Текст книги "Век агрессии. Чувства и мысли, поведения и действия"

«В аргументах, часто технических, которые государства обращают друг другу в спорных делах международного права, преобладают ссылки на прецеденты, договоры и юридические труды. Чаще всего никакого места не отводится рассуждениям о моральной правоте или неправоте, добре или зле».

Г. Л. А. Харт.

Международное право по своему рождению и сущностно должно было неукоснительно служить закону и быть противовесом агрессии государств и произволу силы в межгосударственных отношениях. Для эффективности юрисдикции в 1998 году был создан Международный уголовный суд (МУС). Государства же в свою очередь должны были не препятствовать этому и делать всё необходимое, чтобы международное право могло исполнять законность.

Однако любая власть захочет думать иначе и делать многое, чтобы подчинить право и навязать ему свою волю по вершению правосудия. Остаточность такого противостояния мы ещё можем наблюдать внутри самих государств, например, в уголовном праве, гражданском праве и пр. Но если в них право всё более освобождается от пут власти, то про международное право такого никак сказать нельзя. Ибо решение проблем международного характера если и осуществляется, то такое, по существу, происходит за стенами правосудия, и это случается по праву Больших государств. Они «вершат правосудие», путём переговоров, уступок силе, а не действию норм права. Именно они договариваются, как и каким образом поступать в спорных международных отношениях, а если не договариваются, то мир имеет затяжной процесс, длительную агрессию, а конфликтные межгосударственные отношения получают статус «горячей точки».

Это и есть действительность сложного и неоднозначного мира межгосударственных отношений, когда спорные вопросы заведомо не решаются, а мирные цели лишь декларируются, чтобы лучше подготовиться к войне. А потому роль политической агрессии неуклонно возрастает, не вызывая в то же время соразмерных реакций и действий со стороны международного права. Поэтому в межгосударственных отношениях политическая агрессия продолжает утверждаться в своих крайних формах и выступать как право суверена, право сильного в то время, как международное право продолжает довольствоваться ролью скорее правового института справедливости, без должной правовой силы. И мы знаем, что международное право всё ещё не имеет законодательной власти, не имеет официально организованных санкций, а потому и не может никак обязывать. И всё потому, политика каждый раз может одерживать вверх над правом и продолжает это делать в большей мере в отношении международного права.

Но, в чём сила политической агрессии и почему международное право не может им совладать? Почему у такого права (и право ли оно тогда) нет на это должной юрисдикции?

Определение политической агрессии как формы и вида дается в Резолюции Генеральной Ассамблеи ООН от 14 декабря 1974 г. Согласно этому определению, под агрессией понимается применение вооруженной силы государством против суверенитета, территориальной неприкосновенности и политической независимости другого государства или каким-либо другим образом, несовместимым с Уставом ООН (ст. 1). К действиям, совершение которых составляет акт агрессии, относятся (ст. 3 Резолюции). Приведём лишь одну резолюцию, это:

– вторжение или нападение вооруженных сил государства на территорию другого государства. Как акт агрессии квалифицируется любая военная оккупация, сколь бы кратковременной она ни была, являющаяся результатом вторжения или нападения. Это же относится к аннексии с применением силы территории государства или ее части.

Можно было бы привести ещё много документов, правовых актов, назвать принципы, в которых политическая агрессия по захвату территории суверенного государства, нарушения её целостности, определяется как международное преступление, подлежащее юрисдикции как праву производить суд. Но эти правовые нормы и принципы не работают, они в лучшем счёте «спящие», если уже не мертвы. Их может пробудить лишь государственная сила в Европе как, например, в Англии или Испании и заставить работать, и такое может быть, как правило, при согласии и не вмешательстве США. Исключением является Югославия, которую раздробили на части при непосредственном участи США, так был нарушен принцип нерушимости послевоенных границ.

