Текст книги "Ходорковский, Лебедев, далее везде. Записки адвоката о «деле ЮКОСа» и не только о нем"

31 октября 2007 года руководитель главного следственного управления следственного комитета Довгий, принимая во внимание состояние здоровья Василия Алексаняна, дал свое письменное согласие на изменение в отношении его меры пресечения на более мягкую, не связанную с лишением свободы. Но чтобы перестраховаться и не брать на себя всей полноты ответственности, следователь обратился в Басманный суд с ходатайством о замене ареста на залог. Однако 2 ноября 2007 года судья отказался принять такое решение, указав, что в соответствии с уголовно-процессуальным кодексом вопрос об освобождении подозреваемого под залог – это компетенция следователя, в производстве которого находится дело.

К тому времени ситуация сильно поменялась. По некоторым данным, генеральный прокурор, у кого из ведения незадолго до описываемых событий было изъято предварительное следствие, узнав о намерениях сотрудников вновь созданного следственного комитета, с которым у органов прокуратуры сразу не сложились отношения, нашел куда пойти пожаловаться и сообщить, что следователи якобы намерены развалить с таким трудом расследованное дело одного из активных членов юкосовской орг-группы – Василия Алексаняна. Реакцию на такой демарш нетрудно было предсказать. У следователя напрочь пропало желание заниматься освобождением подследственного, и поэтому 15 ноября 2007 года суд в очередной раз продлил срок предварительного заключения Алексаняна.

Как впоследствии выяснилось, этому способствовала еще и позиция, занятая председателем Следственного комитета при прокуратуре РФ Александром Бастрыкиным. В ходе суда над Дмитрием Довгием, обвинявшимся во взяточничестве, выступавший летом 2009 года в Мосгорсуде в качестве свидетеля Бастрыкин пояснил, что попытка освободить Алексаняна дала ему повод усомниться в добропорядочности своего подчиненного. Что вызвало, по словам самого Довгия, резко негативную реакцию главы следственного комитета. Ситуация воистину поразительная: процессуально самостоятельное лицо, каковым является по закону следователь, должен свои действия согласовывать со всей начальственной вертикалью, а попытка добросовестно исполнить предписания ЕСПЧ (про требования российского процессуального законодательства и вспоминать не приходится!) трактуется едва ли не как опасный должностной проступок.

А что же надзирающий за законностью орган в лице Генеральной прокуратуры РФ? Насколько нам известно, он, в лице заместителя первого лица этого ведомства, курировавшего следствие, благосклонно согласился дать свободу Василию Алексаняну. Но при одном условии, уже не впервые озвученном узнику «Матросской Тишины». О чем в январе 2008 года тому представилась возможность рассказать по видеоконференц-связи коллегии судей Верховного суда РФ: «28 декабря 2006 года меня под предлогом ознакомления с какими-то материалами вывозят в здание Генеральной прокуратуры…Следователь Каримов Салават Кунакбаевич… предлагает мне сделку… Он мне сказал: “Руководство Генеральной прокуратуры понимает, что вам необходимо лечиться, может быть, даже не в России, у вас тяжелая ситуация. Нам необходимы ваши показания, потому что мы не можем подтвердить те обвинения, которые мы выдвигаем против Ходорковского и Лебедева. Если вы дадите показания, устраивающие следствие, то мы вас выпустим… И когда мы получим те показания, которые устроят руководство, мы обменяем их – как он выразился, подпись на подпись, – то есть я вам кладу на стол постановление об изменении меры пресечения, а вы подписываете протокол допроса”… Но я не могу быть лжесвидетелем, я не могу оговорить невинных людей, я отказался от этого. И я думаю, какое бы ужасное состояние мое ни было сейчас, Господь хранит меня, потому я этого не сделал, я не могу так покупать свою жизнь».

