Текст книги "Военные дневники люфтваффе. Хроника боевых действий германских ВВС во Второй мировой войне"

А люфтваффе все питало надежды на то, что, как только кампания в России закончится, ситуация тут же переменится к лучшему. А пока эта цель не достигнута, основные силы, несомненно, должны воевать на Востоке. Но время, требовавшееся для достижения этой цели, уже растянулось с нескольких месяцев до целого года, а конца все еще не было видно. Неоднократные предупреждения своего командующего истребителями Адольфа Галланда о том, что нельзя пренебрегать созданием сил ПВО рейха, только раздражали Геринга, который отвечал: «Все это шутовство не понадобится, как только я получу назад с Запада мои Geschwader. И тогда для меня вопрос обороны будет решен. Но сначала, и как можно скорее, нужно поставить русских на колени».

Эти надежды люфтваффе к тому же подкреплялись растущими успехами уже существующей обороны. В ночь 25 июня 1942 года было сбито 49 британских бомбардировщиков из 1006, участвовавших в налете на Бремен. А 17 апреля дневные истребители показали, что и с ними еще надо считаться.

В полдень этого дня двенадцать четырехмоторных «ланкастеров» под командой Дж. Д. Нетдетона пролетели прямиком через Францию, имея целью военный завод компании M.A.N. в Аугсбурге, выпускавший дизельные двигатели для подводных лодок. Конечно, точная бомбежка была возможна лишь в дневное время. Чтобы избежать контакта с немецкой системой раннего оповещения, они преодолели все расстояние на минимальной высоте. Тем не менее в погоню за ними устремились эскадрильи Рихтгофена из Geschwader JG 2 и настигли к югу от Парижа. В развернувшейся схватке четыре англичанина были сбиты, в том числе один – уорент-офицером Полем, который довел боевой счет JG 2 до 1000.

Нетдетон продолжал лететь вперед с оставшимися восемью «ланкастерами», и они обрушили свои бомбы на завод M.A.N. как раз до наступления темноты. Атака велась на малой высоте, и зенитная артиллерия сбила еще трех налетчиков. Под покровом темноты остальные пять возвратились в Англию.

Какой бы смелой ни была эта операция, потеря семи самолетов вместе с экипажами была слишком дорогой ценой за временное снижение производства дизельных моторов. И КБА укрепилось во мнении, что цели стратегического наступления в небе невозможно достичь в дневное время. Но поскольку ночью нельзя добиться точности в бомбометании против военных объектов, то главной целью стало уничтожение огромных районов, было решено стереть с лица земли целые города. В своей книге «Bomber Offensive» сэр Артур Харрис написал: «Мы никогда не нацеливались на какой-то один завод… Уничтожение предприятий, которое велось в огромных масштабах, можно воспринимать как бонус. А точка прицеливания обычно находилась в центре города».[35]35
  Харрис Артур. Bomber Offensive. Collins. 1947. С. 147.


[Закрыть]

Под такими предзнаменованиями начиналась решающая фаза битвы за Германию в 1943 году.

Яркое североафриканское солнце, отражавшееся от белоснежных домов Касабланки, слепило глаза. Конференция проходила в роскошном отеле в пригороде Анфа, сплошь состоявшем из богатых вилл. Арочные окна выходили на Атлантику, а через открытые террасы с пляжа доносился рев прибоя. Здесь 21 января 1943 года решение будущей судьбы Германии было отдано на откуп бомбардировщикам. Здесь президент Соединенных Штатов Франклин Д. Рузвельт и премьер-министр Британии Уинстон Черчилль поставили свои подписи под документом, разработанным Объединенным комитетом начальников штабов.

С тех пор Директива Касабланки, адресованная командованиям бомбардировочной авиации двух стран, часто отождествлялась с окончательным смертным приговором германским городам. Любые сомнения в этом рассеиваются при чтении фраз, которыми она начинается: «Вашей первостепенной задачей является нарастающее уничтожение и разрушение германской военной, промышленной и экономической системы, и подрыв морального состояния немецкого народа до такой степени, когда его способность к вооруженному сопротивлению будет практически сведена на нет».[36]36
  Стратегическое воздушное наступление на Германию. Т. II. С. 12.