Такое мы видим и после распада СССР, когда бывшие республики, обретшие свою государственность, стали одна за другой терять свои территории в признанных границах. Это Азербайджан, Молдова, Грузия и Украина. Причин тому много, а аргументов и того больше. И самым весомым будет то, что право наций на самоопределение, а это право требует ещё уточнений разъяснений, избирательно противопоставляется принципу единства и территориальной целостности государства и служит отъёму исконных территорий государства, как в случае Нагорным Карабахом. Тут бы вспомнить и задействовать международное право, но оно, по обыкновению, готовит правовые акты и ждёт своего выхода… Такое положение с международным правом ведёт к укреплению в своих значениях выбросов политической агрессии, расширяет возможности их действий как надличностных сущностей.

Итак, если персонифицировать политическую агрессию и дать ей слово, то мы услышим, что она не боится и не опасается международного суда, и что Большие государства, заинтересованные в ней, не дадут её в обиду. И что она есть долгожитель, так называемая «длящаяся агрессия», пускай и при международном праве. А значит при таком раскладе и быть новым политическим агрессиям…

Агрессия в отношении государств, сущностной целью которой является захват территорий и нанесение урона, уже по определению связана с международным правом. Такая связь становится предметной после совершения агрессии, когда нарушается суверенное право государства на незыблемость своих границ и возникает необходимость в праве международного уровня и класса. Эти ожидания правомерны по существующим законам и их удовлетворение закреплено в мире за международным правом и его институтами.

Подобного рода ожидания многократно возрастают в Век агрессии, когда обрушиваются устои, на котором держался послевоенный миропорядок и происходит захват территории суверенных государств. Теперь международному праву принадлежит ещё больше места и ответственности в удержании мира в правовых границах. Но этого, как мы видим, не происходит, ибо международное право «запаздывает», а то и вовсе не справляется со своими задачами, не отвечая, по существу, требованиям времени. Такие оценки современному состоянию международного права дают первые лица государств, подвергнувшихся агрессии. Так, выступая 26 мая 2018 года на День выпускника университета АДА, президент Азербайджана отметил: «Однако нам также хорошо известно, что в сегодняшнем мире международное право работает не всегда. В последнее время оно вообще не работает. Это реальность». Такое утверждение президента основывается на реальном положении дел, связанных деоккупацией Нагорного Карабаха и восстановлением территориальной целостности Азербайджана. И не решением этой проблемы несмотря на соответствующие политические и правовые решения, признающие незыблемость территориальной целостности Азербайджана.

В то же время известно, что в современном международном праве ответственность за агрессию во всех случаях лежит на государстве-правонарушителе независимо от того, проиграло ли оно войну или выиграло ее. Победа сама по себе не дает никаких прав. Иными словами, существовавшее в прежние времена «право победителя» заменено ответственностью за агрессию.

Но что мешает его осуществлению? Что не даёт международному праву отправлять правосудие в данной области? Почему оно не использует возможности, которое ей предоставило мировое сообщество? Но будет ли всё это связано лишь с международным правом? Это не риторические вопросы, они требует настоятельных ответов. Факт, что международное право призвано в связи с агрессией заниматься разбирательством межгосударственных конфликтов, споров, и эти решения, непременно, должны обеспечиваться силой мирового порядка. Но что это за силы? Выступают ли они воедино с правом или есть различимое, связанное с интересами каждой стороны. Но также возможно, что эти интересы сводят на нет не только дееспособность международного права, но и всякие перспективы разрешения вооружённых конфликтов. Мы видим, что в мире ныне накопилось достаточно много конфликтов, и в целом вооружённых агрессий, приведших к нарушению территориальной целостности государств. Но до сих пор практически ни один из конфликтов не был погашен, территориальная целостность пострадавших государств не была восстановлена, а виновные в таких преступных деяниях руководители не понесли наказаний, хотя и существует международное уголовное право.

Как видим, международному праву такое оказывается не по силам. И видимо не зря его называют «правом без полицейского», не в пример внутреннему праву, обеспеченному таковым. А когда нет полицейского права, нет силы для исполнения вынесенных решений суда, то, по существу, нет и международного права. Естественно, что в их правосудии нет и не предполагается место определению вооружённой агрессии как преступления, не производится и выявление истинных причин конфликта, а без всего этого не представляется возможным и действие восстановительного права.