Когда с трудом стоявшему на ногах Алексаняну суд разрешил сесть, он продолжил свою речь: «В апреле месяце (2007 года) следователь Хатыпов… говорит моей защитнице, присутствующей здесь: “Пусть он признает вину, пусть он согласится на условия и порядок, и мы его выпустим”. Все это время, между прочим, мне не то что лечение не назначали, меня не хотели вывозить даже на повторные анализы. Это пытки, понимаете. Пытки! Натуральные, узаконенные пытки!» И далее: «В чем проблема? А проблема, оказывается, в том, что 15 ноября мне продлили срок содержания под стражей, а 27 ноября ко мне заявилась следователь Русанова Татьяна Борисовна, которая всегда была помощницей ближайшей Салавата Кунакбаевича Каримова, который сейчас советник генпрокурора Чайки, если кто не знает. И сделала мне опять то же самое предложение: дайте показания, и мы проведем еще одну судебно-медицинскую экспертизу и выпустим вас из-под стражи. Это преступники! А когда Европейский суд вынес свое указание немедленно меня госпитализировать, она, уезжая в командировку, передала моему адвокату: “Предложение остается в силе”. Плевать они хотели на Европейский суд! Им надо из меня показания выбить, потому что им процесс нужен постановочный. А я не буду лжесвидетелем. И лгать я не буду. И оговаривать невинных людей я не буду, мне неизвестно ни про какие преступления, совершенные компанией “ЮКОС” и ее сотрудниками. Это ложь все».

И даже несмотря на эти жуткие подробности, а также очевидную незаконность содержания под стражей, что затем без особого труда доказал ЕСПЧ, Верховный суд РФ не нашел оснований сомневаться, что Алексаняну правомерно продляется срок ареста.

Василий был еще жив, а происходящее с ним не укладывалось в головах здравомыслящих людей. Илья Мильштейн по этому поводу не сильно стеснялся в выражениях: «Дело Алексаняна ставит какой-то новый рекорд, еще недостижимый в прежних делах, связанных, например, с тем же “ЮКОСом”. Такого соединения горбачевской гласности с гестаповской беспощадностью мы еще не наблюдали. Путь от липовых садистских приговоров к садизму в чистом виде, да еще с примесью эксгибиционизма, пройден всего за несколько лет» (Грани. Ру, 21 января 2008 г.).

И все же судебная машина сдалась, хотя далеко не сразу. Сначала дело поступило в Симоновский районный суд Москвы для рассмотрения по существу, что было практически невозможно в отношении больного, находящегося в столь тяжелом состоянии. И тогда 8 декабря 2008 года Мосгорсуд постановил освободить Алексаняна из-под стражи в случае внесения залога размером в огромную сумму 50 млн рублей. Деньги были собраны с большим трудом, после чего наконец Василий Георгиевич был избавлен от конвоя, в сопровождении которого постоянно находился в лечебном учреждении. Из больницы его выписали в начале 2009 года, как раз незадолго до того, как уголовное дело по обвинению Михаила Ходорковского и Платона Лебедева было направлено в Хамовнический суд Москвы.

Василий Алексанян очень внимательно следил за происходящим на нашем процессе прежде всего при помощи сайта khodorkovsky.ru, где размещались свежие репортажи из зала суда. Примерно летом 2010 года он вышел на связь и предложил встретиться. Признаюсь, я с трепетом ждал этой встречи, которая была назначена у меня в офисе, расположенном совсем рядом со зданием Мосгорсуда. Все-таки мы длительное время не виделись, и я плохо себе представлял, как может выглядеть человек, на чью долю свалились такие мытарства.

Он прилично опоздал к оговоренному времени, извинился и первым делом обругал московские пробки, возникающие, по его мнению, из-за иногородних водителей, наводнивших улицы. Буквально на лету предложил ввести въездную плату в чужой для них регион, как это делается в других странах мира, после чего мы уже смогли удовлетворенно обняться и я стал разглядывать долгожданного гостя. Первая наша в тот раз встреча оставила двоякие чувства. С одной стороны, Василий Георгиевич порадовал боевым настроением, прежней напористостью, готовностью к дальнейшему сотрудничеству. С другой – внешний его вид, мягко говоря, был далеко не блестящим: на лице марлевая повязка, к тому же он сильно похудел. При этом значительная часть его рассказа была посвящена медицине, в которой он сильно поднаторел, сыпя малопонятными для меня названиями и показателями. Главное сводилось к тому, что его иммунитет едва ли не на нуле и только божьей милостью он еще существует.

