Текст книги "Ходорковский, Лебедев, далее везде. Записки адвоката о «деле ЮКОСа» и не только о нем"

Глава VI
По следам декабристов

§ 1. На межсудебном перепутье

О новом деле против Михаила Ходорковского и Платона Лебедева стало известно еще в ходе мещанского разбирательства. Как выяснилось, в самый разгар процесса следователь Салават Каримов с согласия первого заместителя генерального прокурора РФ Юрия Бирюкова 2 декабря 2004 года выделил из «материнского» уголовного дела № 18/41-03 в отношении Ходорковского, Лебедева «и неустановленных лиц, причастных к легализации (отмыванию) денежных средств, уголовное дело для производства предварительного расследования нового преступления». Понятно, что воспринято это сообщение было без радости, хотя и особой реакции на него не последовало. Все мысли были заняты тем, как завершится первый суд, и к тому же все прекрасно понимали, что в условиях продолжающейся массированной атаки на ЮКОС и его руководителей Генеральная прокуратура способна и на дальнейшие шаги в плане усиления уголовных репрессий.

Между тем ничего существенного после объявления о еще одном расследующемся деле не происходило. Шел, а потом и завершился в Мещанском суде процесс, а мы, защитники, лишь изредка получали уведомления от следователей о продлении сроков расследования.

Я несколько раз добросовестно подъезжал в Главное следственное управление, чтобы прочитать очередную «отсрочку» – так на следственном сленге называется постановление о продлении сроков предварительного расследования, ранее санкционировавшееся прокурорскими руководителями, а в настоящее время – следственными начальниками. Сначала в таких постановлениях действительно встречались упоминания о Ходорковском и Лебедеве как лидерах организованной группы, совершавших некие противоправные деяния с нефтью. Однако в один из таких приходов просмотр отсрочки показал отсутствие в тексте упоминаний наших подзащитных, что, естественно, вызвало мои настороженные вопросы: что это означает и прекращено ли их уголовное преследование по новому делу в официальном порядке?

Следователь пытался отмалчиваться, но когда я более активно его «потянул за язык», то с его слов выяснилось следующее. Руководство Генеральной прокуратуры приняло решение оставить осужденных руководителей ЮКОСа в покое. Однако в отношении других работников компании, к кому были вопросы у следствия, руки были развязаны полностью. И действительно, за относительно короткое время последовали заключения под стражу, а затем и осуждения к немалым срокам лишения свободы заместителя начальника правового управления ОАО «НК “ЮКОС”» С. Бахминой, заместителя директора дирекции внешнего долга В. Малаховского, менеджера ООО «ЮКОС-Москва» А. Курцина, генерального директора ОАО «Томскнефть» С. Шимкевича, инициированы заочные обвинения и аресты с последующими экстрадиционными процедурами в отношении заместителя главного бухгалтера Д. Маруева, начальника управления регионального бизнеса Н. Чернышовой, члена правления ОАО «НК “ЮКОС”» М. Брудно, управляющего делами ЗАО «ЮКОС ЭП» Р. Бурганова и ряда других сотрудников, возбуждено уголовное дело против иностранных менеджеров компании Б. Мизамора, С. Тиди, Д. Годфри.

Для себя я объясняю такую смену приоритетов несколькими причинами. Михаил Ходорковский и Платон Лебедев уже получили немалые сроки наказания, при этом проведенный над ними суд был малоубедителен и не встретил понимания не только на Западе, но и у определенного количества россиян, попытавшихся разобраться, за что на самом деле отправили в колонии бизнесменов. Поэтому по горячим следам малоубедительного процесса начинать новый было, конечно, нелогично.

С иной стороны, исходя из подходов преследователей ЮКОСа, следовало бы продемонстрировать всем наличие той самой организованной преступной группы, которую якобы выявила Генеральная прокуратура. В Мещанском суде народу показали всего трех человек, тогда как согласно обвинительному заключению группа была намного больше. Поэтому и началась охота на остальных юкосовцев – от крупных менеджеров и руководителей служб и подразделений до курьеров и прочих мелких клерков, если тех правдами или чаще неправдами можно было хоть как-то привязать к слепленным эпизодам. Залавливать их можно было пачками без каких-либо опасений: следователи и прокуроры прекрасно знали, что, услышав слово «ЮКОС», каждый судья встанет по стойке «смирно» и его объективное и беспристрастное мнение чудесным образом совпадет с версией обвинения.

