Текст книги "История и фэнтези. По следам героев «Игры Престолов»"

Если внимательно изучить текст саги и попытаться понять, кого же писатель считает самыми образованными из своих героев, то получится странная картина. Безусловно такими героями являются Тирион Ланнистер, владеющий старым валирийским языком, большой любитель книг и талантливый инженер, Уиллас Тирелл, известный своей учёностью и разведением породистых собак, лошадей и охотничьих птиц, и Эйегон Таргариен, говорящий на нескольких языках и разбирающийся в поэзии. Тайвин и Кеван Ланнистеры, а также Нед Старк и Джон Аррен тоже люди образованные, хотя не понятно, были ли они так воспитаны с детства, или набрались жизненного опыта в процессе служения короне и осознали необходимость пополнить свои знания путём чтения полезных книг. Ни одного из представителей старшего поколения мы не застаём за чтением книги для собственного удовольствия, в отличие от Тириона Ланнистера. Санса, Арья, Маргери и Серсея получили базовое образование для девочек: их научили читать, писать, шить, они хорошо знакомы с рыцарской литературой.

Такое же базовое рыцарское образование дали Джейме Ланнистеру, Гарлану и Лорасу Тиреллам; все умеют читать, писать, Джейме и Лорас блестяще владеют оружием. Непонятно одно, кто научил Джейме Ланнистера писать левой рукой: когда ему отрубили правую, он заполнял «Белую книгу» левой; при этом, исходя из текста романа, у него не было времени долго тренироваться. Судя по сюжету, до этого он писал правой всегда. Интересно было бы посмотреть на записи Джейме левой рукой в «Белой книге». Похоже Мартин имеет слабое представление не только о средних веках, но и методах вырабатывания навыков, например, письма. Как результат пребывания в Браавосе, Арья окажется наиболее образованной из женских персонажей Мартина, в позднесредневековом и современном понимании этого слова: к концу пятой книги она изрядно попутешествовала по миру, изучила иностранные языки, приобрела навыки и умения в области химии и медицины, правда, как и Оберин, весьма специфические.

Глядя на образовательный уровень героев Дж. Мартина можно сказать, что писатель свято уверовал в идею «тёмного» средневековья и перенёс её на страницы своих романов, совершенно забыв, что благородное сословие тем и отличалось от простолюдинов, что в образовательном отношении следовало совершенно другой линии. Начиная с XIII века традиции куртуазной провансальской культуры стали неотъемлемой частью корпоративной дворянской культуры. По словам Ф. Энгельса, «южнофранцузская – vulgo провансальская – нация… стояла во главе европейского развития. Она первая из всех наций нового времени выработала литературный язык. Её поэзия служила тогда недостижимым образцом для всех романских народов, да и для немцев и англичан. В создании феодального рыцарства она соперничала с кастильцами, французами-северянами и английскими норманнами…».[122]122
  Маркс К. и Энгельс Ф. Сочинения. Т. 5. С. 378.


[Закрыть] Довольно показательно, что К. Ларрингтон, восхищающаяся книгами Мартина, следует его странным идеям о роли церкви в общественном сознании. Если Мартин говорит в интервью, что церковь разделила общество «на рыцарей и тех, кого эти рыцари должны защищать», то, согласно К. Ларрингтон, представители церкви последовательно создали куртуазный идеал, чтобы предотвратить стычки между отдельными рыцарями.[123]123
  Larrington, С. Op. cit. Р. 121.


[Закрыть] Во-первых, вовсе не доказано, что авторы первых рыцарских романов «Песнь о Роланде» (автор неизвестен) и «Эрик и Энида» (Кретьен де Труа) были клириками. В отношении «Песни о Роланде» неизвестна даже точная датировка первой публикации, которая колеблется между 1060 и 1090 (последняя дата принята Ларрингтон,[124]124
  Ibid. Р. 138.