Самое большое, что могут предложить сильные мира сего, так это международное посредничество, которое не идёт дальше разговоров о мире, исходя из принципа «один конфликт и две стороны конфликта». Без того, чтобы установить и назвать сторону, совершившую криминальную агрессию международного уровня. Так загоняют в переговорное поле агрессора и потерпевшую сторону, как если бы в уголовном праве стали такое делать, усаживая за стол переговоров насильника и жертву. Но если потерпевшая сторона станет требовать вернуть захваченные территории и говорить, что в противном случае вынужден будет сделать это силой, то тут же вся мировая «демократия» может обрушиться на неё, обвиняя в агрессии. Начнут работать институции поддержки, тиражируя «липкую» «справедливость. Именно так вершатся и легализуются завуалированные выбросы агрессии.

Итак, международное право в своём противодействии политической агрессии проигрывает, уступая интересам и воле сильных мира сего. Политика здесь оказывается намного сильнее права, и такое уже ни как нельзя опровергать, с учётом реального положения дел с неразрешимостью последствий вооружённых конфликтов, а значит и неподсудностью военных преступников как организаторов и исполнителей агрессии против суверенного государства. И всё потому, что Большие государства, и прежде США, пытаются управлять миром «в ручном режиме», и их желания не уступать ни в чём международному праву, в такой важной области как международные конфликты, вполне отвечают устремлённости власти – добиваться всегда полноты в подчинении. Они, возомнившие себя властелинами мира, в поисках «допустимого» всё берут в свои руки как судьи, и в решениях исходят из интересов, где амбиции играют не последнюю роль.

Отсюда надо понимать не только живучесть и действенность политической агрессии, но и её стремительное размножение. Более того, Большие государства, и прежде США, сами генерируют и осуществляют выбросы политической агрессии в мир и жёстко отвергают попытки Международного уголовного суда осуществлять юрисдикции в их отношении.

Что в такой ситуации можно ждать от МУС7171
  Римский статут Международного уголовного суда. Международный договор, учредивший Международный уголовный суд, был принят в Риме 17 июля 1998 и вступил в силу с 1 июля 2002 года.


[Закрыть], когда его попытки вернуть решение проблемы в правовое поле блокируются, и всячески подрывается его легитимность. Более того, ему грозят наказанием и экономическими санкциями. Так, США угрожают МУС санкциями за антиамериканизм, а надо бы сказать за преступления в Афганистане и не только. Поэтому Вашингтон не признаёт юрисдикции МУС за преследования. Россия также перестала сотрудничать с МУС в связи с попытками преследования со стороны Украины.

Как видим, есть простое решение: нет соглашений с МУС, нет и подсудности международной инстанции. И не случайно на Москву, Пекин и США юрисдикция МУС не распространяется. Большие государства чётко отстаивают эксклюзивность своего положения в мире вопреки даже попыткам МУС осуществлять юрисдикцию во имя правопорядка в мире. Так, советник главы Белого дома по национальной безопасности Джон Болтон, выступая 10 сентября 2018 года перед участниками дискуссионной группы консерватор обозвал МУС нелегальным судом. Таким образом, Америка реагирует на выдвинутые МУС обвинения против американских военных, совершивших преступления против человечности в ходе военных операций в Афганистане. Далее уже по Болтону: «Мы не будем сотрудничать с МУС, не будем оказывать ему помощь и, конечно, не присоединимся к нему – он для нас уже умер». В ответ МУС заявил, что «будет непременно продолжать свою работу с принципами и общей идеей верховенства права. Ответ, по существу, и форме справедливый. Такие выпады США против международной организации, не могут способствовать укреплению доверия в межгосударственных отношениях, когда одно государство, полагаясь на свои силы, не признаёт по сути нормы международного права.

