Текст книги "Ходорковский, Лебедев, далее везде. Записки адвоката о «деле ЮКОСа» и не только о нем"

На этом фоне неудивительно, что самым интенсивным процессуальным действием в отношении арестованного Платона Лебедева было систематическое перепредъявление ему обвинений, объем которых регулярно менялся в сторону увеличения. Достаточно сказать, что уголовное дело № 18–58/03, выделенное из «материнского» дела для передачи в суд, содержало в себе шесть постановлений о привлечении Лебедева в качестве обвиняемого.

Из других следственных действий, проводимых в СИЗО, можно, пожалуй, назвать ознакомление с содержащимися в материалах старых расследований экспертиз и несколькими новыми, проводившимися внештатными экспертами Генеральной прокуратуры РФ. Некоторое разнообразие также внесло посещение Басманного суда г. Москвы, судьи которого раз в два месяца безропотно продлевали Лебедеву срок пребывания под стражей. Кстати, в октябре 2003 года его перевели из учреждения, подведомственного ФСБ, в следственный изолятор, находившийся в распоряжении Федеральной службы исполнения наказаний Министерства юстиции, а именно – в известную «Матросскую Тишину».

Там же вскоре оказался и Михаил Ходорковский, задержанный спецназом 25 октября 2003 года экзотическим способом в самолете вдали от Москвы. Впрочем, сами следователи Генеральной прокуратуры в этом ничего особенного не видели. Руководитель следственной бригады Салават Каримов по данному поводу как-то делился своими философскими размышлениями с журналистом: «Ну, арест не может быть одинаковым. А то мы привыкли, что пришли домой два милиционера, надели наручники и увели. Жизнь, она многообразнее. Значит, были основания считать, что этот арест должен состояться именно в тот момент и при тех обстоятельствах»[60]60
  Перекрест В. Указ. соч. С. 159.


[Закрыть]. Однако из этого откровения так и не становится ясным, почему же к Ходорковскому не могли прийти в обычном порядке те самые два милиционера и что за особенные основания имелись для проведения эффектной силовой спецоперации с десантированием целого взвода ФСБ для поимки безоружного бизнесмена.

Безусловно, известие о задержании и последующем аресте Михаила Ходорковского адвокаты встретили с крайним огорчением. Становилось понятным, что на положительную развязку в ближайшее время рассчитывать не приходится. За работу по изучению дела взялись с удвоенной энергией.

А незадолго до этого мне пришлось впервые увидеть Ходорковского воочию. Дело в том, что уже 22 августа 2003 года нам было объявлено о завершении предварительного расследования, и, согласно закону, защита получила доступ ко всем материалам уголовного дела в отношении Платона Лебедева. Оно к тому моменту насчитывало без малого 150 томов.

Когда каждый из адвокатов в той или иной степени ознакомился со следственными материалами, положенными в обоснование выдвинутых обвинений, и начал готовить позицию в опровержение доводов прокуратуры, Михаил Ходорковский счел необходимым встретиться с командой защитников Платона Лебедева, чтобы выслушать наши соображения. Встреча проходила в одной из комнат для переговоров в здании ОАО «НК “ЮКОС”» на Дубининской улице. По одну сторону длинного овального стола расположились адвокаты, по другую – пришедший на встречу в свитере Михаил Ходорковский и несколько сопровождавших его лиц, из кого я запомнил только Василия Алексаняна.

Ходорковский внимательно выслушивал каждого из нас, иногда задавая уточняющие вопросы. Адвокаты говорили о своей правовой оценке обвинений и о тех обстоятельствах, которым эти обвинения со всей очевидностью противоречат. В конце встречи Ходорковский предложил встречаться для подобных обсуждений регулярно и пожелал нашей адвокатской команде, чтобы и далее проводилась тщательная работа по исследованию представленных следствием материалов. По известным причинам впоследствии реализовалась только часть его пожеланий.