[Закрыть]но каким же образом её тогда исполняли перед битвой при Гастингсе в 1066 году?). Во-вторых, известно, что роман о сэре Ланселоте «Рыцарь в тележке» был написан Кретьеном де Труа по заказу Марии Шампанской, дочери французского короля Людовика VII и английской королевы Элеоноры Аквитанской (английской королевой она стала после того как первый муж аннулировал их брак). А именно к Кретьену де Труа К. Ларрингтон возводит возникновение куртуазного идеала. Не очень понятно, как литературовед может быть настолько уверена, какие влияния оказывались на поэта при дворах знати, где он служил. Провансальская литература положила основу традиции рыцарских романов. Наиболее состоятельная верхушка аристократии обучала своих детей на провансальский манер соответствующим наукам для того, чтобы они могли занять подобающее их рождению и состоянию положение в европейском знатном обществе. Проблема Мартина в том, что он не делает различий внутри самого дворянского сословия, похоже, он не понимает, что дети короля, дети Эддарда Старка, сын Джона Аррена должны были обучаться принципиально по-другому по сравнению с детьми мелкопоместных дворян, владеющих одним замком.

Как это ни странно звучит, но наиболее реалистичное, с точки зрения реальных земных средних веков, образование получил Тирион Ланнистер. Джейме Ланнистер представляет собой типичный стереотип недалёкого средневекового рыцаря (и снова вопрос, кто научил его читать и писать? очередной септон или мейстер?), хорошо владеющего оружием, но книжным образованием не обременённого. Тирион же, как мы знаем, не пренебрегал физической стороной образования средневекового знатного дворянина, но, в отличие от старшего брата, он прочёл (и продолжает читать) множество книг, говорит на старом валирийском языке, является неплохим инженером. Более того он хотел поехать в заграничное турне для завершения своего образования, но его отец, лорд Тайвин Ланнистер, запретил ему эту поездку. Таким образом, в одной семье у Мартина наблюдается принципиально разное отношение к обучению детей. Наиболее логичный ответ на это кажущееся противоречие: Тайвин понимал, что младшему сыну-карлику не быть рыцарем, вот и позаботился о его книжном образовании. Но содержание саги Мартина не поддерживает такой теории: Тирион был безразличен своему отцу, вернее, если бы он был безразличен, это было бы ещё полбеды, к сожалению, лорд Тайвин винил младшего сына в смерти его матери и своей любимой жены. Чем же объяснить отличное образование Тириона? Пожалуй, двумя причинами. Первая, судя по книгам, Тирион был с рождения способный к наукам мальчик, а кто-то (мы не знаем кто), заметил и поощрил его любознательность.

Вторая причина несколько более сложная, связанная с писательским ремеслом. Широко известно, что любимый Мартином, Толкиен не планировал «Властелина колец», когда он написал «Путешествие Хоббита, туда и обратно». И вот в этой книге Бильбо Бэггинс нашёл кольцо, за которое, по многочисленным просьбам читателей, Толкиен вытянул свой самый знаменитый роман: этого потребовала логика действия и логика развития литературных персонажей. Часто писателей спрашивают, почему они поступили тем или иным образом с персонажем, и ответ часто сводится к одному и тому же: «по-другому не мог», «герой этого требовал». То есть, говоря языком литературного критика, персонаж выписан настолько объёмно и выпукло, что он начинает жить своей жизнью, внутренняя логика его образа требует определённых действий. Похоже, и здесь, внутренняя логика персонажа Тириона Ланнистера требует, чтобы он был высокообразованным человеком. Он и становится таким без особых объяснений со стороны своего создателя, Джорджа Мартина, который даже, вероятно, не понимает, что он нарисовал образ типичного представителя аристократии времён правления Тюдоров в лице Тириона, и никак не аристократа классического средневековья, которым является Джейме. Столь разительный контраст между Джейме и Тирионом Ланнистерами показывает, что Мартин не осознаёт простой истины, европейское средневековье – это не статичная точка, это динамичный многовековой процесс. Нельзя выдернуть одного человека из XII века, а другого из XVI и сказать, что они братья: с историко-психологической точки зрения, Джейме – предок Тириона, но никак не его современник.