Уже то, что было сказано о политической агрессии в контекстах международного права, и о слабости последнего ей противостоять, в силу прессинга над ней Больших государств, может свидетельствовать в нынешнем положении миропорядка о её решающей роли в глобальном измерении. И если социум и общество смогли вскормить агрессию до таких значений, что мы говорим о Веке агрессии, то агрессия на глобальном уровне может грозить миру уже окончательной катастрофой. В целях сдерживания такой агрессии как война возрастает значимость международного права как действенного центра по решению военных конфликтов. В СМИ следует больше говорить и призывать к тому, чтобы усиливать роль международного права, и по меньше распространятся о деятельности различного рода комиссий, усилиями которых якобы что – то решается. Комиссии собираются имитируют важные «разговоры» и выдают миру свой «просроченный продукт» – «мирному решению вооружённых конфликтов нет альтернативы», «проблемы надо решать мирно». И время от времени мы слышим ничего не значащие слова «о продвижениях в решении тех или иных конфликтов». Тем самым оспаривается признание международно – правовой криминализации агрессии. Зададимся вопросом: как были бы уместны такие призывы «к мирному решению» в уголовном праве, когда договариваться должны грабитель и потерпевший. Притом, что грабитель не соглашается отдавать награбленное… Вопрос, конечно же, риторический, но так именно обстоят дела с решением многих, если не всех, проблем, связанных с нарушением территориальной целостности государства.

Всё это вконец не может не расшатывать устои ООН, делать её не действенной против современной политической агрессии, когда даже принятые Советом безопасности резолюции не выполняются. Такая ситуация чревата последствиями, и тому есть пример. В своё время, в результате возобладания в мире фашистской агрессии, была разрушена Лига наций, которая не смола её пресечь, похоже, что теперь такая участь ожидает ООН, во всяком случае паралич дееспособности ей уже обеспечен. Такое положение с ООН, не способной обеспечивать согласие и созвучие в межгосударственных отношениях, становится выражением Века агрессии в действии, когда агрессивные сущности нависают уже над государствами, воздействуя на жизнеспособность ведущих политических институтов. И мы видим какой прессинг испытывают со стороны Больших государств институты международного права в своей деятельности, и прежде в осуществлении МУС юрисдикции в отношении агрессии как преступления в международных отношениях.

Подобное происходит в преддверии Века агрессии потому, что политики, те, которые действуют «с размахом Больших государств», не стремятся к миру и согласию, они скорее склоняются к агрессии, где это возможно и где это им по силам, а агрессия всегда готова пойти в этом навстречу, и не только им. Ибо выбросы агрессий, сохраняясь как надгосударственные сущности, вовлекают в агрессивные поля уже другие государства. И уже мелкие государства, получая одобрение и поддержку Больших государств на агрессию вершат её, не считаясь с международным правом.

Рекомендуемая литература:

 
– Т. Р. Гарр. Почему люди бунтуют. Санкт – Петербург, 2005.
– В. М. Кайтуков. Эволюция диктата. Опыты психофизиологии истории. М. 2012
– Рыбаков М. Ю. Вооружённая агрессия – тягчайшее международное преступление. М., 2009.
– Василенко В. А. Ответственность государства за международные преступления. Киев, 2010.
– Ульрих Бек. Что такое глобализация. М., 2001.
– Зигмунт Бауман. Глобализация. Последствия для человека и общества. М., 2004.
– Костенко Н. И. Теоретические проблемы становления и развития международной уголовной юстиции. Автореферат дисс. д – ра юрид. наук. М., 2002.
– Кибальник А. Г. Влияние международного уголовного права на российское уголовное право. Диссертация доктора юридических наук. М., 2003.
– Малахова О. В. Агрессия как преступление по международному и национальному уголовному праву: Диссертация кандидата юридических наук. – Ставрополь, 2003. – 166 c.
– Тимошков С. Г. Агрессия как международное преступление. Диссертация кандидата юридических наук. М., 2016. С. 195.
 

Каждый век имеет своё «лицо» с характерными чертами и, соответственно, своё место в цивилизационном ряду. Так, мы говорим о каменном веке, железном веке, различаем средние века, которые включали не одно столетие, и век технологий как высшую ступень в развитии технического прогресса, и, наконец, век информационных технологий. Но мы также стали говорить о веках, имея в виду социальные и психологические доминанты. Об этом свидетельствует век толп, век тревожности, а вслед за ними приходит уже Век агрессии, совмещающийся с ними по многим характеристикам.

