Текст книги "Империя и нация в зеркале исторической памяти: Сборник статей"

Здесь стоит упомянуть еще одного персонажа народных сказаний, реальность существования которого азербайджанские историки хотели бы доказать: героя эпоса «Кер-оглу». В конце XVI – первой половине XVII века военные столкновения между Османами и Сефевидами приняли особенно разорительный для Южного Кавказа характер. С вступлением на престол шаха Аббаса I Сефевида (1587—1629), проведшего масштабные реформы и укрепившего армию, османы начали терпеть одно поражение за другим. Однако жителям районов, где происходили боевые действия, заметного облегчения подобное положение дел не принесло. Доведенные до отчаяния, они начали объединяться в маргинальные группировки. Все эти разрозненные группы получили название «движение джелалидов», и первой их акцией стало восстание против османского гарнизона Тебриза. Руководителем одной из «банд» джелалидов и был, по преданию, Кер-оглы. Невозможно определенно ответить на вопрос, был ли он реальным историческим лицом или легендарным персонажем народных сказаний. Возможно, в лице Кер-оглы мы имеем дело с собирательным идеальным образом, кавказским аналогом Робина Гуда. Именно так интерпретировала этот образ советская историография, превратившая Кер-оглы в харизматического лидера народных масс, борющихся с угнетателями и поработителями родной земли. Уже в 1937 году была поставлена опера Узеира Гаджибекова, названная им по имени легендарного персонажа.

Следует заметить, что ряд исследователей склоняется к мысли о существовании реального исторического деятеля, который послужил прототипом для образа Кер-оглу. Так, С.Г. Мамедов пишет:

Наиболее популярным вожаком среди разноплеменных руководителей отрядов джелалиев был азербайджанец, прозванный Кер-оглы (сын слепца), настоящее имя которого было Ровшан. Он снискал себе славу храброго воина и замечательного певца-ашуга.[601]601
  Мамедов С.Г. История войн и военного искусства Азербайджана. Баку, 1997. С. 324.


[Закрыть]

Действительно, сохранились документы XVI—XVII веков, например свидетельства историка Аракела Тавризского, позволяющие говорить о том, что предводитель отряда джелалиев на самом деле существовал. Однако в самой легенде, как это всегда случается, образ претерпел радикальную трансформацию и воплотился в народный идеал героя. Отраженный в текстах, посвященных Кер-оглы, собирательный образ справедливого правителя исследовали В.М. Жирмунский, Х.Т. Зарифов[602]602
  Жирмунский В.М., Зарифов Х.Т. Узбекский народный героический эпос. М., 1947.


[Закрыть] и др. Свои версии легенды бытуют на всей территории распространения дастана: среди туркмен, узбеков, таджиков, казахов (очень условно их выделяют в восточную группу), азербайджанцев, турок, армян, грузин и курдов (западная группа). В некоторых западных версиях, где Кер-оглы чаще выглядит благородным разбойником, можно обнаружить немало биографических деталей. Хотя, например, версия, бытующая на Балканах и в Турции, заметно отличается от кавказской. В Турции герой эпоса – беглец, мстивший феодалу, нанесшему ему обиду. Больше всего легендарных черт в восточных версиях. Кер-оглы там обитает в сказочной стране Чамбел, он был рожден в могиле от мертвой матери и т. п.[603]603
  Каррыев Б.А. Эпические сказания о Кер-оглы у тюркоязычных народов. М., 1968.


[Закрыть] Кроме того, сами попытки привязать Кер-оглы к какой-то конкретной этнической группе порождают массу версий. Например, наряду с приведенной выше можно упомянуть версию Лятифа Маммада, который стремится доказать, что движение джелалиев является курдским, сам Кер-оглы – этническим курдом, а эпос – курдским народным эпосом[604]604
  Маммад Л. О личности Кер-оглы в национально-освободительном движении курдского народа (http://ezid.ru/plugins/content/content. php?type.2content.96).


[Закрыть]. В постсоветском Азербайджане статус Кер-оглы начинает меняться. Основная проблема заключалась в том, что «лидер народного движения» боролся с османами, т. е. с турками в современном представлении, которые в новых условиях стали братским народом, главным союзником в регионе. Публично вспоминать о Кер-оглы стало затруднительно, хотя приходилось считаться с унаследованной от советских времен массовой популярностью этого образа, а также с фактом существования оперы Узеира Гаджибекова, произведения которого признаны вершиной азербайджанской оперной музыки. И здесь особенный интерес вызывает перекличка образа Кер-оглы с образом Деде Коркуда, реальность существования которых доказывают историки. По новейшей версии, отраженной и в учебниках истории, участники движения джелалидов готовы были бороться не только с гнетом турецкого султана, но и «против правящих кругов Ирана»:

Кероглы – реальное историческое лицо, национальный герой. Самым прославленным среди вышедших из различных племен главарей джелалидских отрядов был азербайджанский тюрок Кероглы.[605]605
  Махмудлу Я., Юсифов Ю., Алиев Р., Годжаев А. Указ. соч. С. 244.


