Текст книги "Крысолов"

– Понял?..

Слишком многозначительное для такого простого приказа.

– Да… Да! Есть!

Лейтенант, похоже, понял.

Кинул на Стаса косой взгляд. Многообещающий. За все те неприятности, которые доставил своим существованием. С щедрыми процентами. Только дай повод. Малейший предлог.

Ч-черт, вот и кликни тут Рубакова…

А у лифта засуетились. Где-то там, с тыльной стороны, невидимой отсюда, на крышу вышла свежая партия. Вон и Рубаков из-за угла показался. Толпа засуетилась, разбилась на группки. Тоцкий шагнул туда – но остановился. Взял Стаса за локоть.

Там, у лифта, замешкались. Снова сомкнулись. Что-то обсудили, перемешались и опять разбились на группки. Рубаков с горсткой ближайших не пошли к самому крупному вертолету, устроившемуся на левом дальнем луче крыши.

Двинулись к вертушке поменьше – по соседнему лучу. Рубакову что-то говорили, он кивал, что-то отвечал… Кто-то из свиты обернулся. Кивнул Тоцкому, приветственно махнул рукой, призывая присоединиться. Обернулся к Рубакову.

– Быстро! К лифту! – рявкнул генерал.

По лицам сержантов расплывалось удивление – то стой, то беги, что за дела? – но лейтенант уже схватил Стаса за рукав и потащил к центру крыши, к башенке лифта.

А Рубаков со свитой шагали по соседнему лучу – к краю. Все больше боком, уже почти спиной. Все меньше шансов, что заметят…

Надо остановиться, привлечь внимание! Как угодно, лишь бы заметил!

Только просто упереться – не поможет. Лейтенант и эти сержанты-дуболомы вмиг спеленают. Врежут шокером по шее – вон, у обоих по длинной кобуре на поясе, – и привет. Рубаков даже не заметит, так и сядет в свою вертушку и улетит, куда собирался. И потом уже не вспомнит.

А если не сержанты – так лейтенант. У него хватит наглости выхватить шокер у кого-то из них прямо из кобуры…

Группка Рубакова уже на середине соседнего луча – и уже скорее спиной, чем боком. И уходят все дальше.

Если не сейчас – то уже никогда.

Не пытаясь замедлиться – наоборот, старательно поймав ритм шагов лейтенанта, прежде чем повести, надо подстроиться! – Стас обернулся:

– Лейтенант, я все хотел спросить! Что с крысами?

– Какими крысами… – прошипел лейтенант.

Дернул Стаса за рукав – заранее, чтобы и не думал остановиться.

Стас и не собирался. Сам еще ускорил шаг. И, не замечая сжавшихся на локте пальцев – подталкивать не пришлось, и лейтенант невольно сменил ритм шагов, уже не задавая скорость, а подстраиваясь, – ловил взгляд лейтенанта:

– Так они убежали?

– Кто?

Лейтенант наконец-то посмотрел Стасу в глаза, хмурясь – на миг перестав быть сконцентрированным на своей задаче на все сто.

– Крысы, крысы! Со мной были крысы!

Стас чуть замедлил шаг. Самую малость. И – не отрывая озабоченных глаз от глаз лейтенанта, затараторил:

– Когда меня взяли, со мной были крысы. Что с ними? Четыре штуки. Рыжик, Лобастый…

Быстро, захлебываясь – нести что угодно, лишь бы удержать его внимание! Даже хорошо, что есть что-то, что можно не выдумывать. Иначе бы пауз не избежать, а этого нельзя, нельзя!

– …Ушастик, Скалолазка! Шли со мной, когда вы меня взяли. По мне врезали световой гранатой, потом шокером, – Стас еще замедлил шаг. И лейтенант, удерживая за руку, тоже почти встал, сам того не замечая. – А крысы? Что с крысами?

Напряженно заглядывая в глаза лейтенанту, Стас чуть повернулся. Спиной к краю крыши – и к соседнему лучу здания, по которому шла свита Рубакова. Так заметнее… У кого еще на всей этой огромной крыше скованы за спиной руки?

– Не было никаких крыс, вроде… – пробормотал лейтенант.

Хорошо бы, если так. Значит, личная гвардия улизнула…

– Точно? – Стас не отрывал взгляда от его зрачков.

