Текст книги "Из дома домой. Роман-коллаж"

Выходит, в твоем организме может притаиться бомба замедленного действия, а распланируешь все на пятьсот лет вперед.

Это я не знала, как жить, а староста еще в институте копила деньги то ли на машину, то ли на второе высшее. Вышла замуж, уехала в Москву, поступила на заочку. А в запасе был всего год.

Я напряглась, когда она не ответила на мое поздравление с годовщиной свадьбы. Обычно она отвечает тут же, да и они нет-нет да звякнут мне поболтать.

После отпевания я вышла из храма и вместе с рассеявшейся толпой потекла к воротам. Был теплый и солнечный сентябрьский день. Вторая свободная осень в моей жизни.

Лена умерла под Троицу. Наверное, хороший знак. В кои-то веки встретимся с одноклассниками. Я мало к кому пылала большой любовью, но через столько лет почему-то рада была некоторых увидеть. Парень, с которым сидела за одной партой, с Леной работал – важный такой стал, четыре звезды на погонах. Баптистка, у которой восемь детей. Восемь! Я знала, что она вышла замуж почти сразу после школы и говорили, что жениха ей подыскали родители, когда она была еще маленькой. Мы дружно ее жалели, но на самом деле было не совсем так. Предложение ей сделал друг его брата, но она его плохо знала. У них не принято нагуляться-нажиться, они молодцы. Главное, чтоб было единомыслие.

Дети есть почти у всех, мужья – уже не у всех. В очередной раз мысль: сколько было бы у меня, если бы…

И очередное чувство вины – почему Господь меня здесь держит? Особенно при взгляде на Ленину дочку. Каково это – расти без матери, уму непостижимо! Я выросла в полной и любящей семье, я многого не могу постичь.

У меня нет детей. Нет животных, нет машины. У меня есть свободное время. Я могла бы встречаться с друзьями не только на похоронах или отзываясь на просьбу о помощи. Кажется, я такая одна. Всем куда-то надо, у всех какие-то дела, проблемы, попечения. Я же – чужая на этом празднике жизни. Зачем я все еще здесь, для каких великих свершений, Господи? Чтобы писать никому ненужные дурацкие книги? Какой от меня толк?

Так думала я и одиннадцать лет назад, когда хоронили сокурсницу. Она знала, как жить, а я нет. Она к чему-то стремилась, чего-то хотела, о чем-то мечтала, имела жизненный план, а я только выживала.

Я – инсулинозависимый диабетик с семи лет. У меня низкая работоспособность, я не могу водить машину и мое самочувствие зависит от скачков сахара. Мне надо периодически полеживать в больнице под капельницей. Мне надо следить за режимом и питанием, не есть сладкого и больше двигаться. Я с детства понимаю, как мало мы можем в этом мире и знаю предел своих возможностей. Мою вторую группу инвалидности внешне не видно, но мне хочется жить со всеми на равных. Хочется, чтобы меня не считали баловнем судьбы и не обвиняли в легкой жизни, хотя какой от этого толк и смысл? Перед кем мне отчитываться и где ставить галочки? У каждого свой чек-лист. Кто-то боялся, что не успеет замуж сходить и ребенка родить – сделано. Кто-то нуждался больше в деньгах и друзьях – есть.

Я до сих пор не знаю, как жить.

Пишу эту книгу, потому что мне в кайф, а поделюсь ли с кем или обнародую – пока не знаю. Давно я так не писала – для себя, ради удовольствия. Как в далекой юности, когда набрела на этот целительный механизм, вернувший меня к жизни.

Лена совсем не изменилась. Ее трудно разглядеть под ворохом цветов. Слова отпевания я теперь знаю хорошо, поэтому искренне молилась. Надо будет псалтирь почитать, если Господь воспримет молитвы блудницы.