(Заметим по указанному поводу, что в ходе хамовнического процесса Платон Лебедев не раз говорил об оказании давления на суды, цитируя содержание приобщенного следствием к уголовному делу документа: «Господин Сечин заявил представителю Минюста о том, что суды «“покроют” все их действия» (протокол от 31 марта 2009 года и др.) Показательно, что такое утверждение не встречало активных возражений ни со стороны председательствующего, ни со стороны представителей Генеральной прокуратуры ГФ.)

Правда, обозначенному репрессивному феномену имелось и несколько иное объяснение. Вот как оно было обозначено на страницах «Нью тайме» (№ 37 от 8 ноября 2010 г.): «Осенью 2004 года, спустя почти год с момента ареста Ходорковского, главе следственной бригады по “делу ЮКОСа” Каримову его начальники дали карт-бланш: арестовывай всех, кого считаешь нужным. Сделано это было как раз перед аукционом по продаже акций “Юганскнефтегаза”, проведенным в декабре 2004 года, чтобы побороть сопротивление хоть и обезглавленного, но продолжавшего борьбу за свои активы ЮКОСа. В результате в ноябре – декабре 2004 года были арестованы Бахмина, Аграновская, Переверзин, Малаховский… Цель была достигнута – ключевые руководители компании и их юристы, обеспечивавшие защиту ее активов, покинули окопы, “Юганскнефтегаз” был куплен известными в тот момент одному Путину специалистами, позднее оказавшимися “Роснефтью”, и нужда в дальнейшем запугивании и посадках отпала…»

Тем не менее для защитников Ходорковского и Лебедева действительно с момента вышеупомянутого разговора со следователем наступило относительное затишье, и мы сосредоточились на надзорных жалобах и работе с материалами, предназначаемыми для ЕСПЧ. В этот временной период я смог себе позволить вместе с семьей летом ненадолго поехать в Санкт-Петербург. Хорошо помню момент, когда созерцание красот Петергофа было прервано звонком мобильного телефона. Это был возглавивший следственную бригаду по «делу ЮКОСа» вместо уехавшего работать в Башкирию Салавата Каримова следователь по особо важным делам Радмир Хатыпов. Он предложил как можно быстрее явиться к нему в связи с планирующимися следственными действиями в отношении Платона Лебедева с перспективой предъявления ему нового обвинения.

Признаюсь, я был несколько ошарашен. Казалось, что всё самое плохое позади и ничто не предвещало очередной порции неприятностей для уже осужденных сидельцев, разбросанных волею Федеральной службы исполнения наказаний к дальним рубежам нашей необъятной Родины. И как-то уж очень контрастировали золотые фонтаны знаменитого пригорода Северной столицы с мрачной перспективой новых визитов в казематы следственных изоляторов и длительных сидений в безнадежных судебных процессах, не обещающих подзащитным ничего хорошего.

Так или иначе, но я объяснил Хатыпову, что нахожусь не в Москве, возвращение в ближайшие дни не планирую и поэтому прибыть быстро в следственное управление не могу. А самое главное – о том, кто будет представлять интересы Лебедева в деле, должен решать он сам и никто более. На том и порешили – по приезде в Москву я изыщу возможность с оказией поставить доверителя в известность о сделанном мне приглашении, а он уже определится с вопросом о представительстве его интересов. Однако затем в Генеральной прокуратуре, видимо, снова что-то поменялось, и вновь наступило затишье.

Завершилось оно в самом конце 2006 года после возвращения в столицу из Башкирии следователя Салавата Каримова, который какое-то время занимал должность первого заместителя прокурора республики. Вероятно, чтобы оправдать свое повторное появление на федеральном уровне, «киллер олигархов», как его называли журналисты, и движущий мотор первого уголовного дела против Михаила Ходорковского и Платона Лебедева рьяно взялся за привычное ему занятие и на основе наработок заменявших в его отсутствие следователей оперативно сотворил новое обвинение своим старым знакомцам. О серьезности намерений Каримова свидетельствовало этапирование Лебедева из колонии в заполярном поселке Харп в Читу, куда в то же время привезли и Ходорковского из еще более далекого Краснокаменска, окрестности которого он называл краем политзаключенных, каторжан, ссыльных декабристов и урановых рудников.

