Текст книги "Ходорковский, Лебедев, далее везде. Записки адвоката о «деле ЮКОСа» и не только о нем"

Наверное, именно царившая в те дни в Мещанском суде непростая обстановка, предполагавшая наличие вокруг многих, в том числе посторонних для таинств правосудия глаз, а может быть, просто особенности характера судьи Ирины Колесниковой побудили ее обязать свою помощницу незамедлительно составить докладную записку (на имя самой Колесниковой) о том, что докладная записка от 3 июня 2004 г. о предоставлении еще двух секретарей, адресованная председателю суда Лукашенко, «была передана последнему 03 июня 2004 г. в 9 часов 27 минут».

В итоге, завершив оба предварительных слушания, по результатам которых помимо соединения дел было достигнуто еще одно «завоевание» – Лебедеву разрешили пользоваться калькулятором, – судья Колесникова уведомила представителей сторон, что первое заседание по рассмотрению дела по существу назначено на 16 июня 2004 года. Эту дату можно считать отправной точкой публичного разбора содержания обвинений против Ходорковского и Лебедева. Но для начала необходимо сделать несколько пояснений.

Помимо прокурора Шохина, о котором уже шла речь в нашем повествовании, на суде присутствовал еще один государственный обвинитель – некто Архипов, через некоторое время после начала процесса делегированный из прокуратуры Московской области для выполнения вспомогательных задач. Признаться, мне он мало чем запомнился, поскольку на ударных позициях постоянно был Шохин. Мнение Архипова оказывалось стабильно совпадающим с тем, что до него говорил старший товарищ, и с подачей тому документов, запланированных к оглашению, он успешно справлялся.

Тандем государственных обвинителей произвел не самое лучше впечатление на одну из посетительниц Мещанского суда – британскую писательницу Рэйчел Полонски. В журнале The Spectator за 4 апреля 2005 года она описывала увиденное так: «У дальней стены за ноутбуками сидят прокуроры – Шохин и Архипов – скользкого вида типы в неряшливых синих мундирах с погонами. Шохин ухмыляется – ему не надо ничего доказывать». От зоркого взгляда инженера человеческих душ не ускользнули ни сам факт существования гособвинителя Архипова, ни его манера поведения, ни даже внешний вид: «Архипов, напоминающий похмельного официанта из захудалой советской кафешки, лишь изредка открывает рот, но его выступления звучат настолько по-идиотски, что весь зал покатывается со смеха, заставляя оратора краснеть и смущенно улыбаться».

Говоря о представителях организаций – гражданских истцов, следует прежде всего обратить внимание, что в обоих процессах против Ходорковского и Лебедева наблюдалась одна показательная закономерность. Несмотря на рассмотрение судами обвинений в якобы совершенных тяжких преступлениях, будто бы причинивших невероятный по размеру материальный ущерб, «пострадавшие» организации предстать перед подсудимыми в чьем-либо уполномоченном лице активно не желали, даже несмотря на высылаемые им повестки и регулярно заявляемые защитой ходатайства о вызове. Видимо, им нечего было сказать и представить в обоснование своих исключительно бумажных претензий, да и то появившихся на свет не без помощи следственных органов.

Зато государственные служащие не чурались присутственного места, и в нашем первом случае речь идет о представителях Федеральной налоговой службы. Прежде всего следует обозначить упомянутую Александру Нагорную, действовавшую в интересах ФНС РФ по эпизоду уклонения от уплаты налогов с организаций. В то время она занимала должность заместителя начальника отдела судебно-правовой работы указанного федерального ведомства. Присутствуя в зале суда, Нагорная время от времени что-то активно обсуждала с Дмитрием Шохиным, подсказывала ему, участвовала в допросах свидетелей и специалистов по налоговому эпизоду, выступала в прениях сторон. Сегодня мы можем найти имя А. Нагорной в списках судей Арбитражного суда г. Москвы и узнать из соответствующего сайта, что она в 2009 году пошла на повышение и назначена председателем судебного состава.

В связи с присутствием в деле обвинений М. Ходорковского и П. Лебедева в уклонении от уплаты личных налогов (ст. 198 УК РФ) на усиление прокурорам были брошены представители территориальных налоговых инспекций, но вели они себя довольно пассивно, а в прениях сторон повторили версию обвинения.