Называя век поимённо мы имеем в виду прежде всего нечто характерное или то базовое, по которому можно было бы выделять и различать в сравнении века. Например, каменный век говорит нам о том, что в этом столетии орудия изготавливались из камня, соответственно, так мы различаем и железный век. И всё это важно для понимания умственного развития человека, его трудовых и практических навыков. Средние же века указывают на период между античностью и новым временем, для которого характерна некая затенённость и воцарение религиозной устойчивости. В то же время в этих веках без сомнения имело место и накопление исторического и культурного потенциала.

А вот век толп,7272
  См. С. Московичи. Век толп. М., 1996.


[Закрыть] с которого, видимо, и начинается эпоха нового разлома в действиях человека, уже находится как бы вне строгой исторической хронологии. К тому же он имеет конфликтное измерение и говорит нам о выходе на авансцену общественной жизни одухотворённой толпы, где личность исчезает и действует лишь психологический закон духовного единства толпы.7373
  См. Гюстав Лебон. Психология народов и масс. Санкт – Петербург, 1995.


[Закрыть] И мы уже знаем, что толпа в одночасье позволяет себе многое. Так она может давать оценку авторским произведениям, громя «почему-то» выставки, также определять действенность политиков, руководителей разного уровня, словом, быть арбитром всего, и даже избрать себе главу государства прямо с улицы. Сродни веку толпы с её протестами, бесчинствованиями и разрушениями в целом по духу разрушений будет и Век агрессии. Это время, когда верховенство человека разумного является уже не столь очевидным, его оспаривает человек агрессивный.

Можно сказать, что о своих предчувствиях грядущего века агрессии нас своеобразно предупреждает Александр Блок (1880 – 1921) в своей поэме «Возмездие», когда даёт такие характеристики девятнадцатому и двадцатому веку:

 
Век девятнадцатый, железный,
Воистину жестокий век!…
 

И далее:

 
Двадцатый век …Ещё бездомней,
Ещё страшнее жизни мгла
(Ещё чернее и огромней
Тень Люциферова крыла).
 

За ними неизбежным уже, кажется нам и сам Век агрессии со всеми его атрибутами и характерными чертами. В понятии «Век агрессии» основным смыслообразующим элементом, безусловно, остаётся сама агрессия как таковая, она традиционно определяется как социальное поведение, будь то физическое или вербальное, а то и их единство, с целью причинения зла, нанесения урона. В то же время в формате века, как её определение, агрессия предстаёт обогащённой новыми смыслами и значениями, а главное, изменениями в своей ролевой заданности, которые характеризуют возрастание её власти в мире людей. Такое, как было показано, стало возможным в результате изменения функциональной значимости агрессии во внешних и внутренних средах. В результате чего агрессия как таковая могла всё время усиливаться. Это происходило за счёт новых агрессивных выпадов в жизненное пространство и новых коммуникативных возможностей для их распространений. Скапливаясь и сгущаясь, эти выбросы, будучи отработанными практиками, но при этом сохранив сущности инстинктивного и паттернов агрессивных действий, служат усилению агрессии, реально изменяя её роль и характер воздействия на людей во внешних средах как надличностные сущности. При этом нами было сразу отмечено, что речь идёт не об астральных сущностях. Как переменные сознаний агрессивные сущности имеют вполне земное происхождение и предстают как энергии и формы, образы и паттерны агрессивных практик.

Такие практики не могли не изменить положение агрессии и во внутренней среде, где шло выделение и укрепление самостоятельности побочного элемента, родственного агрессии, которое развилось как единство биологического и социального и получило у нас название агрессиума. На понятийном уровне надличностные агрессивные сущности и агрессиум стали смыслообразующими понятиями Века агрессии. Рассматривая сущностное в этих и других смыслообразующих понятиях, важно было их концептуально прочесть.