Держать! Держать его внимание! И на лицо – напряжение, вопрос! Надо тянуть время, это единственный шанс, что Рубаков заметит – и вспомнит, что хотел повидаться! Иначе…

– Да не знаю я! – сказал лейтенант.

Его взгляд на миг ушел в сторону – и оторвался.

Лейтенант тут же нахмурился. Сообразил, что вместо того, чтобы быстро тащить арестованного к лифту – стоит и треплется с ним. Ни о чем.

– Ну-ка пш-шел! Живо! – пальцы впились в бицепс, рванули вперед.

– Лейтенант…

– Ну что еще?! – крутанулся лейтенант к сержанту. – Тащите его к лифту, неужели не понятно!

– Вон… – сержант кивнул куда-то за спину. – Зовут…

Стас обернулся.

Свита встала. Рубаков смотрел сюда. Кто-то из его помощников пытался прокричаться сквозь ветер и изо всех сил помогал себе рукой, раз за разом загребая воздух растопыренной пятерней.

– Ну, с-сука… – прошипел лейтенант. Пальцы на бицепсе сжались как клюв. Словно собрались выдрать кусок.

Но смотрел он уже куда-то за спину. И на лице его расплывалась вежливейшая улыбка, с отчетливой примесью подобострастия.

* * *

Место опять досталось почетное – глаза в глаза с главным.

– Разочаровали вы меня, Крысолов, – сказал Рубаков. – Мне-то казалось, что мы с вами договорились. А вы…

– Я свои обещания держу, – сказал Стас.

С этакой гордой обреченностью.

Только на нее и надежда. На игру в волка-одиночку. Иначе…

Если Рубакова заболтать не получится, и он отправит обратно в головной офис, до окончательного выяснения… Тоцкий тут же приберет к рукам. И теперь уж над генералом не будет висеть угроза, что Рубаков возьмет да и спросит – куда это делся наш дорогой Крысолов?

И Тоцкий этой возможностью воспользуется на все сто. Это уж точно. Вон он, через два кресла от Рубакова – но глазами здесь. Холодные, как никелевые монетки, буравят и буравят…

– Держите обещания? – мрачно переспросил Рубаков. – Почему же вы убежали от моих людей?

– Я ни от кого не убегал, – отчеканил Стас. – Мы договаривались, что я получу три дня на подбивку дел. Ваши люди пришли через двое суток.

– Хм… – Рубаков на миг отвел глаза. – Ну а почему вы потом не вышли на меня?

– Я вернулся, – сказал Стас.

Как можно жестче. Чтобы оскорбленная невинность и уверенность в своей правоте так и лезли, изо всех щелей.

– Я пришел сюда, чтобы сделать все, что в моих силах. Но наткнулся на ваших ребят. Спросите у генерала, где я пересекся с вашими людьми.

– Я знаю, я получил его докладную записку…

У Тоцкого взлетели брови. Через миг он уже натянул на лицо прежнюю внимательно-добродушную маску верного помощника – у которого просто не может быть собственного мнения, отличного от мнения того, кто тут главный. Но все же был миг, когда его удивление вырвалось наружу.

Только Рубаков сидел к нему боком, и ничего этого не видел.

– Но почему вы не вышли на меня, на моих людей? – спросил Рубаков. – Если вы в самом деле хотели нам помочь, и пришли бы к нам… У вас бы не было всех этих проблем.

– Были бы другие, – отрезал Стас. Обречено, но с достоинством. Этакий непокоренный стоик. – Вместо того, чтобы делать свое дело там, под землей, чтобы хоть понять, что там происходит, я был бы вынужден тащить на хвосте дюжину ваших людей! В разведку с сиреной… Миленькое дельце!

– Ну, не стоит, все же, считать нас настолько недоверчивыми…

– Не знаю, не знаю. Пока я был прав. Я где-то так и оценивал степень вашего доверия, – Стас еще сильнее вывернулся боком на сиденье, чтобы стали видны скованные сзади запястья.

– Я думаю, этого бы не было, если бы вы пришли сами, а не попались моим людям! – раздраженно прищурился Рубаков. – И если бы вы пришли через трое суток после нашего договора – а не через две недели после истечения данного вам срока!

– Из-за того, что ваши люди пришли на сутки раньше, они спутали все мои планы. Последнее дело, которое я никак не мог отложить, затянулось.

