Текст книги "Из дома домой. Роман-коллаж"

2017

Как я познакомилась с Дашей и как поехала в Париж? Странно было бы об этом промолчать. Это было связано с моей давней мечтой о немецком. В школе я учила английский, как и большинство, но еще в институте увлеклась немецкой метал-сценой и очень уже мне хотелось понимать их тексты. Ковырялась сама до поры, прошла пару самоучителей, вникла в строй. Собственно, больше и не надо было – говорить я не собиралась, ехать в Германию тем более. Но, переступив тридцатилетний рубеж, решила осуществить потихоньку давние мечты. Когда, если не сейчас? Кажется, до этого времени все девушки ждут не принцев, так чуда, но всегда это об одном: кто-то придет и решит все за тебя. Принц многим за тем и нужен – избавить от проблем, с которыми сама не ведаю, как разобраться.

Итак, для начала я пошла на фитнес – после дня на работе хотелось подвигаться. Там же увидела офис с разговорным клубом немецкого. Заинтересовалась и позвонила Дарье. Она сказала, что у них есть чат в соцсетях и там они договариваются, кто придет. Цена приемлемая, так что решила сходить. Признаться, немного напугала тема путешествий – думала, начнут гонять, что-то спрашивать, а я вообще еле говорю и почти никуда не ездила. Только жить начинаю, на пенсию перехожу.

Был конец ноября, я шла с работы пешком полчаса. В небольшом уютном офисе за коричневым столом кружком сидели четыре человека. Сама Даша еще милее, чем я ее себе представляла – в соцсетях присоединилась, видела.

– Поприветствуем нового студента! – сказала она по-немецки.

Я призналась, что говорю плохо, но на слух понимаю – сказывается музыкальная подготовка. Краткую речь о себе я заготовила, так что не промахнулась лицом в грязь.

Был еще один парень, который говорил хуже меня, и я удивилась, что он тут забыл. Он явно не понимал речей тех, кто говорил на уровне выше среднего хоть и с посредственным произношением, но кажется, его это не напрягало. Дивный народ мужики – не вышибить их из седла.

Клуб, разумеется, был построен не так, как урок в школе и даже в вузе, поэтому никто меня не допрашивал. Были интересные задания, квесты, квизы, игры и видео. Была индивидуальная работа и групповая. В общем, за два часа успели все, и они пролетели как одна минута.

– Ну ты молодец, вообще неслыханно! – после занятия сказала мне Даша. – Никогда бы не подумала, что можно так научиться самой! Серьезно, никто тебе не помогал?

– Интернет, – потупилась я, – да и как так? Я краснела и бледнела, потела и пыхтела. Но определенно приду снова.

Слово за слово разговорились. Мы ровесницы, это мне известно по соцсетям. Даша изначально занималась образовательным туризмом, а потом, когда пошел запрос на преподавание, стала давать уроки.

– В апреле моя знакомая с курсов французского собирает группу, едут в Париж. Не хочешь с нами?

Я замялась. Французский для меня загадка. Никогда им не болела и не понимала его слащавой красоты.

– Я его тоже не знаю, но в Париж съездить хочу. Да и сама понимаешь – кто хочет путешествовать, тому язык никогда помехой не был. Знаю людей, которые шикарно говорят на трех языках, а почти никуда не ездят. Это так, чтоб себе самому объяснять, зачем я приперся на курсы после работы. Не каждый же день на фитнес ходить – дай голову накачаю!

Смешная она, кудрявый живчик.

– Париж – это, конечно, заманчиво.

Даша стала рассказывать о технической стороне вопроса: о цене, о визе, о проживании. Десять дней, а в итоге – не так уж и дорого. Я обещала подумать.

Родителям о своих грандиозных планах я не говорила. Они бы не поняли, мама спать бы перестала. Все-таки тяжело вырулить такой проект, если живешь с ними. Естественно, после Греции они хотя бы приняли мысль, что сидеть в своей комнате за компом, приходя с работы – не предел моих мечтаний и я вовсе не собираюсь отказываться от жизни, как делала это почти восемь лет. Да, я больная затворница, но это был мой выбор. Что мешает мне его изменить? До меня вдруг дошло, как много в мире интересного и сколько здесь шикарных людей!

Я долго выздоравливала после Варвара.