И всё это потому, что, апеллируя к «реализму», Мартин выдёргивает красивые разноцветные ниточки из многовекового многоцветного ковра средневековья и связывает в один узелок под названием «подлинная реальность». Можно предположить, что у Мартина было некое чувство, что что-то в его мире не совсем так с образованием знати в целом и принцев в частности. В эпилоге последней опубликованной на данный момент (2018 год) книги «Танец с драконами» устами Вариса описывается идеальное образование будущего короля: «Эйегона готовили в правители еще до того, как он научился ходить. Его обучили владеть оружием, как и положено будущему рыцарю, но на этом его образование не закончилось. Он пишет и читает, говорит на нескольких языках, он изучал историю, право и поэзию. Септа обучала его таинствам Святой Веры с того возраста, когда он был способен их понимать. Он жил среди простых рыбаков, работал своими руками, плавал в реках, чинил сети, научился, если надо, стирать свою одежду. Он может ловить рыбу, готовить еду и перевязывать раны, он знаком с чувством голода и чувством страха, он знает, что такое быть преследуемым. Томмена научили, что он король по праву рождения; Эйегон знает, что быть королем – его долг, что король должен поставить свой народ на первое место, должен жить и править для него».[125]125
  Мартин Дж. Р.Р. Танец с драконами. М., 2015. С. 774.


[Закрыть] Фактически, описание Вариса совпадает с идеалом образования знатных мальчиков XVI-ro века, с небольшой дозой практического жизненного опыта (починка сетей, готовка, стирка). Чем-то эта жизнь Эйегона с рыбаками весьма напоминает жизнь с рыбаками английского короля Альфреда Великого в 978 году, когда он временно самоустранился от руководства, чтобы страна прочувствовала, что своя сильная рука лучше, чем заморские завоеватели. Вообще-то, то, чему обучали Томмена больше соответствует традиционной средневековой точке зрения на королевскую власть: она даётся королю Богом и по праву рождения, так называемое «божественное право». Рассуждения Вариса скорее соответствуют даже не позднему средневековью, а современным меритористическим взглядам на место человека в обществе.

Повседневная жизнь средневековья. Как уже не раз было сказано на этих страницах, Мартин постоянно подчёркивает «реализм» своих книг. К сожалению, даже в мелочах зачастую его книги не выдерживают освещения лучом истории. А «мелочи» эти носят принципиальный характер.

При написании своих поучительных трактатов все гуманисты считали щедрость одним из главных достоинств знати,[126]126
  Humphrey, Op. cit. Р. 08v-Q2v; Spedding J., ed., The Letters and the Life of Francis Bacon, 7 vols. London, 1861–1874. P. 9; Elyot, Governor, vol. II, ch. X; Cleland, Op. cit. P. 201–205; The Basilicon Doron of King James VI, ed. J. Craigie. Edinburgh, London, 1944. P. 157.


[Закрыть] важно, что это качество было необходимо для развития разума.[127]127
  Spedding J. Op. cit. P. 9.


[Закрыть] Однако дворян предупреждали не тратить слишком больших сумм и не разорять тем самым свои поместья:[128]128
  Humphrey, Op. cit. P. P5v, Cleland, Op. cit. P. 204.


[Закрыть] «тот щедр, кто даёт в соответствии со своими средствами и когда это удобно».[129]129
  Elyot, Governor, Op. cit. P. 159.


[Закрыть] Считалось, что щедрость была королевским аспектом природы человека: дарить что-либо кому-нибудь было благороднее, чем получать подношения. Щедрость «приучает нас не ценить излишне жизнь, которую нам всё равно не удержать». Одаривать нужно было без какой-либо надежды на возврат на земле. Осуждалась щедрость, проявленная во имя «чести и славы». Другим важным моментом была необходимость оказывать щедрость только достойным людям. Подарки любовницам и фавориткам не заслуживали наименования щедростью: они были признаками расточительства, а не благородного сострадания к нуждающимся и заслуживающим помощи. Благотворительность нужно было проявлять по отношению к нищим, ученым, «святым», и посторонним. С нищими нужно было делиться пищей, давать им деньги и строить для них благотворительные учреждения. Щедрость по отношению к ученым требовала покровительствовать как бедным ученым-одиночкам, так и образовательным учреждениям. Богатым дворянам рекомендовали положить ученым стипендию или оказывать им дружеское гостеприимство. Знать должна была распространять образование, открывая новые школы и университеты, а также расширяя уже существующие. Святыми считались люди, пострадавшие за свои религиозные убеждения. Особенно поощрялась щедрость по отношению к друзьям и порядочным нуждающимся людям. Им нужно было помогать «частным образом, никогда не говоря ни слова» о подарке. Благородно было и давать награды слугам других дворян, которые принесли что-то от своих господ.