[Закрыть]

Однако она не ограничивалась общим заявлением о намерениях. В ней содержался перечень типов объектов, подлежащих налетам при наличии допустимых погодных и тактических условий:

1. Германские верфи, где строятся подводные лодки.

2. Германская авиационная промышленность.

3. Транспортная система.

4. Нефтеперерабатывающие предприятия.

5. Другие объекты военной индустрии.

Похоже, американцы добились своего в отношении прицельной дневной бомбежки промышленных объектов, в то время как британцы не отошли от своей практики ночных «площадных бомбежек». Сам Черчилль писал, что во время конференции он беседовал с командующим 8-й воздушной армией США генералом Икером, и обе стороны повторили свои аргументы. Черчилль пытался склонить Икера к ночным бомбардировкам, но последний не сдавал своих позиций. В конце концов британский премьер-министр сдался: «Я решил поддержать Икера и его идею, полностью изменил свою позицию и снял все возражения в отношении дневных налетов „крепостями“».[37]37
  The Second World War. Т. IV. С. 545.


[Закрыть]

Но то, что нравилось американцам, не очень волновало британцев. Как всегда это бывает, когда указания исходят с самого высокого уровня, в Директиве Касабланки оставалось много места для неоднозначной интерпретации теми, кому предстояло ее выполнять. И командующий британской бомбардировочной авиацией (КБА) маршал авиации Харрис был полон решимости придерживаться тактики, которая применялась до сих пор. Разве в Директиве не говорилось, что бомбежка указанных объектов должна вестись при благоприятных погодных и тактических условиях? В этом случае британская тактика не подходила. Если американцам хочется схватиться с германскими истребителями днем, пусть дерутся. Пусть суются, если не хотят извлекать уроки. Что касается Королевских ВВС, то они будут продолжать жечь германские города по ночам. Разве в Директиве не говорится, что необходимо подорвать германский моральный дух?

В интерпретации маршала Харриса Директиву можно было изложить его следующими словами: «Мне предоставлен широкий диапазон в выборе, и мне разрешено бомбить практически любой германский промышленный город с населением 100 000 жителей и более».[38]38
  Bomber Offensive. С. 144.


[Закрыть]

Первый удар пришелся 5 марта на Эссен – единственный исключительно военный объект в списке британцев, поскольку в центре города находился гигантский комплекс концерна Круппа. Налет начали быстрые, с радарным наведением бомбардировщики «москито», которые сбросили вниз ракеты-индикаторы вдоль линии захода на цели для помощи следовавшим за ними тяжелым бомбардировщикам. Чтобы обозначить районы целей, «следопыты» в течение всего времени налета сбрасывали красные и зеленые ракеты.

Несмотря на это, только 153 из 422 двух– и четырехмоторных бомбардировщиков сумели сбросить свой бомбовый груз в пределах трех миль от точки прицеливания, хотя 367 заявили, что побывали над объектом. Но даже с помощью технических новинок для отыскания и обозначения объекта результаты налета были невелики, по крайней мере в отношении поражения намеченных объектов. Налет продолжался только тридцать две минуты, в течение которых было сброшено 1014 тонн бомб. Тяжело пострадало гражданское население, особенно в жилых районах, окружающих заводы Круппа.

Так началась битва Королевских ВВС за Рур, которая закончилась в ночь на 28 июня новым налетом 540 самолетов на Кельн. За какие-то четыре месяца были полностью выжжены центральные районы Эссена, Дуйсбурга и Дюссельдорфа, а огромные части Вупперталя, Бохума и других городов лежали в руинах.

Не удовлетворившись Руром, где на выбранных объектах всегда можно было добиться определенной концентрации бомб благодаря «следопытам» радарного наведения, маршал авиации Харрис в это же время расширил зону налетов на весь рейх до Мангейма, Штутгарта, Нюрнберга и Мюнхена на юге, Берлина и Штеттина на востоке, Бремена, Вильгельмсхафена, Гамбурга и Киля на севере.