– Что же это за дело такое, что растянулось на две недели?

Рубаков позволил себе улыбнуться, хотя получилось это у него не очень. То, что должно было изображать ироничную, исполненную тонкого сарказма улыбку – больше походило на рожицу лубочного Буратино…

А где-то правее – два серых глаза Тоцкого. Напряженные. И едва заметное движение головой: не надо этого делать! Не смей! Не вынуждай меня на крайности!

Но Стас не обратил на этот взгляд внимания.

Поздно. Тут уж пан или пропал. Полагаться на доброту Тоцкого бесполезно. Уже показал, на что способен. Или доведет гэбушными спецсредствами до состояния растения, со стеклянным взглядом и без единого собственного желания – или отдаст Батори. И еще неизвестно, что хуже…

Нет уж! Играть, так играть.

Стас не отводил взгляда от Рубакова. Глаза в глаза.

Горько усмехнулся:

– Вот видите…

– Что? – нахмурился Рубаков.

Стас покачал головой, будто соглашался с внутренним голосочком – который напомнил самые худшие его опасения.

– Это к вопросу о степени вашего доверия…

– Не понимаю.

Стас вздохнул. И холодно, устало, из чистой вежливости продолжая разговор:

– Вы знаете, что произошло под Пензой?

– Под Пензой?.. А, та подпольная ферма, с которой разбежались морфы?

Стас еще раз горько усмехнулся – суровый волк-одиночка, которому недосуг расписывать собственные заслуги.

– Разбежались… Два года что-то не разбегалось, а тут вдруг само собой все и сразу…

Рубаков пару раз моргнул, хмурясь, а потом его брови медленно, но верно поползли вверх:

– Так это ваша работа?

Стас промолчал. Первый раз за весь разговор позволил себе потупиться.

Но уж сделал это старательно. Даже в сторону скосился. На свое вывернутое плечо, потому что иначе со скованными за спиной руками не посидишь…

Только Рубаков этого взгляда на наручники не замечал. Вот ведь увалень!

Нет, хорошо, конечно, что сейчас все зависит от него, а не от Тоцкого… Но ведь как-то неловко даже! Словно у голодного щенка кость выманиваешь хитростью…

– Однако, вы меня приятно удивили, Стас Витальевич… – наконец пришел в себя Рубаков.

Стас задушил тоскливый вопль. О, боги! Да он даже с именем путается…

– Но почему же вы не сообщили мне об этой ферме, если знали о ней? Это, вообще-то, наша прямая обязанность, разгребать такие гадюшники.

Стас поглядел в иллюминатор. Сплошная темнота – внизу эвакуированные кварталы окраин… Ничего не рассмотреть, кроме призрачного двойника салона вертолета, и все-таки несколько секунд Стас старательно таращился туда.

Не то чтобы ответа на вопрос Рубакова у него не было…

Есть ответ. Но надо выдержать паузу, изобразить работу мысли и внутреннюю борьбу, страстное желание уйти от ответа – но вдруг, поддавшись импульсу, ка-ак резануть всю правду-матку!

Отвернувшись от иллюминатора, Стас в упор глянул на Рубакова:

– Знаете, Олег Игоревич… – Стас кисло ухмыльнулся. – Я верю в лучшее, но я не идеалист. Я верю, что вы хотите делать свою работу честно. Но это вы. А насколько я знаю, в вашем офисе осталось полно тех, кто служил под старым лисом – и прекрасно с ним уживался… И вы лучше меня знаете, как…

– Допустим… – нахмурился Рубаков. Бросил косые взгляды по сторонам, на свою свиту.

Стас старательно этого не заметил.

– Вы знаете, я работал на Графа давно, еще на его первой ферме. На той, где случился пожар от замыкания. Тогда тоже зверье разбежалось. Три года назад…

– Знаю, знаю… – покивал Рубаков.

– Я видел, как у него поставлена работа с областными гэбушниками. И знаю, как глубоко уходят его контакты. До самого вашего головного. Я не знаю, кто сейчас курирует Пензенскую область…

Рубаков опять бросил взгляд в сторону. И на этот раз, определенно, чуть задержался на Тоцком.

