Текст книги "Ключ к Ребекке"

– Думаю, раз твой папа работает в штабе, ты получаешь больше новостей о ходе войны, чем все остальные.

– Да, наверное, но я не все понимаю. Когда папа приходит домой в плохом настроении, я понимаю, что мы проиграли сражение. – Билли начал было грызть ногти, но тут же засунул руку в карман. – Я бы хотел быть старше.

– Ты хочешь воевать?

Он бросил на нее негодующий взгляд, как если бы боялся, что над ним станут насмехаться.

– Я не из тех дураков, которые думают, что война – это здорово… что это как в ковбойских фильмах.

– Я этого и не говорила, – пробормотала Елена.

– Просто я боюсь, что немцы победят.

«Ах, Билли, будь ты лет на десять постарше, я бы в тебя влюбилась», – подумала Елена.

– Ну, не все так плохо, – сказала она. – Они же не монстры.

Билли посмотрел на нее скептически. «Правильно, – подумала Елена, – нечего с ним сюсюкать».

– Просто они сделают с нами то же, что мы делаем с египтянами вот уже пятьдесят лет.

Еще одна отцовская цитата.

– И тогда окажется, что все было зря, – добавил Билли.

Он снова начал грызть ногти, на этот раз не сдерживая себя. Елена не знала, что именно, в его понимании, было «зря»: смерть его матери? Его личная война за то, чтобы казаться сильным? Два года непредсказуемой пустынной войны? Европейская цивилизация?

– Пока ведь ничего не случилось. – Попытка приободрить его не удалась.

Билли посмотрел на часы, стоявшие на каминной полке.

– Мне нужно быть в постели в девять, – сказал он и неожиданно снова превратился в ребенка.

– Тогда иди к себе.

– Да. – Он встал.

– Можно, я приду через пару минут сказать тебе спокойной ночи?

– Если хотите.

Билли ушел. Что за жизнь ведут они в этом доме? Елена безуспешно пыталась представить себе, как мужчина, мальчик и старый слуга живут здесь вместе, каждый – погруженный в свои заботы. Было ли в этом доме место для смеха, нежности, любви? Было ли у них время петь песни, играть в игры и ездить на пикники? По сравнению с ее собственным детством Билли находился в гораздо лучшем положении; тем не менее ей казалось, что в доме царит слишком «взрослая» атмосфера. Почти старческая мудрость в его взгляде зачаровывала, но у него был вид ребенка, которому не очень-то весело живется. Елена почувствовала прилив нежности к этому маленькому мальчику, живущему без матери в чужой стране, окруженной вражескими войсками.

Она вышла из гостиной и поднялась по лестнице на второй этаж. Там находилось три или четыре спальни, узкая лестница вела на третий этаж, где, видимо, проживал Джафар. Одна из дверей была открыта, и Елена вошла.

Комната ничуть не походила на комнату маленького мальчика. Разумеется, знания Елены о маленьких мальчиках были весьма ограниченны – сама она выросла бок о бок с четырьмя сестрами, но она ожидала увидеть модели самолетов, составные головоломки, железную дорогу, спортивные машинки и, возможно, старого заброшенного медвежонка. Она бы не удивилась, увидев скомканную на полу одежду, разбросанные по кровати детали конструктора и пару грязных футбольных бутсов на отполированной поверхности стола. Но в этой комнате вполне мог бы проживать и обычный взрослый человек: одежда аккуратно сложена на стуле, ничего нигде не валяется, на столе возвышается ровная стопка тетрадей, единственная игрушка, лежащая на виду, – картонная модель танка. Билли в полосатой пижаме, застегнутой на все пуговицы, лежал в кровати с книжкой в руках.

– Мне нравится твоя комната, – покривила душой Елена.

– Мне тоже, – сказал Билли.

– Что ты читаешь?

– «Загадка греческой гробницы».

Она присела на край кровати.

– Не читай слишком долго.

– В половине десятого я должен гасить свет.

Неожиданно для самой себя Елена наклонилась и поцеловала мальчика в щеку.

В этот миг дверь открылась и в комнату вошел Вандам.