2003

Я побаивалась знакомиться с мамой Славы. Не каждый день встречаешь настоящего шизофреника, а не просто человека, не такого как все. Что у нее на уме и как это проявляется во вне? Я не знала, чего ждать. Кинется ли она на меня с кулаками или начнет передергивать все мои слова к одной ей ведомой логике?

Не допытавшись от Славы, что ей подарить, я купила цветов и коробку конфет. В ту пору у меня не было ни одного платья и ни одной пары туфель, и я не представляла, что надеть, дабы понравиться матери молодого человека, да еще православной. Может, она замотана в платки и подолом юбки метет полы, а я появлюсь в «арийской» футболке. Остановилась на наряде, в котором получала медаль – вельветовые почти черные штаны и фисташковая блузка.

Ксения Сергеевна или, как она настаивала, Ксюша, была маленькой, чуть полноватой, смуглой и черноволосой. У нее Славины глаза и почти детская улыбка. Ей всего сорок, а в молодости, наверное, была красавицей. Мы сели на кухне пить чай и, если бы не Ксюша, разговор бы завял, не начавшись. Мы со Славой многословием не страдаем, но молчать вместе нам комфортно. Когда же появляется третий лишний, приходится выжимать из себя светскую беседу, а это особый навык. В семнадцать лет немногие им обладают.

Ксения рассказывала, как она училась в музыкальной школе, как ей там нравилось, и как ее любила учительница. Рассказывала о работе в храме, где, против моих ожиданий, хватает сплетен и склок, и многие труженицы красятся, как на балы. Слава напряженно молчал, я великодушно улыбалась. Ксения не спрашивала ни о моей родословной, ни о планах на жизнь, ни об увлечениях. Можно предположить, что сын ей об этом давно поведал.

Зазвонил домашний телефон. Ответил на него Слава, да так и застрял у трубки минут на пять. За эти пять минут Ксения успела поговорить со мной совсем иначе. Нет, не как женщина с женщиной или еще как-то в этом загадочном роде. Я в курсе, что для таких людей характерна частая смена настроения, которая, впрочем, свойственна многим женщинам в принципе, а уж инвалидам и подавно. Сама не без греха, но, чтобы за пять минут явить весь спектр во всей красе, да еще почти незнакомому человеку – это новость.

Несколько секунд Ксения молча смотрела на зеленые верхушки деревьев и пушистые облака за окном.

– Господи, какой же у меня сын хороший! – вдруг сказала она дрогнувшим голосом и расплакалась.

Я оторопело молчала.

– Ты не представляешь, милая, как ему досталось. Я не знаю, как это все можно было пережить. Я ужаснейшая мать! И при всем при этом Господь дал мне шанс начать жизнь сначала. Новую, чистую, будто и не было этого кошмарного прошлого.

Я по-прежнему не знала, что сказать. Из коридора доносилось мерное Славкино бурчание в телефонную трубку.

– Он, наверное, многое тебе рассказал, – продолжила Ксения, успокоившись, – и я сама посоветовала ему это сделать. Было бы нечестно по отношению к тебе такое скрывать. А ты не испугалась. И не пугайся, детка, Господь милостив. Если Он из пустоты мир создал, то из пустоты наших грехов Ему ничего не стоит создать новую жизнь, как со мной и случилось. А насчет здоровья – Бог побеждает естества чин и дух дышит, где хочет. Бывают и у прекрасных родителей беспутные дети. А бывает и как у нас – такой славный парень дуракам достался, ничем мы его не заслужили…

Она опять всхлипнула. Потом снова посмотрела в окно. Из коридора послышался Славкин голос, уже более раздраженный и резкий. Не может он никого отшить, сказав, что ему неудобно разговаривать. Будет терпеть, пока не озвереет от чужой непроницательности.

– Не бойся, моя хорошая, – голос Ксении стал почти ровным, – я теперь не сорвусь. Я теперь знаю, что мне всю жизнь придется следить за собой и, с Божией помощью, справлюсь. И так страшно подумать, каких бед он со мной нахлебался.