[Закрыть]

Нельзя не заметить очевидной подмены: легендарный национальный герой к концу пассажа становится «главарем». Но важнее то, что обе легендарные эпические личности в учебнике представлены как важные фигуры в пантеоне героев, призванных воспитывать чувство нового азербайджанского патриотизма. Весомость этих образов неодинакова – Деде Коркуд гораздо более важный персонаж. Но реальность и того и другого героя у историков больше сомнений не вызывает. Хотя еще В.В. Бартольд указывал, что «…единственной исторической личностью с этим (Коркуд. – С.Р.) именем в истории Турции был царевич Коркуд, сын султана Баязида II и брат султана Селима I, в юном возрасте в 1481 году после смерти своего деда Мехмета II бывший в Константинополе заместителем своего отца до его приезда, впоследствии наместником области Сарухан, потом, после неудачной попытки найти надежное убежище в Египте, области Текке в Малой Азии, убитый в конце 1512 года около Бурсы, по преданию, своим братом»[606]606
  Бартольд В.В. Турецкий эпос и Кавказ. С. 484—485.


[Закрыть]. Возможно, он и был прототипом Деде Коркуда, но образ, отраженный в дастане, сохранил, естественно, мало общего с реальным историческим лицом. Можно только сожалеть, что могилу одного не нашли, а захоронение второго в последний раз видели в XVII веке. «Пионерские» походы на поклон к могилам этих национальных героев были бы весьма красочным зрелищем.

Пантеон национальных героев, возглавляемый автором главного национального дастана, продолжает пополняться. Так, в учебнике по истории Древнего мира школьникам представляют Спитамена, «полководца, сражавшегося против Александра Македонского», который, как считают авторы, возглавил борьбу жителей города Согдианы против войск Александра Македонского. Согдиана же – это город, «где поселились древние тюркские племена»[607]607
  Алиев В.Г., Мирзоев М.Н., Бабаев И.А., Мамедова А.А. История Древнего мира: Учебник для 6 класса. Баку, 2003. С. 122.


[Закрыть], ираноязычные согдийцы. Про Спитамена читаем:

Спитамен жил на территории древнего тюркского государства Туран, где большинство населения составляли тюркские народы. Следовательно, Спитамен тоже был сыном тюркского народа.[608]608
  Там же. С. 123.


[Закрыть]

Ни одна из посылок не является достаточной для подобного вывода. Но неправильно выстроенный силлогизм не мешает авторам весьма уверенно заявлять, что Спитамен считал Александра Македонского таким же захватчиком, как и Ахеменидов, и именно поэтому призывал к борьбе. В своем призыве он был одинок, что и предопределило поражение: «Спитамен погиб в бою, но остался в памяти как народный герой»[609]609
  Там же.


[Закрыть], имеющий глубокие связи с азербайджанским народом.

В армии Спитамена против Александра воевали и массагеты. Эта близость Спитамена с массагетами до сих пор не исследована. Бесспорно, эта близость Спитамена с массагетами, участвовавшими в формировании и азербайджанского народа, имела глубокие корни.[610]610
  Там же.


[Закрыть]

Можно с большой долей уверенности предположить, что дальнейшие исследования историков покажут, что Спитамен был массагетом, т. е. протоазербайджанцем.

С массагетами связан еще один легендарный сюжет, привлекающий авторов учебных пособий. Уже в учебнике для пятого класса ему уделяется целый параграф. Речь идет о легендарной царице Томирис, под руководством которой массагеты расправились с вторгшимися войсками Кира Ахеменида. Введение в тему весьма примечательно.

…Родина помнит о матери Томирис, разгромившей армию возгордившегося своей непобедимостью иранского правителя Кира, который вторгся в Азербайджан с тем, чтобы потопить его в крови.[611]611
  Махмудлу Я., Халилов Р., Агаев С. Указ. соч. С. 35.