А к моменту ареста Михаила Ходорковского по делу Платона Лебедева уже началась вялотекущая фаза ознакомления с материалами уголовного дела, время от времени прерываемая вбросами очередных «доказательств» и рихтованием фабулы обвинения. Так, на сайте Генеральной прокуратуры РФ 10 февраля 2004 года под заголовком «Возобновлено следствие по делу Платона Лебедева» было опубликовано сообщение: «Следствие пристально изучает деятельность фигурантов, проходящих по т. н. “делу ЮКОСа”. Добавлен новый эпизод в уголовном деле в отношении Платона Лебедева. Тем более что обвиняемые умышленно затягивают ознакомление с материалами своих уголовных дел. В настоящее время возобновлено следствие по делу Платона Лебедева и значительно расширен объем предъявленного ему обвинения. В деле появились новые эпизоды».

Чуть позже, в День смеха, 1 апреля 2004 года, на том же сайте со ссылкой на многочисленные вопросы представителей СМИ Управление информации и общественных связей Генеральной прокуратуры РФ опубликовало изложение формулы обвинения, предъявленного 16 февраля 2004 года Платону Лебедеву, почему-то в этот раз обозначив его как бывшего президента ОАО «КБ “Менатеп”». Это был последний вариант постановления о привлечении в качестве обвиняемого, с которым дело и поступило несколько позже в Мещанский суд столицы. А тем временем, сочтя, что Лебедев, у которого на тот момент уже с полной достоверностью для его преследователей был установлен целый букет хронических заболеваний, не слишком энергично читает представленные ему материалы, следователи пожаловались на сторону защиты в Басманный суд, и тот установил срок для изучения многотомного дела в пределах до 25 марта 2004 года.

Не многим разнообразней развивались события и в рамках расследования также выделенного из «материнского» дела Михаила Ходорковского, которому был присвоен № 18–72/03. Выделение произошло 25 ноября 2003 года, ровно через месяц после событий с задержанием в самолете. Заключив главу нефтяной компании под стражу, Генеральная прокуратура РФ сразу же поведала всем желающим о своем видении его прегрешений, 28 октября 2003 года распространив «Справку по уголовному делу № 18/41-03», теперь уже определяя его как «дело Ходорковского». Справочное повествование начиналось со слов «Ходорковский М.Б., работая председателем Совета директоров ОАО КБ “Менатеп” (банк “Менатеп”) в г. Москве, в 1994 году создал организованную группу лиц с целью завладения путем обмана акциями российских предприятий в период проведения приватизации и в процессе совершения преступления руководил деятельностью этой группы», а затем довольно подробно излагались инкриминированные эпизоды.

Ему всего один раз корректировалось обвинение и дважды продлевался срок стражи за время ведения следствия. Объем дела составил 227 томов, но и в этом случае срок их изучения был ограничен инициированным следователями судебным решением до 15 мая 2004 года. По обоим делам – как Ходорковского, так и Лебедева – защитники заявляли ходатайства о необходимости объединения дел в одно производство. В этом было отказано по необъяснимым причинам, и ситуация находилась в явном противоречии с положениями Уголовно-процессуального кодекса. Оставалось только предполагать, что организаторы преследования наших подзащитных совершенно серьезно планируют в двух параллельных и почти одинаковых по обвинениям процессах допрашивать по полторы сотни свидетелей только со стороны прокуратуры и исследовать одни и те же многочисленные документы.

Так или иначе, но 14 мая 2004 года уголовное дело Михаила Ходорковского с обвинительным заключением было направлено в прокуратуру, и первый заместитель генерального прокурора РФ Юрий Бирюков без тени сомнения утвердил его для направления в Мещанский суд, где уже находилось дело Платона Лебедева.

§ 2. Разведка боем

Примерно на середине трамвайного пути от станции метро «Проспект Мира» до Комсомольской площади находится Мещанский районный суд столицы, куда поочередно поступили весной 2004 года для рассмотрения по существу дела Лебедева и Ходорковского.

В этом невзрачном здании, расположенном по адресу: улица Каланчевская, дом 43, в середине 20-х годов прошлого столетия жили сотрудники железнодорожного ведомства, в ту пору называвшегося Народным комиссариатом путей сообщения. Видимо, такому размещению способствовала близость трех московских вокзалов, вокруг которых теснились вспомогательные мастерские и конторы.