Но Стас опять старательно не заметил. Буравил зрачки Рубакова:

– …не знаю, но почему-то мне кажется, организовать такой рассадник нереально, не запорошив кому-то глаза толстым слоем драконьих. И областных, и тех в головном, которые курируют Пензу… И если бы я явился к вашим людям, и попытался хотя бы намекнуть на то, что там творится…

Стас тактично замолчал.

– Хм… – Рубаков отвел глаза.

Задумчиво пригладил волосы на макушке.

Ну давай же, увалень! Думай, думай! Найди тот единственный аргумент, который у тебя остался!

Найди! Скажи. И дай поставить точку. Такую, чтобы ты уже не оклемался…

– Ну… – Рубаков задумчиво пожал плечами. И наконец-то нашел тот единсвенный аргумент. – Вы могли бы обратиться прямо ко мне, Стас Вита…

– Предпочитаю не говорить, а действовать, – отрезал Стас.

И, с гордо поднятой головой, уставился в темноту иллюминатора.

Краешком глаза следя за Рубаковым.

Нахмурился Рубаков. Но сквозь эту хмурую маску – потому что надо! в таких случаях положено хмурится, тут Российская Федерация, и судов Линча нам не надо! – вон он, одобрительный огонек в глазах.

Все. Дело сделано.

Теперь надо ковать железо, пока горячо… Стас мрачно поглядел на свой локоть. Остальное – за спиной, как ни крутись.

Ну же, увалень! Сообрази наконец, что это такое и по какому поводу!

Рубаков, смущенно разглядывая Стаса, невольно опустил глаза, следя за взглядом Стаса… Обернулся назад и щелкнул пальцами:

– Пронин!

– Да, генерал?

– Наручники… Ключ!

– Один момент…

По проходу из передней части солона пробрался майор. Тот самый, что две недели назад настойчиво терзал звонок.

Тогда это был еще дом, а не резиденция Тоцкого…

Майор хмуро глянул на Стаса, но наручники снял быстро и аккуратно. Тоже недавно в штабе, из реальных оперативников? Старый сослуживец Рубакова, до всех этих судорожных перетасовок?

Стас потер запястья.

Где-то далеко-далеко в иллюминаторе, на самом горизонте, из темноты вынырнуло светлое пятно. Ч-черт… Похоже, когда взлетали с крыши дома, глаза не обманули.

Там, впереди, в самом деле был муравейник из светлячков. Фары, прожектора… Сотни, тысячи. Что же там творится-то?!

Это же центр города! Там должны быть цивильные крысы!

И никаких солдат! Ни одного! Потому что если там солдаты, это значит, что…

Стоп. Спокойно.

Сейчас все выясним. Теперь, восстановив доверие, Рубаков начнет пытать про крыс. Вот и выясним…

Интересно, как он себе представляет паранормальный механизм влияния на них? Как в дешевых книжках описывают? Я чу-увствую чье-то прису-утствие… Вот ту-ут… Совсе-ем бли-изко… Оно бли-иже, бли-иже, бли-и-иже! Тягучим гробовым голосом.

Так, что ли? С него ведь станется… Какой это бык – осел…

Ладно! Главное, побольше уверенности! С уверенностью почти любая чушь может пройти… И все же, надо попробовать его отговорить штурмовать Кремль. Пока не поздно. Это сколько же они положат…

И людей – и крыс…

Пятно света быстро приближалось – да, настоящий светящийся муравейник. Растревоженный.

– Ну, что же… Я рад, что не ошибся в вас, Стас Витальевич, – сказал Рубаков. – Если хотите, мы можем высадить вас прямо в вашем доме.

– Господин генерал, – тихонько влез какой-то лейтенант из передней части салона. – Лебединский требовал, чтобы вы срочно прибыли на место, пока не начало рассвет…

Рубаков, не оглядываясь, махнул рукой. Лейтенант увял на полуслове.

Стас нахмурился. На этот раз и не думая играть.

– А крысы?..

Что за дурдом? Хотели, чтобы помог с крысами, ловили…

Поймали.

И теперь на фиг никому не нужен?

Это, в конце концов, даже обидно…

– А что – крысы? – удивился Рубаков. – Вы хотите сказать, что вы их еще чувствуете?

Стас облизнул губы. Что он хочет сказать этим еще чувствуете?

Его просветили по поводу того, что было в личных файлах старого лиса в папочке «Крысолов»?..

Нет, нет! Если бы просветили – тогда бы наручники остались на руках. И разговор был бы совсем иной.