[Закрыть]

Массагеты и здесь выступают в ипостаси предков азербайджанского народа, но теперь уже они живут на территории современного Азербайджана. Вообще, все события, связанные с Томирис, переносятся с территории Центральной Азии, где они происходили в действительности, в Азербайджан. Покойный ко времени начала событий муж Томирис назван в учебнике «падишахом». Каким образом он мог быть носителем этого древнеперсидского титула, авторы не поясняют. В конце концов царица выполняет свое обещание напоить Кира кровью, причем одна из иллюстраций в учебнике демонстрирует момент, когда, по преданию, у найденного трупа Кира отделили голову и погрузили ее в бурдюк с кровью. Натурализм рисунка подчеркивается тем, что воины-массагеты внешне весьма напоминают азербайджанцев, наряженных в маскарадные костюмы воинов той далекой эпохи. Сопровождается сцена замечательным комментарием: «Конец государя-кровопийцы, возмечтавшего покорить нашу родину».[612]612
  Там же. С. 36.


[Закрыть]

В менее «кровавом» учебнике истории Древнего мира массагеты также локализованы на территории современного Азербайджана, «севернее реки Араз» (Аракс). В одной из своих статей Играр Алиев, возмущенный столь вольным обращением с источниками, писал:

В VII веке до н. э. в Албании никаких массагетов не было. В это время массагеты, судя по Геродоту, да и Страбону, обитали в Средней Азии. Часть массагетов была вытеснена за Волгу, на юго-запад. Эти массагеты (маскуты, мазкуты) обосновались на Восточном Кавказе. В источниках они упоминаются в связи с парфяно-римскими событиями и только в I веке.[613]613
  Алиев И. О некоторых вопросах этнической истории азербайджанского народа. Баку, 2002. С. 38.


[Закрыть]

Весьма незначительная пограничная стычка, приведшая Кира II к бессмысленной смерти, а затем в записях Геродота превратившаяся в весьма красочную легенду, дает повод авторам учебников провести идею, что среди предков азербайджанцев были не только героические мужчины, но и женщины. Впоследствии гендерному равноправию в сфере героизма будет уделено немало прочувствованных строк.

Авторы учебника национальной истории для седьмого класса считают, что в дастане «Китеби Деде Горгуд» «наиболее ярко и всесторонне отражена борьба огузских храбрецов против нападавших на Азербайджан армянских и грузинских феодалов и их покровителя Византии»[614]614
  Махмудлу Я., Юсифов Ю., Алиев Р., Годжаев А. Указ. соч. С. 173.


[Закрыть]. Гораздо более колоритное обозначение «гяур» окончательно сменяет не слишком выразительное понятие «неверный». Авторы распространяют троп извечной вражды на интерпретацию событий политической жизни Грузии XI—XII веков. Выясняется, что грузины вошли в союз с «гыпчагскими тюрками». Кроме того, Давид IV вместе с ними собирался захватить западные земли Азербайджана и «начал вести себя вызывающе», что проявилось в отказе грузинского царства платить дань огузам. Авторы никак не останавливаются на вопросе о том, почему грузины платили им дань, если именно огузам постоянно приходилось «предотвращать набеги грузинских феодалов на наши земли». Далее рядом с грузинами возникают армяне – «гяуры в черных одеждах», ведущие «политику натравливания тюрок друг на друга»[615]615
  Там же. С. 176.


[Закрыть]. Именно они «для достижения своих коварных целей» натравливали кыпчаков на огузов. Попыток рассорить тюрков они не оставляли никогда. Накопленный опыт, видимо, привел к тому, что эта политика «гяуров» впоследствии приобрела более системный и широкий характер. Западноевропейским правителям удалось натравить друг на друга Тимура и Ильдырым Баязита, Узун Гасана и султана Мехмета Фатеха, шаха Исмаила и султана Селима, шаха Тахмасиба и Сулеймана Гануни. В результате борьбы великих тюркских повелителей друг с другом общая сила и мощь тюркского мира ослабла.[616]616
  Там же.


[Закрыть]

В очередной раз авторы рисуют масштабный, пронесенный сквозь века политический замысел, весьма успешно реализованный «гяурами».

В границах эпосов и легенд авторы достаточно жестко задают поведенческие паттерны, рисуют образ идеального члена этноса, тюрка и мусульманина, навязывают идеальную модель поведения. «Враг», соответственно, выступает как антиобраз. Очень рельефно этот подход отражается в попытке презентации легенды о шаньюе гуннов, Модэ. Еще раз подчеркнем, что любой яркий, героический исторический персонаж, этнолингвистическую принадлежность которого авторы учебников определяют как тюркскую, становится азербайджанским национальным героем. Легенда, связанная с основателем империи гуннов – Модэ (как я его и буду называть, хотя авторы учебника превращают его в Мете[617]617
  В русскоязычной исторической традиции не принято так обозначать имя правителя хуннов. См., например: Крадин Н.Н. Империя Хунну. М., 2002; Гумилев Л.Н. История народа Хунну. М., 1998. С. 76—96 (гл. V: Свистящие стрелы).