Когда он справился о ходе процесса, о настроении М. Ходорковского и П. Лебедева, планах защиты, то перешел к самому главному – цели своего визита. Признаться, Алексанян ошарашил меня предложением обдумать вопрос о его выступлении в Хамовническом суде в качестве свидетеля защиты. Он полагал, что после прекращения его уголовного дела в связи с истечением срока давности какой-либо опасности со стороны следствия для него не существует. С другой стороны, он, как участник многих из описанных в обвинении событий, да еще и названный одним из членов организованной группы, может много существенного для установления правды рассказать суду, а заодно вывести на чистую воду прокуроров и некоторых из поддерживавших их лиц. К примеру, при упоминании прокурора Лах-тина или свидетеля со стороны обвинения Рыбина его негодование достигало высших точек, а направляемые в их адрес эпитеты далеко не всегда можно было отнести к числу литературных выражений и воспроизвести здесь по этическим соображениям.

Надо ли говорить, что очень велик был соблазн увидеть на трибуне столь компетентного, знающего свидетеля, имеющего богатый опыт публичных выступлений, прекрасно осознающего весь абсурд выдвинутых обвинений и способного их разоблачить. Но при этом мы обязаны были учитывать возможные риски. Естественно, что данное предложение было доведено до Михаила Ходорковского и Платона Лебедева, и коллективно мы приняли решение отказаться от столь заманчивого варианта. Основным аргументом была непредсказуемость контрдействий противника. Зная, на что порой способны преследователи юкосовцев, никак нельзя было исключить, что из бессчетных томов дела № 18/41-03 не появится очередное обвинение против Алексаняна, и это будет месть за его выступление в защиту Ходорковского и Лебедева. Да и в 14-томном обвинительном заключении по слушавшемуся в Хамовниках делу наших подзащитных Алексанян упоминался неоднократно, и отнюдь не в нейтральных выражениях.

Когда я на следующей встрече сообщил Алексаняну о принятом решении, на его лице появилось выражение явного облегчения. А прозвучавшие слова: «Но я же был обязан предложить свою помощь», остались в памяти как очередное и безоговорочное свидетельство порядочности и мужества этого незабываемого человека.

Заручившись согласием Алексаняна, я попросил его прояснить мне некоторые моменты из деятельности ЮКОСа, а также предложил с моей помощью составить меморандум для ЕСПЧ, в связи с чем мы еще несколько раз встречались, списывались по Интернету или обменивались СМС-со-общениями. Некоторые его разъяснения очень помогли либо получить дополнительную информацию для выработки позиции защиты, либо вооружиться новыми аргументами. Вот как, к примеру, он пояснял необходимость использования в договорной работе термина «скважинная жидкость», которую представители обвинения неизменно связывали то с попытками уклониться от уплаты налогов, то с намерениями совершить хищения. Текст нашей беседы в этой части приводится с некоторыми сокращениями и основывается на ведении аудиозаписи с последующей расшифровкой:

«В. Алексанян: Скважинная жидкость – это технологический термин, который существует в литературе, он взят не с потолка. Нами он взят был потому, что находились люди, которые стали пытаться под предлогом надуманных долгов арестовывать нефть. И проблема состояла в том, что они стали арестовывать нефть таким образом, что фактически добычу нужно было останавливать. Это целая катастрофа, реальная угроза для компании. Была модной налоговая полиция, которая приходила и арестовывала, просто затерроризировали. Они реально приходили и говорили – месячный объем добычи мы сейчас должны скачать и отправить такой-то администрации. Значит, тут же проводят какие-то якобы торги, и все направляют какому-то своему левому контрагенту. Это реальный пример. А теперь, Вы говорите, должны…

К. Ривкин: В счет налоговой недоимки…

В. Алексанян: В счет налоговой недоимки, когда им разрешили. Они вот этим развлекались, поэтому вот эта вся скважинная жидкость и перепродажа на скважине третьему лицу, она была сделана, чтобы это прекратилось. Дальше, это исключительно юридический вопрос, который связан с тем, что между счетчиком, который считает, сколько нефти сдано в Транснефть, и между счетчиком на складе существует масса технологических звеньев, проходя через которые скважинная жидкость превращается в товарную нефть. Но нужно понимать, что налоги платились только с объемов той товарной нефти, которая соответствует ГОСТу, что эти показатели счетчиков снимались налоговой инспекцией.