Прежде было отмечено, что само понятие «агрессия» переросло значение слова aggredere («нападение»), которое, исходя из захватнических практик, послужило названием данному типу поведенческих действий. В своём чистом виде нападение является стороной, начальным элементом и прелюдией к агрессии, в то время как её целевой заданностью, сердцевиной и содержанием выступает разрушение. Такое определяется по собственному праву агрессора, когда дозволяется разрушать любую целостность, разрушать всё по желанию. Естественно, что при таком раскладе не могли не стать атрибутами агрессии такие деструктивные элементы как жестокость, насилие, враждебность и ненависть. Объединяющим их началом становится нанесение урона под эгидой агрессии.

Однако в ядерный век нападение осуществляется не с целью захвата территории. Определяющим становится «тактика выжженной и заражённой земли» с целью уже тотального уничтожения противника. Нападение, разрушение и полное уничтожение сливаются здесь в одно агрессивное действие нажатием «кнопки ада».

Век агрессии означает, что все ингредиенты агрессии как таковой усиливаются и к ним (изначально базовым) добавляются ещё другие, и всё это приводит в целом к изменению положения агрессии в мире людей. Она, можно сказать, обретает свободу от субъекта агрессии, став надличностной сущностью во внешнем мире. Одновременно агрессия усиливается и во внутреннем мире человека, когда там оформляется и запускается в полную силу «агрессиум». Отсюда мы полагаем, что проблемное поле Века агрессии станут определять две основные составляющие – это агрессия как надындивидуальная сущность, обеспечивающая глобальность агрессии и агрессиум как замес биологического и социального, который закладывается и укрепляется в период социализации, определяя агрессивный потенциал человека. Здесь же ещё раз подчеркнём, что самыми крайними формами проявления агрессии (а значит и выбросами агрессии в мир людей) остаются криминал, насилие в семье, терроризм и война. Они же дают количественный рост агрессии, который приводит к её качественному обновлению. И если в обществах можно наблюдать рост криминальной агрессии, то в целом по миру имеет место рост политической агрессии, где значима роль терроризма и насилия.

Более того, можно сказать, что агрессия актуализируется в сознании и поведении людей определённых сред как необходимость. Сюда отнесём прежде всего террористические и криминальные среды. Агрессия стала также компонентом чувствования, мыслительных процессов и действий политиков.

Теперь, когда названы основные составляющие Века агрессии, выявлены их концептуальные связи, мы ответим на основной вопрос, с которого начинали свои размышления. Правда в свете пройденного пути он будет сформулирован иначе. А именно: какие смыслы и сущности определяют реальность Века агрессии? Наш ответ будет таким: не столько смысловая заданность субъекта агрессии, и прежде всего его интерес, а сколько всеохватность и всевластие надличностных сущностей агрессии, и прежде политической агрессии, терроризма, криминальной агрессии, а также бытовой, определяют существование Века агрессии. И всё потому, что мы не прозреваем сущность агрессии, как сказал бы Шопенгауэр, она, будучи надличностной сущностью, сама нас находит в нужное время и в нужном месте как необходимость. Но мы пока не станем утверждать, что агрессия окончательно стала сущностью бытия. Да, агрессия как бы взяла в оковы человека, воздействуя на него извне как надличностная сущность и изнутри как агрессиум. Да, она развивается, укрепившись в своих крайних формах как криминальная и политическая данность с функциональной заданностью. Причём в этих направлениях агрессия продолжает развиваться институционально, имея свои опривыченные образцы, о чём и говорит Век агрессии. Но есть ещё силы разума и любви, с развитием которых мы связываем надежды на удержание агрессии в пределах допустимого.

Завершая наши размышления и суждения о Веке агрессии, следует сказать, что одним веком власть агрессии явно не ограничится, и что агрессия будет сохраняться, охватывая всё новые области и пространства в мире людей, и что опасность трагического завершения жизни на Земле будет продолжать довлеть. И тому есть веские основания, связанные прежде с истощением природных запасов земли и перенаселением. Но мы приведём лишь два довода о том, что век агрессии будет продолжаться, исходя из самой агрессии.