В те же четыре месяца постоянно росли успехи германской ПВО: как зенитчиков, так и летчиков-истребителей. Чем большее расстояние приходилось преодолевать бомбардировщикам до объекта и назад, тем больше были шансы на схватку с ними. Из одного лишь налета 17 апреля на Пльзень в Чехословакии не вернулись 36 из 327 бомбардировщиков, а еще 57 получили повреждения. Иными словами, было выведено из строя 28,5 процента.

Похожие по уровню потери понесло КБА в налетах 27 мая на Эссен (уничтожены 22, повреждены 113 из 518), 29 мая на Вупперталь – Бармен (когда «Ме-110» из NJG 1 преследовали налетчиков далеко в море и сбили 33 из 719, а 66 были повреждены в основном зенитным огнем) и 14 июня на Оберхаузен (17 уничтожены, а 45 из 203 повреждены). Статистика за весь период в четыре месяца показывает, что из совершенных 18 506 боевых вылетов домой не вернулись 872 бомбардировщика, а еще 2126 были повреждены, причем некоторые – серьезно.

Но хотя общие потери в 872 бомбардировщика представляют собой внушительное число, на деле это составляло только 4,7 процента от боевых сил. А это не могло отпугнуть человека вроде Харриса от подготовки еще более мощных воздушных ударов.

Однако успешность налетов КБА вызывала сомнения. Была ли достигнута цель, хотя многие германские города уже лежали в руинах? Была ли уничтожена германская индустрия или подорван моральный дух народа? После последней мощной бомбардировки Аахена 13 июля наступила пауза. Похоже, Королевские ВВС решили сделать передышку перед самым мощным из всех ударом.

Глава 2
БИТВА ЗА ГАМБУРГ

Был вечер 24 июля 1943 года. В огромном подземном бункере оперативного штаба 2-й воздушной дивизии в Штаде на нижней Эльбе шло ночное дежурство. Когда помещение заполнялось людьми, слышался гул приглушенных голосов. В интерьере комнаты, почти такой же высокой и широкой, как оперная сцена, выделялся огромный матовый стеклянный экран, на котором воспроизводилась расчерченная в клетку карта Германии. На нее во время налетов вражеской авиации проецировалась меняющаяся ситуация.

Позади экрана располагалось около десятка женщин-сотрудниц из вспомогательной службы люфтваффе, которые, приведя в порядок свои столы и проверив проекторы, сидели в ожидании первой воздушной тревоги. Каждая женщина была напрямую соединена по телефону с радарной станцией на побережье. Как только одна из них засекала приближающегося противника, она посылала примерно такое сообщение: «Более восьмидесяти самолетов на Густав Цезарь-пять, курс восток, высота 19 000». Проворными руками соответствующая сотрудница проецировала эту информацию на указанную клетку на экране.

Перед экраном длинными рядами располагались офицеры наземного контроля; позади них и выше – командиры и офицеры связи у пультов, связывающих их с соединениями истребителей, станциями и службой оповещения воздушной тревоги. А еще выше, на галерее, находились другие проекторы, которые показывали на экране местонахождение истребителей ПВО.

Сложная система ночных истребителей доходила до пика визуальной и звуковой активности, когда раздавались боевые приказы, передавались сообщения, а проецированные изображения гонялись друг за другом по экрану. Некоторые из них блуждали, корректировались и наконец застывали на месте – «как множество жуков-плавунцов в аквариуме», саркастически комментировал командующий истребителями Адольф Галланд.

Но такой «аквариум» под командой генерал-лейтенанта Швабедиссена был не один. У 1-й воздушной дивизии был еще один в Деелене под началом генерал-лейтенанта фон Деринга; у 3-й воздушной дивизии третий в Меце у генерал-майора Юнка; и у 4-й дивизии четвертый в Доберице возле Берлина, которым руководил генерал-майор Гут. Чтобы заниматься налетами с южного направления, подобная структура была только что сформирована 5-й дивизией под командой полковника Харри фон Бюлова в Шлайсхайме под Мюнхеном.