Последовательностью и скоротечностью следственных процедур второе предварительное расследование мало чем отличалось от первого. В последних числах декабря 2006 года Ходорковскому и Лебедеву официально объявили о том, что они подозреваются в легализации. Но без вразумительных объяснений, какое конкретно, по мнению следствия, преступление лежало в основе такой легализации. Едва в феврале следующего года предъявили обвинения, как почти сразу – через 10 дней – следователи сообщили о завершении следствия, чтобы тут же начать ознакомление с многочисленными томами уголовного дела, кстати в существенной части вобравшими в себя «доказательства» из первого процесса. Хотя различия, конечно, присутствовали. Если ведение следствия в Москве по месту нахождения штаб-квартиры ЮКОСа не вызывало сомнений, то следственные действия на читинской территории, где нефтяная компания никогда не работала, породили отдельные судебные баталии по вопросу несоблюдения правил территориальной подследственности, которые велись с переменным успехом и завершились только после вмешательства Верховного суда РФ в пользу Генеральной прокуратуры.

Еще одно отличие было связано с изменившейся тактикой защиты. Если по первому делу мы не стали обращаться за помощью к московскому правосудию с обжалованием незаконных действий следствия, то в Чите подход поменялся. В Москве у наших коллег-адвокатов, представлявших интересы самого ЮКОСа, уже был негативный опыт общения с печально известным Басманным судом, куда шли жалобы на самые первые обыски и выемки, активно проводившиеся следственной группой. Результат был нулевой, все основанные на положениях Уголовно-процессуального кодекса доводы отвергались, зато потом отказные постановления судов прокуроры и следователи демонстрировали как доказательства своей якобы абсолютно правомерной деятельности, одобренной в контрольно-судебном порядке.

Но во втором деле, в надежде на отсутствие в Чите «басманного правосудия», было принято решение побеспокоить местную Фемиду. И эти планы в определенной степени оправдались: пять судебных постановлений, некоторые с довольно жесткими формулировками, где говорилось о несоблюдении требований закона, были вынесены в пользу защиты. Они касались не только рядовых членов следственной группы, но даже неприкасаемого ранее надзирающего прокурора Генеральной прокуратуры РФ В. Лахтина и – страшно подумать – самого следователя Каримова. Тот проигнорировал ходатайство Лебедева об истребовании и приобщении к делу документов, подтверждающих его алиби. Это сочла существенным нарушением судья Ингодинского суда Читы Мершиева и 18 мая 2007 года вынесла частное постановление в адрес заместителя генерального прокурора РФ Гриня, требуя принять меры в отношении Каримова. Правда, затем Читинский областной суд, видимо посчитав содеянное излишней судейской смелостью, «частник» отменил, хотя само решение о допущенном нарушении оставил в силе.

В остальном же происходили рутинные для данной стадии предварительного расследования мероприятия – чтение материалов дела, разнообразие в которое вносили время от времени судебные заседания на тему об очередном продлении сроков содержания под стражей. На них вновь провозглашалось, какие тяжкие грехи числятся за обвиняемыми, а также судьям на основании данных супербдительных оперативных органов сообщалось о секретным путем установленных непременных намерениях Ходорковского и Лебедева скрыться из страны, если вдруг они окажутся на свободе. Надо ли говорить, что тема стражи была «священной коровой», в отличие, например, от отдельных нарушений следствия, и судьи безропотно выполняли пожелания прокуроров, оставляя арестованных под «двойным замком», поскольку и без этого они находились в условиях несвободы, отбывая наказание по первому делу.

Кстати, в очередной раз после событий мещанского суда наблюдались усиленные меры охраны Ходорковского и Лебедева. Их разместили в читинском СИЗО 75/1, чьи каменные строения возведены на месте острога, видевшего не только декабристов, но и ссылавшихся через Читу по великому московскому тракту на Сахалин каторжан, о которых писал Антон Павлович Чехов. На этом, кстати, сходство с декабристами не заканчивается. Для бунтовщиков по велению царя специально было построено в Петровском заводе здание тюрьмы, причем с камерами без окон. А в нашем случае на территории читинского СИЗО в одном из самых отдаленных корпусов для Ходорковского и Лебедева обустроили целый этаж, на котором всё вокруг было нашпиговано техникой. Правда, окна там наблюдались, даже пластиковые.