И еще одно существенное пояснение. Если быть абсолютно точным, то в данном судебном производстве участвовали трое подсудимых, поскольку кроме наших подзащитных обвинения выдвигались еще и в отношении Андрея Крайнова, и поэтому рассмотрение первого дела правильнее было бы назвать процессом Ходорковского – Лебедева – Крайнова. По сути, появление этого фигуранта в связке с теми, кого определяли как руководителей и основных акционеров компании ЮКОС, являлось очевидным алогизмом и не имело каких-либо убедительных объяснений. На всем протяжении времени, связываемого обвинителями с деятельностью тех структур, которые собирательно они называли «Группа ЮКОС-Менатеп-Роспром», Андрей Крайнов играл весьма скромные роли, посвященные исключительно обеспечению нормального функционирования компаний вспомогательного назначения – российских аналогов уже упоминавшихся западных SPE. Его фирма и сотрудники преимущественно занимались учреждением и обслуживанием коммерческих организаций, на том или ином этапе требовавшихся бизнесу для решения возникающих задач, в том числе для успешной работы многочисленных структур и подразделений ЮКОСа.

Кстати, таких людей было немало, и при желании следственно-прокурорские органы могли бы усадить рядом с Ходорковским и Лебедевым достаточно много народа – в зависимости от размеров металлической клетки и фантазий разрушителей нефтяного холдинга. Почему же из всего состава мифической организованной группы выбор пал именно на Крайнова, можно только догадываться. Одна из имеющих право на существование версий – наличие практически готового уголовного дела, расследовавшегося ранее в Волгограде и связанного с Крайновым, которое после начала преследования юкосовцев было истребовано в Москву и присоединено к «материнскому» делу № 18–41/03. В итоге из Крайнова на тот момент сделали основного обвиняемого по волгоградскому эпизоду, соучастника Михаила Ходорковского (до объединения с Платоном Лебедевым они были фигурантами одного дела), члена орггруппы по якобы ущербной перепродаже апатитового концентрата (ст. 165 УК) и сведущее лицо по целому ряду других выдвинутых против Ходорковского и Лебедева обвинений. Интересно, что, когда было составлено обвинительное заключение по делу Лебедева, Крайнов был там указан в списке из 142 свидетелей под номером 1. По какому-то неведомому стечению обстоятельств он и в Хамовнический суд для дачи показаний был приглашен прокурорами самым первым.

Крайнов находился под подпиской о невыезде, вел себя в Мещанском суде, как и его защитники, очень осторожно, в контакты с другими адвокатами не вступал, что заставляло, конечно, беспокоиться и предполагать, что от него можно ждать всяких неприятностей. Однако, вопреки ожиданиям, дал вполне нейтральные показания (как и позже, в Хамовническом суде), по сути выдвинутых против него обвинений не признал себя виновным, и, несмотря на это, в результате Мещанский суд ему назначил пять лет лишения свободы условно.

Хорошо помню, как был напряжен этот человек, когда зачитывались последние строки обвинительного приговора. Услышав из уст судьи слова об условном наказании, он отвернул голову в сторону, пряча, как мне показалось, сползающую по щеке слезу. И когда затем кто-то из бравших у меня интервью журналистов спросил, не считаю ли я столь мягкий приговор Крайнову доказательством его сговора с обвинением, я довольно резко ответил, что у меня нет для этого ни малейших оснований и мы должны только радоваться за того, кто избежал тюремного заключения…

§ 3. Судья Колесникова и ее честь

«Участники судебного разбирательства, а также иные лица, присутствующие в зале судебного заседания, обращаются к суду со словами “Уважаемый суд", а к судье– “Ваша честь”».

Из Уголовно-процессуального кодекса РФ

 
Честь Мещанского суда
Высока как никогда.
Поимели эту честь,
И теперь какая есть.
 

В. Шендерович

Из сказанного выше о происходившем в Мещанском суде уже можно составить некоторое представление о председательствовавшей на процессе судье И. Колесниковой. Но этого мало, и более полную картину лицезреть позволят другие, не менее важные подробности и детали.

В судейский состав по первому делу Михаила Ходорковского и Платона Лебедева, помимо И. Колесниковой, вошли двое судей – Елена Максимова и Елена Клинкова. Сразу замечу, что о последних двух участницах слушаний при всем желании сложно что-либо сказать. За весь период судебного следствия, длившегося девять месяцев, лишь одна из них, на моей памяти, проявила себя, задав пару незначащих вопросов кому-то из многочисленных свидетелей.