Неизвестный автор (И.М.) шестнадцатого столетия посвятил полторы страницы объяснениям и доказательствам древности традиции щедрости по отношению к слугам.[130]130
  I.M. A Health to the Gentlemanly Profession of Serving-Men (1598) in Shakespeare Association Facsimilies 3, Oxford 1931.


[Закрыть]Для нас эти полторы страницы имеют особое значение, так как, мимоходом рисуют огромный пласт РЕАЛЬНОЙ средневековой жизни, с которым Мартин, похоже, вообще никогда не сталкивался. И.М. заявлял, что для прислуги в домах знати заработная плата никогда не была единственным средством к существованию; через щедрость им оказывалась дополнительная поддержка. И.М. писал, что ту же щедрость проявляли по отношению к нищим и бедным людям, хотя скорее это милостыня, а не награда за службу. Слуга «заслужил и выслужил её до того, как он её получил, хотя она была выше суммы в его договоре». И.М. приводит интересные примеры щедрости, которые стоит процитировать подробно, чтобы показать все нюансы вопроса. «Если слугу посылали к другу или знакомому его хозяина с подарком или дружеским сувениром, хотя он [знакомый/друг] не должен был в это время ответить тем же, он должен был продемонстрировать свою благодарность по отношению к его слуге и щедро вознаградить последнего за его труды». А вот еще один пример правильного поведения: «если джентльмен пригласил другого к себе домой, и тот, из вежливости или доброты, приехал к нему, слуга обязан усердно прислуживать соседу и другу своего господина, хотя они выполняли приказ своего господина, за свои услуги они заслуживают небольшого вознаграждения в несколько пенсов».[131]131
  Ibid. P.D2v, D3r-v.


[Закрыть] Щедростью герои Мартина не отличаются, зато грабить умеют и любят, хотя во всей реальной средневековой Европе (в Англии с XI века) существовали законы против грабежей с весьма суровыми наказаниями: отрубали руки простолюдинам, брали штраф с благородных. Да, знатные люди тоже подпадали под действие законодательства, только их судили судом равных, то есть других дворян, под присмотром короны.

Поскольку Джордж Мартин не историк, то ему не известно о существовании такого письменного источника, как домашние счета хозяйств разных благородных семей. Сохранились сотни бухгалтерских книг разных семей за разные годы.[132]132
  The Household Papers of Henry Percy, ninth Earl of Northumberland (1564–1632), ed. G.R. Batho. London, 1962; Household Accounts and Disbursement Books of Robert Dudley, Earl of Leicester 1558–1561, 1584–1586, ed. S. Adams. Cambridge, 1995; HMC, Rutland Manuscripts, IV, vol. 24. London, 1888; HMC, Ancaster, vol. 66. Dublin, 1907, P. 459–476; HMC, Middleton, vol. 69 (Hereford, 1911), c. 327–456; HMC, De L’Isle, I, vol. 77 (London, 1936); Бумаги Солсбери, хранящиеся в доме Хэтфилд, Accounts 160/1, Box G/2, Box G/4, Estate Papers and Accounts 6/31; Бумаги Кавендишей, хранящиеся в доме Чэтсворт, MS 3, 7, 8, 10а, 10Ь, 23, 24, 29, 42; Бумаги Сидни, хранящиеся в центре исследований Кента в Мэйдстоуне; Extracts from the Household Book of the Lord North. Archaelogia XIX, 1821, c. 283–301; Stewards’ Accounts preserved at Haddon Hall. Journal of Derbyshisre Arch & Nat Hist. Soc. 16,1894; Selections from the Household Books of the Lord William Howard of Naworth Castle, ed. G. Ornsby. Surtees Society 68, 1878; Extracts from the Household and Privy Purse Accounts of the Lestranges of Hunstanton from A.D. 1519 to A.D. 1578, ed. by D. Gurney. Archaelogia, xxv, 1834, P. 411–569.