Картина была такой знакомой, что Уильям остолбенел: мальчик с книгой в постели, тусклый свет ночника и женщина, наклонившаяся, чтобы поцеловать ребенка на ночь. Вандам стоял и смотрел на них с ощущением человека, который точно знает, что это сон, но никак не может проснуться.

– Здравствуйте, Уильям. – Елена встала с кровати.

– Добрый вечер, Елена.

– Спокойной ночи, Билли.

– Спокойной ночи, мисс Фонтана.

Она прошла мимо Вандама и вышла из комнаты. Он сел на край кровати, туда, где только что сидела она.

– Развлекал нашу гостью?

– Да.

– Молодец.

– Она мне понравилась… она читает детективы. Мы собираемся меняться книжками.

– Здорово. Ты сделал задания?

– Да, выучил французские слова.

– Хочешь, проверю?

– Да нет. Джафар уже проверял. А она такая красивая, да, пап?

– Да. Она работает на меня… Но это секрет!

– Мой рот на замке.

Вандам улыбнулся:

– Вот это дело.

– Она… – Билли подался вперед. – Она что, секретный агент?

Вандам приложил палец к губам.

– Даже у стен есть уши.

– Ты меня разыгрываешь! – Билли заподозрил подвох.

Вандам молча кивнул.

– Папа!

Уильям встал.

– Выключи свет ровно в девять тридцать.

– Ладно. Спокойной ночи.

– Спокойной ночи, Билли. – Вандам вышел из комнаты. Закрывая дверь, он подумал, что один-единственный поцелуй Елены может значить для его мальчика больше, чем все их мужские разговоры каждый вечер перед сном.

Спустившись в гостиную, он застал Елену за приготовлением мартини. Уильям чувствовал, что ему следовало бы выразить свое неудовольствие тем, что она хозяйничает в его доме, но он слишком устал, чтобы выяснять отношения. Вандам сел в кресло и с благодарностью принял из ее рук мартини.

– Тяжелый день? – спросила Елена.

Весь отдел Вандама работал над новой схемой для обеспечения безопасности радиопередач, разработанной после захвата немецких передатчиков на Холме Иисуса, но Вандам не собирался рассказывать об этом ей. Он остро ощущал, что она играет в хозяйку дома, хотя прав на это у нее нет.

– Что заставило вас прийти сюда? – спросил он.

– Вульф назначил мне встречу.

– Прекрасно! – Вандам моментально забыл обо всем остальном. – Когда?

– В четверг. – Она протянула ему записку.

Он внимательно изучил несколько строк. Скорее приказ явиться, а не приглашение.

– Как вы это получили?

– Мальчик-посыльный принес ко мне домой.

– Вы расспросили мальчика? Где он получил записку? Кто ее дал ему?

– Мне даже в голову не пришло. – Елена приуныла.

– Забудьте.

Вульф – человек осторожный, вряд ли мальчишка обладал ценными сведениями.

– Что теперь делать? – спросила Елена.

– То же, что и в прошлый раз, только лучше.

Вандам старался придать своему голосу как можно больше уверенности. Ведь ситуация выеденного яйца не стоит. Мужчина назначает свидание девушке. Хотите арестовать этого мужчину? Идите на место встречи и берите его хоть голыми руками. Ускользнуть, используя трюк с такси, он уже не сможет: Вандам позаботится, чтобы ресторан окружили двадцать или тридцать человек и чтобы дорожные посты находились в полной готовности. Но кто знает, что придет Вульфу в голову на этот раз?

– Мне бы не хотелось провести с ним еще один вечер. – Елена словно читала его мысли.

– Почему?

– Я его боюсь.

Вандам почувствовал себя виноватым, вспомнив погибшую женщину-агента.

– В прошлый раз он не причинил вам вреда.

– Он не пытался соблазнить меня, поэтому мне не пришлось ему отказывать. Но он попытается на этот раз, и я боюсь, что простым «нет» тут не отделаешься.

– Мы извлекли все необходимые уроки, – сказал Вандам с наигранной уверенностью. – На этот раз ошибки исключены. – На самом деле он был удивлен ее категорическим отказом переспать с Вульфом. Уильям думал, что это не имеет для нее особого значения. Видимо, он ошибался в ней. Это открытие вдруг страшно его обрадовало, майор решил, что должен быть с ней честен.