Ксения в связи с шизофренией имеет инвалидность и получает в храме копейки. Поэтому Слава работает с пятнадцати лет. Вполне понятно, мать восхищается им. А меня мучает вопрос: почему он раньше мне не доверился, ведь мы вместе уже год и очень близки. Почему едва знакомые ребята выливали на меня свои житейские неурядицы, а он оберегал меня от них? Для одних это – способ выпендрежа, для других – тягостные воспоминания и страх запороть будущее…

В коридоре послышался щелчок и торопливые шаги. Секундой позже на пороге кухни возник Слава.

– Ну что, не скучали? – он скользнул взглядом по моему лицу.

– Конечно, нет, родной, – ответила Ксения будничным голосом.

Не знаю, что отобразилось на моем лице, но Слава сжал губы и недоверчиво кивнул. Когда он провожал меня домой, спросил, не обращала ли его мать меня в свою веру.

– Да нет, – я пожала плечами, – я, собственно, и не против. Она говорила со мной так, словно я все знаю и понимаю.

– Ясно.

– А ты как в смысле веры?

Слава помолчал несколько секунд и промолвил:

– А что мне остается? Когда на твоих глазах происходят чудеса, трудно не поверить. Ты бы видела, какой она была в своих приступах, а тут с Евангелия и святой воды наладилась. И если б не чудила сама, давно уже наладилась. Она не напугала тебя ничем?

Я призналась, что немного озадачила. Мы перешли трамвайные пути и направились к остановке. В летних сумерках ярко полыхал закат. Мне еще учить билеты. Казалось, если я не поступлю в институт, жизнь моя кончится. Хотя за пределами научных мудрований кипела она настоящая, куда сложнее и требовательнее.

– Не принимай близко к сердцу. Меня самого порой смущает ее откровенность. Она считает, что, когда все это пережил и оставил за порогом, говорить об этом легко. Даже в самом страшном можно признаться и не жить с этим больше.

Много лет спустя я поняла ее. И еще поняла, что со свекровью бы мне очень повезло, хотя на первый взгляд в это трудно поверить.

2020

После отпевания мы с Аней поехали к ней. По дороге заскочили в «Пятерочку», за вином. Не пили еще за мой день рождения. Признаться, я прикладываюсь к спиртному не раз в неделю, как принято думать, а гораздо чаще. И даже прихожу в отчаяние при мысли, что оно перестало на меня действовать – вино пью как компот, а коньяка надо влить гораздо больше, чем требовалось раньше для создания нужного эффекта.

В «Пятерочке» мне отвесили такой комплимент, каких я давно не получала. Пробивая бутылку вина, кассирша попросила у меня документы.

– Какие? – ошалела я.

– Ну, что вам можно покупать алкоголь…

– Мне тридцать четыре года, вы мне льстите! – рассмеялась я.

Однако это была не шутка. Я застыла с купюрами в руке, замешательство кассирши читалось даже под намордником, а девушка, стоящая за мной в очереди, сказала:

– Давайте на мой, только побыстрее!

Вырвала из моих рук деньги и купила мне вино, показав свой паспорт. Есть добрые люди на свете.

Мы с Аней не общались с начала мая и долго меня не тянуло. Причиной тому стало творчество. Серегин давно озвучил тему очередной встречи клуба, но Аня так и не сподобилась поискать у себя стихов.

– Жаль, – пишет мне руководитель, – надо бы ей закрепиться. Не обязательно по теме, можно и просто, что на душе.

Я переслала подруге этот фрагмент его сообщения. Она разразилась тирадой, что на фиг ей не надо там закрепляться, да и вообще, все религиозные стихи ты уже отправила, а я почитала, что там люди пишут – о вере, о Христе, а я что? Я не такая, я жду трамвая. Как всегда. Те, кто боится отклониться от рецепта, не создают новых блюд.