Но в этот день 24 июля произошло нечто немыслимое. Незадолго до полуночи, когда до Штаде стали доходить первые донесения, проекции на экране показывали, что соединения вражеских бомбардировщиков летят на восток над Северным морем параллельно берегу. Тут же был отдан приказ на взлет «Ме-110» из NJG 3 с баз в Штаде, Вехте, Витмундхавене, Люнебурге и Каструпе, которые заняли свои позиции над морем под контролем «Himmelbelt». Тем временем поступило подтверждение, что за передовыми «следопытами» летит поток из нескольких сотен бомбардировщиков и все направляются на север к устью Эльбы. Какова их цель? Повернут ли они на юг на Киль или Любек или полетят дальше над Балтикой к какому-то еще неизвестному объекту? Теперь требовалось внимательно следить за их курсом, не поддаваясь ни на какие ложные атаки.

Вдруг оперативный зал в Штаде охватила тревога. Уже несколько минут световые точки на экране говорили о том, что вражеские самолеты занимают одни и те же позиции. Офицеры связи соединялись напрямую с радарными станциями и спрашивали, что случилось. Отовсюду шел один и тот же ответ: «Аппаратура выведена из строя помехами».

Это была какая-то загадка. Потом пришли сообщения со станций «Фрея», работавших на длинной 240-сантиметровой волне, о том, что у них тоже радиопомехи. Но они, по крайней мере, могли отличить истинный сигнал, идущий от самолета, от ложного. Но экраны «вюрцбургов», работавших в диапазоне 53 сантиметров, превратились в не подлежащую расшифровке мешанину из отражений, похожих на гигантских насекомых, в которых ничего нельзя было распознать.

Ситуация была необыкновенная, потому что управление ночными истребителями зиждилось на точной информации о координатах и высоте самолетов, которые сообщались «вюрцбургами». Без этого операторы были беспомощны, а истребителям оставалось лишь неловко шарить в темноте.

2-й воздушной дивизии пришлось обратиться за помощью к генеральной системе воздушного оповещения: к группе наблюдателей, следящих и прослушивающих по всей стране. Только они могли сообщить, что видят. В Дитмаршене, неподалеку от Мельдорфа, им видны желтые ракеты, каскадами спускающиеся с неба, и их становится все больше и больше. Вероятно, этим обозначается точка поворота маршрута. Согласно последним рапортам, поток бомбардировщиков разворачивает на юго-восток. В плотном строю враг направляется параллельно Эльбе прямо на Гамбург.

Старый ганзейский город защищали пятьдесят четыре тяжелых и двадцать шесть легких зенитных батарей, двадцать две прожекторные батареи и две дымовой завесы. Сотни орудийных стволов обратились на северо-запад. Но зенитки также получают свои данные для прицеливания от радарных глаз «вюрцбургов», и теперь, когда за несколько минут до часу ночи начался налет, эти глаза полностью закрыты шторами. Как и истребители, зенитки были слепы.

Командир приказал дать предупредительный залп. Если уж орудия не могли целиться, то они, по крайней мере, могли хотя бы отгонять врага. Скоро их грохот смешался с разрывами бомб. На этот плотно заселенный район из Британии вылетел 791 бомбардировщик: 347 «ланкастеров», 246 «галифаксов», 125 «стирлингов». Это все четырехмоторные самолеты. Плюс к ним – 73 двухмоторных «веллингтона». Из них района Гамбурга достигли 728 самолетов. С минутными интервалами они выбрасывали связки, каждая из которых содержала тысячи полосок серебряной бумаги. Порхая в небе, они медленно опускались на землю в виде гигантского облака, отражающего эхо.

