Текст книги "Путеводитель ведьмы"

Глава 15. Ведьма в искусстве и средствах массовой информации

Большинству из нас известны беззубые старухи в лохмотьях, о которых писал Гойя в особенно беспокойный период своей жизни. Каннибализм, старческая и животная сексуальность, поклонение дьяволу – вот образ колдовства, созданный этим мастером живописи.

На картине «Шабаш ведьм» изображена толпа бесформенных уродцев, чьи глаза сочатся пороком, когда они видят приближение своего владыки в форме черного козла (Элифас Леви позже писал о «Козле Мендеса»). Словно в переиначенной пасторальной идиллии, козел возглавляет стадо жаждущих того людей, и последствия могут быть исключительно дьявольскими. Картина отображает как религиозную паранойю эпохи, в которой она была нанесена на холст, так и очевидный страх художника перед женской властью и независимостью. Весь ковен состоит из женщин, и притяжение, которое они, несомненно, чувствуют к своему капризному хозяину, отражает почти евгенический страх. Совокупятся ли они с человеком-козлом, одетым в черное? Конечно, они это сделают – они его рабыни, а что лучше отразило бы перевернутое пуританство, чем разнузданное скотоложство? Каковы будут их отродья? Гойя использует аналогию с ведьмами, чтобы выразить свой страх перед несколькими вещами: во-первых, перед врожденной порочностью человечества, во-вторых, перед неизбежным злом, к примеру матери по отношению к ребенку, и, в-третьих, перед будущим человечества. Если порок так часто порождает порок, говорит картина, что проку надеяться на спасительную чистоту вида?

«Сцена колдовства» Гойи подтверждает последнее. Перенесенные в краски – в реальную жизнь, так сказать, – фигуры становятся малочисленнее и определеннее; зло обретает конкретику. Молодой матери с младенцем в руках касается черная нога выпрямленного, украшенного венком козла, который, несомненно, и есть вдохновитель ковена. Иссохшая карга протягивает столь же чахлое дитя, привлекая внимание хозяина. Нас шокирует несовместимость детского возраста с внешностью старика. Рот молодой матери открыт – в протесте или в хвале? Принесут ли дитя в жертву и, если так, хочет ли мать отдать его?

Как бы то ни было, картина выражает насмешку над природой. На заднем плане можно увидеть фигуры в покрывалах, почти образующие часть пейзажа – все они женщины, все столь же неопределенны, как протоплазменные гости сборища. Другие женщины, чья кожа, как можно предположить, окрашена в оранжевый цвет адской тинктурой, печально наблюдают за церемонией.

Венок из листьев на голове козла отсылает к дионисийскому ритуалу, и, хотя вина не видно, несколько распластанных фигур намекают на опьянение грехом. Еще один младенец лежит с открытыми глазами, и ребра выпирают из его иссохшего от голода тела. Отвергла ли его мать ради бога-козла, как в «Вакханалии греков», или невинное дитя просто высосали с помощью колдовства? В нашем воображении проносятся мысли о свечах, сделанных из младенческого жира. В качестве рекламы против колдовства, как воспринимает это Гойя, картина довольно убедительна.

В чем именно послание Гойи? Мы знаем, что в свой колдовской период он проходил психологический кризис, его преследовали галлюцинации и так далее. Возможно, он чувствовал, что теряет контроль, возможно, злился на свой растущий возраст и бренность плоти. Его старухи отчасти символизируют ужас перед старостью, особенно в то время (до наступления XIX века), когда многие болезни были неизлечимы, а симптомы разрушения плоти запечатлевались на теле всех ее жертв. Гравюра, изображающая двух дерущихся старух, чьи голые ноги сплетаются, как будто кружатся в пространстве зла, наполненном духами, отлично резюмирует это отвращение. Обе, кажется, в отчаянии, но упорно пытаются применить друг к другу свою угасающую силу. Ничто не в состоянии помочь им, шанса на облегчение нет. Напротив, звериный призрак протягивает к ним уродливую лапу, чтобы вырвать похожие на солому волосы у одной из старух. Воистину угнетающая сцена.

Картины Гойи, несомненно, отражают великое множество его личных проблем, и не в последнюю очередь – страх оказаться во власти зла, страх физического, а также духовного упадка и смерти. Что касается его отношения к колдовству, он был человеком своего времени, полным тревог, насаждаемых христианством. Ад казался столь же неизбежным, как старческие морщины.