– Я сформулирую иначе, – поправился он, – я сделаю все, что в моих силах, чтобы не было никаких проколов.

Вошел Джафар.

– Кушать подано, сэр.

Вандам улыбнулся: перед гостьей Джафар разыгрывал английского дворецкого с особенным старанием.

– Вы уже ели? – осведомился майор у Елены.

– Нет.

– Что у нас на ужин, Джафар?

– Для вас, сэр, суп, яйца всмятку и йогурт. Кроме того, я взял на себя смелость приготовить баранью отбивную для мисс Фонтана.

– Вы всегда так питаетесь? – спросила Елена у Вандама.

– Нет. Это из-за моей щеки. Я не могу жевать.

– Все еще болит?

– Только когда смеюсь. Правда, я могу напрягать мускулы другой щеки. Так что у меня появилась привычка улыбаться одной стороной лица.

Они прошли в столовую и сели, Джафар принес суп.

– Мне очень понравился ваш сын.

– Мне он тоже нравится.

– Он очень взрослый для своих лет.

– Вы думаете, это плохо?

Она пожала плечами:

– Кто знает…

– Ему уже довелось испытать то, о чем детям не положено даже подозревать.

– Я понимаю. – Елена заколебалась. – Когда ваша жена умерла?

– 28 мая 1941 года, вечером.

– Билли сказал, это случилось на Крите.

– Да, она работала криптоаналитиком в ВВС и находилась на Крите, когда немцы захватили остров. 28 мая англичане поняли, что битва за Крит проиграна, и решили убираться. Видимо, она погибла от случайного попадания снаряда. Мгновенно. Естественно, все заботились о спасении живых людей, а не тел, так что… могилы нет.

– Вы все еще любите ее? – тихо спросила Елена.

– Думаю, я всегда буду ее любить. Наверное, так бывает, когда любишь по-настоящему. Когда любимый человек умирает, это не имеет значения. Даже женись я повторно, я бы все равно продолжал любить Анджелу.

– Вы были счастливы?

– Мы… – Он заколебался, желая уйти от ответа, но подумал, что молчание будет слишком красноречивым ответом. – У нас была не самая идеальная семья. Я был по-настоящему влюблен, а Анджела… я ей нравился.

– Вы думаете, что женитесь еще раз?

– Добрая половина английского контингента в Каире пытается подобрать мне пару.

Уильям пожал плечами. На самом деле он не знал ответа. Елена, казалось, поняла, по крайней мере она замолчала и принялась за еду.

После ужина Джафар подал им кофе в гостиную. В это время суток Вандам обычно откупоривал бутылку, но сегодня ему этого не хотелось. Он отослал Джафара спать, они медленно пили кофе. Вандам курил.

Вдруг он почувствовал, что ему не хватает музыки. Когда-то он очень любил музыку, но затем она исчезла из его жизни. Сейчас же, когда мягкий ночной воздух проникал через открытое окно, завивая кольцами дым от сигареты, ему захотелось услышать чистые восхитительные звуки, ощутить сладкую гармонию, почувствовать ритм красивой мелодии. Уильям подошел к пианино и полистал ноты. Елена молча за ним наблюдала. Он заиграл «К Элизе». Первые несколько нот прозвучали с обычной для Бетховена подкупающей простотой и сменились нарастающими витиеватыми переливами. Способность играть моментально вернулась к нему, как будто он никогда не бросал. Его пальцы сами забегали по клавишам – он всегда считал это чудом.

Закончив играть, он вернулся к Елене, сел рядом с ней и поцеловал ее в щеку. Ее лицо было мокрым от слез. Она сказала:

– Уильям, я люблю тебя всем сердцем.

Они шепчутся.

– Я люблю твои уши, – говорит она.

– Никто еще не пробовал их облизывать, – говорит он.

Она хихикает.

– Тебе так нравится?

– Да, да. – Он вздыхает. – Можно я?..

– Расстегни пуговицы… здесь… да, вот так…

– Я выключу свет.

– Нет, я хочу видеть тебя…

– Светит луна, – щелчок, – видишь, как светло…

– Скорее, иди сюда.

– Я уже здесь.

– Поцелуй меня еще раз, Уильям.

Они некоторое время не разговаривают.