Какое производило впечатление на присутствующих в зале это судейское трио, можно вновь судить по наблюдениям Р. Полонски, озаглавившей свой материал «Россия на скамье подсудимых»: «Трое женщин-судей сидят на возвышении в конце зала. Они напоминают двух учительниц начальной школы, окружающих стервозного завуча, – да и по зарплате, кстати, приравнены к школьным учителям. Судья справа – игривого вида блондинка – рассеянно смотрит в пространство и периодически зевает, когда Ходорковский и Лебедев объясняют тонкости банковских процедур в начале 1990-х или схемы оптимизации налогообложения в сибирских “свободных экономических зонах”. Судья слева – тучная, очень некрасивая женщина, с напряженным вниманием не отрывает взгляда от клетки. Между ними, под гербом Российской Федерации, ссутулилась в кресле судья Ирина Колесникова – живое воплощение бюрократии советского типа, чьих глаз вообще нельзя разглядеть за стеклами очков в белой оправе. Почти не скрывая сговора с обвинением, она листает Уголовный кодекс[61]61
  Вероятнее всего, имеется в виду Уголовно-процессуальный кодекс.


[Закрыть], пока не отыщет какую-нибудь процедурную диковину, позволяющую отклонить доказательства, представленные защитой» (The Spectator, 4 апреля 2005 г.).

В связи со сказанным более подробно можно говорить только о руководившей ведением процесса судье Ирине Колесниковой.

Прежде всего она была известна тем, что незадолго до нашего судебного разбирательства вынесла обвинительный приговор компаньону Михаила Ходорковского и Платона Лебедева – Василию Шахновскому, причем в тандеме с тем же гособвинителем Дмитрием Шохиным. Повторю свое мнение, что такая сопричастность к «делу ЮКОСа» явилась причиной поручения именно Колесниковой уголовного дела наших доверителей, как и сам факт попадания его в Мещанский суд вопреки предусмотренному законом порядку определения территориальной подсудности. Впрочем, разрешение ею дела Шахновского сыграло с судьей дурную шутку. Без какой-либо объективной необходимости, явно обеспечивая обвинителям задел на будущее, Колесникова включила в описательную часть приговора как прямые, так и косвенные указания на вовлеченность в якобы противоправные действия также Ходорковского и Лебедева. В свою очередь, в их обвинительном приговоре позже фигурировали ссылки на Василия Шахновского при изложении эпизода, квалифицированного как уклонение от уплаты налогов с физических лиц.

Такой сомнительный подход позволил, во-первых, при заявлении отвода всему составу Мещанского суда сослаться, в числе прочего, на заведомую необъективность и предвзятость Ирины Колесниковой. По этому поводу защитой Платона Лебедева указывалось: Мещанский суд в лице федерального судьи Колесниковой И.Ю. уже определил свое отношение к Лебедеву, поскольку, рассматривая одно из дел, относящихся к так называемой категории «дел ЮКОСа», по обвинению Шахновского В.С., по сути, указал на Лебедева как на соучастника вменяемого Шахновскому преступления, признав последнего виновным в приговоре от 5 февраля 2004 года. Этот же аргумент фигурировал и при обращении в Европейский суд по правам человека как доказательство нарушения принципа справедливого судебного разбирательства. Коммуницировав жалобу, ЕСПЧ отдельно обратил внимание на данный довод защиты и поставил перед Правительством РФ соответствующие вопросы.

В ходе разбирательства дела Ходорковского и Лебедева в Мещанском суде Колесникова отличалась пунктуальностью в ведении процесса, начиная заседания ровно в назначенное время и строгим голосом выговаривая опоздавшим. Она, впрочем, как и другие судьи, активно дистанцировалась от защиты, и порой казалось, что даже по зданию суда Колесникова избирает такие маршруты, чтобы с нами ненароком не столкнуться. И видимо, дабы подобного конфуза не произошло где-нибудь в метро или на автобусной остановке, председательствующую привозил на работу водитель на большом джипе японского производства «тойота-лэндкрузер», причем о ведомственной принадлежности обоих нетрудно было догадаться.

В целом не оставляло впечатление, что Колесникова, находясь в сильном напряжении, периодически написанном на ее лице, постоянно чего-то опасается. Возможно, не только на сторонних наблюдателей, но и на профессиональную судью произвело сильное впечатление количество вооруженной охраны и людей в штатском, взявшихся наводить свои порядки в судейской епархии.