Остин Осман Спейр (см. также главу «Кто повлиял на мир колдовства?») перенял у Гойи навыки рисовальщика, и многие из его образов очень напоминают образы самого Гойи. Однако эти два художника не могли бы подойти к вопросу с более разных сторон. Спейр был оккультистом и художником эдвардианской эпохи, когда викторианская религия и мораль были отвергнуты как изжившие себя. Все озарилось светом разума, и Спейр обратился к наблюдению за измерениями духов и стихий. Сатиры, нимфы, ундины и сирены наполнили его работы, и каждая фигура излучала собственную чарующую частоту. Он известен благодаря технике сигилизации – сосредоточения магической воли в форме глифа. Тогда монограмма действует как стимул к подсознательному подтверждению намерения чародея, заново упрочивая его всякий раз, когда тот на него взглянет. Многие из картин Спейра были связаны с чародейством и ритуалами, многие изображают сигилы, характеризующие прочную связь между его искусством и магией.

Эта связь, конечно же, древняя, как пещеры. Первобытные люди изображали себя поймавшими бизона, пытаясь воплотить желаемое с помощью воли. Симпатическая магия свойственна самым разнообразным культурам, как показывает беглый взгляд на «Золотую ветвь» или другие работы по антропологии. Ритуал родился из того же принципа. Мы давно поняли, что, если что-то мощно визуализировать, можно воплотить это в жизнь. Оккультист сказал бы так: создай форму на астральных планах или планах Йесода, надели ее соответствующими энергиями (спускающимися с причинного плана, возможно даже плана Кетера), а затем возжелай их до воплощения в Малкуте, на земном плане. Спейр знал и то, как нарисовать увиденное им, и как пережить то, что решил нарисовать. Магическая ложа или ковен воспроизводит этот процесс на внешнем уровне, используя символические атрибуты, отображающие то, что его члены считают истиной, а затем собирает эти символы в ритуальных действиях в модель, которая воплощает намерение группы. Идея спускается по планам, собирая по пути энергию и материю. Наконец, когда работа закончена, она воплощается, как и было задумано.

Изображения Спейра изменяют магические волны. Любая картина наделяется духом ее создателя, но насколько это более верно, когда произведение создается в полном магическом сознании! В работах Спейра уловлена сущность духов. Вместе с фазами планет, звезд и луны и вместе с самим наблюдателем акцент сдвигается, и тональность изменяется. Это полотна, созданные в полноте магической субъективности. Особенно это доказывают живописные работы.

«Книга уродливого экстаза» выражает то же тщеславие, что и у Гойи, но с совершенно иной точки зрения. У Спейра распад плоти не вызывает отвращения, поскольку он понимает ждущее за ним бессмертие. Его злодеи скорее деймоны, а не демоны. Подобно древним грекам, он воспринимает тьму как необходимый компонент целого. Да, его также увлекают и отвлекают темные души, но почему бы и нет? Он оккультист и художник, долг которого – отображать творение в том виде, в котором он его находит. Он не отсеивает неприятное, но включает в свое гармоничное мировоззрение. Он выходит за границы; его сексуально привлекает старая ведьма, его покровительница миссис Патерсон. Его экстаз, может, и уродлив, но тем не менее это врата, и, вероятно, еще более мощные, поскольку здесь брошен вызов социальным нормам.

Австралийская художница Розалин Нортон придерживалась схожих со Спейром взглядов. Ее мифом было продление самой себя. Она жила в осознанно дионисийской манере, одновременно выражая магические мысли в рисунках. Ее работы, наполненные эльфийскими лицами, очертаниями духов и множеством геометрических форм, – феерия всего фантастического и оккультного. В них, как по мне, нет изящества и мощи плодовитой руки Спейра, но как художник 50-х и живое воплощение вакханки она достойна упоминания.

Известный художник, изображавший ведьм и чародеев, – викторианский автор Артур Рэкхем. Его чарующие акварели и гравюры оживили многие детские книги волшебных сказок, он приобрел славу благодаря работе над историями братьев Гримм. Некоторые его работы слишком слащавы, чтобы упоминать их здесь, но картина «Волшебник» изображает чем-то напоминающее Гойю представление о практике магии, вдохновляемом пороком. У колдуна жадные глаза-бусинки, его огромная рука сжата, как клешня. В ней маленький узелок с пожитками, и весь облик колдуна пронизывает скупая хитрость, очевидно, что он намерен получать, а не отдавать. Легкая злобная усмешка играет на сжатых губах. Птицы, возможно фамильяры, глядят ему вслед из-за уродливых жадных клювов. Волшебник, идущий через лес веретенообразных деревьев, характерных для образности Рэкхема, определенно плохая реклама для людей, интересующихся магией!