На визу мы ездили подаваться с Таней – высокой темноволосой девушкой с Дашиных курсов. Она – вечный студент и носит сразу кучу свитеров. Хороводом ходит по всем языковым курсам, сейчас получает второе высшее, а по первому образованию – юрист. По ее настоянию мы выехали ранней электричкой, хотя успели бы и на час позже.

– Я параноик, – сообщила она мне в сети.

Так и есть. Приехали, позавтракали на курском вокзале и еще час сидели в кофейне, где Таня пыталась пить кофе за немыслимую цену, но не получилось: она вылила воду в эспрессо, чем его безнадежно испортила.

Без чего-то час мы вошли в визовый центр. Народу столько, что огрызку яблочному негде упасть. Сетчатка, пальцы… толком не помню, как этот ад закончился, но кажется, Даша сказала нам далеко не все. Я была приболевшая, в платье и с тяжелым рюкзаком, где остывала термокружка с чаем и блинчики с вишней по случаю поста. Я планировала еще на работу зарулить, чтоб не быть дома слишком рано.

Домой мы ехали в молчании, я то и дело засыпала, и поглядывая направо, видела, что Таня тоже клюет носом. Мы договорились, что она, как более свободный человек, заедет в Москву за визами и мою возьмет. Я подпишу ей доверенность.

Позже я узнала от Даши, что визы готовы, а Таня тремя днями ранее свою забрала.

– Мы же договаривались, что она и мою захватит, – написала я.

– Видимо, сработали нервы у человека. У нее бывает. Она у меня все документы изъяла – прям реально изъяла. Все сама!

Что ж, я решила избавиться от долженствований и суждений по себе. Бесполезно говорить: «так дела не делаются», «я бы так не поступил». Выводы делай, но разрывать отношения не стоит – тогда люби себя сам.

Девочка с французских курсов собралась ехать в Москву за визами всей братии и попросила кинуть ей по стольнику на дорогу. Резонно, я бы до такого не додумалась. Еще одна прагматичная школа жизни. Учитывая, что нас едет пятнадцать человек, и только у двух-трех визы уже в кармане, дорогу ей оплатили. Звали ее Деловая Маша, она фанатела от Стинга и вела поэтический паблик в «контакте». Вот уж каким поэта я себе не представляла! Руководителем маркетингового отдела – куда ни шло. Человек нашел свое место.

Девчонки подобрались сплошь интересные. Даже не знаю, все ли люди таковы, но мне везет – редко встречаю «туалетную бумагу» или «комиксы». Например, Ангелина, с которой мы ходили на мюзикл «Нотр Дам де Пари» – астролог и владелица брачного агентства, автор книг по психологии. На сайте написано, что она в счастливом браке, имеет двух детей. О том, что старшая девочка – от первого брака, а маленький сын – от третьего, ничего не сказано. Узнали мы об этом, пока пили кофе в Лувре.

Собственно, Дашина знакомая, у которой языковая школа с приоритетом французского – девушка в стиле «хлопай ресницами и взлетай». Ресницы у нее наращенные, сама – высокая и симпатичная, но как руководитель группы – теплая. Школа ее набирает обороты в основном, через соцсети, но юридически не зарегистрирована.

– До первой мамашки из налоговой, – бурчала Натаха, с которой мне пришлось десять дней жить в одной комнате.

Мисс неудовлетворенность всем и вся. Особенно тем, что ей тридцать, а она не замужем. За почти десять лет трудового стажа сменила восемь работ. Времена ведьм прошли.

Еще была девушка, которая шьет одежду и развивает свой дизайнерский бренд. Была и такая, которая делает украшения ручной работы и увлекается кросс-постингом. Одна из девушек поехала учиться барберингу – проще говоря, мужской парикмахер с экономическим образованием.

– Родители хотели, чтобы я получила высшее, – рассказывала она, – но я всегда знала, чем хочу заниматься. Учиться у иностранных мастеров прикольно – они все делают как мы, но по-другому. Это помогает расширить горизонты и мыслить творчески.

Были две школьных училки английского. Одна проехала насквозь всю Америку за полтора года, укатив туда в девятнадцать, а другая – тащилась от Depeche Mode и внешне похожа на Дэйва Мюррея из «Мэйден». Я долго вглядывалась в ее лицо еще в аэропорту и не могла понять, кого она мне напоминает.