Чтобы встретиться с подзащитными, адвокатам, по подсчетам, однажды произведенным Юрием Шмидтом, предстояло преодолеть 19 металлических дверей с самыми разнообразными системами запоров. Непосредственно перед заходом в кабинет, предназначенный для проведения встреч, визитеров досматривали. Причем сначала это касалось даже прокурорских следователей, послушно выворачивавших карманы и предъявлявших содержимое портфелей. Как-то, скорее в целях экономии времени, а не для нарушения вполне устраивавшего варианта так редко реализуемого принципа равенства сторон, я напомнил очередному обыскиваемому следователю, а заодно рывшемуся в его вещах офицеру ФСИН, что, согласно закону о содержании под стражей подозреваемых и обвиняемых, лица, в чьем производстве находится уголовное дело, досмотру не подлежат. После этого в числе досматриваемых остались только адвокаты…

Если же Михаила Ходорковского и Платона Лебедева вывозили для чтения уголовного дела в здание областной прокуратуры, где базировалась бригада следователей, то отсек около следственных кабинетов всегда был заполнен вооруженными автоматчиками, часть которых постоянно находилась в непосредственной близости от поста дежурного милиционера при входе в прокуратуру.

Но наибольшую и явно избыточную активность разноведомственная спецохрана проявила в день, когда по новому делу Ходорковского и Лебедева им избиралась мера пресечения – заключение под стражу. Целый квартал вокруг Ингодинского районного суда Читы был с утра оцеплен по периметру вооруженными людьми, и даже местных жителей патрули не пропускали внутрь. К началу суда я ехал на такси и по переговорному устройству хорошо было слышно, как таксисты во всю костерят организаторов режимной операции, из-за которой были закрыты от проезда несколько улиц, весьма загруженных транспортом в обычное время. Насколько помню, в этот день суд вообще освободили от других посетителей, перенеся назначенные заседания на другие дни. Естественно, что и в зале суда, и вокруг него присутствовали спецназовцы всех мастей, разнообразного вооружения и одеяния.

Там же, в Чите, транспортировка Ходорковского и Лебедева от СИЗО в областную прокуратуру или суды осуществлялась целым кортежем машин в сопровождении и под присмотром сотрудников ГИБДД, перекрывавших улицы на пути следования колонны. Что, впрочем, однажды не спасло Лебедева и его конвой от обычного ДТП. Как потом выяснилось, вереница машин, следовавших 2 июля 2007 года к концу дня из Центрального районного суда Читы в СИЗО, во время движения несколько растянулась и из-за не сориентировавшегося вовремя гаишника на перекресток выехал джип местного жителя. В него на полном ходу врезался автозаковский микроавтобус «Газель», чей водитель явно не привык к возникновению на пути подобных препятствий. По рассказу Платона Лебедева, он ударился лицом и больным коленом о металлическую решетку, и от более серьезных повреждений его спасла только хорошая реакция. Хотя раны у него и нескольких сопровождавших были таковы, что весь пол машины залило кровью. Проведенная затем по настоянию защиты судебно-медицинская экспертиза выявила на голове у Лебедева ушибленные раны, кровоподтеки и диагностировала кратковременное расстройство здоровья.

Как поведали следователи, именно в этот день происходила обычная смена составов той части следственной группы, которая регулярно откомандировывалась из Москвы в Читу. И вот едва приземлился самолет, как вновь прибывшим сменщикам была передана первая и еще очень скудная информация о случившемся происшествии. Первой мыслью у них было, что предпринята попытка побега с возможной причастностью к нему здешних «карбонариев». Поэтому прилетевшие следователи сразу с трапа самолета бросились на место аварии, чтобы задержать злоумышленников и зафиксировать следы воображаемого преступления. Однако, убедившись в банальных причинах случившегося и отсутствии чьего бы то ни было злого умысла, они едва ли не через день после ДТП стали требовать от Лебедева продолжения ознакомления с делом в прежнем режиме, даже не убедившись в том, что он восстановился после полученных травм.