– Можно я это сниму? – спрашивает он.

– Давай помогу… вот так.

– О! Какие же они красивые…

– Я рада, что тебе нравится… сделай так еще раз… сильнее… сожми немного… о Боже…

Через мгновение:

– Теперь я хочу почувствовать твою грудь. Чертовы пуговицы… я порвала рубашку.

– Черт с ней.

– О, я так и знала… Смотри.

– Что?

– Наша кожа в свете луны… ты такой бледный, а я такая черная, смотри…

– Вижу.

– Прикоснись ко мне. Погладь меня. Тискай меня, щипай меня, изучай меня, я хочу, чтобы твои руки были везде…

– Да…

– …Повсюду, твои руки – здесь, о да… особенно здесь, о, ты знаешь, ты точно знаешь где…

– Ты такая мягкая внутри.

– Это сон.

– Нет, это реальность.

– Я не хочу просыпаться.

– Такая нежная…

– А ты такой твердый… можно я поцелую?

– Да, прошу тебя… А! Господи, как хорошо… Господи!

– Уильям?

– Да?

– Сейчас?

– О да.

– …Сними их.

– Шелковые.

– Да, снимай скорее.

– Хорошо.

– Я так долго этого ждала…

У нее вырывается стон, он издает какой-то звук, похожий на рыдание, а потом – только их прерывистое дыхание. Наконец он начинает громко кричать, она заглушает его крики поцелуями, а затем и она зарывается лицом в подушки и пронзительно кричит, а он, не привыкший к этому, спрашивает, что он делает неправильно, и она говорит:

– Все хорошо, все хорошо, все хорошо…

…И вот ее тело обмякло. Она лежит с закрытыми глазами, на обнаженной груди блестят капельки пота. Как только ее дыхание нормализуется, она открывает глаза и говорит:

– Теперь я знаю, как это должно быть!

Он смеется и, поймав ее лукавый взгляд, признается:

– Именно об этом я сейчас и думал.

Тогда они оба смеются, и он говорит:

– Знаешь, после этого я делал разное… ну, знаешь… но не думаю, что я когда-нибудь смеялся…

– Я так рада, – говорит она. – Уильям, я так рада!

18

Роммель чувствовал запах моря. В Тобруке жара, пыль и мухи досаждали так же, как и в пустыне, но, когда он ощущал на своем лице соленую свежесть, принесенную с моря легким бризом, все это казалось не таким уж невыносимым.

В передвижной командный пункт зашел фон Меллентин с отчетом от разведотдела.

– Добрый вечер, фельдмаршал.

Роммель улыбнулся. Его повысили после победы при Тобруке, и он еще не привык к новому званию.

– Есть новости?

– Донесение от агента в Каире. Он сообщает, что оборонительный рубеж Мерса-Матрух плохо защищен посередине.

Роммель взял отчет, начал просматривать его и тут же усмехнулся: союзники предполагают, что он предпримет обходный маневр на южном фланге обороны противника, – похоже, англичане наконец-то начали работать мозгами.

– Значит, вот в этом месте минное поле наименее насыщенное… Но здесь же линию защищают две колонны. Что такое колонна?

– Они используют новый термин. По словам одного из военнопленных, колонна – это бригада, которая имела два столкновения с бронетанковыми войсками.

– То есть ослабленные части?

– Да.

Роммель ткнул пальцем в отчет.

– Если это правда, мы можем прорвать линию Мерса-Матрух сразу, как только до нее доберемся.

– Я сделаю все от меня зависящее, чтобы проверить сведения в ближайшие дни, – сказал фон Меллентин. – В прошлый раз этот агент оказался прав.

Дверь в штаб открылась, вошел Кессельринг.

Роммель был неприятно удивлен.

– Фельдмаршал! – воскликнул он. – Я полагал, что вы на Сицилии.

– Я был там. – Кессельринг потопал ногами, отряхивая пыль со своих изящных ботинок. – Я прилетел сюда, чтобы повидаться с вами. Черт возьми, Роммель, разве отданные вам приказания недостаточно ясны? Вы должны были продвинуться до Тобрука, не дальше!

Роммель уселся в походный шезлонг. Надежда, что обойдется без вмешательства Кессельринга хотя бы на этот раз, не оправдалась.