Мало мне проблем с переездом, работой, Славой, заказом бытовой техники, учитывая через какое место все, включая интернет, работает во время эпидемии. Еще из-за этого переживать. Проявила инициативу, как всегда наказуемую. Не делай добра, не получишь зла. В итоге сама же и подставилась. Написала письмо Серегину, извиняясь за то, что притащила такого неблагонадежного поэта, которого он поторопился назначить членом клуба. Иных пинать – только ноги отобьешь. Он ничего не ответил, будто ничего особенного и не произошло.

Потом умер Анин папа, и остальное померкло.

Пожарив пиццу из готового теста и выпив сначала шампанского, потом купленного мною вина, а затем и оставшегося с похорон отца, мы и не вспомнили о творческом инциденте.

Родительский дом они с братом все-таки решили продавать, как ни печально и даже больно. Одной Ане он слишком велик, и она с ним не справится, а брат хочет строиться в городе, там, где уже много лет живет с женой и детьми. Аня разбирает родительское барахло и рыдает. Примерно та же ситуация у нас, правда у меня все живы и барахла в три раза меньше, потому что квартира, а не двухэтажный дом.

Мы пили чай из праздничного сервиза, дабы поностальгировать и почувствовать момент.

– Одни воспоминания кругом – куда ни глянь, о чем ни подумай.

Ее мама умерла в больнице, и в этом Аня видит большую потерю, сравнивая со смертью отца. Все-таки возможность поухаживать за родителями, проводить их, побыть с ними – бесценна. Отношения, построенные на радости, с радостью и испаряются, а когда вместе переживаешь что-то солидное и даже горестное – это сближает. Ее отец был скрытен, как большинство мужчин. Как и мой. Порой думаю, что знаю его слишком поверхностно, насколько он позволяет мне, а сокровенным он и с мамой не делится. Можно подумать, что ничего сокровенного там и нет, но по обрывкам фраз, по некоторым словам, даже по взглядам становится ясно, что это не так. Живешь бок о бок с человеком и за всю жизнь не успеваешь ничего о нем узнать. Так же и он ужасается, читая твои рассказы. Книги я им не даю.

Впервые мы почти одни в этом доме. Пару раз такое было семь лет назад, когда Анина мама лежала в больнице, отец был с ней, и Аня с Лехой жили сами по себе. Серега только родился и большую часть времени спал. Мы с Лешкой пили коньяк, а Аня, как кормящая мать, смотрела на нас с улыбчивым равнодушием. Ребята часто готовили пасту, и под коньяк она шла хорошо. Помню, что-то меня страшно бесило в Лехиной манере общаться. То ли вечное встревание в наши с Аней разговоры, то ли слишком поверхностное понимание некоторых вещей, которое он стремился всем навязать. Видимо, это и есть активная жизненная позиция. Житейского опыта у него больше, чем у Ани, но эрудиции сильно меньше. Он не читал ничего, кроме фентези и приключений, и почти гордился этим, а она чуть не защитила диссертацию по церковным соборам. Он был тощим и длинным, по-цыгански черноволосым и смуглым красавцем, а она – полноватой блондинкой среднего роста, которая выглядела старше его. Чем они привлекли друг друга – загадка.

Теперь, пожалуй, и для них самих.

И все же, было много хорошего. Не только совместные возлияния и домашние пиццы, не только критика моих повестей и ржач, не только разговоры ни о чем и промывания знакомых и незнакомых на разных кухнях, как на подбор – несовременных и захламленных. Поддержка в моих любовных нестроениях, искреннее желание моего личного счастья, вдохновляющий до поры до времени пример семейной жизни, в которые в наше время перестаешь верить. Это было очень ценно.

Теперь тоже – одни воспоминания.