Самой старшей оказалась другая Наташа – ей сорок семь, и она уже бабушка, но танцует пилон-данс, выглядит лет на тридцать пять.

Интересно, что бы они сказали обо мне, если бы писали романы? Я знаменита тем, что сама выучила немецкий с нуля до уровня А2, что пишу, и что у меня самый маленький рюкзак. С ним я не пропала в Греции, его мне хватило и на десять дней в Крыму – почему в Париже-то не хватит? Двенадцать килограмм, которые за день перелета ужасно надоели, но все-таки не двадцать пять килограмм на колесах. Ума не приложу, что туда можно положить.

За десять дней я это узнала. Почти все девчонки меняли наряды, причем, даже верхнюю одежду каждый день. Почти все носили юбки и всё было идеально отглажено. У всех прически и макияж. Все готовили в хостеле, потому что полуфабрикаты, кафешки и еда на вынос оказались ужасно дорогими. В общем, не отпуск, а передвинутые в заграницу будни. Наверное, я чего-то не понимаю в жизни, раз не вижу смысла краситься в чужом городе и обхожусь двумя парами джинсов, толстовкой, свитером и футболкой. Таня вставала за полтора часа до выхода, Натаха – за час, а я – за полчаса. Одеться, позавтракать и почистить зубы вполне хватало.

Мы набегали за день пятнадцать-двадцать километров, единожды ели в кафешке, приходили домой почти в одиннадцать. Я ела на завтрак яйца, а на ужин – вермишель быстрого приготовления. Уже через пять дней джинсы стали велики. Кто-то постоянно перекусывал круассанами и, наоборот поправился. Потом мы нашли дешевый и сытный вариант: «бургер кинг». На родине большинство из нас туда не заходило, хотя далеко не все были приверженцами здорового питания.

Париж запомнился мне молодыми людьми в шарфиках и уличными кафе, повернутыми в сторону дороги. Сидишь, ешь, а прохожие на тебя смотрят – в чем кайф? Зато будет что рассказать коллегам. Именно в Париже я поняла, что такое мечты вирусные, навязанные, и твои. Париж был не моей мечтой, но кто конкретно мне ее навязал – не помню. Наверное, общественное мнение или информационное поле. Зато самооценка поднялась, родители в меня поверили, и я стала меньше стыдиться своей жизни.

2019

В храм я не ходила долго. Помню, в одной из бесед Аня сказала, что была у нее левая мысль: после развода ей там не место. Мы ведь не из тех кумушек, которые наворочали в своей жизни такого, что век не раскаяться. И не из тех, которые, наворочав поменьше в силу возраста, поглядывали в сторону церкви после разрушенных семей и долго оправдывали свои грехи, пытаясь примирить желание жить по вере с поисками женского счастья среди отнюдь не церковных мужчин. Мы – те, кто пришел к вере в восемнадцать-двадцать, не углядев ни в чем другом смысла. Мы увидели Божьи чудеса и поняли, что смерти нет. Мы хотели принести Богу не засаленный огарок, а целую, новенькую свечку. Несли свой свет сквозь мрак непонимания и греховность этого мира, в глубине души считая себя чистенькими праведницами, особенно если сравнить с курящими, матерящимися и меняющими мужиков сокурсницами.

Мы – это я, Рита и Аня. Рита уже была замужем за Ромой, у меня имелось темное прошлое со Славой, а вот Аня – самая из нас умная, чистая и правильная. Она окончила богословский факультет и работала в храме преподавателем в воскресной школе, а по будням преподавала основы православной культуры в общеобразовательных. К ней обращались с самыми сложными вопросами, а отвечала она на них так, что забудешь, о чем спрашивал. Именно она открыла мне рациональную красоту православия – не по-женски, в стиле «молись и поймешь». У нее мужской ум и спорить с ней ни у кого не хватит аргументов – хоть в житейском вопросе, хоть в богословском.

Но вот прошло десять лет, и Господь показал нам, какие мы верующие. Это было несложно, сидя в своей комнате и рассуждая о высоком, но чуть ветерок подул – все из головы, из души, из сердца и из жизни повылетало. У Риты, конечно, нет – в семье, с тремя детьми и работящим мужем ей в чем-то легче, а больной ребенок как никто требовал молитвенных подвигов. Аня с ней почти не общалась, а я так, постольку-поскольку, в основном, когда нужна была помощь с поиском врачей для маленького.