Тогда что? Неужели они уже потравили химией?..

И крыс – и все и всех, что были под землей?..

Но надо отвечать, черт бы все побрал! Надо отвечать, пока не начались подозрения! Только осторожно. Расплывчато.

– Да… – сказал Стас. – Чувствовал, когда был внизу. Только как-то странно… Поэтому и шел в центр. Хотел понять, что происходит.

– А происходит то, что дело сделано, – сказал Рубаков. – Мы их выбили. Кремль взят.

– Взят?..

Рубаков довольно усмехнулся.

– Да его даже брать не пришлось. Как мы и думали, дело было в том, что предыдущие штурмы начинались не в то время. Когда они уже начинали донимать пригороды. Поздней весной и вообще к лету… Когда они уже успевали размножиться. А надо было… Лучше бы – еще ранней осенью! Вообще – зимой! Как мы и предполагали, сейчас их численность куда меньше.

Стас опустил глаза, потер на руке след от браслета. Нет, все же одно из двух: этот Рубаков или дурак, или идиот. Модифицированные крысы живут по пять лет с хвостиком. Численность колеблется по сезонам не так резко, как у обычных предков, которые теоретически могут протянуть года два-три, но обычно живут год или того меньше. Потому что мелкие хищники тоже должны что-то есть…

– Но, разумеется, не все так просто, – сказал Рубаков. – Грамотный выбор времени штурма, это лишь половина успеха.

– А вторая половина?

– А вторая… – Рубаков усмехнулся. – Доктрина адмирала Дёница.

Дёниц, Дёниц, адмирал Дёниц… Это немецкий подводник, что ли, во Вторую мировую?

– Знаете? – спросил Рубаков.

Стас неопределенно мотнул головой. Что-то у них было, у этих немцев, какой-то хитрый план…

Это тот, который пытался втолковать их усатенькому, что не надо атаковать конвои? В конвоях полно ценных грузов – но еще больше военного эскорта. А англосаксы быстро научились бить немецкие подлодки, как тюленей…

– Дёниц говорил, – сказал Рубаков, – бить надо не там, где бросается в глаза. Бить надо там, где удобно. Вот и мы подумали: зачем сразу лезть в центр? Не лучше ли начать методично, с окраин? Ломать сопротивление крыс там, где они чувствуют себя наименее уверенно. Бить их там, чтобы потом они присылали туда подкрепления – раз за разом, все новые и новые подкрепления по мере того, как мы будем перемалывать их силы. С минимумом наших потерь. Там, где это удобнее всего нам.

Стас кивнул. Да, точно. Дёниц предлагал топить одиночные суда союзников. Пусть даже и пустые. С товаром, без – какая разница? Главное, что потопленное судно уменьшает общее количество грузовых кораблей у союзников. Потопленник больше ничего не сможет возить в голодную островную. А построить новый корабль куда труднее и дольше, чем собрать для него груз в сытых Штатах…

– Но насколько я помню, – сказал Стас, – план Дёница до конца так и не использовали…

– Поэтому-то они и проиграли! – воскликнул Рубаков, улыбаясь. – А вот мы использовали. И добились успеха. Два часа назад штурм Кремля закончился, не начавшись.

– Совсем?.. Совсем без боя?..

– Мы начали разведку боем, но никакого боя не получилось. Кремль пуст. Мы перебили всех крыс еще на подступах, пока шли через спальные районы. Шли медленно, вытягивали крыс из центра мелкими партиями. Били, вытягивали, били, вытягивали… И вытянули из центра их всех, не ввязываясь в серьезную мясорубку. Продвигались медленно, зато тщательно перекрывали все подземные проходы. Теперь мы контролируем каждую подземную нору – и ни одна крыса не просочится нам в тыл… Ну да вы сами все это видели, когда пытались пробраться туда, – усмехнулся Рубаков.

Видел, видел…

И без труда обходил все ваши тщательные перекрытия… И если бы не свалял дурака и не пошел в крупный туннель – то спокойно прошел бы, куда хотел. Медленно, муторно – но дошел бы.

Цивильные крысы и их командиры, эти арнины друзья, не глупее. Тоже смогут… или, по крайней мере, могли бы. Ну, чисто теоретически…

– А подземная часть Кремля? – спросил Стас. – Там должно быть много подземелий. Там тоже никого нет?