Смысл в том, нужно было создать юридическую конструкцию, которая бы защищала объект права собственности от арестов. Смысл в чем того, что “Юганск” перепродавал сразу на скважине эту жидкость третьему лицу? – исключительно защититься от ареста. То есть, когда приходит кто-то арестовывать товарную нефть, она уже не юганская. Понимаете, грубо говоря, я привязал момент создания объекта и возникновение права собственности с момента его передачи, продажи. Поэтому были договоры на подготовку этой жидкости, чтобы превратить ее в товарную нефть, чтобы сохранить структуру себестоимости “Юганска”.

К. Ривкин: И проблемы с арестами прекратились?

В. Алексанян: Конечно, это все прекратилось. Но повторяю – никакой налоговой оптимизации никакая скважинная жидкость никогда под собой не имела в качестве основания и не могла иметь. А сама схема родилась исключительно, когда наши с Вами доверители и коллеги меня вызвали на ковер и сказали: прекратите эту вакханалию. Я вынужден был провести гигантскую работу. Я вызывал технологов, мы с ними сидели всю цепочку определяли, где можно что и как сделать, вызывали потом бухгалтерию, потому что структуру себестоимости “Юганска” нельзя было разрушить, чтобы налоговую базу не задеть, это же целый комплекс вопросов был, почему продается скважинная жидкость. Но налоги платились по счетчику товарной нефти, которая сдается в “Транснефть”».

Одной из тем наших совместных обсуждений были методы, которыми осуществлялась расправа над юкосовцами. Естественно, что Алексанян рассказывал о том, с чем пришлось столкнуться ему самому. В частности, на каких «доказательствах» основывалась необходимость помещения его в СИЗО и последующих продлений сроков содержания под стражей.

Он напомнил о «гуляющем» по делам ЮКОСа документе, имеющем название «Краткий уголовно-правовой анализ действий, совершенных руководителями и собственниками Группы “Менатеп-Роспром-ЮКОС” в процессе предпринимательской деятельности». О нем следует сказать несколько подробнее. Этот шестистраничный текст без адресата и подписи фактически представляет собой некие методические рекомендации по уголовному преследованию работников нефтяной компании. Здесь говорится о том, как следует действовать «при привлечении к ответственности создателей, собственников и руководителей Группы», о соблюдении системного подхода к возбуждению уголовных дел, о необходимости принятия комплекса мер, включающих следственные и оперативные действия, о задействовании в обозначенных целях «неправоохранительных органов» и государственных контрольных инстанций (МАП, ФКЦБ, МГИ, МНС, Счетной палаты и проч.). Неведомым пользователям данного документа тут же предлагается на выбор большой спектр статей уголовного кодекса, от банального присвоения до нарушения тайны переписки, телефонных переговоров и даже загрязнения вод.

Как рассказал Алексанян, «краткий анализ», несмотря на его очевидную антиюкосовскую направленность, был в ходе судебного процесса по его аресту преподнесен прокуратурой и следствием как некое произведение правового управления нефтяной компании и одно из подтверждений необходимости содержания обвиняемого в условиях несвободы. По информации Алексаняна, этот же документ использовался в аналогичных целях и в делах некоторых других юкосовцев. А на самом деле, как удалось установить несколько позже, он был составлен по инициативе одного из недругов руководства ЮКОСа, названного в одном из выступлений защиты «свидетелем обвинения многоразового использования» Евгением Рыбиным.

Алексанян предупредил меня, что сей опус вполне может быть использован и против Ходорковского с Лебедевым в рамках второго судебного процесса в Хамовническом суде. И действительно, «Краткий анализ» присутствовал в уголовном деле, в томе 25. Расположен он был в такой последовательности, что можно было подумать, что документ был извлечен из компьютера, изъятого у начальника правового управления ОАО «НК “ЮКОС”» Дмитрия Гололобова.

Благодаря предупреждению Алексаняна, защита сыграла на опережение и озвучила данную ситуацию в очередном заявлении об отводе прокуроров. Там сообщалось, что 7 апреля 2006 года, когда Басманный суд г. Москвы заключал под стражу Алексаняна на основании представленных следствием материалов, основным из них являлся отмеченный «анализ». Инициируя арест, следователь Радмир Хатыпов ссылался в обоснование своих доводов на «изъятый при обыске в служебном помещении Гололобова Д.В. документ под названием “Краткий уголовно-правовой анализ действий, совершенных руководителями и собственниками Группы "Менатеп-Роспром-Юкос"”, в процессе предпринимательской деятельности». Именно на него затем в дальнейших судах ссылался не единожды и прокурор Валерий Лахтин.