Затем дом был передан судебному ведомству и начал служить интересам юстиции, при этом в его истории стали встречаться весьма печальные страницы. Вездесущие журналисты, подняв архивные документы, выяснили, что находившийся здесь суд относился к категории тех учреждений, которые в период репрессий 30-х годов имели в штате собственных палачей, и соответственно – места, служившие для расстрелов осужденных к смертной казни. В ведомственной переписке с грифом «совершенно секретно», датированной 16 декабря 1934 года, по этому поводу значилось: «Верховный Суд Союза ССР открыл специальное помещение для приведения в исполнение приговоров с высшей мерой уголовного наказания. Указанное выше помещение расположено на территории Горсуда, Коланчевская (так в документе. – К. Р.) ул„д. № 43» («Новая газета», 16 сентября 2011 г.).

Сейчас в это, вероятно, трудно поверить, но по указанному адресу в весьма скромном по размерам строении долгие годы размещался Московский городской суд, в настоящее время занимающий гигантский по размаху и роскоши комплекс на Богородском Валу, по-иному именуемый Дворцом правосудия. А в свое время, после смены столичным судом места нахождения и переезда в куда как более просторные апартаменты, дом на Каланчевской был отдан Сокольническому суду, затем переименованному в Мещанский.

Впрочем, в момент поступления туда уголовных дел Михаила Ходорковского и Платона Лебедева еще трудно было предугадать, насколько печально закончится данный этап судебной эпопеи. Вспоминаю, что координатор защиты адвокат Генрих Падва, узнав, куда попало уголовное дело Ходорковского, сказал, что это хороший признак, поскольку за последнее (на тот момент) время у него были неплохие результаты в Мещанском суде: громкое дело бизнесмена Анатолия Быкова, обвинявшегося в организации убийства, завершилось условным наказанием; один из основных акционеров ЮКОСа Василий Шахновский по обвинению в уклонении от уплаты налогов отделался выплатой в бюджет 53 млн рублей, в связи с чем был освобожден от наказания по одному обвинению, а по другому – в подделке документов – и вовсе оправдан.

Хотя вопрос о том, почему мы попали именно в Мещанский суд, остается до сего дня открытым. По закону территориальная подсудность уголовного дела определяется местом совершения инкриминированного преступления. Если преступлений несколько – то самого тяжкого из них. Но в рассматриваемом случае вмененное в вину хищение акций «Апатита», по замыслу следствия, имело место в Мурманской области, хищение бюджетных средств – в Читинской области, уклонение от уплаты налогов с организаций – в Свердловской. Никак не привязывались к сфере полномочий Мещанского суда ни «юкосовско-менатеповские» адреса, ни иные московские координаты, как, например, корпуса института «НИУИФ» на Ленинском проспекте.

Ответа на данный вопрос сторона защиты от Мещанского суда так и не получила, как и не последовало его в дальнейшем. К примеру, судебная коллегия по уголовным делам Мосгорсуда в кассационном определении, вынесенном после приговора, написала (стилистика сохранена): «Часть деяний, которые были предъявлены в вину Ходорковскому и Лебедеву, совершены на территории, находящейся под юрисдикцией Мещанского районного суда г. Москвы и поэтому направление дела прокуратурой в указанный суд правомерно, а доводы адвокатов в этой части голословны и неубедительны». Правда, что это за таинственная «часть» и каких именно деяний, так и осталось загадкой.

Скорее всего, те, кто принимал решения по «делу ЮКОСа», пошли по проторенной дорожке: поручили разбирательство судье, уже успешно апробированной процессом Василия Шахновского. Но если в этом случае и его место регистрации, и адрес налоговой инспекции, где Шахновский стоял на учете как налогоплательщик, действительно входили в юрисдикцию Мещанского суда, то по делу Ходорковского и Лебедева ничего подобного не наблюдалось.

Итак, в здании суда для нашего процесса было отведено одно из самых больших имеющихся там судебных помещений, хотя на самом деле это был стандартный зал, зачастую не вмещавший всех желающих поприсутствовать на очередном заседании. Он находился на первом этаже справа от входа. Заходящему с улицы человеку предстояло одолеть несколько входных дверей, предъявить документы дежурному судебному приставу, а потом уже объяснить цель своего визита одному из двух постоянно находившихся непосредственно у нашего зала мужчин в гражданской одежде, которые излишне любопытным сообщали, что они тоже приставы. Одна из задач «приставов» заключалась в сортировке запускаемых в зал на адвокатов, родственников, представителей прессы и просто посетителей. Следует отметить, что с такой задачей они успешно справлялись, довольно быстро запомнив, кто к какой категории относится, продемонстрировав прекрасную зрительную память, которой обычно отличаются служащие отелей или сотрудники некоторых специальных государственных ведомств.