– Я же говорю, мы вытянули оттуда всех крыс! Там везде пусто. Мы проверили все коммуникации, все старые подземелья. Никого. Да вон, сами смотрите, Стас Витальевич…

Рубаков кивнул в иллюминатор.

Впереди, из-за носа вертолета, наплывала Красная площадь – расцвеченная фарами, габаритками и прожекторами, как праздничная елка. На ней, на подступах к ней, как в разворошенном муравейнике, суетились люди, вездеходы, джипы…

– Это что?..

– Это парад. Чтобы ни одна щелкоперская собака не смела потом тявкнуть, что военные корреспонденты сильно преувеличивают наши достижения. Пора положить конец всем этим сплетням, будто кампании по очистке старого города затеваются исключительно под выборы, поскольку де иначе нашему президенту никак не переизбраться… Они ведь уже начали! Только и трындят, что для того всех и эвакуировали из города, чтобы гражданские не видели, что реально творится!

Вертолет не сильно, но вполне уловимо задрал нос. За четверть часа вестибулярный аппарат приноровился к наклону пола, перестал его замечать – и теперь четко отметил переход с крейсерского хода на зависание.

Крыши домов – черные ширмы среди электрического многоцветья – резко замедлили бег. Вынырнул торговый центр. Сверху все освещено прожекторами, ядовито зеленеют круги со зрачками-бабочками. В салоне засуетились, закопошились. Вертолет еще не сел, но уже открыли люк, и лейтенантик, поминавший Лебединского, уже тащил Рубакова по проходу к выходу…

Стас не стал толкаться, вылез последним.

В лицо ударил ветер – и, словно грохот далекого океанского прибоя, шум с площади внизу. Там рычали двигатели, грохотали по брусчатке стальные чушки, хрипло гавкали мегафоны… Все это сливалось – какой-то огромный единый организм. Стихия, завладевшая Красной площадью… Как наводнение. Или пылевая буря. Или тучи саранчи…

На крыше тоже кипела жизнь.

Тут царил Лебединский. Представитель по связям с общественность гонял штабных Рубакова, как цирковых осликов. Те лишь послушно кивали головами, став кружком вокруг него – уверенного, наглого, лощеного.

Его щеголеватый костюм выигрывал еще больше от соседства с расшитыми золотом, но безвкусными армейскими мундирами. Очки в тонкой стальной оправе – можно спорить на что угодно, что тоже ровно полторы диоптрии. Изумительно ровно уложенные, волосочек к волосочку, бачки… Даже Тоцкий казался рядом с ним неотесанной деревенщиной.

– Все поняли? – вещал Лебединский, не снисходя до выделения кого-то лично из массы офицеров. – Грузитесь обратно, взлетаете, и делаете два прохода над строем. Как можно ниже! Мне нужны хорошие кадры! Затем садитесь на фоне храма. Торжественный выход. Сначала армейцы – быстро! Потом комитетчики. Акцент на вас – президент не ошибся с назначением! Принимаете доклад о взятии Кремля. Все четко и аккуратно, мы будем работать в прямом эфире, эти кадры обойдут весь мир! Все ясно? Ну пошли! Быстрее, быстрее! Пока не рассвело! Мне нужны именно ночные кадры! Ночь, время крыс, но даже ночью они теперь не властвуют в центре старого го… Москвы, господа! Теперь опять Москвы!

Лебединский, монаршим мановением, отослал генералов к вертолету – и тут же переключился на возившихся с камерой военкоров.

– Вы еще тут?! Я же сказал, вниз, вниз! На второй этаж! План должен быть прямо над головами, чуть выше строя! Из центра жизни, чтобы эта площадь казалась как от Днепра до Волги, а не крошечный пятачок! Быстрее, живо, живо! Через пять минут прямой эфир!

И уже кому-то из снующих вокруг с озабоченными лицами:

– Ну чего они ждут, уже почти рассвело! Где связь с вертолетом Рубакова? Эти…

По ушам ударил рев винтов, вертолет ушел вверх. Операторы, Лебединский, еще какие-то суетящиеся вокруг него лемминги устремились в выступ, скрывающий путь с крыши внутрь.