На ходатайство о проведении медицинского освидетельствования на предмет определения состояния здоровья Лебедева, явно ухудшившегося в результате ДТП, и возможности участия в следственных действиях был получен отказ. Следователь Татьяна Русанова в своем постановлении указала, что закон предоставляет следователю самостоятельно направлять ход расследования, принимать решения о производстве следственных и иных процессуальных действий. Она написала, что уже началось ознакомление с материалами уголовного дела, тогда как УПК РФ не предусмотрено вынесение отдельного решения о приостановлении следственного действия для проведения экспертизы или освидетельствования, поскольку само производство экспертизы исключает одновременное производство с ним следственного действия.

Понятно, что такая логика нас не устроила, и защитники обратились в Центральный районный суд г. Читы. Рассмотрев представленные материалы и выслушав мнения прокуратуры и адвокатов, судья Лиханова сначала сочла необходимым разъяснить московскому следователю положения Конституции, гарантирующей право каждого на охрану здоровья и медицинскую помощь, а также содержание ч. 4 ст. 164 УПК РФ, не допускающей проведение следственных действий с применением насилия, угроз и иных незаконных мер, а равно создание опасности для жизни и здоровья участвующих в них лиц. А затем признала постановление следователя необоснованным, способным причинить ущерб конституционным правам и свободам участников уголовного судопроизводства…

§ 2. Дикое обвинение

Во втором обвинении авторы созданной конструкции превзошли сами себя как по части абсурдности придуманного, так и по объему изобретенных притязаний, обильно окрашенных криминальными красками.

Сущность обвинения сводилась к тому, что Ходорковский и Лебедев похитили всю добывавшуюся дочерними предприятиями ЮКОСа нефть за период с 1998 по 2003 год в фантастическом объеме 350 млн тонн. По некоторым подсчетам, если бы указанное количество разместить в железнодорожных цистернах, то такой состав трижды смог бы обогнуть весь земной шар.

О том, как совладельцы нефтяной компании умудрились, исходя из фантазий следствия, совершить столь гигантскую расхитительную операцию, рассказано на шестидесяти страницах их постановлений о привлечении в качестве обвиняемых. Однако на самом деле инкриминированный им способ хищения нефти у самих себя можно описать в нескольких строчках.

Следственно-прокурорским знатокам рынка углеводородного сырья вдруг стало известно, что нефть в случае ее поставки с юкосовских скважин на экспорт и продажи затем на бирже в Роттердаме (Голландия) будет стоить значительно дороже, чем внутри России. Поэтому они, узнав о существовании таких высоких («мировых») цен и сравнив их с теми, по которым ЮКОС платил своим стопроцентным нефтедобывающим «дочкам» («Самаранефтегаз», «Юганскнефтегаз», «Томскнефть»), решили, что это неправильно. По умоизмышлениям «экономистов» в синих прокурорских мундирах, с ущемленными в их представлении дочерними предприятиями расчет должен был производиться по «мировым» ценам. А если такового не было, значит, происходило воровство.

Впоследствии, уже в ходе прений сторон в Хамовническом суде, Платон Лебедев иронизировал по данному поводу: «На всякий случай, учитывая феноменальные познания моих высокоученых оппонентов в географии, хочу пояснить суду, что Голландия, или Королевство Нидерландов, – это не Российская Федерация». И далее добавил: «Хорошо, что пока Каримов плохо знает про США, ведь там юкосовская нефть стоит еще дороже, чем в Роттердаме».

Соответственно, определяя размер обозначенного «хищения», подписывавший постановления о привлечении Ходорковского и Лебедева в качестве обвиняемых следователь Каримов элементарно умножил годовые объемы добывавшейся нефти на роттердамские цены. За шесть лет вышла уже упомянутая сумасшедшая цифра – без малого 350 млн тонн нефти, оцененная по заграничным расценкам в 892,4 млрд рублей. При этом, что интересно, авторов сотворенного обвинения нимало не заботило, что в реальности далеко не вся товарная нефть физически могла попасть, и на самом деле попадала, на внешний рынок, используясь внутри России. А «легализацией», в видении обвинителей, стали все дальнейшие финансово-хозяйственные операции, производившиеся после расчетов за нефть: приобретение новых активов, сделки с ценными бумагами, выдача займов и даже… переработка нефти в нефтепродукты!