Дополнительный колорит участку территории у входа в зал создавали вооруженные охранники, приезжавшие вместе с доставляемыми из СИЗО Ходорковским и Лебедевым и располагавшиеся после начала процесса на скамеечках у окна. Их численность, разнообразность вооружения и угрожающий внешний вид должны были, по-видимому, свидетельствовать, что любая возможная атака силами спецназа «Моссада» или ЦРУ с целью отбить наших подзащитных заранее обречена на провал. Одна из обязанностей, которую успешно исполняло это воинство в камуфляжной форме, состояла в том, чтобы во время судебного слушания не допускать кого бы то ни было для входа в зал. Впрочем, и внутри во время процесса присутствовали люди с оружием и регулярно пытались устанавливать там свои порядки.

Особенно тягостное впечатление вооруженная до зубов охрана в совокупности с металлической клеткой для арестованных оказывала на иностранных посетителей. Им трудно было понять, почему людей, до приговора суда считающихся невиновными, нужно размещать в условиях, похожих на содержание диких животных. Да и шкафообразные спецназовцы явно казались приглашенными для оказания своим внешним угрожающим видом психологического давления на свидетелей, которым может прийти в голову крамольная мысль дать показания не в пользу прокуратуры.

Схожая обстановка сохранилась и на втором процессе, после которого своими впечатлениями об увиденном поделился американец Вэсс Хон. Он писал, что подсудимые были скованы в наручники, их водили в зал и из зала так, как будто они были уже осужденными террористами. «Я никогда не видел так много вооруженной охраны и автоматического оружия в залах суда в Америке. Я был во Вьетнаме, и наша камера для заключенных даже близко не была так сильно охраняемой, – сказал Хон. – При этом мы были в зоне военных действий, а не в центре Москвы. Эти охранники бросались в глаза и пытались запугивать свидетелей, подчеркнуто перебирая пальцами по их автоматическому оружию и направляли его в разные стороны, вместо того чтобы держать его на плечах».

Вернемся теперь в зал Мещанского суда. Он не представлял собой ничего необычного. На стенках между большими окнами висела пара кондиционеров, слева от входа у стены располагалась уже упомянутая металлическая клетка для размещения подсудимых, которым избрана мера пресечения в виде ареста. Перед ней – скамьи для защитников, у противоположной стены – места для представителей стороны обвинения. На возвышенности в виде подиума – стол, где в черных мантиях восседали три судьи. Чуть в стороне от них – рабочее место секретаря судебного заседания. Около четверти территории зала было предназначено для мест посетителей. Причем часть этих мест занимала вооруженная охрана, что не раз вызывало недовольство тех, кто не смог попасть в переполненный зал.

По существующим правилам судебное разбирательство уголовного дела может начинаться с подготовительной части, называемой предварительным слушанием, предназначенным для разрешения судом процедурных вопросов, без которых, по смыслу закона, нельзя должным образом далее рассматривать дело. Это, например, прекращение уголовного преследования полностью или в части при наличии к тому оснований, возвращение дела прокурору для устранения недостатков, истребование по ходатайствам сторон дополнительных доказательств и некоторые другие. Согласно Уголовно-процессуальному кодексу, такое слушание производится одним судьей единолично в закрытом заседании, куда никто, кроме представителей сторон, не допускается. Нужно отметить, что судьи обычно стремятся превратить предварительное слушание в некоторую дежурную формальность, отмахиваясь от ходатайств защиты со ссылкой на необходимость полноценного исследования материалов позже, непосредственно в ходе судебного следствия. Так произошло и в данном случае, хотя как минимум на два обстоятельства важно обратить внимание.

Существенно, что предварительные слушания по обоим делам позволили защите произвести временную перегруппировку сил и тем самым изыскать дополнительное время для адвокатов-«предметников», занимавшихся исследованием отдельных эпизодов обвинения, чтобы более обстоятельно подготовить свои позиции, а также привлеченным специалистам завершить проводимые по материалам дела исследования и оформить заключения. Такая работа производилась, пока часть защитников участвовали в проходивших предварительных слушаниях, причем некоторые их результаты были затем успешно использованы для обращения с жалобой в ЕСПЧ.