Разводы в православной среде случаются и не зря церковь их допускает. А уж если не хочет человек с тобой жить – никакими силами его не заставишь. И не мое дело судить да рядить, почему у Ани с Лешей не сложилось, хотя я выслушивала правды с обеих сторон и умела по-писательски наблюдать и делать выводы. Друг – не психолог, вопреки расхожему мнению русских женщин. Друг может выслушать, но указать пути решения может лишь специалист. Тем более таким умницам, как Аня – красноречием задолбит и вообще, что я понимаю в семейной жизни?

Блуд же в церковной среде встречаться не должен. Ни в каком виде. То, что случилось со мной, не было ошибкой или состоянием аффекта, не было безумной любовью, как в 2014-м году, не было распрямившейся пружиной подавленной сексуальности. Он был моим осознанным выбором. Лекарством не только от теплохладности, но и от вранья – самой себе и всем вокруг. Желанием побыть счастливой и любимой, хотя бы иллюзорно. Простым человеческим желанием, за которое уже опостылело просить неискреннее прощение, в котором давно не каешься даже формально. Нет больше сил считать себя ничтожеством за то, что испытываешь естественные для живого человека чувства. Нет сил признаваться себе, что навсегда одна, что никому не нужна. Так рассуждает разведенка с двумя детьми. Так рассуждает дурнушка за тридцать, и так рассуждает инвалид.

Мне точно в храме не место. Не нашла я там своего – пятнадцать лет притворялась, искала, отогревалась, боролась, побеждала, падала, поднималась. Даже безумная любовь меня не подмяла, а уж как мне тогда мозги туманило, как мне хотелось на все плюнуть, только бы он рядом был! Удержалась. Вытаскивала себя из этой бездны частыми исповедями и причастиями. Да, охладела, да, поняла многое о себе и своей вере, но думала – переживу это все и вернусь. Возможно, даже с умноженной духовной силой после преодоленных искушений.

Но нет. Вместо былого рвения появилась апатия. Я не зря говорю, что это была последняя любовь. Теперь только похоть или какая-нибудь неведомо глубокая душевная привязанность, если сподобит Господь. Такая, которая появляется после десяти лет супружества, и которую почти не дано изведать современным эгоистам.

Потом появился Виталик – убито церковный кавалер, который был всем слуга и почти святой человек. Жил с мамой, работал алтарником, хоть и окончил Свято-Тихоновский. Кроме этого никаких событий в его жизни не было, а круг общения – церковные бабки. Светской работы тоже – у него вторая группа, строжайшая диета, и только жены для полного счастья не хватает. Видимо, он на меня рассчитывал, а я не потянула такого подарка. У меня куча мирских интересов, и носиться с мнительным инфантилом в них не входило. Тогда я и поняла, что одной чистой веры для крепкого союза мало. Я не монахиня в миру, я хотела жить интересной жизнью с интересным человеком.

Спустя два года такой появился, но… видимо, опять я оказалась недостойной. Андрей Ткачев утверждает, что будущий муж должен быть работящим, не иметь зависимости (наркомания, алкоголизм, игромания) и хотеть детей. Если уж он верующий – считайте, вам крупно повезло. Не до жиру. Мало ли верующих бездельников, нахлебников и маменькиных сынков? Хватает, тут я уже не спорю. Так что я свое счастье упустила. Надо было язык не протягивать, шприцы прятать, и как позвали – сразу замуж, клепать киндеров.

В храм я зашла после расставания с Мальчиком. И не в тот, где долгое время трудилась, ездила в миссионерские поездки, писала статьи для епархиального сайта и вообще, чего только не делала. А в храм, где до сих пор работает Славина мама.

– Ксения, здравствуйте, – обратилась я к ней, когда очередь к свечному ящику рассосалась.

Ксения подняла на меня дивные карие глаза в очках, и белозубая улыбка медленно появилась на ее лице.

– Богданочка! Милая моя! Какими судьбами?

Неужто скажешь несостоявшейся свекрови после того, как десять лет ее не видела «на душе тошно, поговорить не с кем».