– Обстоятельства изменились.

– Но полученные вами приказы были подтверждены верховным командованием итальянской группы войск, – вскричал Кессельринг. – А вы что сказали в ответ на это? Поблагодарили за «совет» и пригласили Бастико отобедать с вами в Каире!

Ничто так не раздражало Роммеля, как приказы от итальянцев.

– Итальянцы ничего не сделали в этой войне! – мстительно буркнул он.

– Это не имеет отношения к делу. Сейчас от вас требуется помощь при наступлении на Мальту. После того как мы возьмем Мальту, вы сможете продвигаться в Египте.

– Вы так ничему и не научились! – вскричал Роммель, но тут же сделал над собой усилие и понизил голос: – Пока мы тут копаемся, враг не спит. Если бы я играл в ваши игры, я бы до сих пор топтался на месте. Кто так воюет – продвинулись на сантиметр, закрепились, продвинулись еще на полмиллиметра? Когда меня атакуют, я уворачиваюсь; когда враг обороняется, я иду в обход; но когда противник бежит, я его преследую. Так вот сейчас англичане улепетывают, так что самое время брать Египет.

Кессельринг сохранял спокойствие.

– У меня есть копия вашего обращения к Муссолини. – Он вынул из кармана бумагу и прочел: – «Нынешнее положение и моральное состояние войск, материальные ресурсы, пополненные благодаря захваченным полевым складам, а также ослабленное состояние сил противника позволяют нам преследовать его в глубь египетской территории». – Он сложил бумагу и повернулся к фон Меллентину. – Сколько германских танков и солдат у нас имеется?

Роммель подавил желание приказать фон Меллентину не отвечать на заданный вопрос: Кессельринг знал, куда бить.

– Шестьдесят танков, фельдмаршал, и две тысячи пятьсот человек.

– А у итальянцев?

– Шесть тысяч человек и четырнадцать танков.

Кессельринг повернулся к Роммелю.

– И вы собираетесь захватить Египет с помощью семидесяти четырех танков? Фон Меллентин, каковы ваши сведения о силах врага?

– Союзники приблизительно в три раза превосходят нас по численности, но…

– Вот так.

Фон Меллентин продолжил:

– …но мы полностью обеспечены провиантом, обмундированием, грузовиками, бронемашинами и горючим; и люди находятся в прекрасном боевом настроении.

– Фон Меллентин, сходите к связистам и посмотрите, что у них там нового…

Фон Меллентин нахмурился, но, поскольку других объяснений Роммель не предоставил, ему пришлось уйти.

– Войска союзников перегруппируются при Мерса-Матрух. Они ожидают, что мы двинемся на их южный фланг… Мы же вместо этого ударим прямо в середину, в их слабое место…

– Откуда у вас такие сведения? – перебил Кессельринг.

– Наши разведчики…

– На чем основаны данные разведывательного управления?

– В первую очередь на донесениях агента в Каире…

– О Господи! – Кессельринг даже повысил голос. – У вас нет танков, зато у вас есть ваш любимый шпион!

– В прошлый раз он не подвел.

Вернулся фон Меллентин.

– Это не меняет дела. Я здесь для того, чтобы подтвердить приказ фюрера: вы не должны двигаться с места.

Роммель улыбнулся:

– Я послал собственное обращение к фюреру.

– Вы?

– Я фельдмаршал, и у меня прямой доступ к Гитлеру.

– Да, конечно.

– Я думаю, фон Меллентин как раз принес нам ответ фюрера.

– Так точно, – подтвердил фон Меллентин и зачитал вслух пару строк, написанных на листе бумаги: – «Богиня победы улыбается лишь однажды. Вперед, на Каир! Адольф Гитлер».

Повисло молчание. Кессельринг вышел.

19

Придя утром в свой кабинет, Вандам первым делом узнал, что накануне вечером войска Роммеля продвинулись на шестьдесят миль от Александрии.

Неужели его невозможно остановить? Оборонительная линия при Мерса-Матрух сломалась пополам, как спичка. На юге 13-й корпус в панике отступил, а на севере крепость Мерса-Матрух капитулировала. Союзники еще раз отступили – и этот раз мог стать последним. Если новая линия, занимающая промежуток в тридцать миль между морем и непроходимой впадиной Каттара, падет, Египет окажется в руках Роммеля.