Что еще не менее важно – именно по итогам предварительного слушания судья Ирина Колесникова приняла решение объединить в одно производство уголовные дела Михаила Ходорковского и Платона Лебедева, порознь поступившие в Мещанский суд. И хотя за некоторое время до этого Верховный суд РФ давал разъяснение, что действующий процессуальный кодекс не предусматривает возможности соединения дел на судебных стадиях, защита, безусловно, не стала возражать против такого вполне логичного и в тактическом плане весьма выгодного для нас решения.

События развивались следующим образом. Уголовное дело № 18/58-03 в отношении Лебедева пришло в Мещанский суд 26 марта 2004 года. В тот же день председатель суда Лукашенко наложил резолюцию, согласно которой рассмотрение дела поручалось судье Колесниковой. Забегая вперед, можно сказать, что абсолютно аналогичная процедура была проделана несколько позже – 14 мая 2004 года, теми же лицами в отношении дела Ходорковского, имевшего номер 18/72-03.

15 апреля 2004 года началось предварительное слушание по делу Платона Лебедева, длившееся не один день. К этому времени судья Ирина Колесникова успела направить запрос в Генеральную прокуратуру, чтобы узнать о состоянии дела Михаила Ходорковского. Ответивший ей 2 апреля следователь Салават Каримов сообщил, что с обвиняемым и его защитниками проводится ознакомление с материалами завершившегося предварительного следствия. Очевидно, что судья, заранее знавшая, что именно ей предстоит судить обоих знаменитых арестантов, с этого момента не стала сильно торопиться и ожидала поступления в Мещанский суд дела Ходорковского.

Между тем выделенная для работы на предварительном слушании часть команды защитников Лебедева, включая дополнительно привлеченных адвокатов, как и он сам, достаточно активно проявила себя уже на этом коротком отрезке судебного разбирательства. Судье Колесниковой при энергичной поддержке стороны обвинения в лице прокурора Шохина и представителей налоговых органов пришлось активно отбиваться от неоднократных ходатайств защиты об освобождении Лебедева из-под стражи, о предоставлении ему возможности пользоваться электронным калькулятором для проверки включенных в обвинение расчетов, о возвращении дела прокурору, о ведении аудиозаписи судебного процесса, о выделении достаточного времени для ознакомления с многочисленными томами уголовного дела и др. В свою очередь, изначально избрав активно-наступательную тактику, Платон Лебедев с первых дней нахождения в Мещанском суде изобличал своих преследователей. Едва началось предварительное слушание, он огласил присутствующим заявление о преступлении, адресованное им генеральному прокурору, где говорилось о противоправных действиях группы под руководством первого заместителя генерального прокурора РФ Юрия Бирюкова, а также следователя Салавата Каримова и прокурора Валерия Лахтина и сформированной ею системе «Басманного правосудия Генпрокуратуры». Чуть позже он заявил, что считает себя невиновным, а его «сфабрикованное дело злонамеренно и умышленно создано антиконституционной экстремистской организованной преступной группой, в которую входит ряд высокопоставленных должностных лиц Генеральной прокуратуры, а также другие лица… которые с целью сокрытия своих преступных действий в личных корыстных целях с использованием властных полномочий используют для вымогательства практически весь перечень статей Уголовного кодекса. Они нанесли ущерб государству более чем на 25 миллиардов долларов США».

Следует также заметить, что, начав работать в суде, защита помимо традиционного противника в виде прокуратуры сразу же столкнулась еще и с противодействием уже упоминавшейся многочисленной охраны, желавшей контролировать деятельность адвокатов, особенно при контактах с подзащитными. Почему-то людям в погонах было дано распоряжение размещаться по периметру металлической клетки, где содержались Ходорковский и Лебедев, что исключало конфиденциальность постоянно необходимого общения с ними. Охрана также требовала предварительного просмотра документов, запланированных к обсуждению с доверителями перед их доработкой и публичным оглашением.