[Закрыть]), несомненно, приведена в соответствие с правилами морали (достаточно традиционными), принятыми в современном азербайджанском обществе. Как и практически все подобного рода нормы, они закрепляют уважительное отношение к родителям, родственникам, вообще к старшим, в особенности к отцу. Поэтому та часть легенды, где Модэ расправляется с отцом, а вместе с ним и с мачехой, братом и старейшинами, видевшими в нем узурпатора, опускается. Рассказ начинается с момента переговоров с соседними племенами дунху. Последние, узнав о междоусобице в стане хуннов, решили проверить нового шаньюя и потребовали у него коня, главное достояние кочевника, а затем и любимую жену. Модэ не счел эти требования достаточными для начала войны и, несмотря на недовольство старейшин, отдал и то и «другую». Но когда дунху потребовали небольшой участок непригодной для жизни земли, шаньюй хуннов вознегодовал и отправился на них войной, заметив, что земля есть основа государства. Авторы, естественно, предлагают свой вариант развития событий. Вместо жены дунху отдают служанку шаньюя хуннов (поскольку тюрок не может отдать собственную жену). Правда, делается оговорка, что Модэ получил одну из самых «любимых» и «прекрасных» служанок шаньюя. Отказ же Модэ отдать землю по интонации напоминает патриотическую клятву: «Земля принадлежит не мне, а народу… Народ или должен погибнуть, или сохранить землю, пролив свою кровь»[618]618
  О легенде, связанной с именем Модэ, подробно см.: Крадин Н.Н. Указ. соч. С. 47—55. Он дает интересную оценку всей этой фольклорной истории и справедливо замечает, что «…излагаемая Сыма Цянем в Исторических записках версия прихода Модэ к власти представляет собой не пересказ реальных событий, а записанную китайским хронистом с чьих-то слов легенду» (с. 53).


[Закрыть]. Так же и в эпосе «Деде Коркуд» азербайджанский народ проявляет чудеса героизма. Огузы никогда не являются инициаторами нападений и по отношению к «соседям ведут себя честно». Любовь к отчизне для них превыше всего. Гибель шехида нельзя было оставлять безнаказанной. Этот обычай, по мнению авторов, является национальным азербайджанским обычаем, неким аналогом корсиканской вендетты: «И теперь весь азербайджанский народ клянется отомстить за кровь шехидов. Это еще раз доказывает, что наш народ сохранил обычаи огузских джигитов»[619]619
  Махмудлу Я., Халилов Р., Агаев С. Указ. соч. С. 69.


[Закрыть]. В противовес этим положительным качествам «враги» коварны, хитры и вероломны. Враг ведет себя предательски, он агрессор, «чужак». Тюрки-огузы, с которыми идентифицируются авторы учебников, всегда отражают агрессию и защищают отечество. В результате они представлены как носители комплекса жертвы.

Таким образом, «исторический враг» в новейших учебниках истории в Азербайджане – это законченный образ. Обозначены его этнические (грузины, славяне, но самое главное – армяне) и конфессиональные признаки («неверные», «гяуры», т. е. христиане). Он неизменен на протяжении тысячелетий. Деде Коркуд – по версии авторов учебников реальный современник пророка Мухаммеда – свидетельствует и о древности «врага». Враг, как и этнос, обладает объективными характеристиками и, как и этнос, вечен и равен самому себе. А потому примирение в принципе невозможно: «Старому врагу другом не быть».

Характеризуя нарратив учебников по истории Азербайджана, можно целиком согласиться со словами Владимира Малахова: для них характерен

…спекулятивный историцизм, причудливым образом соединяющийся с позитивизмом, или, если воспользоваться более привычной терминологией, историзм. Историзм как вера в историческую необходимость, в железные законы истории, в поступь прогресса и т. д. С историцизмом связан телеологизм и то, что Луи Альтюссер удачно назвал «ретроспективной телеологией»: когда нечто произошедшее объясняется задним числом как на самом деле предрешенное, когда люди совершившееся событие – для них самих, кстати, явившееся полнейшим сюрпризом – объясняют так, как если бы изначально существовали рациональные основания такого поворота дела, некая логика развертывания, которая не могла не привести к данному результату.[620]620
  Расизм в языке социальных наук (http://www.indepsocres.spb.ru/ library/rasizm_soder.html).