Еще один формат, в котором ведьмы часто изображаются, – книги комиксов. Очевидный пример – «Колдовство» Вертиго (DC Comics, 1996), залихватская история о злобных ведьмах и отмщении за их деяния. Однако жанр фэнтези, в котором стилизована книга, вытесняет и устраняет элемент предрассудков. Это искусство, архетип и забава, возможно даже ностальгия по тому времени, когда большинство людей верило в колдовство.

Комикс «Смерть» изображает трусливого, напоминающего ведьму Жнеца – не мрачного, а немого трагичного. Его сестра, «Делирий», больше напоминает то, чего мы ныне ждем от типичного изображения ведьмы. Конечно, тема чародейства и магии становится неиссякаемым источником вдохновения для авторов фэнтези.

Потребность общественности в укрощенной версии магического искусства (ведь идея о нем нравится всем) порождает таких персонажей, как «Самая плохая ведьма» Джилл Мерфи, милую ученицу академии, у которой просто ничего не ладится. Некоторые ее магические провалы так и хочется примерить на себя. Впервые практикуя, всегда сложно не превратить случайно одну из лучших подруг в мышь или тому подобное.

«Ведьмы» Роальда Даля – захватывающая классика страха перед неизвестным. Верховную ведьму в фильме чудесно сыграла Анжелика Хьюстон – и когда я говорю «чудесно», то действительно так думаю. В этом детском фильме подчеркнуто сексуальная Мадам-ведьма искусно и вызывающе демонстрирует притяжение – даже к людям собственного пола, – которым обладает могущественная женщина, практикующая магию. Дети в фильме настолько раздражают, что вряд ли можно посочувствовать их судьбе быть съеденными ведьмами.

Конечно, Даль, король детских кошмаров, обращается к древней идее о ведьмах, пирующих плотью младенцев. Это противоречит самому фундаментальному закону природы – женщины должны вскармливать и защищать свое потомство. В этой зачаровывающей сказке мы оказываемся на территории Лилит; изображаемые в ней женщины эгоистичны, бесплодны и стремятся к власти. Естественно, в конце они должны быть уничтожены – все, кроме одной, которая на самом деле была хорошей (так сказать, в душе). В противном случае как смогут наши милые малыши спать по ночам?

Прерафаэлиты изображали разнообразных чародеек, и одна из самых впечатляющих, как по мне, «Цирцея, подносящая чашу Улиссу» Уильяма Уотерхауса. Этот поразительный портрет бледной сирены очень уместно использован на обложке классического романа Райдера Хаггарда «Она» (в издании Wordsworth). Путешествие Хаггарда в Африку в поисках женщины, обладающей абсолютной силой и ужасающей, отлично описывает архетип, изображенный Уотерхаусом.

Еще один мой фаворит – полотно лорда Фредерика Лейтона «Очарованная». Смертельно-бледная красавица на этой картине стоит перед зеркалом в состоянии нарциссического гипнотизма. Она высится над мальчиком-пажом, как колонна смертоносного обольщения, что грозит разрушить сердца и жизни мужчин повсюду, куда ни отправится. Эти красавицы прерафаэлитов и символистов – роковые женщины, чья обратная сторона – клипотическая карга, которой так страшился Гойя. Следовательно, они являются архетипом луны и женского начала (по крайней мере, в глазах мужчин) – их магическая способность очаровывать и необъяснимым образом переходить со светлой на темную сторону ужасает.

В «Безжалостной красавице» Кольриджа поэтически описывается тот же сценарий. «Кристабель» с его отсылками к лесбийской любви переходит еще одну границу, снова оказываясь на территории Лилит, или страха перед женщиной, самостоятельно получившей образование. В «Базаре гоблинов» Кристины Россетти происходит то же самое, но с женской точки зрения. Здесь две сестры присоединяются к силам, выступающим против похотливых гоблинов, которыми в глазах Россетти, по сути, и являются мужчины.