Такая маловыносимая и не свойственная другим судебным процессам обстановка вынудила адвоката Елену Липцер от имени команды, представлявшей Платона Лебедева, сделать 16 апреля 2004 года специальное заявление, обращая внимание суда на то, что в зале постоянно находятся пять сотрудников спецназа, оказывающих очевидное для всех психологическое давление на ход судебного разбирательства. Вопреки закону, они позволяют себе делать замечания адвокатам по поводу общения с подзащитным, пытаются командовать порядком в зале, подменяя тем самым суд. «Заявляя о недопустимости подобного, защита просит сообщить, согласно чьему распоряжению принято решение о таком сопровождении процесса, – говорилось в оглашенном документе. – Если это решение принято судом, просим ознакомить нас с ним». До выяснения указанного вопроса к суду была обращена просьба запретить сотрудникам спецназа руководить действиями защиты. После этого и еще нескольких подобных обращений изменения в основном произошли лишь в той части, что председательствующая судья Колесникова освободила стражников от сомнительной с правовой точки зрения обязанности досмотра передаваемых защитой находящимся в клетке арестованным документов и возложила ее на себя. Очевидно, что свое право руководить судебным заседанием и принимать предусмотренные процессуальным законодательством меры по обеспечению состязательности и равноправия сторон она распространяла и на явно не свойственные суду охранно-сыскные функции, к тому же неприкрыто посягающие на конституционно значимый институт адвокатской тайны.

О довольно напряженной и конфликтной обстановке внутри Мещанского суда говорит и такой эпизод. Едва началось предварительное слушание, как внимательно наблюдавший за происходящим Лебедев заявил отвод секретарю судебного заседания Першиной. Причина состояла в том, что, по мнению Лебедева, секретарь не может исполнять возложенные на нее по закону обязанности по изготовлению доброкачественного протокола, поскольку председательствующая не обеспечила ее какими-либо техническими средствами, в то время как сама Першина стенографией не владеет. В отводе судом было отказано. В дальнейшем защита стала требовать своевременного представления ей протокола прошедших судебных заседаний, что получалось не всегда, да и сам этот важный юридический документ имел определенные упущения, обуславливавшие появление на свет серьезных замечаний на содержание протокола.

Думается, что такое положение не устраивало и саму судью Ирину Колесникову, но она почему-то обозначенную проблему, разрешаемую обычно в ходе минутной встречи в коридоре с председателем суда или максимум путем телефонного звонка, сочла целесообразным зафиксировать в бумажном формате. Так родилась докладная записка от 28 апреля 2004 года на имя исполняющего обязанности председателя Мещанского районного суда Ц,АО г. Москвы Николая Курдюкова, где, по сути, ее автор признает правоту Платона Лебедева, предъявившего претензии секретарю судебного заседания. Мотивируя свою просьбу, судья пишет (стилистика и орфография сохранены. – К. Р.): «…Прошу решить вопрос о предоставлении мне с 29 апреля 2004 года квалифицированного секретаря судебного заседания для участия в вышеназванном уголовном деле. Считаю необходимым обратить Ваше внимание, что я прошу именно квалифицированного секретаря, исходя из объема, сложности и общественного международного резонанса, которое имеет вышеназванное уголовное дело, секретарь, который был мне предложен… не обладает достаточной квалификацией для ведения протокола судебного заседания по вышеназванному уголовному делу, в виду незначительности стажа ее работы в суде и фактически отсутствия какого-либо опыта работы по изготовлению протокола судебного заседания, что может повлечь, исходя из сложности дела и неопытности секретаря, не полноту протокола судебного заседания и воспрепятствовать объективности и всесторонности рассмотрения дела».

Интересно, что далее Ирина Колесникова фактически перешла на угрожающий стиль, обычно не свойственный в общении с руководителем, предостерегая его от последствий отказа: «В случае, если 29 апреля 2004 года секретарь судебного заседания мне представлен не будет, секретарь судебного заседания Першина продолжит участие в таковом качестве в названном процессе, однако, это в дальнейшем может повлечь нарушение срока изготовления протокола судебного заседания и представление его для ознакомления сторонам, прошу Вас принять меры для недопущения данного нарушения Закона. В случае, если и в последующем для участия в данном деле квалифицированный секретарь судебного заседания мне предоставлен не будет, я буду вынуждена откладывать в связи с отсутствием секретаря судебного заседания судебные заседания по вышеназванному уголовному делу».

Однако, несмотря на грозно обещанные негативные последствия, и. о. председателя отказал Колесниковой, сославшись на то, что у него «нет возможности удовлетворить требование, изложенное Вами». Хотя в дальнейшем, попеременно меняясь, в процессе участвовали семь секретарей судебного заседания.