Воплощенными в строки фабулы обвинения результатами такой фантасмагорической гигантомании и ее сутью были удовлетворены даже не все следователи, трудившиеся в бригаде. У одних искреннее изумление вызвала квалификация как хищения тех же действий, которые в первом уголовном деле были названы уклонением от уплаты налогов. Другие склонялись к тому, что правильнее и убедительнее для достижения поставленной перед ними цели оставления Ходорковского и Лебедева на нарах еще на какое-то количество лет было бы вычленение из широкомасштабной деятельности такой крупной компании, как ЮКОС, одного-двух более или менее убедительных эпизодов, безболезненное рассмотрение которых в рамках надежного «басманного» правосудия привело бы к тому же желаемому результату.

Так или иначе, но стратегические решения принимали не эти сомневающиеся следователи, и их голос услышан не был. Удивляться этому не стоит, если иметь в виду, что кардинальное направление следствия определялось в высоких кабинетах первых руководителей Генеральной прокуратуры и Следственного комитета, включая случаи, когда, по непроверенным данным, такие совещания мог посещать и вести их некий вице-премьер российского правительства.

Защита Ходорковского и Лебедева, конечно, сразу же потребовала прекращения уголовного дела в связи с отсутствием реальных фактических данных о совершении нашими подзащитными каких-либо преступлений. В своих ходатайствах мы писали: все обвинение по существу представляет собой ничтожную попытку искусственной криминализации обычной хозяйственной деятельности холдинговой компании «ЮКОС» с присущими ей особенностями построения корпоративных отношений. По своему характеру, содержанию и направленности предъявленное обвинение является изощренным и одновременно абсурдным с точки зрения как права, так и здравого смысла… Но все это не возымело результата, и через некоторое время обвиняемым и их защитникам было представлено в распоряжение обвинительное заключение, содержавшееся в 14 томах и насчитывавшее 3487 страниц. Подписал его выросший к тому времени из рядового следователя следственной группы по юкосовскому делу до руководителя первого отдела управления по расследованию особо важных дел Главного следственного управления Следственного комитета при Прокуратуре РФ государственный советник юстиции 3-го класса Валерий Алышев, и вместе с делом 4 февраля 2009 года отправил в Генеральную прокуратуру РФ для утверждения. Всего 10 дней понадобилось заместителю генерального прокурора РФ Виктору Гриню на изучение составлявшего без малого 200 томов следственного материала, и он поставил свою подпись в графе «утверждаю». Произошло это 14 февраля 2009 года…

Естественно, что следующим шагом в работе команды защитников стал тщательный анализ содержания обвинительного заключения, где расписывалось (кстати, с невероятным количеством повторов одних и тех же мыслей и документов), что же конкретно его составителями считается доказательствами виновности. Осилив данный трактат, защита укрепилась в своей уверенности в абсурдности обвинений, отсутствии хоть каких-нибудь доказательств противоправности осуществлявшейся деятельности и навешивании на обычные гражданско-правовые сделки и финансовые операции криминальных ярлыков. При этом значительное увеличение объема приводимого обвинительного материала повлекло за собой еще больший рост встречающихся явных противоречий, нестыковок, фактических ошибок и прочих недопустимых для столь важного процессуального документа разночтений.

Надо ли говорить, что в обязанность следствия входит формулировать обвинение точно и четко, чтобы привлекаемое к ответственности лицо не только его отчетливо понимало, но и могло должным образом защищаться. С чем же пришлось столкнуться в описываемом случае?

К примеру, в обвинительном заключении встретились самые разные утверждения о предмете посягательства. Чехарда наблюдалась даже по вопросу о потерпевшей стороне – в тексте можно было найти указание на похищаемую продукцию нефтеперерабатывающих предприятий ОАО «НК “ЮКОС”». Здесь, помимо предмета присвоения, были заменены еще и «жертвы», поскольку нефтедобывающие предприятия и нефтеперерабатывающие – это, как говорят в Одессе, две большие разницы. При этом, по содержанию обвинительного заключения, в нем вообще отсутствовали какие-либо сведения о чьих бы то ни было покушениях на собственность нефтедобывающих предприятий, которые, кстати, в числе вырабатываемой продукции имеют вовсе не нефть, а изготавливаемые из нее масла, бензины, бензолы, битумы, керосин и дизельное топливо, о чем, похоже, следователи никакого представления не имели. В общем, наблюдалась известная своей неопределенностью история – то ли он украл пальто, то ли горжетку, а может, у него что-то сперли…