[Закрыть] В этих книгах записывались траты до последнего пенни и полупенни: каждая монетка, брошенная нищему, заносилась в соответствующую расходную статью. Из этих книг мы узнаём не только о том, кто и сколько реально подавал нищим на дороге или при выходе из церкви, но и какие ещё траты существовали в домашнем дворянском хозяйстве. Выше были упомянуты вознаграждения слугам, принёсшим подарок от своего господина. Эти вознаграждения встречаются во всех счетах без исключения. Из них можно сделать вывод, что широко распространённой практикой в кругу средневековой аристократии было посылать подарки друг другу. Эти сувениры-подарки помогали дворянину подчёркивать, что он находится в сфере влияния того или иного лорда. Счета пестрят присланными (и отправленными) сырами, тушами оленей, тушками лесных птиц, тарелками ягод, лососями, устрицами, осьминогами, щуками, яйцами, пирогами, пирожными, вином, сахаром, овсом, перцем и многими другими продуктами. Из несъедобного мы встречаемся с лошадьми, охотничьими собаками и птицами, попугаями, канарейками, книгами, семенами, цветами, шахматами, соболями, часами и многим другим. Более того, когда Фрэнсис Мэннерс, 6-й граф Рэтленд ожидал к себе в гости короля Джеймса Первого Английского, то разные соседи прислали ему в подарок быка, оленя, 16 овец и 15 ягнят.[133]133
  НМС Rutland, vol. IV. Р. 489.


[Закрыть]

Все дворяне королевства были включены в сложную паутину взаимных обязательств, больших и маленьких: через подарки поддерживались связи между ними на местном уровне, а также дарами мелкопоместные дворяне напоминали о себе своим высокопоставленным придворным патронам. У Мартина вообще нет обмена подарками между собой, по факту: никто ничего никому не посылает! А это противоречит реальной картине живого средневековья. Как не странно прозвучит, но на страницах средневековых бухгалтерских книг жизнь бьёт ключом, они полны таких деталей, которые нам и не придумать. И, к сожалению, все эти реальные детали и мелкие подробности отсутствуют в романах писателя.

Ладно, Бог с ними, с подарками и счетами, но ведь и с лошадьми тоже не всё так гладко. Когда читаешь книгу в оригинале, то постоянно режет ухо слово «garron». Это низкорослая мохнатая лошадка, похожая на пони. У Мартина на ней ездят все поголовно в Ночном Дозоре, а также на Севере – вассалы Неда Старка присоединяются к армии Станниса Баратеона верхом на этих низкорослых лошадях. Стоит напомнить, что Стена Мартина – увеличенная копия Адрианова вала, отделяющего Англию от Шотландии. В условиях средних веков легко можно представить население Шотландии, верхом на шотландских мохнатых пони, однако они были намного менее распространены по английскую сторону границы. Кроме того, в Ночном Дозоре Мартина служат изрядное количество представителей благородного сословия. Ни один благородный английский дворянин не мог позволить себе ездить на мохнатом шотландском пони, это опозорило бы его в глазах товарищей и сослуживцев. На самом деле, когда король Яков Первый переехал в 1603 году из Шотландии в Англию, после вступления на английский престол, он привёз с собой немало шотландских дворян: все они приехали на «нормальных» благородных лошадях, если кто-нибудь из них и ездил верхом на мохнатых низкорослых лошадках или шотландских пони, то это происходило исключительно внутри своего поместья, или в условиях, приближенных к пограничным схваткам в шотландских предгорьях. У Мартина же даже те члены Ночного дозора, которые не выезжают за стену, почему-то тоже разъезжают на низкорослых мохнатых лошадях по всей стране, если перед нами член Ночного Дозора, то он обязательно «восседает» на «гарроне». Реально, гарнизон в своих конюшнях должен был бы иметь примерно поровну нормальных лошадей и низкорослых мохнатых «гарронов». В саге мы встречаем в несколько раз больше «гарронов», чем «palfrey» (верховая лошадь) и «destrier» (тяжёлый боевой конь) вместе взятых. Русскоязычному читателю, может быть, немного проще, так как некоторые огрехи оригинального текста сглажены при переводе. Для специалиста же по истории средневековья чтение Мартина в оригинале превращается в изощрённую пытку.