***

Я давно не люблю выходных и праздников, как Надя из «Иронии судьбы». Вполне понятно – у одинокой женщины нет отдушины кроме работы. У меня, правда, есть – писательство. И я решила серьезно взяться за свою карьеру четыре года назад, но успехи мало ощутимы. Я понимаю, что не буду интересна массовому читателю – для этого нужно быть массовым читателем и мыслить, как он. Только в том случае будешь выдавать то, чего от тебя ждут, причем искренне. Я, даже если попытаюсь, всем будет заметно и не прикольно. Так что главное – найти себя, а потом – своих. Это сложный и долгий путь. Пока у меня есть публикации в федеральных СМИ и коллективных сборниках, есть собственный сайт и две книги. Разумеется, в электронных магазинах. Заработать на этом нереально, хоть через издательство, хоть сам по себе. В нашем мире, где деньги правят бал, в таких бессмысленных времяпрепровождениях и признаваться неловко. Все кругом серьезные, а я все никак не повзрослею, не научусь зарабатывать, с детскими обидами не разберусь. Именно с этого и начинается графомания. Во всяком случае, у большинства людей. У кого-то, может, и с желания произвести впечатление или приобрести тщетную славу, но я таких не встречала.

Есть и такие, которые, впечатлившись чем-то, загораются желанием писать нечто подобное. Тоже загадочная для меня категория, а слово «фанфик» я услышала десять лет назад вместе с постулатом одной ровесницы: кто, мол, этого не писал! Я, – ответила бы с достоинством, если бы вопрос не был риторическим. Пожалуй, к таким относился и Анин бывший муж, который уши прогудел всем гостям на Ритином дне рождения, что он пишет. Да, он пишет, и позиционируется это как «серьезно и давно». Он сыпал собственными цитатами, умничал и был подозрительно красноречив для писателя. Это ненормально, по-моему: обычно они помалкивают, если только не заготовили речь. А тут – и писатель, и оратор. Дамы сражены, кавалеры уважают.

Придя домой, я стала искать его среди Ритиных друзей в соцсети, и нашла. Узнав фамилию, полезла на «прозу ру» – уж наверняка там тома лежат, читай не хочу. Сюрприз! Ничего нет. Даже не зарегистрирован такой пользователь. Через поисковик тоже ничего найти не удалось. Ладно, может он пишет под ником на сайтах фанфиков – таких полно. Наверное, так и рождались Елены Звездные и Ольги Межпланетные, хотя и не собирались становиться писателями. И не стали, зато публикуются регулярно и помногу.

Я говорю так не из зависти, а из уважения к званию.

Когда Аня стала встречаться с Лехой, я узнала, что его мать – редактор местной газеты. Но газета эта была настолько местной, что будущая Анина свекровь оказалась не просто редактором, но и журналистом, репортером и автором статей. Короче, все на ней. У сына есть повод для гордости, но журналист и писатель – разные вещи. Многие, увы, разницы не видят и не чувствуют. Что Леха пишет, я так и не узнала, хотя общалась с этой семейкой довольно тесно шесть лет. Много слышала от него о писательстве, но читала только одну его статью для газеты, где он батрачил не на лучших условиях. Много слышала о том, что его персонажам свойственно расти из тома в том, из эпохи в эпоху, но так и не познакомилась даже с зародышем.

– Где это все? – спросила однажды я.

Когда подруга выходит замуж, ты получаешь в подарок отличного собутыльника, а потом и вовсе комплект «три по цене одного».

Внятного ответа я так и не услышала. То ли у мамы, то ли в старых тетрадках, то ли частично у друзей. Это при экспансии интернета, честолюбии и мужской самоуверенности? Не странно ли? Ясно, почему меня считают выскочкой.

Побродив по тусовкам, я поняла, что для многих писательство – хобби вроде вышивания крестиком. Далеко не все хотят нобелевскую премию и чувствуют себя проводниками гениальных идей. Для многих это способ коммуникации. Для некоторых – прикол и разнообразие в серых буднях. Таким легко писать что угодно, от басни до поэмы, хоть на спор. Их в этом нет, вообще ничего личного.