Вот таким секретным оружием были парализованы германские радарные установки. В Британии ему дали кодовое название «Окно», в Германии – «DUppel». Нарезанные точно по половине длины волны «вюрцбургов», они с замечательным эффектом отражали поисковые импульсы, излучаемые германскими ночными истребителями и управляющими установками, генерируя миллионы малюсеньких отражений на экране. А позади этой радарной «дымовой завесы» прятались бомбардировщики.

В течение шестнадцати месяцев британцы тщательно оберегали свою тайну, и даже сейчас применение «Окна» не прекратило дискуссий. Существовали опасения, что раскрытие идеи перед врагом может подвигнуть люфтваффе на такое же ее использование с целью создания помех и нанесения мощных ответных ударов. И действительно, в Германии шла параллельная разработка подобного устройства. Еще весной 1942 года немецкий эксперт в области высоких частот Розенштайн провел эксперименты на пустынном берегу Балтики и также показал, что радар можно вывести из строя с помощью «DUppel». Казалось, найдено отличное противоядие.

Но как только об этом узнал Геринг, он наложил строгий запрет на продолжение этих работ. Британцы ни при каких обстоятельствах не должны были пронюхать об этой идее. Начальнику войск связи генералу Вольфгангу Мартини пришлось упрятать секретные документы глубоко в сейф, и даже случайно произнесенное слово «DUppel» могло стать наказуемым проступком. Вновь люфтваффе вместо того, чтоб активно разрабатывать этот антидот, просто спрятало голову в песок.

В Англии решение пустить в ход этот прием было принято после расчетов штаба авиации. Они показали, что в битве за Рур, как они ее называли, если не применить «Окно», будет потеряно около 286 бомбардировщиков вместе с экипажами, то есть 25 процентов первого эшелона КБА. Этого было достаточно, чтобы убедить Черчилля, который 15 июля сам дал согласие на первый массовый «оберточный» налет на Гамбург. Его эффект превзошел все ожидания. В рейд вылетел 791 бомбардировщик, не вернулось лишь двенадцать. Редко такие крупные налеты обходились Королевским ВВС столь недорогой ценой.

Но для Гамбурга началась неделя ужаса, самая худшая за всю его 750-летнюю историю. Дело в том, что операция «Гоморра», как ее закодировали союзники, не ограничивалась лишь единственным налетом 24–25 июля. За ним последовали дневные налеты американцев 25 и 26 июля на гавань и доки силами 235 «Летающих крепостей». А в ночь на 27-е бомбардировщики Королевской авиации возобновили свою работу по уничтожению, после чего в ночь на 29-е в налете участвовало еще 699 самолетов, которым благоприятствовала безоблачная летняя ночь. Только при четвертом и последнем ударе в ночь на 2 августа Гамбург был прикрыт плотной облачной пеленой. И тогда лишь примерно половина из 740 налетчиков, когда наземные цели, указанные «следопытами», были едва видны, смогли заявить о том, что вообще долетели до цели. Но никогда прежде Харрис не посылал свыше 3000 бомбардировщиков четыре ночи подряд на один и тот же город.

Ночные истребители из NJG 3 быстро оправились от шока. Несмотря на то что применение «Окна» продолжалось, а вместе с ним и глушение большинства радарных установок, была разработана методика «бегущего комментария», которая позволяла обнаруживать бомбардировщики без получения точных их координат с земли. Более того, над городом дежурили одномоторные истребители, которым приходилось целиком полагаться на свои «кошачьи глаза». Успехи ПВО вновь стали расти. В налетах на Гамбург Королевские ВВС в общей сложности потеряли 87 бомбардировщиков, а еще 174 были повреждены огнем зенитной артиллерии.

На обезумевший город обрушилось 9000 тонн бомб. Гамбург был поглощен бушующим морем огня, подобного которому он никогда ранее не видел и против которого человеческие существа были бессильны. 30 482 его жителя погибли, а 277 330 зданий, то есть почти половина города, были превращены в руины. Есть много свидетельств об этом «божьем суде», но мы должны задать такой вопрос: а как отреагировало люфтваффе на эту страшную катастрофу?