– Да вот, хотела вас увидеть…

Вечер уже, служба закончилась, и все вот-вот разойдутся. Мой расчёт был прост. Живет Ксения там же, где и раньше. Минут двадцать у нас будет, а если пригласит на чай – не откажусь.

Мы шли по темной улице под мелким нудным дождем. Листья уже облетели, но мороза все не наступало. Говорят, вся зима такая будет – затянувшаяся осень. На душе так же муторно – уже не в вере, но больше не в блуде.

Я не знала, винит ли меня Ксения за расставание с сыном, по ней не понять. Но, как бы там ни было, прошло больше десяти лет, и она даже не завела о нем разговор, уловив, что я хочу поговорить именно с ней. Потому что о таком больше не с кем, если только не на исповеди. До покаяния я еще не дозрела – слишком глубоко впустила в себя черноту, слишком сильно окаменело сердце. С верующими подругами такое не обсудишь – для них я все та же благочестивая, просравшая свое молодое счастье Дана. Неужто поведаю я матери троих детей, среди которых один больной, о своих похождениях с Мальчиком? Или бывшей преподше воскресной школы, пусть и разведённой, и забывающей, что у нас там – Казанская или Покров? Я не могла лишиться остатков их уважения, не могла подвести их память об ушедшей молодости и не могла отравить годы, которые у нас, несомненно, впереди, и которые нам суждено прожить вместе. Но мне тошно и больно от бесконечного вранья и притворства. Та я, которую они знают, давно умерла, а я все наряжаю этот труп в шелка и раскрашиваю, как миловидную леди, хотя в гробу лежит путана. Брызгаю на нее духами, чтоб не чувствовать отвратительный смрад то ли протухших добродетелей, то ли разложившихся надежд, то ли сгнивших иллюзий.

– Зайдем ко мне? – предложила Ксения на подходе к ее дому. – Я теперь с мамой живу, но не пугайся, она не помешает. Все-таки мне так спокойнее, когда она рядом, да и повеселее.

Я согласилась, что это правильно. Это в тридцать стыдишься жить с родителями, а в пятьдесят шесть при одиночестве – это более чем нормально. Да и стыдиться уже не перед кем.

Славину бабушку я видела всего пару раз, но теперь едва узнала – она так похудела и постарела…

– Мамуль, ты помнишь Дану? – обратилась к ней Ксения, когда мы вошли в прихожую. – Славина невеста, помнишь?

– Помню, помню, – старушка равнодушно кивнула, из чего я заключила, что она врет. Мало ли у Славы было невест!

– Пойдем, моя хорошая, на кухне посидим.

Меня накрыло смущение, как при первом появлении на этой кухне. Помню, как много лет назад поразило меня ее убожество, скромные размеры и горы немытой посуды. Теперь все иначе: обои темные, в клетку, на стенах появились серебристые шкафчики, а на подоконнике – ухоженные цветы в белых пластмассовых горшках.

Ксения поставила чайник на плиту, достала праздничные чашки – темные, а внутри покрытые позолотой.

– Чай тоже заварю в чайнике от этого сервиза, – она так и светилась, – хочется праздника в честь дорогого гостя. Как же я давно тебя не видела, милая моя! Почему не заходила?

– Как я могла? Вряд ли вы бы захотели меня видеть…

Хозяйка махнула рукой.

– Даночка, что у вас со Славой произошло – это ваши дела. Ты мне чисто по-человечески всегда была симпатична, и ни в чем я тебя не винила. Тем более, он мне это преподнес так, что ваши отношения себя изжили и настало время идти разными дорогами. Я тогда только вздохнула – что ж, вам решать. В глубине души очень жалела, да и он переживал, у меня сердце изболелось. Но больше – знаешь почему?

Она села напротив и взглянула мне в глаза. Я кивком поторопила ее.

– Потому что боялась, что вразнос пойдет. Сама знаешь, какие у нас гены неблагоприятные. Тем более мужик. А был бы женат, это его сдержало бы. Он тебя любил. А тут думаю, ну все. Задурит, не дай Бог сопьется, проиграется или начнет баб менять. Хуже нет для верующей матери такое наблюдать. Вот он как знал – уехал в Москву и избавил меня от этих наблюдений. Да я уверена, что ничего такого не было.