Ещё одним примером такой пытки можно назвать постоянное употребление Мартином слова «trencher». На русский язык его одним словом и не переведёшь – это целый образ: толстый кусок подсохшего хлеба, использовавшийся в качестве тарелки. В «Песне…» мы сталкиваемся с ними как в замке Эддарда Старка, так и при дворе короля. Что уж тут говорить о придорожных харчевнях. Российские переводчики в половине случаев элегантно игнорируют слово и просто переводят его, как блюдо или тарелка. Проблема в том, что такой тип хлебной тарелки мог использоваться в средние века только в среде очень небогатых дворян и то не на главном столе (над солью), а на столе для прислуги (под солью). В богатых и знатных домах средневековья имелось предостаточно посуды из разных материалов: от глиняной до оловянной, от медной до деревянной, от серебряной до золотой. В период позднего средневековья стала появляться фаянсовая посуда из Европы. Серебряную и золотую посуду подавали на стол по случаю больших приёмов и пиров, но оловянной и деревянной вполне хватало на нужды повседневной жизни. Невозможно представить себе двор средневекового короля (или вельможи уровня Эддарда Старка), где по случаю большого пира гостям подали бы тарелки из чёрствого хлеба – хозяину дома осталось бы разве что покончить с собой от стыда и позора! А у Мартина рука не дрогнула всех заставить есть с таких тарелок! Интересно, что у Лэки на 46 книг о Вальдемаре приходится одно прямое упоминание тарелки из чёрствого хлеба, и сталкивается с ней герой в трактире на большой дороге, где такая тарелка вполне уместна и не нарушает канвы повествования.

Если уж говорить о хлебе, то несмотря на десятки псевдосред невековых блюд, придуманных Мартином для своих книг, он забыл о самом типичном и наиболее статусном для знати средневековом кушанье – очень дорогом крупитчатом пшеничном белом хлебе. У этого хлеба было особое название «manchette», его даже при королевском дворе подавали не каждый день; в поместье Генри Перси, 9-го графа Нортумберландского его ели граф, его жена и дети по скоромным дням. Этот хлеб пекли из дважды просеянной муки, доставляемой из определённых районов страны, туда могли добавлять розовую воду или корицу, этот хлеб считался верхом роскоши. Писатель при всё своём стремлении к аутентичности, похоже не знаком с таким типично средневековым блюдом.

У Мартина также весьма оригинальный взгляд на рыцарские турниры. Повторим слова писателя: «идеалы рыцарства воплощают одни из самых лучших идеалов, которые когда-либо придумало человечество».[134]134
  https://www.sfsite.com/01a/gm95.htm «The ideals of knighthood embody some of the finest ideals the human race has ever come up with. The reality was somewhat less than that, and often horribly so. Of course, that is true in the Seven Kingdoms as well».


[Закрыть] Пожалуй, здесь необходимо сделать откровенное признание: будучи специалистом по истории средних веков, мне ни в одной книге профессионального историка не встречалась ситуация, где после проигранного турнира рыцарь должен был бы отдать свою боевую лошадь и доспехи победителю или выкупить их за полную стоимость. Такие условия турнира гарантировали бы быстрое уничтожение рыцарства как военного сословия: боевые кони были необычайно дороги, также как и доспехи профессионального рыцаря и боевого коня (у коня тоже были доспехи, иногда не менее дорогие, чем у рыцаря). Рыцарям было просто не по карману выложить такую сумму, не сходя с места. А если бы им это удалось сделать один раз, то их поместье было бы, наверняка, разорено, случись, повторить такой выкуп. Единственное место, где встречается такая ситуация, это роман Вальтера Скотта «Айвенго». Вот в этом литературном произведении оруженосцы проигравших рыцарей приводят Айвенго коней, навьюченных доспехами своих господ. И Айвенго отказался принимать снаряжение Бриана де Буагильбера, у остальных же взял только половину суммы за доспехи и лошадей. До появления книг Мартина, особенно сборника повестей о Дункане и Эгге «Рыцарь Семи королевств», такая практика была, почти неизвестна широкому читателю, кроме почитателей Вальтера Скотта. Еще один источник, где удалось обнаружить упоминание о подобной практике, это интернет-книга «Сражения и средневековые турниры».[135]135
  https://www.scribd.com/document/85789392/Jousting-and-the-Medieval-Tournament


[Закрыть]Подобные условия турнира могли быть особо оговорены в исключительных случаях, но они НЕ ЯВЛЯЛИСЬ нормальными условиями рыцарского состязания. Такого количества живых свободных денег не было у рыцарского сословия в реальной средневековой Европе, впрочем, здесь уже упоминалось, что в Вестеросе наблюдается изрядный избыток драгоценных металлов,[136]136
  Об этом поговорим чуть ниже.