На глазах пустело. До Крысолова, такой важной птички еще пару дней назад – никому никакого дела. Ч-черт, просто комплекс неполноценности можно схватить…

И Тоцкий, черт бы его драл, тоже куда-то испарился! Ведь старался же следить за ним! И все же не уследил. Вместе с Рубаковым на вертушке улетел, принимать парад – или убежал вниз? Чтобы заняться своими делами? То есть, не только своими…

Не уследил… Хотя черт его знает, важно ли это вообще…

Теперь.

Если Рубаков задавил крыс – и диких, и цивильных, которыми управляли друзья Арни, – где теперь эти друзья?..

И где – искать Арни?..

Если они вообще…

Стас стиснул челюсти и мотнул головой. Нет, так дело не пойдет. Соплями тут не поможешь. Ну-ка, собрались! Собрались!

Людское море внизу успокаивалось. Военные и спецназ КГБ замерли стройными рядами. Тут и там между рядами «Кутузовы». Не совсем в строгом порядке – с примесью этакого живописного бардака.

Чувствуется умелая рука. Эти тщательно выверенные частички искусственного беспорядка придавали хоть какой-то живости. Искусная подделка жизненной правдивости… И словно бы увеличивали все в масштабах. Если людей и технику выстроить в единый ряд, в строгом порядке, все будет казаться куда скромнее…

И да – прав Лебединский. Темнота тоже помогает. Утром все будет казаться куда менее внушительно. Утром будет видно – все. А сейчас, в резком, контрастном свете прожекторов, края площади теряются в темноте, отодвигаются куда-то далеко-далеко. Множат ряды людей и туши вездеходов. Шеренги уходят в теневые провалы, и продолжаются, продолжаются, продолжаются, вдаль и в темноту…

Несколько мегафонов рявкнули что-то почти в унисон. На площадь опустилась полная тишина.

Где-то вдалеке ревел вертолет.

Внизу, на пару этажей ниже парапета крыши, перекликались военкоры.

– Вторая камера, держать восток над домами! А ты чуть ниже возьми… Так… Нет, левее! Эфир!

Пару секунд все оставалось по-прежнему, а потом рев вертолета стал нарастать.

Решили все разыграть как спонтанный доклад?

Этак между делом… К чему выверенные до мелочей формальные парады – если для нашего господина президента это совершеннейший пустяк? Подумаешь, очистил старый город от крыс. Ну и что, что два десятилетия этого сделать не могли… Мужик сказал – мужик сделал!

Театралы хреновы…

* * *

По плану Лебединского все шло до момента доклада.

Чеканя шаг, какой-то генерал в военной форме прошел к Рубакову, старательно выполняя все ужимки, положенные парадным протоколом.

Порядочно растолстевший, не привыкший ко всем этим чеканным выкрутасам, он был похож на петуха. Обрюзгший деревенский топтун с парой грязных перьев в драном хвосте – возомнивший себя молодым павлином.

Наконец-то встал перед Рубаковым, отдал честь и загаркал, непонятно куда спеша и глотая:

– …ин!…ал!…шите!…жить!

Дальше совсем уж непонятной скороговоркой. Лишь по общему антуражу и можно понять-расшифровать: что-то про выполненные задачи и взятие под контроль чего-то там сверхважного.

Генерал замолчал и замер, вытянувшись – разжиревшей стрункой с тройным узлом посредине.

Рубаков не спешил отвечать, держа эффектную паузу.

И вот в этой-то тишине, гулкой и звенящей…

По площади разнесся глухой не то рокот, не стук. Словно где-то далеко за горизонтом чудовищный исполин тряс каменную котомку с валунами.

Только звук шел и не справа, и не слева. Не сзади, не спереди. Не понять, откуда. Словно отовсюду сразу… И все не пропадал, лишь усиливался.

И оборвался коротким треском.

Кусок брусчатки перед замершими генералами рухнул вниз – как огромная платформа для подъема грузов, у которой лопнул трос. Ушел вниз целиком, ровным прямоугольником в пару соток.

Но неглубоко. Всего метра на полтора. На миг стал виден срез площади: сверху брусчатка, под ней какие-то непонятные слои не то прежних мостовых, не то просто спрессованный с землей древний мусор… Это все на метр. А дальше – темная щель пустоты, идущая куда-то вглубь и в стороны, под не обрушившуюся брусчатку…

Оттуда хлынуло. Провал заполнился темными тельцами, превратился в живой пруд. Там кишело, заполняло, поднималось – и выплеснулось вверх, на площадь.