Шок от налетов на Гамбург оказал объединяющее влияние на ее командиров. Такие люди из окружения Геринга, как Иешоннек и Мильх, стали шумно требовать одного и того же. Теперь следовало изменить все инструкции. На защиту отечества от массированных дневных и ночных налетов бомбардировщиков союзников необходимо было бросить все наличные силы.

Один Гитлер не собирался извлекать уроков. На совещании о текущем положении 25 июля он с яростью набросился на своего адъютанта по люфтваффе майора Кристиана (который осмелился высказать отличное от его собственного мнение) со словами:

– Террор можно переломить только террором! Все остальное – чепуха. Британцы остановятся только тогда, когда будут уничтожены их города. Я могу победить в этой войне, лишь неся врагу большее уничтожение, чем то, что он причиняет нам… Так было во все времена, и это применимо к войне в воздухе. Иначе наш народ сойдет с ума и со временем потеряет всякую уверенность в люфтваффе. Даже сейчас оно не выполняет свои обязанности полностью…

Он заявил, что основное внимание надо отдать налетам мести независимо от того, сколь малы будут силы в распоряжении командира, которому поручена эта миссия, то есть полковника Дитера Пельца, «Angriffsführer England». Но никто не соглашался с подобной стратегией. Среди командования люфтваффе, как уже упоминалось, наблюдалось удивительное единодушие в отношении необходимости мобилизации сил для обороны. Совещание следовало за совещанием – в Берлине, Потсдаме – Эйхе, в «Охотничьем домике рейха» у Геринга в Роминтене, в его специальном поезде «Робинзон» в Голдапе. И решения принимались одно за другим.

28 июля, после второго ночного налета на Гамбург, командующий снабжением авиации фельдмаршал Мильх получил указание Геринга о том, что впредь авиационная промышленность должна уделять основное внимание выпуску продукции для обороны.

В тот же день Мильх потребовал от электронной промышленности ускорить производство самолетного радара, не боящегося помех, создаваемых вражеским «Окном». Цель: «В кратчайшее время нанести вражеским ночным бомбардировщикам потери, достигающие не менее 25 процентов».

29-го полковник Генерального штаба фон Лосберг, сам бывший летчик, а сейчас – начальник департамента технического управления, предложил разрешить ночным истребителям «неограниченное преследование». Самолеты, ныне неспособные справиться с концентрированными соединениями бомбардировщиков даже без вмешательства радара, освобождались от рамок своих зон «Himmelbelt» и могли свободно сливаться с потоками бомбардировщиков и выбирать себе по возможности цель. На следующий день эта схема была опробована и одобрена комиссией, в которую входили Мильх, генерал-полковник Вайзе, генералы Каммхубер и Галланд, а также командир NJG 1 майор Штрайб.

Наконец, было решено увеличить созданную за месяц до этого по предложению летчика-бомбардировщика, майора Хайо Германа новую группу под названием Jagdgeschwader 300. Эта группа, известная как «Wilde Sau» – «Дикие кабаны» – была оснащена одномоторными истребителями с задачей патрулировать небо непосредственно над городами, которым грозит налет.

1 августа эти два последних решения стали предметом официального приказа Геринга, который завершался словами: «Обеспечение дневной и ночной противовоздушной обороны должно стать приоритетным по отношению ко всем другим проблемам».

Гамбург дал необходимый толчок. То, чего так долго и безуспешно требовали лица, отвечающие за оборону рейха, начало осуществляться, и борьба еще не была проиграна. Отряженная для обороны истребительная авиация имела все возможности дать о себе знать тучам союзных бомбардировщиков как днем, так и ночью. И в предстоявших воздушных баталиях она это доказала.

Но революция в пользу обороны все еще не была завершена, поскольку командованию люфтваффе пришлось пережить новый удар. В ночь с 17 на 18 августа 1943 года британское КБА сумело мастерски перехитрить всю ночную ПВО Германии. Впервые целью стал ракетный испытательный центр в Пенемюнде, и для этого была направлена группа из 597 четырехмоторных бомбардировщиков. Но в это же время каких-то двадцать «москито» провели отвлекающий налет на Берлин. Сбросив множество осветительных ракет, они успешно создали впечатление, что главной целью являлся Берлин.