Я из вежливости спросила, как он там, не женился ли. Рома и Рита молчат как партизаны, да я и не интересуюсь.

– Нет, милая, мне кажется, в этом городе все только пашут беспросветно, пока не окочурятся. Может, он специально себя в это и бросил, чтобы отвлечься…

Увидев, что я опустила глаза, она добавила:

– А потом втянулся, карьера, деньги… сама понимаешь, мужикам это важно. Для них любовь – так, часть жизни, не вся жизнь. А вот дело – это много. Особенно если дело по душе и получается.

Ксения разлила душистый чай в красивые чашки. Я заметила на чае тонкую пленочку – значит, она все еще добавляет клевер. При первой нашей встрече она сказала, что он расширяет сосуды, и доктор ей советовал для мозгов. Послушав ее, я тоже набрала клевера и попробовала его заваривать, но у него оказался такой приторный вкус, что сольно он у меня не пошел.

– Ксюша, я ведь не о Славе хотела с вами поговорить, – насилу превозмогла смущение, но когда-то надо будет начать этот разговор.

– Я догадалась, милая. О чем же? Или обо всем понемногу?

Я кивнула и улыбнулась. Обо всем понемногу тоже хорошо – давно я ни с кем по душам не говорила. Маме, кажется, интереснее смотреть телевизор, чем общаться со мной, а о подругах уже все сказано.

– Я понимаю, что вам, должно быть, тяжело возвращаться к этой теме… еще до вашего воцерковления или на ранних этапах. Мне Слава кое-что рассказывал…

– Да не смущайся! – она подсела поближе. – я знаю, что он рассказывал и правильно делал. Я бы сама не посмела тебе такое поведать.

Только сейчас до меня дошло, что она может списать наше расставание на мои страхи связать жизнь с сыном шизофренички. Сердце забилось с утроенной скоростью, а в лицо бросилась краска.

– Ксюша, мы расстались не по этой причине. У меня диабет, и теперь со мной никто связываться не хочет. Так что я тоже была не лучшей партией…

Ее удивил ход моих мыслей, и она стала разубеждать меня. Да и вообще, дело давно минувшее, и не о том сейчас речь – ведь правда? Я кивнула.

– Он рассказывал, что вы не сразу отошли. В смысле, не с первого раза… – я отчаянно не знала, как подобраться к этой теме и решила сменить тактику, – мне больше некому довериться, я не прошу у вас мастер-класс. Мне просто одиноко и страшно. Пусто и муторно.

Она погладила меня по руке, ничего не говоря. И я рассказала, что у меня были отношения с молодым человеком, которые заведомо обречены на неудачу, которые дальше плотских и не прыгнули бы, но мне, в прошлом церковной и на каждом шагу думающей, до сих пор не стыдно за эту ошибку. Инициатором этих отношений была я, равно как и зачинщиком разрыва, а теперь вот мучаюсь, но не покаянием, а чувством вины перед Мальчиком и своей потерей, бескомпромиссным одиночеством и разрушенными иллюзиями.

– Ой, детка, – Ксения так тяжело вздохнула, что мне стало страшно, – уж никак не мне тебя судить и осуждать. До меня тебе в любом случае далеко, и то Господь вытащил.

– Но вы не знали, что творили, а я знала и сознательно на это шла, – почти выкрикнула я шепотом, – потому что я устала. Я так устала чувствовать себя не женщиной, а высохшей баранкой. Я даже друзьям уже не нужна, только с ребенком помочь или нытье чужое выслушать! Я понимаю, что сама все разрушила в своей жизни – теперь я про Славу, это же я начудила, он бы пережил мои бабские психи, он замечательный. Я достойно по делам своим приемлю и не могу смириться с этим. Никакой духовной жизнью я не жила, а лишь играла в нее. На деле оказалась обыкновенной дрянью. И показал мне это не мирской бабник, в которого я много лет назад влюбилась, а бесконечное одиночество. Вам этого не понять. Вы такая красивая, да и семьей рано обзавелись…

Голос мой дрожал, по щекам бежали слезы. Плакать одной действительно не так целительно, как при ком-то.