[Закрыть] который совершенно не характерен для нашего средневекового мира.

За пределами Вестероса

Невозможно не отметить, что если мы выйдем за пределы Вестероса, то проблемы с историческим реализмом, становятся ещё серьёзнее. С экономической точки зрения невозможно объяснить существование целых городов, «производящих» только рабов. Бывали города, славящиеся как центры торговли, в том числе рабами, как одним из видов товаров. Но никогда не было и не могло быть городов, специально подготавливающих боевых или постельных рабов. Такие города просто вымерли бы с голоду. Более того, реальным земным рабовладельцам не могло в голову прийти вооружить рабов, создать из них специальную боевую силу. В истории нашей планеты есть три «войны рабов», все в древнеримском государстве: первое сицилийское восстание 135–132 гг. до н. э., второе сицилийское восстание 104–100 гг. до н. э., восстание Спартака 74–71 гг. до н. э. Только последнее движение представляло серьёзную угрозу самому Риму, так как ядром там были бывшие гладиаторы – профессионально обученные сражаться вооружённые рабы; не надо забывать, что большая часть римских рабов были бывшие воины, попавшие в плен в результате побед римских легионов. Эта война очень наглядно показала, что произойдёт, если дать оружие в руки раба, умеющего им владеть. И отговорки, что Безупречные – евнухи, поэтому де сами по себе не восстанут против своих господ, не спасают.

Даже К. Ларрингтон вынуждена констатировать, что в классические (то есть период Древней Греции и Древнего Рима) и средневековые времена господствовала точка зрения, что «из евнухов не получаются хорошие воины».[137]137
  Larrington, С. Op. cit.. 208.


[Закрыть] Самое забавное, что К. Ларрингтон рассматривает города Залива работорговцев как капиталистические: «Мешать силам капитализма и глобализации, противостоять рынку – опасная вещь, и город Дейенерис, Миэрин, платит за это».[138]138
  Ibid. Р. 202. Похоже, Дж. Р.Р. Мартин думает также, в противном случае, идея освободить рабов выглядит, мягко скажем, странной…


[Закрыть]Но откуда же возьмётся капитализм в рабовладельческом городе? Рабовладельческая экономика не способна произвести необходимое количество прибавочного продукта для появления капиталистических отношений. Миэрин платит за то, что Мартин не знаком с экономикой и не понимает, как она работает. Как нежизнеспособно хозяйство Вестероса, так же невозможна и экономика рабовладельческих городов.

Раннекапиталистические отношения наблюдаются в Свободных городах, в Браавосе, Волантисе – это явные аналоги итальянских городов-государств Венеции и Флоренции. Венеция была центром международной торговли в Европе до конца XV века, так как вся торговля этого периода была в основном сухопутная или из Константинополя, или от портов Средиземноморья, а туда все товары попадали на венецианских кораблях. Таким образом, Венеция была перевалочным пунктом множества международных маршрутов: религиозных паломников, торговых караванов, дипломатических миссий. Однако падение Константинополя, потеря средиземноморских городов и открытие морских путей в Новый свет и в Индию привели к тому, что Венеция начала быстро терять своё влияние, так как другой отрасли экономики, кроме морской торговли, не имела. Исчезла монополия на морские перевозки между узловыми пунктами средневекового мира и пропало её влияние. Во Флоренции дела обстояли несколько лучше: во-первых, там было развитое и успешное ткацкое производство, позволявшее экспортировать шерстяные ткани по всей Европе; во-вторых, она была центром банковского дела; в-третьих, до конца XVIII века Флоренция контролировала всю Тоскану. И венецианская, и флорентийская республики обрабатывали имеющиеся земли и производили достаточное количество продуктов питания, необходимое, чтобы прокормить свои столицы и мелкие города.