Для меня это болезнь и лекарство, работа и выходные, отдушина и тяжкий труд, семья и друзья, мечта и реальность, праздник и будни. Это не зависит от возраста, как футбол и балет, и не зависит от других людей, как игра в команде. Пока здоровье позволяет и мозги работают, пока тебе не безразлично, что происходит с тобой и вокруг, у тебя есть надежный тыл. Есть дело жизни и спокойствие от того, что ты его нашел.

Взяться за это серьёзно меня побудила последняя любовь. Надо было выжить, а в такую пору выходные и праздники, как впрочем, и любая свободная минута, невыносимы. И я заняла все время сочинительством, редактурой, работой с соцсетями, чтением статей и прослушиванием лекций на писательскую тему, строительством сайта, обработкой фотографий и всем-всем, что прямо или косвенно двигало меня вперед и служило на благо великой мечте. Себя я нашла. С читателями оказалось сложнее, и на каком-то этапе это раздражает – кажется, столько усилий с пустоту, никто тебя не замечает. Потом то ли мудреешь, то ли устаешь – и возвращаешься к истокам. Главное помнить, с чего все начиналось и для кого изначально делалось. Себя легко потерять в погоне за лайками. Приходится обретать во второй раз и уже более осознанно. Объяснить себе главное и больше не стесняться своего увлечения, как тайного порока.

2018

Я ничего не сказала об этом годе, хотя он был не так уж плох. Разбирая хлам в связи с переездом, я нашла дневник того времени в сером ежедневнике. Да, мне не с кем поговорить, поэтому я пишу не только прозу. Друзьям не будешь ныть о том, как я страдаю от одиночества и болезни. В прозу это тоже не потащишь – не хочу травить своих читателей. Да и вообще, стоило мне написать пост о том, что я реально думаю и чувствую, тут же нашлись просветленные и просвещенные. Они ругают общество потребления, но в тридцать лет сидят на шее у родителей, будучи здоровыми, трудоспособными и образованными. Зато животных не жрут и шерсти не носят, на перинах не спят и косметика у них этичная, а мусор сортируют, веря, что спасают планету. Семья, замуж, дети – это все навязано, это все эго, а мы – эко!

Мы же, христиане – яйца на Пасху едим и «вином» причащаемся. Но верить в Бога так же отстало, как и двадцать лет назад, только по-другому. Теперь все согласны: там что-то есть. Теперь в моде Вселенная. Она ничего с тебя не требует, но все тебе даст, если выложишь или «отпустишь» свои мечты. Духовность набирает обороты, только духи сомнительные. А ты не хвастаешься именем Христовым, боишься признаться, что живешь этой жизнью много лет, даже разговор не заводишь на эту тему, будто все только и ждут, чтобы над тобой посмеяться или закидать тебя каверзными вопросами. Почему-то быть духовной кришнаиткой, веганкой или преподавателем ушу – почетно, а православной христианкой – смешно, отстало и, наверное, у тебя не все дома.

Были и учителя с православных сайтов, которые в ответ на мой честный пост, писали: вам не хватает церкви. Серьезно? Церкви у меня пять дней в неделю, может, поточнее? Мне не хватает Христа? Его давно нет в моей жизни и, как ни прискорбно, во многих жизнях, даже если эти люди не вылезают из церкви. Это не гетто и не панацея. Думала, хоть здесь буду услышана и понята, но тут уже святые люди, небожители. У всех душа на месте, никаких метаний и страданий, только сиди в церкви и не рыпайся. Особенно если человеку сорок девять, он чувствует себя вправе учить тебя жизни. Тем более, что он – мужчина, а ты – так, ребро безмозглое.