Однако даже столь неутешительные новости не смогли окончательно испортить Вандаму настроение. Прошло уже больше суток с того момента, как он проснулся на рассвете в своей гостиной, держа в объятиях Елену. С тех пор он пребывал в состоянии ликования и возбуждения. Он постоянно вспоминал мельчайшие подробности прошедшей ночи: какими соблазнительно коричневыми оказались ее соски, какой сладкой была ее кожа на вкус, как впивались в его спину ее острые ноготки. В офисе Вандам вел себя немного странно и сам это понимал. Он вернул своей машинистке письмо со словами: «В нем семь ошибок, лучше перепечатайте его», и лучезарно улыбнулся. Она чуть не упала со стула. Думая о Елене, он спрашивал себя: «А почему нет? Почему, черт возьми, нет?» И не находил ответа.

Рано утром к нему пришел офицер из отдела по специальным связям. Каждый, кто хоть чуть-чуть был в курсе того, как устроен генштаб, знал, что это отделение обладает особыми, ультрасекретными источниками информации. Мнения о том, насколько хороши эти разведданные, разделялись, адекватной оценке мешала засекреченность источников. Браун, который носил капитанские погоны, но был, очевидно, совершенно не военным человеком, склонился к столу Вандама и спросил, не вынимая изо рта трубки:

– Вы эвакуируетесь, Вандам?

Эти ребята жили в своем собственном мире, и не было смысла напоминать им, что капитан должен говорить майору «сэр».

– Что? Эвакуация? Зачем?

– Мы отправляем в Иерусалим всех, кто слишком много знает. Подальше от вражеских рук.

– Начальство, значит, занервничало…

Впрочем, это логично, раз Роммель теперь делает по шестьдесят миль в день…

– На вокзале вот-вот начнется ажиотаж… одна половина Каира пытается смыться, а другая половина ждет свободы. Ха!

– Но вы же не болтаете направо и налево о своем отъезде?

– Нет, нет. Я зашел сказать вам кое-что определенное. Мы все знаем, что у Роммеля в Каире шпион.

– Откуда вам это известно?

– В Лондоне тоже не дремлют, старина. В общем, этого парня раскрыли. Я цитирую: «Главное действующее лицо в деле Рашида Али». Вам это о чем-нибудь говорит?

Вандама как молнией поразило.

– Еще как! – выдавил он.

– Ну вот такие дела.

Браун встал.

– Минутку, – спохватился Вандам. – И это все?

– Боюсь, что да.

– Но откуда вы знаете, это расшифровка перехваченных данных или донесение агента?

– Источник надежный – все, что я могу сказать.

– Вы всегда так говорите.

– Да. Ну, возможно, мы теперь не скоро увидимся. Удачи.

– Спасибо, – растерянно пробормотал Вандам.

Браун удалился, выпуская изо рта клубы дыма.

Главное действующее лицо в деле Рашида Али. Просто не верится, что именно Вульф – тот самый человек, который обвел Вандама вокруг пальца в Стамбуле. Впрочем, почему и нет? Недаром Вандама преследовало это странное чувство – как будто почерк Вульфа ему знаком. Женщине, которую Вандам отправил раскрывать тайну загадочного незнакомца, перерезали горло. А теперь Вандам посылает Елену на свидания к этому же человеку.

В кабинет вошел капрал и вручил майору приказ. Вандам прочитал его и не поверил собственным глазам. Всем отделам генштаба предписывалось извлечь из архивов все документы, представляющие интерес для противника, и уничтожить их. В разведотделе трудно найти хотя бы клочок бумажки, не подпадающий под эту категорию. «Нам придется сжечь весь офис, – подумал Вандам. – А как мы будем работать потом? Ясно одно: начальство считает, что работать осталось недолго. Конечно, это всего лишь меры предосторожности, но очень уж радикальные: они бы не стали отдавать приказ уничтожать результаты работ за несколько лет, если бы не считали шансы немцев на победу очень высокими. Все разваливается, – подумал Уильям, – все рушится на глазах».