Случилось так, что это была первая ночь боевого дежурства «Диких кабанов». Сто сорок восемь двухмоторных и пятьдесят пять одномоторных истребителей безуспешно обыскивали небо над Берлином, да к тому же сами попадали под мощный огонь городской зенитной артиллерии. Обман раскрылся лишь тогда, когда на Пенемюнде обрушилась первая волна бомб. «Мессершмиты» ринулись на север, надеясь перехватить налетчиков. Во главе истребителей была группа II/NJG 1 майора Вальтера Эле, который со своей базы в Сан-Тронде в Бельгии пересек почти всю Германию.

Первым в 1.32 вступил в бой командир 4-й эскадрильи старший лейтенант Вальтер Барте. Пикируя с высоты 2000 метров на «ланкастер», он выпустил длинный залп, а когда он стал вновь набирать высоту, его радист увидел, что оба крыла вражеского самолета пылают огнем. Три минуты спустя этот «ланкастер» упал в облаке пламени к юго-западу от Пенемюнде.

Эле в течение трех минут сбил еще два других, хорошо просматривавшихся на фоне пожаров, бушевавших на ракетных полигонах. А Барте таким же образом сбил и второй самолет, и было видно, как из «ланкастера» с бортовым номером «17» перед его падением выбросились три парашюта. Пара молодых летчиков-истребителей, лейтенант Мюссе и капрал Хафнер, одна сбила четыре из группы в восемь бомбардировщиков, но, попав под ответный огонь, летчики были вынуждены сами покинуть самолеты на парашютах.[39]39
  Упомянут в примере боевого отчета ночного летчика истребителя, см. приложение 17.


[Закрыть] В ходе этого дерзкого и хитроумно осуществленного налета британцы потеряли сорок самолетов, а еще тридцать два были повреждены.

Поначалу ущерб, нанесенный Пенемюнде, казался больше, чем оказалось на самом деле. Не были уничтожены ни испытательные блоки, ни незаменимые чертежи конструкторов. Однако в 8.00 следующего утра начальник оперативного штаба люфтваффе генерал-лейтенант Рудольф Майснер позвонил Иешоннеку и сообщил, что Пенемюнде, как место рождения V-оружия, стал объектом крайне точных воздушных атак. В этот момент секретарь Иешоннека фрау Лотте Керстен и его личный адъютант майор Вернер Лехтенберг ожидали своего шефа, который должен был присоединиться к ним за завтраком, но он объявил:

– Лехтенберг, отправляйтесь на место. Я полечу за вами.

Фрау Керстен прождала в одиночестве полчаса, потом час. Генерал обычно был образцом пунктуальности. Наконец, она позвонила ему, но, не дождавшись ответа, бросилась к нему в комнату, которая была в каких-то двухстах шагах от нее. Фрау обнаружила Иешоннека распростертым на полу, а рядом с ним – пистолет. Не было слышно никаких выстрелов.

Почему Ханс Иешоннек, начальник Генштаба люфтваффе во времена блестящих побед, сейчас, в начале его падения, совершил самоубийство? Может, по причине шока от налета на Пенемюнде? Лехтенберг, который возвратился после звонка от фрау Керстен, нашел записку с почерком своего шефа, в которой тот отразил свои последние мысли: «Больше не могу работать вместе с рейхсмаршалом. Да здравствует фюрер!»

Разве Удет не писал что-то похожее как раз перед тем, как уйти из жизни в ноябре 1941 года?

Вскоре после этого в комнату тяжелой поступью вошел Геринг и остался наедине с умершим на десять минут. Потом он появился с искаженным лицом и вызвал Лехтенберга.

– Скажите мне всю правду, – потребовал он. – Почему он это сделал?