У Мартина в Браавосе и Волантисе мы, практически, не видим никакой сельскохозяйственной деятельности на примыкающих землях. Рыбу там ловят, а откуда берётся хлеб, вино, масло и другие продукты питания? Остальные свободные города: Пентос, Тирош, Мир и Лис – все славятся и торгуют одним-двумя товарами: красители с Тироша, кружева с Мира и продукты деятельности гильдии алхимиков (особенно яды) с Лиса. Не совсем понятно, как веками могут существовать города с такой односторонне развитой экономикой.

Свободные города, особенно Пентос, регулярно откупается от набегов дотраков, прообразом которых, вроде бы, стали монгольские племена. Рассматривая «Игру престолов» (роман), нельзя сказать, что кочевники Дж. Р.Р. Мартина генетически восходят к монгольской орде Чингисхана: дотраки находятся на предыдущей стадии развития – когда тюркские племена были раздроблены и воевали между собой. Именно Чингисхан сплотил их в единое целое и создал грозную военную силу, подчинённую воле одного правителя. Позже он разделил своё государство между своими сыновьями на несколько улусов, но все они имели открытую границу, то есть то направление, в котором владелец улуса должен был продолжать завоевательную политику Чингисхана. Так улус Джучи (отец Бату-Батыя), следуя проложенным Чингисханом курсом, под руководством его внука Батыя постепенно подошёл к пределам средневековой Руси и покорил большую её часть. Дотраки явно конгломерат раздробленных кочевых племён без единого руководства, так как совет вдов кхалов в Ваэс Дотрак не может считаться правительством – скорее, это хранительницы традиций племён, прорицательницы. Безусловно у монгольских племён женщины иногда выполняли некие сакрально-религиозные функции и даже сопровождали посольства; в отдельных случаях к их советам прислушивались ханы – особенно к советам матери или умной жены. Однако корпоративная роль вдов ханов была просто невозможна, между ними были столь острые противоречия и борьба за положение, что как институт реального влияния на жизнь племён они не могли существовать – вдовы просто перетравили бы друг друга. Монгольская история такого института не знает. До государства Чингисхана и его наследников, с которым сравнивает конгломерат дотракских племён К. Ларрингтон,[139]139
  Larrington, С. Op. cit. 187–199.


[Закрыть]им очень далеко. Вся описанная у Мартина ситуация больше всего напоминает улусы, складывавшиеся у монголов в 12-м веке вокруг наиболее популярных и прославившихся воинов-богатуров, выделявшихся своими организаторскими и полководческими способностями. Одним из таких богатуров был отравленный татарами Есугей, отец Чингисхана. Вот с ним у кхала Дрого есть некое сходство, сравнивать же его с Чингисханом, просто некорректно.

Как-то странно выглядят отношения между Свободными городами и кочевыми племенами. Пентос никогда не захватывался дотраками: в ответственный момент они отбились, выставив против кочевников Безупречных. Вообще-то непонятно, что это за кочевники, которые штурмуют города, особенно с каменными стенами. Обычно хватало высокого забора, чтобы кочевые племена на догосударственном уровне развития обходили поселение стороной, так как у них не было осадной техники и военных технологий, чтобы его взять. Так же невероятно выглядит сама битва с Безупречными: не будут степняки атаковать в лоб хорошо подготовленную и оснащенную пехоту, ощетинившуюся копьями. Кочевники обычно грабили сельскую округу вокруг укрепленных поселений, а без этой сельской местности, снабжающей город продуктами, он просто умирал с голоду. Сам же город они почти никогда не трогали: не знали, как захватить. У Мартина же мы видим трогательную демонстрацию толерантности: когда очередной кхаласар появляется под стенами городов, кхалу предоставляют дворец, дарят подарки, кормят и поят вождя и его людей за счёт местных жителей. Как следует выпив и закусив, кочевники уходят, никого не тронув. Если у дотраков нет государственной организации, то как Свободным городам удаётся договориться с отдельными племенами, ведомыми честолюбивыми кхалами?