Однако, как было сказано в заявлении об отводе, «достоверно установлено и подтверждено документально, что “краткий анализ” был составлен по указанию небезызвестного нам и суду профессионального “свидетеля обвинения” г-на Рыбина Е.Л. юридическим департаментом возглавлявшейся им фирмы “Ист Петролеум”. Этот документ был представлен Рыбиным следователям Генеральной прокуратуры РФ, которые приобщили его в качестве приложения к протоколу допроса указанного лица от 9 февраля 2004 года по уголовному делу № 18/33-03 по обвинению сотрудника службы безопасности ОАО “НК "ЮКОС"” Алексея Пичугина». Там же говорилось: «Совершенно очевидно, что “надзирающий” прокурор Лахтин заведомо знал, что состряпанный Рыбиным и его помощниками документ был затем вброшен в другие дела по обвинению сотрудников ОАО “НК "ЮКОС"” под видом якобы обнаруженного при производстве следственных действий. И не только знал, но и активно использовал данную фальшивку в ходе своего участия в судебных процессах, в том числе в целях осуществления необоснованных арестов граждан».

Контратака защиты имела свои результаты – «анализ» не попал в число оглашавшихся прокурорами доказательств и был исключен из арсенала обвинителей как битая карта.

Среди иных тем мы обсуждали текущие события в Хамовническом суде, возможности использования прокуратурой некоторых наиболее активных свидетелей обвинения, практику ЕСПЧ, процессуальные нарушения в деле самого Алексаняна. Он подробно рассказывал о том, в каком плачевном состоянии нефтяная компания «ЮКОС» была приобретена командой Ходорковского и как возросли ее показатели добычи нефти и капитализация к моменту начала атаки со стороны государства; о проблемах, встававших в связи с необходимостью удовлетворять интересы миноритарных акционеров; о разработке консолидированной отчетности и выходе на западный рынок ценных бумаг; о своем собственном теснейшем сотрудничестве с аудиторской организацией «Прайсвотерхаус Купере», затем под давлением правоохранительных органов отозвавшей свои заключения явно в угоду следствию по делу Ходорковского и Лебедева.

Он был крайне огорчен и раздосадован поведением хорошо ранее ему знакомого сотрудника «Прайсов» Дага Миллера, поскольку совместно и неоднократно подробнейшим образом обсуждал с ним структуру корпоративного устройства ЮКОСа и варианты возможных действий компаний, входивших в его периметр. Алексанян подчеркивал, что Миллер обладал максимально возможной информацией о деталях работы нефтяной компании. Некоторые торговые и финансовые схемы, вызывавшие сомнения у сотрудников аудиторской организации, специально изменялись, чтобы снять возникающие вопросы. Алексанян назвал Миллера лжецом после того, как тот заявил на допросах в прокуратуре о неких неведомых ему обстоятельствах деятельности ЮКОСа и поставил свою подпись под письмами об отзыве аудиторских заключений. Естественно, что таким поведением аудитора с удовлетворением воспользовалось следствие, а затем и Хамовнический суд, в чьем обвинительном приговоре фамилия Миллера упоминается 44 раза…

Со своей стороны, я просил Алексаняна откомментировать ряд документов, на которые имелись ссылки в обвинительном заключении наших подзащитных, а также объяснить причины проведения некоторых организационно-хозяйственных операций компании, например имевшее место выведение из активов дочерних нефтедобывающих предприятий ЮКОСа сервисных предприятий.