А снизу все лезло, лезло, лезло – сплошным потоком. От провала мчалось прочь – во все стороны, по всей площади…

Самые первые уже у ног солдат – но не бросились.

Прошмыгивая между блестящими стальными чушками, неслись дальше, дальше, дальше… Смешиваясь с солдатами в единое целое, в котором невозможно разобрать, где свои, где крысы. Не давая ни открыть огонь, ни даже толком рассмотреть, что шныряет под ногами.

Живой поток бил из-под земли, не замедляясь. Он все вырывался оттуда, как бесконечный язык исполинского мухолова – огромный, покрытый густой шерстью черный язык…

Когда на площади раздалась первая очередь, темное живое море успело растечься-просочиться сквозь ряды солдат до самых краев площади. Крысы уже вырвались и на обе улочки по краям торгового центра.

Следом за первой очередью на площади загрохотало – сразу, много, вразнобой, во все стороны. И вовсе не в крыс – это не те дикие крысы с окраин, которые позволяли избивать себя, как слепых крысят – по ногам своих товарищей, просто вокруг, куда угодно, лишь бы не достали тебя самого…

И вот тогда крысы начали бить.

* * *

Звякнули колокольчики.

Стас вздрогнул и вернулся в мир. Снова был на крыше бывшего торгового центра. Сидел, скрючившись и привалившись спиной к высокому парапету.

Казалось, что все это время руки были стиснуты на ушах – но руки уже давно безвольно опустились. Просто там, внизу, все уже стихло.

Наверно, давно. Из-за парапета, с площади, не доносилось ни звука…

Снова звякнули колокольчики. Отчетливо. Значит, и первый перезвон не был галлюцинацией? Стас поднял голову и открыл глаза.

Уже рассвело. Откуда-то снизу в небо били лучи прожекторов, но уже не такие заметные. Небесный свет растворял их, затушевывал.

На крыше никого. Только мерцающие ядовито-желтые круги для вертолетов. Справа, метрах в десяти, открытая дверь. Лестница вниз, под крышу торгового центра…

– Внимание! – донесся откуда-то мягкий женский голос. – Аккумулятор почти разряжен, для продолжения работы срочно замените его или подключите камеру к сети.

Камера… Ну, да. Это снизу, со второго этажа. Там были военные корреспонденты. Снимали парад.

Снова колокольчики. И снова тот же женский голос, только куда более тихий, совсем призрачный:

– Внимание! Аккумулятор разряжен. Передача сигнала на спутник прервана из-за недостатка энергии. Запись видеоматериала приостановлена из-за недоста… – женский голос затих.

Передача на спутник… Неужели все, что творилось внизу – все это прошло в прямом эфире?..

Нет, конечно же. В прямом эфире это пройти не могло. Куда-то на спутник эти кадры ушли, с него были пересланы дальше, – но не в эфир, конечно же. Осели в компьютерах военного ведомства.

Стас медленно поднялся, старательно держась спиной к площади, чтобы даже случайно взгляд не упал туда. Пошел к люку, ежась и запахивая плащ. Холодно. Чертовски холодно. И воздух холодный, и без еды уже черт знает сколько…

Вниз. В темное, пыльное здание. Но на выход не сразу. Сначала по центральной галерее сквозь весь торговый центр – чтобы выйти с дальней от площади стороны.

* * *

Ноги сами принесли домой.

В бывший дом…

Выбитая дверь лежала прямо в проходе. В холле – грязь, окурки, скомканная пачка «Имперских». Еще какой-то рваный целлофан, в углу пара жестянок из-под прохладительного.

Стас прошел к лифту, поднял голову к камере наблюдения…

Ч-черт… Это не поможет. Система безопасности все равно не опознает. Она вообще не действует. Оба диска с программой и настройками, и основной, и резервный, сейчас не в домашнем компьютере – а в рюкзачке. Который километрах в пяти к северу. В ларьке на Выставке.

Стас развернулся и двинулся по лестнице.

На четвертом этаже остановился. Заглянул в комнату для переговоров. Столик с остатками трапезы Тоцкого. Сорванный с батареи чехол. Наручников на батарее нет, кто-то снял. Может, сам Тоцкий и снял…