Пока шло предварительное слушание по делу Лебедева, в Мещанский суд поступило уголовное дело Ходорковского. Поручение его рассмотрения той же Колесниковой, а затем включение распоряжением председателя суда в формируемый состав одних и тех же судей – Максимовой и Клинковой, не оставляли сомнений в том, что дела наших подзащитных непременно будут объединены в одно производство, что и предлагала защита еще в ходе предварительного следствия. Именно такое ходатайство было направлено Михаилом Ходорковским из СИЗО 99/1 в Мещанский суд 27 мая 2004 года со ссылкой на необходимость более быстрого и полного рассмотрения материалов, представленных стороной обвинения.

А еще ранее, в ходе предварительного слушания по своему уголовному делу, Платон Лебедев поставил тот же вопрос несколько в иной плоскости – о возвращении дела прокурору для соединения со следственным производством в отношении Михаила Ходорковского. Именно такой способ прямо предусмотрен процессуальным законом в случае усмотрения оснований для соединения уголовных дел. Ходатайство Лебедева рассматривалось в заседании 28 апреля 2004 года. В ходе его обсуждения прокурор Дмитрий Шохин возражал, ссылаясь на то, что в отношении Ходорковского еще продолжается предварительное следствие. Ему вторила представитель гражданского истца, сотрудник МНС РФ Александра Нагорная, требуя отказать, исходя из соображений оперативности: «Мы заинтересованы в скорейшем рассмотрении наших требований». Кроме того, она же, предвидя разные варианты развития событий, проявила неплохие познания в области процессуального законодательства, разъяснив участникам процесса, что «у суда отсутствует возможность объединять дела». И действительно, в очередной раз согласившись со стороной обвинения, судья Ирина Колесникова в удовлетворении ходатайства отказала.

Этот же вопрос еще раз встал в повестку дня перед участниками предварительного слушания по делу Ходорковского 8 июня 2004 года. Для начала после оглашения аналогичного ходатайства судья Колесникова решила выяснить у обвиняемого мнение, в каком составе он считает возможным рассмотрение дела в зависимости от решения, которое ей предстояло принять. Подумав, Ходорковский сообщил, что при объединении дел в одно производство – коллегией из трех профессиональных судей, а при отказе – единолично одним судьей.

Естественно, что участвовавшие в заседании защитники единодушно поддержали данное ходатайство. Когда дошла очередь до стороны обвинения, представитель ФНС РФ Нагорная заявила, что оставляет этот вопрос на разрешение суда, но все же считает, что объединение дел сэкономило бы силы и время. Вероятно, очевидная для всех целесообразность такого шага заставила знатока законодательства забыть свои собственные недавние утверждения обратного свойства. Прокурор Шохин едва ли не единственный раз за весь судебный процесс согласился с защитой и даже сослался на необходимость учесть мнения как Ходорковского, так и Лебедева, чтобы обеспечить возможность полной реализации их прав.

В итоге судья Колесникова, прекрасно зная, что еще 15 мая председатель Мещанского суда г. Москвы Лукашенко именно ей отписал дело М. Ходорковского, приняла «абсолютно самостоятельное» решение об объединении дел в единое производство и даже предоставила защитникам и их доверителям дополнительное время на ознакомление с ранее «чужими» для них делами. Правда, успешная реализация последней задачи, как оказалось, была не под силу единолично судье Колесниковой, и она вновь применила ранее использованную ею же методику эпистолярного общения с начальством. В очередной докладной, на имя председателя Мещанского суда Лукашенко, датированной 3 июня 2004 года, со ссылкой на аналогичное обращение 28 мая, видимо оставшееся безответным, вершитель правосудия потребовала выделения ей дополнительно двух секретарей для надлежащей организации ознакомления представителей стороны защиты с материалами уголовных дел. Возможно, судейский начальник еще не проникся значимостью доверенного его подчиненной дела, и поэтому ему был брошен серьезный упрек с намеком на проявления некомпетентности. Продолжая мысль о необходимости привлечения дополнительных сил, Колесникова негодовала: «Выделенный Вами ранее для производства этого водитель суда не относится к категории сотрудников суда, которые вправе работать с материалами уголовных дел, поскольку это не входит в его профессиональные обязанности и компетенцию».