Поэзия Бодлера изобилует отсылками к колдовству и вампиризму вместе с томной чувственностью, что характерна для его работ. Бодлер не был эзотериком, к сожалению, но он (подобно По и другим писателям-символистам и готическим авторам) пребывал в измерениях Йесода, направляя свои астральные встречи в работу. Разбитый наркотиками, любовью и сифилисом, он говорит об одержимой связи со своей «вампиршей»: «Comme au jeu le joueur tetu, Comme a la bouteille l’ivrogne, Comme aux vermines la charogne» («Как горький пьяница с бутылкой, Как вечный каторжник с ядром, Как падаль с червяком могильным»[9]9
  Шарль Бодлер, «Цветы зла», стихотворение «Вампир», перевод М. Донского. По изданию М.: Наука, 1970. – Примеч. ред.


[Закрыть]) – и проклинает ее за это. Мы снова встречаемся с архетипически околдовывающей и вместе с тем омерзительной ведьмой.

В Древней Греции этот аспект, вероятно, отображала Кибела – всепожирающая Богиня-Мать, разрывающая плоть, неистовая и совершенно неукротимая, противоположность аполлоническому идеалу. В огромной Кибеле разум и рассудок побеждаются первобытным импульсом. Индуистский эквивалент – Кали, хотя ее врата кровавой смерти ведут к соединению с Божественным началом. Египетская параллель – Сехмет, чья жажда крови опустошает измерение смертных. И все же она одновременно прекрасна и изящна и рождает наше естественное желание – доставить ей радость. Это богиня-кошка, заставляющая вспомнить стихотворение Бодлера на эту тему: «Amis de le science et la volupte, Ils cherchent le silence et l’horreur des tenebres» («Друзья наук и сладостных забав, Для них ни тишина, ни мрак ночной не тяжки»), и, что примечательно, «Leurs reins feconds sont pleins d’etincelles magiques» («Крестец их в похоти магически искрится[10]10
  Шарль Бодлер, «Цветы зла», стихотворение «Кошки», перевод И. Лихачева. Там же. – Примеч. ред.


[Закрыть]»), – и все же здесь слово «искры» подобно слову «игры», что причиняют неудобство, когда их касается человек, что жаждет найти в них убежище.

Существует бесчисленное множество иных примеров неприятных отношений между последователями магии и смертными в искусстве и литературе, особенно если магическая личность – женщина или ведьма. Мрачная «Кузина Бетта» Бальзака – примитивная крестьянка, свирепая в своей коварной ярости, представляет архетип хтонической колдуньи. Роман Эмили Бронте «Грозовой перевал» изображает ее мужской аналог, Хитклиффа, хотя он находит себе ровню в лице столь же одержимой и сверхъестественно опытной Кэти. Романы Дион Форчун зачастую описывают пробуждение магически несознательного человека оккультистом противоположного пола. Ее собственная архетипическая ведьма – Моргана Ле Фей, жрица моря и луны – очаровывает отрицательных персонажей Уилфреда Максвелла и доктора Руперта Малколма превосходным ответом на вопрос:

«Со сколькими мужчинами вы это опробовали, Моргана Ле Фей?» (сказал я). «С великим множеством, Уилфред Максвелл – сказала она. – И от всех я что-то получила, но ни от кого не получила всего…»

В обоих случаях для мужчин все заканчивается счастливым браком, но не на женщине, которую они действительно любят, потому что она вечна, ее нельзя поймать в силки или сделать обычной. Она Богиня, но ее природа Жрицы открывается в обычной женщине. Вот в чем задача для каждой ведьмы и мага: мы способны стать каналом для божественных сил, что выше нас всех, но могут быть обнаружены на уровне микрокосма в каждой живой, мягкой душе. Стоит добавить, что Гойя, со всеми страхами и отвращением, свойственными его эпохе, совершенно неправильно понимал это. Каждая опытная ведьма и маг знают, что посвящение означает, что мы должны взглянуть в лицо страху и пересечь психологические (и психические) границы, оказавшись за великим Пределом.

То, как любая группа представляется в СМИ, немедленно воздействует на отношение к ней общественности в целом.

Ведьмы всегда были проклятием – уродливыми старыми мегерами, наподобие Злой Ведьмы Востока в «Волшебнике Оз». Однако теперь наследие ситкома семидесятых «Моя жена меня приворожила» породило новое поколение гламурных юных колдуний.

Кто может устоять перед троицей «Зачарованных» в облегающих маечках или не увлечься выходками стройной Баффи? В наши дни «Книга Теней», кажется, поселилась в школьном шкафчике или на чердаке каждой девушки.

