинами. Мощный толчок усилению общин дало исламское повстанчество, направленное первоначально против шиитской экспансии Ирана, а затем против русского проникновения в Нагорный Дагестан. В Аварии появляется все больше сторонников сопротивления российскому проникновению в мусульманское пограничье в форме джихад а или газават а. Первоначально идея джихада исходила от ханов и близкой к ним горской знати[519]519
  Идеологи исламского повстанчества первоначально пытались опереться на ханов Аварии. В 1819 году аварский ученый Саид Араканский призвал горцев к джихаду против русских под руководством Сурхай-хана Аварского. Он направил письмо с просьбой о помощи к османскому султану Махмуду II (Рукописный фонд Института истории, археологии, этнографии ДНЦ РАН, Махачкала, далее: РФ ИИАЭ. Ф. 14 (письма). Оп. 1.
  Д. 248). Однако из этого плана ничего не вышло, и вскоре сам Саид Араканский присоединился к сторонникам подчинения мусульман Дагестана власти Российской империи. Об этой малоизвестной странице религиозно-политической истории Аварии см. исследование немецкого ученого Михаэля Кемпера: Kemper М. The Dagestani Legal Discourse on the Imamate // Central Asian Survey. 2002. Vol. 21. № 3. P. 265—278.


[Закрыть]. Антироссийские настроения разделяли все последние правители Аварского ханства, не исключая упомянутого выше Сурхай-хана. Но к 30-м годам большинство горской знати отошло от участия в движении за джихад. Беки, чанк и (потомки от браков беков с женщинами из нижестоящего сословия узден ей) и аварские ханы приняли сторону имперских русских властей, видя в них гарантию сохранения своих привилегий в борьбе с общинами горцев. В песне о Хочбаре отголоски исламского повстанчества чувствуются в эпизоде о шашке пророка Мухаммеда и Али, обладателем которой назван Хочбар. Мы еще вернемся к этому эпизоду при разборе исторической памяти об этом периоде.