На действия Колесниковой не раз заявлялись возражения, начиная уже с предварительного слушания в отношении Лебедева. Ей публично было брошено обвинение в личной заинтересованности в исходе дела и иных прегрешениях, реакцией на которое стало вынесенное председательствующей распоряжение «о недопустимости высказываний, которые не этичны по отношению к участникам судебного заседания, умОляют (орфография сохранена. – К. Р.) престиж и авторитет судебной системы в целом, что имело место в выступлениях обвиняемого о том, что председательствующий по делу позволяет себе фабриковать официальные документы уголовного судопроизводства, включая в них не соответствующие действительности, заведомо ложные сведения».

Очень бросалось в глаза неудержимое стремление Ирины Колесниковой к максимальной регламентации руководимых ею заседаний, когда даже короткая отлучка защитника по естественной надобности предварялась величайшим соизволением председательствующей, едва ли не с обсуждением всеми участниками процесса убедительности доводов просящего.

В сказанном нет сильного преувеличения, подтверждением чему может служить такой фрагмент из протокола судебного заседания от 17 августа 2004 года:

«Защитник Шмидт: Ваша честь, Уважаемый суд, у меня болит спина, и мне очень тяжело 1,5 часа сидеть, если можно, разрешите мне минут на пять выйти в коридор и походить, не мешая суду.

Обсуждается вопрос о предоставлении возможности защитнику Шмидту покинуть зал судебного разбирательства и продолжить судебное разбирательство в его отсутствие.

Подсудимый Ходорковский: Не возражаю, со мной согласовано, на моей защите не скажется, заявление вынужденным не является.

Подсудимый Лебедев: Не возражаю.

Подсудимый Крайнов: Не возражаю.

Защитник Падва: Не возражаю.

Защитник Левина: Не возражаю.

Защитник Михеев: Не возражаю.

Защитник Липцер: Не возражаю.

Защитник Бару: Не возражаю.

Защитник Иванов: Не возражаю.

Защитник Лунин: Не возражаю.

Представитель гражданского истца Заброда: Не возражаю.

Государственный обвинитель: Не возражаю.

Суд, совещаясь на месте, определил: Удовлетворить ходатайство защитника Шмидта, предоставив ему возможность покинуть зал судебного разбирательства, продолжить судебное разбирательство в его отсутствие.

В 11 часов 50 минут защитник Шмидт покинул зал судебного заседания».

А еще несколько ранее Платон Лебедев попросил выяснить судьбу направленной для него в суд из следственного изолятора доверенности, которую надлежало передать адвокатам. Обычно такой формально-бытовой вопрос решается с помощью секретарей вне официальных процедур и никакой сложности не представляет. Однако Ирина Колесникова по заведенной ею традиции спросила, как и в вышеописанном случае, сначала мнения представителей сторон и лишь затем вынесла протокольный вердикт, прозвучавший так: «Суд, совещаясь на месте, определил: в удовлетворении заявленного ходатайства отказать, поскольку данная доверенность, по крайней мере к настоящему моменту, председательствующему по делу не передана и, соответственно, судить о содержании этого документа и обо всем прочем у суда в настоящий момент возможности нет».

Стремление к формализации процесса выражалось и в том, что с судейского подиума, как из рога изобилия, на головы присутствующих в массовом количестве сыпались различные распоряжения, в обязательном порядке заносимые в протокол судебного заседания. Среди них: о недопустимости опозданий к назначенному времени, о запрете смеха и разговоров под угрозой удаления из зала, о недопущении комментариев излагаемой государственным обвинителем позиции, о высказываниях без разрешения председательствующего. Некоторые такие распоряжения многословностью и витиеватостью напоминали указы времен Петра I, как то: «о прекращении разговоров в зале судебного заседания и недопустимости подобного» или «о возможности покинуть судебное заседание кем-либо из участников судебного разбирательства только после обсуждения непосредственно в судебном заседании». Вот как, например, выглядело порицание в адрес конкретного адвоката: «Председательствующий выносит распоряжение в отношении защитника Д„допустившего нарушение регламента и порядка в судебном заседании, выразившееся в нарушении ранее вынесенных распоряжений председательствующего об оставлении судебного заседания после обсуждения вопроса о предоставлении данной возможности и продолжении судебного разбирательства в отсутствие конкретного участника, и обращает внимание на недопустимость в последующем аналогичного поведения» (из протокола судебного заседания от 3 августа 2004 года).