В тот год я запланировала купить квартиру, съездить в Париж, издать книгу и встретить своего благоверного. До сих пор не понимаю, как зависит от меня последний пункт, но именно с этой целью я зарегистрировалась на православном сайте знакомств. В минуту слабости, когда выть хотелось от одиночества. Написало мне несколько мужчин старше лет на десять, но разговор далеко не пошел. Я поняла, что меня раздражает, когда со мной сразу переходят на «ты» – даже если тебе полтинник, никаких прав это не дает. А еще я не настроена утешать инвалидов с суицидальными наклонностями, которые считают их вполне нормальными. Что ты в жизни понимаешь, я вот из дурок не вылезаю, мне так хреново! Меня чуть ли ни батюшка благословил свести счеты с жизнью. Иди, милый, меня и так общение не окрыляет, жилеткой быть я устала.

Я поняла, что любым отношениям предшествует долгая и кропотливая работа над собой, как над женщиной. Над своими установками, страхами, комплексами и родительскими убеждениями. Поняла, что мне неважно, разделяет мой благоверный мои интересы, военный он или художник – главное, чтобы человек умел слушать и ценил тебя со всем, что важно для тебя. Поняла, что общая система ценностей главное, но не единственное, что должно сплотить. А еще поняла, что такие сайты – не мое место жительства. Мне чужд столь деловой подход к семье: так, надо устроить личную жизнь, я дала объявление, что хочу познакомиться с тем-то и таким-то, и вот мы поженились. Без шуток, читала историю одной ДЦПшницы. Она в двадцать один год такое объявление дала: познакомлюсь с человеком с физическим недостатком. Так она и нашла своего мужа, и они счастливы. Прекрасно. Недостатка мне и своего хватает. Не будучи принцессой, я мечтаю о принце, а в глубине души уверена, что недостойна любви. Она уже была у меня, и я ее профукала. Второго шанса Господь может и не дать.

В тот год я вышла на новый уровень в своем личностном развитии, со многим разобралась, кое-что в себе приняла. И встретила действительно хорошего парня, который разделял мои ценности, уважал мои увлечения и хотел создать семью. Но не удержала. Можно сколько угодно вымаливать себе что-то, главное, не забыть пожелать крепких рук и ума палату.

Познакомились мы не на сайте, а в таком неожиданном месте, которое никак не назовешь романтичным. Само чувство и состояние стало для меня то ли новым, то ли давно забытым. Примерно то же я чувствовала к Славе, когда мы начали общаться: влюбленности не было, страсти тем более, но я к нему быстро привязалась и мне стало его не хватать. Я относилась к нему с теплом и нежностью. Так и с этим. Мы часто переписывались, созванивались, встретились, правда, всего несколько раз, а потом я сболтнула, что у меня диабет. Даже не помню, как это произошло – то ли пожаловалась на усталость и низкую работоспособность, то ли он заметил у меня шприц с инсулином. Недели две не звонил после этого. Я не сразу связала одно с другим, но, когда дошло, мне стало больно. Конечно, ему же нужно здоровое потомство, работница на огороде и вообще… он младше на три года и, ясное дело, куда большим спросом пользуется, чем бракованный залежавшийся товар вроде меня. Невыносимо было говорить себе такое, однако я говорила – в письменном виде и часто, если перечитать этот дневник. Оказалось, интересно перечитывать. Особенно когда больше нечем заняться – хоть целый день сиди и развлекайся. Когда я была студенткой, любила ходить по канцелярским магазинам и, глядя на ежедневники, думать: вот стану взрослой и солидной, куплю себе такой, а сейчас и денег жалко, и не взрослая я для такого. Еще один урок: не надо откладывать жизнь на потом. Хочешь ежедневник – купи его сейчас, хочешь это платье – не жди свадьбы. Ее может и не быть, как завтрашнего дня в принципе.

После этого я спокойно приняла мысль, что буду одна. Никто никогда меня не полюбит, я к этому не располагаю. Даже ко второму свиданию едва ли. Для таких не то, что не совершают подвиги – даже в соцсетях не регистрируются. В моей жизни не будет слов любви, секса и материнства, я буду смаковать забытый вкус из юности, радуясь, что это было – так давно, аж поросло быльем и забродило до вины и сожаления, но все же… Значит, когда-то я была в порядке.