[Закрыть]

Используя именно такие спекулятивные подходы, авторы учебников пытаются объяснить сегодняшнее противостояние Азербайджана и Армении, при этом не оставляя никакого выхода для мирного решения проблем. Именно в таком ключе интерпретируются не только дастан «Деде Коркуд», но и другие легендарные события и эпосы. Посредством этих текстов новые учебники конструируют мир, разделенный на противоборствующие цивилизации.

Недавно на одной из конференций, проходивших в регионе, профессор из Мичиганского университета (США) Жирайр Липаритьен бросил упрек интеллектуалам всех трех кавказских республик, где система образования не прививает молодежи демократические ценности. Учебный курс по истории – яркое тому подтверждение. Карабахская война привела почти к полному размежеванию армян и азербайджанцев. Неудачный ее исход для Азербайджана способствовал активному формированию комплекса жертвы и, вместе с тем, стремлению к реваншу. Эта реакция вполне объяснима и более чем предсказуема. В свою очередь, в Армении уже несколько десятков лет культивируется собственный образ жертвы. Для армянской диаспоры, активно влияющей на внутреннюю жизнь в республике, геноцид стал центральным звеном сохранения идентичности. Недавно в Армении с большой помпой прошли траурные мероприятия, посвященные 90-летию армянского геноцида. Здесь активно пропагандируется образ азербайджанцев как фактических турок, подчеркивается неразделенность этих этносов. В самом Азербайджане, впрочем, подобные пантюркистские лозунги также весьма популярны. Видимо, руководствуясь принципом, что в борьбе все средства хороши, азербайджанские историки активно вмешиваются в спор о геноциде, пытаясь найти новые доводы, оправдывающие действия правительства младотурок. Два государства, как и люди, их населяющие, все больше отдаляются друг от друга.

К сожалению, в этой статье мы не можем подробно остановиться на том, как формируется бытовой дискурс врага, хотя очевидно, что учебники истории являются важным его элементом. В то же время издание учебников истории, как и любых других школьных пособий, жестко контролируется государством, поэтому в данной связи мы вынуждены говорить о результате государственного политического заказа, который выполняют специалистыисторики. Независимые эксперты, как в Армении, так и в Азербайджане, прекрасно понимают, что подобная политика постепенно загоняет оба народа в ситуацию, найти выход из которой с каждым годом все труднее. Уже выросло поколение молодых людей, для которых понятия «азербайджанец» или «армянин» – идеологические клише, за которыми не видны реальные люди. Чаще всего это образы «врага».

На протяжении 2004 года, в рамках программы, проводившейся фондом имени Генриха Белля (Германия), я занимался исследованиями миграции и проводил серию интервью с потенциальными мигрантами. Думаю, небольшая выдержка из этих интервью будет вполне уместна и в рамках настоящей статьи.

Информантка Л., русская, родилась в Баку в 1939 году, образование высшее, вдова. В начале интервью она указала на тяжелое экономическое положение: пенсии в размере 100 тысяч манатов (около $20) ей, конечно, не хватает. Определенный дискомфорт вносит и незнание языка. Главная ее цель – воссоединение дочерей, одна из которых живет в Ленинградской области (город Кириши). Проблема возникает с дочерью и внучкой, живущими в Азербайджане:

Я-то свою жизнь прожила, мне уже 65 лет, ну, сколько я еще проживу. А дети, вот с внучкой проблема. Она ведь у нас азербайджанка (дочь Л. была замужем за азербайджанцем. – С.Р.). Веду ее в школу, а она мне говорит: зачем вы, русские, нас танками давили? Зачем надо десятилетнего ребенка учить этому? Вы читали учебник истории 5-го класса? Это ужас. Мало того, что он написан коряво, бездарно, многое – откровенная ложь, так зачем еще это детям малым внушать? Что я ей могу на это ответить? Мало эти танки самих русских, что ли, давили… Я говорю: война, что поделаешь. А сама думаю: что, неужели все было так плохо?

Уровень образования в республике, как, впрочем, и в целом по СНГ, за годы независимости заметно понизился. Без специального исследования трудно сказать, насколько успешно посредством учебников истории распространяются национальные мифы и находит своих поклонников этноцентристская версия истории. Но недооценивать их влияние на формирование образов и представлений у детей и подростков о себе, о группе, с которой они себя идентифицируют, и о других, в частности о соседях по региону, не стоит.

В заключение хочу вернуться к вопросу, которым Л. заканчивает свое интервью: думаю, что для профессоров, писавших постсоветские школьные учебники, «все было» совсем не «так плохо» в их советском прошлом. Для тех, кто готов выполнять политические заказы, как в древней легенде, «всегда найдутся слоны, которых надо напоить допьяна».