Это было невыносимо. Вандам отдал три года жизни обороне Египта. За это время тысячи людей погибли в пустыне. И что теперь? Поражение? Остается только бросить все, повернуться и бежать? Это не укладывалось в голове.

Уильям позвал Джейкса и вручил ему приказ. Джейкс только кивнул, как будто ожидал чего-то подобного.

– Немного крутовато, а? – спросил Вандам.

– Это ничем не отличается от того, что происходит в пустыне, сэр, – ответил Джейкс. – Мы устанавливаем огромные полевые склады, которые черт знает сколько стоят, а потом, отступая, взрываем их, чтобы ничего не досталось врагу.

Вандам кивнул:

– Ладно, вам нужно этим заняться, капитан. Но не переусердствуйте… Начальство слишком любит делать из мухи слона.

– Да, сэр, костер разжечь на заднем дворе?

– Да. Найдите железную бочку, проделайте в ней дырки. Убедитесь, что все прогорело как следует.

– Как насчет ваших бумаг?

– Я сейчас просмотрю их.

– Есть, сэр.

Джейкс вышел. Вандам открыл шкаф с бумаги и принялся перебирать их. Сколько раз за три года он говорил себе: это можно не запоминать, посмотрю в деле, если понадобится. Здесь были имена и адреса, характеристики на сотрудников, подробности шифров, схемы передачи приказов, заметки разного рода и маленькая папка – досье на Алекса Вульфа. Джейкс принес в кабинет большую картонную коробку с надписью «Липтон», и Вандам принялся бросать в нее бумаги, думая: вот, значит, каково быть проигравшим.

Коробка была заполнена наполовину, когда в кабинет заглянул капрал и сообщил:

– К вам майор Смит, сэр.

– Пусть зайдет. – Вандам не знал никакого майора Смита.

Майор оказался низкорослым и худым человечком лет сорока, с выпуклыми голубыми глазами и самодовольным выражением лица. Он пожал Уильяму руку и представился:

– Сэнди Смит, секретная разведывательная служба.

– Чем могу служить?

– Я выполняю обязанности связного между СРС и генеральным штабом, – объяснил Смит. – Вы направляли к нам запрос по поводу книги «Ребекка».

– Да.

– Мы получили ответ. – Смит передал ему лист бумаги.

Вандам прочел ответ. Отдел СРС в Португалии выполнил просьбу, касавшуюся «Ребекки», отправив своего человека во все магазины страны, продающие литературу на английском языке. В курортном местечке Эсториль обнаружился магазин, продавец которого припомнил, что продал весь имевшийся у него тираж – шесть экземпляров – одной женщине. Дальнейшее расследование показало, что это жена германского военного атташе в Лиссабоне.

– Это подтверждает кое-какие подозрения, – сказал Вандам. – Благодарю вас за то, что взяли на себя труд лично принести это.

– Нет проблем, – сказал Смит. – Я бываю здесь каждое утро. Рад был помочь.

Он вышел.

Продолжая заниматься разбором бумаг, Вандам размышлял над полученным сообщением. Существует только одно правдоподобное объяснение тому, что книга попала из Эсториля в Сахару: она служит основой для шифра, а поскольку в Каире вряд ли могут одновременно работать два агента, значит, книгой пользуется Алекс Вульф.

Эта информация может рано или поздно понадобиться. Очень жаль, что вместе с книгой им не достался ключ к коду. Раздумья об уцелевшей в стане противника книге навели майора на мысль о том, что к сжиганию важных документов нужно подходить со всей ответственностью. Вандам решил сжечь даже документы о зарплатах и продвижениях своих подчиненных, чтобы враг не приобрел полезных сведений об установлении иерархии в английских войсках. Коробка была полна. Майор поднял ее на плечо и вышел во двор.

Джейкс разжег огонь в ржавом железном баке из-под воды, поставленном на кирпичи. Капрал бросал в огонь бумаги. Вандам опрокинул туда же свою коробку и некоторое время смотрел на пламя. Эта сцена напоминала ему празднование ночи Гая Фокса в Англии – костры, печеный картофель, стремительно догорающее изображение незадачливого заговорщика… Обугленные бумажные лохмотья взлетали вверх на волнах горячего воздуха. Вандам отвернулся.