Фильм «Колдовство» стал не таким уж хорошим объяснением Викки или колдовства, как можно было бы надеяться. Вместо этого магия предстала в нем в самой тлетворной форме. Скороспелая девочка-подросток и ее банда запускают свои липкие пальчики в Слова Силы – порой они, к несчастью, напоминают наши собственные – и используют их, чтобы удовлетворить свои самые незрелые побуждения. Сцена с Нэнси, проплывающей по комнате и задевающей кончиками туфель пол, однако, стоит того, чтобы вытерпеть остальной фильм. Этот образ, что напоминает ребенка-упыря, скребущегося в окне в «Салемских вампирах», отчаянно пугает нас отрицанием притяжения. Однако остальной фильм утомляет сплошными клише.

Что же, «Зачарованным» приходится разыгрывать некоторые довольно избитые сцены с колдунами, вендиго и так далее, но по крайней мере они соответствуют своему имени – они очаровательны. Создатели «Зачарованных» хорошо подготовились (продюсеры консультировались по поводу содержания некоторых серий с издательством Llewellyn). Перед тем как действовать, сестры постоянно принимают в расчет принцип «если это никому не вредит». Их главное занятие – защита невинных: это сильно отличается от недовольства подростков, изображенного в «Колдовстве», за которое они получают по заслугам в конце фильма.

«Баффи – истребительница вампиров» взяла приступом Северную Америку и Британию. То, что кажется на первый взгляд пародией на фильмы о боевых искусствах в смеси с «Домом ужасов Хаммера», можно одновременно рассматривать как метонимию для более глубоких вопросов, и эти вопросы присутствуют в каждой серии. В более мелком масштабе перед нами пример ликантропии Оза, символизирующий противостояние разумного и сексуального начал, а стремление Баффи защитить сестру Дон и готовность умереть за нее отражает самопожертвование в мистическом ключе. Каким-то образом это становится возможным, несмотря на комическое воздействие сериала. Этот сериал – о борьбе Добра со Злом, но границы размыты, как и в нашей собственной реальности. Ангел, любовь всей жизни Баффи, – сам вампир, которого Баффи вынуждена преследовать (в конце концов, это ее работа). Однако жестокий поворот судьбы и магия приводят к тому, что Ангел исцеляется как раз тогда, когда его изгоняют в один из многочисленных адов, врата в который есть в Саннидейле, месте действия сериала. Баффи испытывает одновременно печаль и иронию. Еще хуже ей становится в серии «Тело», когда умирает ее мать. Одна эта серия доказывает простоту и гениальность шоу. Хотя на заднем фоне мельтешат бешеные зомби, красноглазые демоны и поборники всяческой нечисти, можно с легкостью отбросить недоверие и попасть в весьма реальный, эмоциональный мир Баффи, Уиллоу, Ксандера и их мрачной команды. Реакция Баффи на смерть, сочувственно показанная в фильме, делает ее поистине чарующим изображением скорби. И все же сериал постоянно изобилует юмором и идет на эксперименты: в одной серии почти все происходит на уровне мимики, а в другой постоянно поют. Сериал постоянно переходит от фарса до озарения и обратно.

Ведьма Уиллоу становится интересным дополнением к свите Баффи. И вновь перед нами современная, стереотипно-милая ведьма, обращающаяся к викканскому фольклору и нравственности, чтобы помочь себе и Баффи справиться со злом, что их окружает. Кроме того, Уиллоу обладает лесбийской привлекательностью, что популяризует феминистические и недискриминационные идеи Викки. Во время увлеченности колдовством ее все больше привлекает Темная сторона, пока, намереваясь отомстить убийце подруги Тары, она не становится настолько Черной, что даже ее глаза и волосы приобретают этот цвет. Магическая сила постепенно оказывает на ведьму-подростка наркотическое действие, гнев и утрата делают ее буквально убийственной. Здесь голосом рассудка выступает Баффи – она пытается напомнить Уиллоу о ее изначальном нравственном «Я». Вопросы борьбы Добра со Злом никогда не прячутся слишком глубоко в этом удивительно осознанном сериале.

Стоит, по крайней мере, отдать должное Дарио Ардженто за фильмы конца семидесятых – начала восьмидесятых «Суспирия» и «Инферно» (великолепные в своем аляповато-эмоциональном китче) и Яромилу Ирешу за фильм «Валерия и неделя чудес». Последний всегда был моим любимым, это барочно-готическая буффонада с вампирами, ведьмами и Высокой христианской церковью. Есть множество других изображений ведьм в СМИ, конечно, но упомянутые мною здесь примеры и так достаточно разнообразны.