– Детка, я, когда в дурдом загремела, от меня все отвернулись – и мужчины, и подруги, только сын и мать остались. Людям нужен ты счастливый и благополучный, а не обезумевший и больной. Я была одна. И мне было еще как страшно, потому что я была не просто одна, а наедине с такой силой, которой раньше и назвать не могла. Теперь только понимаю, что, а точнее, кто это был. В том-то и дело, что мы одни не остаемся – он сразу на святое место зарится. И в какой-то момент ты ему слишком много позволила. Зазевалась. Рот разинула, а он туда карамельку кинул – так Паисий Святогорец пишет, правда хорошо? Нам бы эту карамельку сразу выплюнуть, а мы начинаем смаковать – сладко ведь, вкусно. И доходим до таких позорищ, что и вспомнить тошно.

Я жадно выпила чашку чая и налила себе еще.

– Вы, наверное, не ожидали от меня такого, я понимаю… и понимаю, что с моей стороны странно и даже эгоистично выливать все это на вас, но я была уверена, что вы поймете и не осудите.

То, что она сказала, не было осуждением. Это было ее личным опытом борьбы и победы. Я от Славы знала, что она шла к этому тяжело, через многие падения и ошибки.

– Девочка моя, разве тут дело в том, чего я там ожидала или не ожидала? – она улыбнулась и снова взяла меня за руку. – Дело в том, как тебе с этим живется. Вижу, что тяжело и я не в силах тебе помочь – только выслушаю. По себе знаю, что один грех тянет за собой другой, почти сразу. Поэтому на исповедь все-таки сходи – пусть и покаяния не чувствуешь, так и скажи об этом. Но с такого очень легко окаменеть насовсем, и грань эта настолько тонка, что мы ее видеть перестаем. Порой мне кажется, меня Господь специально в это заведение закрывал, чтобы не наделала чего похуже – так мне крышу свинчивало, а ведь именно после таких вот грехов. Я только оклемаюсь – тут же знакомлюсь с мужчинами, начинаю разгульную жизнь вести, пить, блудить… а что у меня сын один и в таком возрасте – даже не думала, представляешь? Вот кому ты это все рассказываешь? Вы не думали… да было бы кому тут думать и, уж тем более, осуждать!

Кухонная дверь без стука открылась, и на пороге возникла мать Ксении. Я этого боялась – обязательно влезет, небось еще подсядет и начнет что-нибудь рассказывать.

– Мам, ты поесть хотела? – встретила ее Ксения, не выпуская мою руку.

– Нет, я тоже чайку попью.

– Пей, мы ко мне пойдем.

Мама стала уговаривать нас остаться, но мы уже встали.

– Я себе налью и уйду, что вы, в самом деле! Сидите! – мама повисла над плитой, и когда чайник зашипел, налила себе чая и ушла.

– Вообще-то я так себя не веду, – Ксения опустилась на стул, – но у нас с тобой серьезный разговор, а не светская беседа.

– Да, собственно, я все уже сказала, – замялась я.

– Все, да не все. А что бросила мальчика – правильно. Неправильно на таком отношения строить, даже если и кажутся они возможными. Все равно ты вернешься – в церковь, к Богу, рано или поздно тебе будет отвратительно это вспоминать. Как себе не ври, а сама понимаешь.

Она, конечно, права. Я никак себя не оправдывала и не врала – я ждала этого момента. Я ждала покаянного жара, так давно утраченного. Быть может, именно жажда неофитского восторга, где нет средних скоростей, и толкнула меня на этот страшный грех, а вовсе не то, чем я прикрывала и оправдывала его. Я скучала по той себе, которая умела жить Христом и ничем другим. Скучала по себе счастливой и благодарной, не желающей смотреть по сторонам и не умеющей завидовать. Куда все это делось, куда она ушла? Или она действительно умерла, а я даже не заметила, как и при каких обстоятельствах?

Я шла домой под тем же мелким нудным дождиком, но на сердце стало теплее. Я была даже рада, что мне не придется возвращаться в пустую квартиру, где мы предавались утехам с Мальчиком – получив студию, я вернулась к родителям, решив копить на ремонт своего угла. Угол не радовал, но ремонта требовал. Своевременно – отвлекусь на житейские попечения, которым всегда была чужда. А тут и сестра предложила эту сумасшедшую идею с продажей студии и покупкой однушки. Было о чем понервничать, не до души стало.