Ему хотелось подумать, поэтому он решил прогуляться. Он вышел из здания генштаба и отправился в центр города. Щека болела. Возможно, это правильно – рана затягивается. Уильям не брился, надеясь, что отросшая борода закроет шрам, когда снимут повязку. Каждое утро он радовался тому, что не нужно совершать этот надоевший ритуал.

Затем его мысли сами собой обратились к Елене: он вспомнил, как она выгибала свое прекрасное блестящее от пота тело. Вандам был шокирован тем, что произошло после того, как он поцеловал ее. Шокирован и невероятно обрадован. В эту ночь он многое познал впервые: он впервые занимался любовью не в кровати, впервые видел, чтобы женщина испытывала такой же сильный оргазм, как мужчина, впервые секс был актом взаимного удовлетворения желаний, а не навязыванием мужской воли более или менее согласной на это женщине. Разумеется, неожиданно рухнувшая на них с Еленой любовь была настоящей катастрофой. Его родители, его друзья, его армейское окружение придут в ужас от одной этой идеи – жениться на египтянке. Мама сочтет нужным объяснить ему, почему евреи были не правы, отвергнув Христа. Вандаму не хотелось мучиться сейчас еще и по этому поводу. Кто знает, не исключено, что им с Еленой осталось жить пару дней.

«Будем радоваться солнцу, пока оно светит, – подумал Уильям, – а будущее… Состоится ли оно?»

Его мысли постоянно возвращались к женщине, которой Вульф перерезал горло в Стамбуле. Неужели в четверг Елена опять окажется наедине с убийцей?..

Вандам огляделся и вдруг понял, что в воздухе буквально разлито праздничное настроение. Проходя мимо парикмахерской, он заметил, что салон битком набит женщинами, которые дожидаются своей очереди. Дела у магазинов одежды тоже шли неплохо. Из бакалейной лавки вышла женщина с корзинкой, полной еды, а у входа в лавку выстроилась целая очередь. Табличка в витрине следующего магазина гласила: «Извините, косметики больше нет». Вандам понял, что египтяне готовятся к освобождению и ждут его, как праздника.

Он не мог избавиться от предчувствия неотвратимой беды. Даже небо казалось темнее обычного. Он поднял глаза: небо действительно было темным. Над городом нависла огромная серая туча, в воздухе кружили какие-то странные частички. Вандам опустил голову: это дым и пепел от сгоревшей бумаги. По всему Каиру британцы сжигали документы, за дымом не видно солнца.

Вандам неожиданно разозлился на самого себя и на союзников за то, что они так покорно готовятся к поражению. А где же воинственный дух Великобритании? Что случилось с той известной смесью упрямства, изобретательности и храбрости, которая характеризовала когда-то нацию? Что ты сам собираешься предпринять?

Вандам повернулся и пошел обратно к Гарден-сити, туда, где в конфискованных домах размещался генштаб. Мысленно он представлял себе оборонительный рубеж при Эль-Аламейне, на который союзники делали свою последнюю ставку. Эту линию Роммель не мог обогнуть, поскольку на юге она упиралась в непроходимую впадину Каттара. Единственное, что ему остается, – пойти на прорыв.

Где он попробует прорваться? Если он решит двигаться через фланг, у него появится выбор: сделать рывок на Александрию или предпринять обходной маневр и атаковать союзников с тыла. В случае движения в южном направлении перед Роммелем будет не менее приятная перспектива – ударить непосредственно по Каиру или, опять-таки совершив обход, уничтожать оставшиеся союзные силы.

Сразу за линией располагался хорошо укрепленный горный рубеж Алам-Хальфа. Естественно, лучшим развитием событий для союзников был бы такой вариант: прорвав оборонительную линию, Роммель атакует этот рубеж и теряет там часть своих сил. Другой благоприятный фактор – подходы к южной оконечности Алам-Хальфа преграждали участки зыбучих песков. Роммелю об этом вряд ли известно, так как он никогда не проникал так глубоко на восток, тогда как у союзников есть хорошие карты этой части пустыни.

«Значит, – решил Вандам, – мой долг – помешать Алексу Вульфу, который попытается сообщить Роммелю о том, что кряж Алам-Хальфа отлично защищен и не может быть атакован с юга».