Люди все еще хотят что-то от меня, но не меня. Так и этот парень никогда не любил – он хотел семью, детей, утешения в скорби, которая на него в тот год свалилась, и адекватного перехода за тридцатилетний рубеж, будто это последний шанс наладить личную жизнь.

Вокруг много женщин детородного возраста, но без детей. Кто замужем, кто был, а кто ни разу, кто овдовел. У меня больше половины коллег на работе, соседи, куча знакомых и подруг. И что, все ведьмы и страшилы? Или монашки, не умеют с мужиками общаться? Или, наоборот, шалавы, дюже разборчивые? Что за черта времени такая? Да все понятно – надурили наши мамки с абортами, вот и не даст нам Господь детей. Всей нации. Не нужны они нам были, пусть теперь черненькие рожают или мусульмане, которые скоро заполонят расхристанную Европу. Даже на мою семью посмотреть – сколько нас было, а вместо четырех умерших один племяш народился. Скоро мы все исчезнем, а в идеале внуков должно быть больше, чем детей.

– Женишок мой слился, – сообщила я Ане, когда от нее Леха ушел.

Тогда же у нее умерла мама, поэтому расставание с мужем она восприняла будто сквозь пелену. Мы пили на ее узкой длинной кухне душным августовским вечером, придя с детской площадки. Серега торчал в другой комнате с планшетом.

– И не переживай. Мне кажется, он не твоего поля ягода. Вам и поговорить будет не о чем.

Можно подумать, трепотня – индикатор взаимопонимания, особенно в их с Лехой случае. Я бы повесилась от такого говоруна. Мне как раз и нравилось, что мой ухажер немногословен и любит быть один. По крайней мере, у него нет проблем с чистотой веры, он хорошо зарабатывает, и у него есть высшее образование. Если вдуматься, мне ни с кем не о чем говорить, потому что я этого не люблю, даже с близкими друзьями.

Насмотришься на бесконечных разведенок, передумаешь с кем-то связываться. Узнав, что Аня с Лешей разводятся, моя сестра сказала:

– Вот тебе и венчаные, и церковные, и духовник… а все как у людей!

– Ты по нам выводов не делай, – Аня будто отозвала свои советы.

Раньше готовы были мастер-классы давать, как встретить вторую половинку в этом холодном мире. Мне бы дуре тогда еще сказать: вы сначала двадцать лет вместе проживите, а потом учите жизни. Они и десяти не протянули.

Узнав, что слился он из-за моей болезни, Аня тем боле постановила, что это не потеря, а вынос мусора. Ее муж ведь тоже отмечен недугом, и Анины родители отговаривали ее от брака, но ее сложности не напугали. И расстались они, конечно, не из-за его болезни и низкой работоспособности.

– Просто знаешь, я ведь никогда не считала это проблемой, – заметила я, – и была уверена, что верующего человека это не напугает. А если уж его напугало – что о других говорить?

Буду одна. Еще в начале года эта мысль приводила меня в уныние. Что со мной не так, чем я хуже других? А теперь понятно. Теперь все стало на места. Я все пытаюсь в мир протиснуться, а в нем изначально не место таким, как я. Пытаюсь жить со всеми на равных, но не тяну и только душу рву из-за этого, а надо бы давно понять, чего я стою, и не задирать планки. Знай свой шесток. Полно верующих девушек – молодых, красивых, здоровых и свободных. Кому нужна больная кошелка? Еще вопрос, родит ли… а если больных? Да, все правильно, и никто его не упрекнет. Он-то знает, что ему нужно. До меня ему дело было только как до обладателя матки. Обидно, что я к нему привязалась – то ли как к последнему шансу, то ли как к человеку, способному стать родным.