Лехтенберг с любопытством посмотрел Верховному командующему в глаза. Что хочет услышать Геринг? Действительно всю правду? Или что-нибудь такое, что могло бы его очистить и создать впечатление, что начальник Генштаба был вынужден покончить с собой из-за груза своих собственных недостатков? Лехтенберг решил воспользоваться возможностью, предоставленной ему этим редким тет-а-тет.

– Генерал, – произнес он, взвешивая каждое слово, – хотел осветить факелом ужасные недостатки в руководстве люфтваффе.

Геринг медленно поднял голову. Удары по его гордости обрушивались один за другим. Но чем чаще Гитлер, разочаровавшийся в Геринге, обращался к Иешоннеку по вопросам люфтваффе, тем больше последний ощущал на себе нездоровую реакцию тщеславия и амбиций Верховного командующего. Это началось со Сталинграда, когда Геринг попытался свалить вину за провал воздушного моста на плечи Иешоннека. С тех пор имело место немало других эпизодов.

Иешоннек провалился меж двумя стульями: с одной стороны Гитлер, который верил в его талант, а с другой – Геринг, чьи приказы он как офицер был обязан выполнять, как бы они ни противоречили его убеждениям. Ему приходилось выдерживать взрывы бешенства Гитлера по поводу каждой неудачи люфтваффе и сарказм Геринга в придачу («Вы всегда стоите перед фюрером как школьник, как какой-то младший офицер, вытянув руки по швам!»). Иешоннек превратился в мальчика для битья, на чью спину два «старых боевых товарища» изливали свою злобу. Но спина оказалась не столь широкой – она просто сломалась.

Такую историю рассказал майор Лехтенберг своему Верховному командующему. Слушая это, Геринг наполнялся нарастающей злостью. Но Лехтенберг не останавливался. Несколько недель назад он уже вырвал в последний момент пистолет из руки своего начальника, а теперь пересказывал самые последние эпизоды, которые, вероятно, стали финальной соломинкой.

Один из случаев – недавняя попытка Геринга сместить Иешоннека с его поста, когда последний случайно узнал об этом из уст своего возможного преемника, фельдмаршала фон Рихтгофена. Когда, благодаря возражениям Гитлера, это намерение не реализовалось, Геринг обнял начальника Генштаба со словами: «Вы же знаете, что я – ваш лучший друг?»

Другой случай произошел, когда Геринг, зная, что Иешоннек всегда беспрекословно подчинялся приказам Гитлера, без всяких видимых причин объявил генералу, что настало время, когда приказы фюрера не следует выполнять на все сто процентов.

Когда молодой офицер произнес это последнее обвинение, Геринг вскочил из кресла.

– Что! – заорал он. – Вы осмеливаетесь говорить это мне?

– Господин рейхсмаршал, вы хотели услышать всю правду.

– Вы… да я вас отдам под трибунал! – стал угрожать Геринг Лехтенбергу, потом внезапно сломался, рухнул в кресло и уткнулся лицом в ладони. Его крупное тело сотрясли рыдания – весьма недостойное поведение, к которому его ближайшие коллеги уже давно привыкли. Со времен Сталинграда этот напыщенный человек все чаще давал волю проявлениям своего горя. Нельзя сказать, что такие сцены свидетельствовали о каком-то внутреннем очищении. Он чувствовал себя преданным, брошенным и обманутым. А винить в этом можно кого угодно, но только не себя. – Отлично! Теперь у люфтваффе будет достойный командир, – пообещал он, преодолев минутную слабость. – Но почему, – воскликнул он, обращаясь к генералам Майснеру, Мартини и Беппо Шмиду, – почему никто никогда не говорил мне правду, как это сделал этот молодой человек?

Как обычно, он не мог обойтись без драматизма. Но через два дня Лехтенберга отправили на штабную работу на фронте, а новым начальником Генштаба стал не Рихтгофен (который потребовал полновластия), а генерал Гюнтер Кортен, до этого служивший в должности заместителя командующего 1-м воздушным флотом на Восточном фронте. «Для меня лично это стало настоящим спасением, – доверял Рихтгофен своему дневнику. – Мое назначение очень скоро привело бы к колоссальному скандалу».