Образ горбоносой ведьмы в черной мантии определенно превратился во что-то более приятное для публики. Не только сам облик, но и изображение ее намерений изменилось. Работы знаменитых виккан и ведьм, к примеру Джанет и Стюарта Фарраров, Лори Кэбот, Скотта Каннингема и Сильвер Рэйвенвульф, помогли улучшить образ ведьмы в средствах массовой информации.

Однако несколько иронично то, что во многих книгах по колдовству представлены как раз те образы, которые пугают неискушенную публику. К примеру, в книгах Фарраров есть фотографии, на которых ковены работают обнаженными с ритуальным кинжалом и мечом. Мы знаем, что символизируют эти инструменты и факторы, как поймет и каждый, полностью прочитавший книгу, но любопытному обывателю эти сюжеты покажутся сатанистскими. Стоит только понаблюдать за реакцией юных виккан на такие изображения (комментарии на Amazon.com или иных сайтах), чтобы понять, что они по-прежнему могут оказаться негативными и шокировать людей Ремеслом, если мы не будем осторожны и не объясним каждый процесс шаг за шагом.

Хотя многие ведьмы и виккане заинтересованы в нормализации своего образа в глазах публики, другим нравится мелодраматичность ситуации, они склонны выставлять колдовство напоказ, возможно, чтобы подчеркнуть важность своего дела, привлекая к нему внимание. Как и в случае со всем, написанным в этой книге, равно как и в жизни в целом, только сам человек может решить, будет ли он или она счастливее в джинсах и джемпере или в длинной черной мантии. Бессмысленно утверждать, что ведьмы или виккане либо обычны, либо театральны в своей одежде – существуют и те, и другие. В оккультных кругах по-прежнему популярны готические одеяния, но, как показывают упомянутые выше программы, образ ведьмы постоянно изменяется и развивается.

Если оставить в стороне физические атрибуты, очевидно, что образ самой природы ведьмы также изменяется. Почти все из нас ныне рассматриваются как позитивные ролевые модели, что, безусловно, помогает объяснить ту популярность, которой пользуются некоторые из наших сестер и братьев, за чьей спиной стоит рекламный аппарат. Ныне нас скорее чествуют, а не принижают, но так будет продолжаться лишь до тех пор, пока мы создаем подлинный, глубокий материал. Моя мольба ко всем ныне живущим ведьмам и магам такова: не идите уже протоптанными путями. Экспериментируйте и будьте при этом разумны и сознательны. Магия – живая сила, а не только следование предписанным ритуалам и образцам. Да, архетип – великая сила, но обращайтесь лучше к древности, а не к современности. Книжный рынок ломится от книг заговоров, которым недостает глубины и опыта. Вся суть любого духовного пути – а Викка и колдовство совершенно точно являются духовными путями – в контакте с Божественным началом как внутри нас, так и вовне. Если перефразировать саббаты и приправлять их фольклором, уже ничего не добьешься. Джеральд Гарднер и Дорин Валиенте поступали так с полным правом, поскольку тогда это было нечто новое, Алекс Сандерс последовал за ними, а Фаррары прояснили путь и добавили многие озарения, также, следовательно, внеся свой вклад, но с той поры не наблюдается особого развития. Ключ – в обучении, медитации и практическом применении, в способности узреть Божественное в повседневной жизни, как делали каббалисты. Простое поклонение природе и опьянение эго с помощью чар, по сути низший психизм, не то, то нужно. Нужна активность интеллекта и осознанность по отношению к знаковой системе.

Надеюсь, что спустя пятьдесят лет средства массовой информации будут относиться к этому вопросу с меньшей долей скептицизма, поскольку их бастионы падут благодаря объему подлинного обучения и мудрости, открывающихся тем, кто следует оккультному пути. Возможность делать это, не подвергаясь преследованиям, – подарок нашей эпохи, и мы должны умело им распорядиться. Уиллоу, Баффи и Зачарованные отлично справляются с поддержкой колдовства в глазах общественности и делают это развлекательно. В фильмах о Гарри Поттере этой темы касается персонаж Гермионы, хотя Дж. К. Роулинг и утверждает, что, «несомненно, все это просто выдумка». Но, если бы у нас получилось совершить нечто подобное Дион Форчун в ее романах, поднять магию в глазах общественности в манере Хлоацины, тем лучше. Мы говорим здесь о духовной и психологической гигиене. Давайте избавимся от ведьм Гойи и посторонних фантазий о Лилит и вступим в двадцать первый век.