Порой мы обсуждали поступки некоторых его бывших сослуживцев. По отношению к некоторым из них он бывал категоричен, пожалуй, даже излишне. На это обстоятельство обратили как-то внимание и журналисты. Зоя Светова на страницах «Нью тайме» (№ 37 от 8 ноября 2010 г.) привела такие слова Василия Алексаняна: «Мое отношение к уехавшим юкосовцам сложное и простое одновременно. Я им не судья, но такое поведение не вызывает у меня уважения. Я считал и считаю, что нужно быть бойцом. А если ты ничего не боишься, кроме Господа, – даже наши доморощенные фашисты ничего с тобой сделать не смогут. Сказано в Ветхом Завете: “Подвизайся за истину до смерти – и Господь Бог поборет за тебя”. Наверное, человек, прошедший испытания, какие выпали на долю Алексаняна, вправе высказывать такое мнение. Даже хорошо понимая, что вряд ли его многие в этом поддержат… Естественно, что каждый раз при встрече он рассказывал об изменениях в состоянии своего здоровья, также о происходящих вокруг него событиях. События эти, прямо скажем, не радовали. Сначала имелись подозрения, что за ним не просто установлен контроль, но и производятся действия устрашающего характера. В одном случае это были какие-то чудеса с обвинениями водителя Алексаняна, якобы совершившего ДТП на машине, на самом деле находившейся в это время в гараже. Василий Георгиевич позвонил, очень огорченный, и попросил при необходимости подключиться к разбирательству. В другом случае у автомобиля, которым он управлял, вдруг оказались плохо прикрученными колеса, что едва не привело к аварии с непредсказуемыми последствиями.

В один из вечеров я безрезультатно прождал его у себя на работе, но Алексанян так и не появился в оговоренное нами время. Только примерно через неделю он написал по Интернету, что были некоторые объективные причины, не позволившие ему приехать. А при встрече поведал очень неприятную историю. Неожиданно ближе к вечеру у него внезапно горлом пошла кровь, причем довольно сильно. Из последних сил он смог вызвать к себе своего врача, у которого находился под наблюдением. Но когда тот срочно выехал, его машина была остановлена некими сотрудниками ГАИ, демонстративно долго проверявшими документы. Лишь спешно оказанная в последнюю секунду медпомощь спасла в тот раз жизнь Василию. Кстати, он подозревал, что само кровотечение тоже произошло неспроста, а его причины имеют рукотворный характер.

Удивительно то, что, по словам Алексаняна, люди, кому было вменено в обязанность его контролировать, не особенно скрывали свое существование и даже в определенный момент вышли на него и поведали, что, по их расчетам, он после освобождения должен был прожить со столь тяжким диагнозом совсем непродолжительное время. Такой прогноз и был одной из основных причин освобождения из-под стражи. Однако, к их немалому удивлению, с ним ничего не происходило, и они даже заинтересовались методикой лечения, дававшей столь удивительные результаты. Итогом такого своеобразного общения были слова: живи, пока нам не поступила другая команда.

В этой связи вспоминается и иная история. Неожиданно пришло известие о смерти одного из работников ЮКОСа Геннадия Леоненко, случившейся 20 марта 2011 года при несколько загадочных обстоятельствах. Историей заинтересовалась журналистка «Новой газеты» Вера Челищева, и я по ее просьбе предложил Василию Алексаняну прокомментировать случившееся, чтобы опубликовать вместе с готовящейся к изданию статьей. Комментарий получился очень жестким, и в полном объеме он увидел свет только после смерти Василия Георгиевича. Вот что там было сказано: «Я полагаю, что Путин и Сечин (в особенности) не гнушаются такими методами, которые были близки т. Сталину. Мне не раз по тюремной “почте” передавали, что есть приказ тебя живым не выпускать. Не успели. Но даже на свободе меня в покое не оставили. Конечно, нет прямых доказательств, но со мной за эти два года на свободе происходили достаточно странные вещи. Очень похожие на известные случаи отравления. Божьей милостью я жив. Я полагаю, что у кого-то есть санкция на ликвидацию. И это не шутка. Манера поведения была очень проста: мы можем с тобой сделать все, что захотим, – выбирай. Безнаказанность, а точнее, ее осознание – вот их стимул».

Мы еще несколько раз встречались в разных местах в центре Москвы, обсуждая возникшие вопросы. Через какое-то время Алексанян перестал выходить на связь и отвечать на электронные обращения. В памяти мобильного телефона последняя моя просьба посмотреть присланный по Интернету проект документа относится к 24 августа 2011 года. Вскоре причина его упорного молчания стала понятной. 3 октября 2011 года Василия Георгиевича Алексаняна не стало.

Хочется верить, что тех, кто так упорно пытался сжить со света честного, порядочного человека и высокого профессионала и в результате добился своего, рано или поздно настигнет заслуженная и жестокая кара…