Первый наш довод связан с тем, что становление и развитие агрессии происходило двояко: вверх и вниз. Когда агрессия (читай «война») вместе с жизнью стремилась вверх, она разрушала, но в то же время она невольно расчищала место другому, и зачастую более энергичному, и новому. У Канта по этому поводу есть принципиальное замечание, приведём его как можно полным: «внутренние или внешние войны в пределах нашего рода, каким бы великим злом они ни были, всё же служат побудительной причиной перехода из грубого естественного состояния к гражданскому; они представляют собой как бы механизм провидения, где силы, направленные в противоположные стороны, хотя и мешают друг другу трением, но от толчка или движения других пружин в течение долгого времени сохраняют правильное движение».7474
  Иммануил Кант. Антропология с прагматической точки зрения. Санкт – Петербург, 1999. С. 444.


[Закрыть] Как мы видим, Кант различает общие позитивы от войн, а значит и агрессии, в плане сохранения правильного движения в масштабах истории.

Однако век всеохватной агрессии свидетельствует о том, что движение вверх окончательно завершается, теперь, практически, есть путь вниз. На этом пути агрессия ведёт к разрушению мира, ибо ядерная война и ядерная агрессия – это уже другая история, скорее уже без каких-либо «трений» и «причин».

Второй довод будет основан на том, что агрессия как надындивидуальная сущность есть замес агрессивных мыслей, чувств и агрессивных паттернов в истории, плюс агрессивная энергия. Это единство мыслей и практик, которые интегрируются в ту массу, что становится сущностью под воздействием агрессивных энергий. Существует прямая связь между частотой выбросов агрессии и агрессии как надличностных сущностей. В Век агрессии происходит укрепление и усиление агрессии как самовоспроизводящей целостности, обретение её независимости от человека, которая обеспечивается механизмами, действующими как извне (агрессивные ноумены), так и изнутри (агрессиум). Мы же говорим о всевластии моды над людьми, которая, видоизменяясь, повторяется по своей сути, а с агрессией, как установлением и воспроизведением устойчивых поведенческих черт, всё гораздо сложнее и пагубнее. Ибо речь здесь может идти о торжестве зла. И когда мы читаем Мартина Бубера7575
  См. Мартин Бубер. Я и Ты. М.,1993. С.112.


[Закрыть] об отторжении человека от его творения, и что отныне он не может совладать с миром, который встал к нему в отношение элементарной независимости, то мы понимаем это так же, как обретение агрессией независимости от человека. Как то, что человек ныне не есть единоличный субъект агрессии, и что он перестал быть её господином. Скорее она властвует над ним посредством надличностных агрессивных сущностей. Механизм их образований в результате агрессивных выбросов нами был описан, и мы ему следовали.

Разрабатывая проблематику Века агрессии в его целостности и рассматривая различные виды агрессий, мы пришли к тому, что агрессия есть часть пламени жизни, как утверждал Шпенглер. И что:

– искоренить агрессию невозможно, не погасив это пламя;

– агрессия, по существу, остаётся индифферентной к управлению;

– агрессию нельзя изъять из криминального мира;

– агрессию нельзя устранить от политики;

– агрессия есть сущность терроризма;

– агрессия есть возможность повседневности и семейной жизни;

– агрессия есть возможность государства в преступных деяниях.

Для воздействий на криминальную агрессию во всех его проявлениях заказаны лишь два пути, это:

– уголовное наказание за индивидуальные агрессивные деяния;

– санкции и уголовное наказание за криминальные преступления государства.

Мы также пришли к тому, что предложенный нами интегральный подход надо связывать с дифференцированным, при выборе инструментов воздействий на агрессию. И что в каких – то сферах агрессии следует противостоять, используя уже иные средства. Например, следовало бы больше приручать саму агрессию, облекать её живительную силу в новые формы. Такое было бы приемлемым прежде для семьи, где надо уже не столько управлять агрессией, что представляется ныне большим вопросом (кто и как будет управлять), а сколько приручать агрессию жить и проявляться в мирных условиях, без того, чтобы что – то разрушать. Не загонять агрессию в «отложенную жестокость», а дать ей выплеснуться, и это будет уже по силам для родителей.