Иные высочайшие предписания по поводу возникавших в ходе суда рабочих вопросов зачастую технического свойства также облекались в обстоятельную словесно-правовую оболочку. Поскольку участникам судебных разбирательств дел Ходорковского и Лебедева есть с чем сравнивать, то любопытно привести пример ситуации, подобные которой в Хамовническом суде решались судьей Виктором Данилкиным за долю секунды кивком головы и разрешающим словом «Пожалуйста!». Такую недопустимую вольность председательствующая в Мещанском суде никак не могла себе позволить, и поэтому присутствующие в зале вынуждены были выслушивать: «Суд, совещаясь на месте, определил: считаем возможным удовлетворить заявленное защитником Ивановым ходатайство о возможности предоставить свидетелю материалы дела, поскольку допрос свидетеля проходит в настоящем судебном заседании, пока защита свои доказательства не предъявляла, но тем не менее эти листы дела исследовались, и суд считает целесообразным предоставить возможность их предъявления свидетелю в настоящем судебном заседании» (из протокола за 20 августа 2004 года).

Понятно, что начало процесса по столь шумному делу не могло не привлечь внимания средств массовой информации и представителей различных, в том числе иностранных, организаций, стремившихся попасть на судебные заседания, а кто-то – и лично пообщаться с подсудимыми. К примеру, в середине мая 2004 года в суд обратилось московское бюро британской телерадиовещательной корпорации ВВС, которое, выразив письменно свое почтение председателю А. Лукашенко и судье И. Колесниковой, просило разрешения на освещение слушаний творческой группой с проведением периодических телесъемок. Внимательно отнесшийся к просьбе, Лукашенко в меру своих полномочий решил вопрос, так озаботивший журналистов. Его резолюция гласила: «Разрешаю съемку пустого зала № 20».

Где-то в это же время, а именно 25 мая 2004 года, судью Ирину Колесникову побеспокоил председатель Комитета по международным делам Государственной думы Федерального собрания РФ, руководитель делегации в Парламентской ассамблее Совета Европы Константин Косачев по поводу допуска в следственный изолятор для встречи с Михаилом Ходорковским и Платоном Лебедевым докладчика Комиссии по юридическим вопросам и правам человека ПАСЕ С. Шнарренбергер. Этот случай любопытен двумя обстоятельствами. За день до обращения к Колесниковой председатель суда Лукашенко письменно уже разъяснил Косачеву положение закона о необходимости получения заинтересованными лицами у судьи разрешения на посещение СИЗО. Когда же такое разрешение было испрошено непосредственно у Колесниковой, та отказала, сославшись на УПК и федеральный закон о порядке содержания под стражей обвиняемых и подозреваемых, где установлен перечень лиц, которым может быть предоставлено свидание, поскольку, по логике судьи, представитель ПАСЕ в круг таких лиц не входит. Однако такое объяснение содержит очевидный элемент лукавства. Статьей 18 вышеобозначенного закона предусмотрено: «Подозреваемым и обвиняемым на основании письменного разрешения лица или органа, в производстве которых находится уголовное дело, может быть предоставлено не более двух свиданий в месяц с родственниками и иными лицами продолжительностью до трех часов каждое». Таким образом, выясняется, что «перечень», на который сослалась Ирина Колесникова, не носит закрытый характер, и поэтому дать разрешение на свидание г-же Шнарренбергер как «иному лицу» никаких препятствий у судьи на самом деле не было.

Обращает на себя внимание и следующее. Попросив в своем письменном ответе представителя Госдумы Константина Косачева заверить докладчицу ПАСЕ в «искреннем уважении и неподдельном почтении» и проявив тем самым невероятную учтивость, о которой могут только мечтать по отношению к себе члены адвокатского сообщества, судья Ирина Колесникова значительно исказила фамилию высокопоставленного сотрудника авторитетной международной организации. На немецком языке пишется Sabine Leutheusser-Schnarrenberger, а в русском переводе чаще всего Сабина Лойтхойзер-Шнарренбергер, и в этом несложно убедиться, посмотрев отечественную прессу. Между тем федеральный судья Колесникова неверно назвала крупного политического деятеля Германии, занимавшего пост министра юстиции ФРГ, С. ЛЕТЁЙХЕР-Шнарренбергер[62]62
  Справедливости ради следует отметить, что такое же неверное написание содержится и в письме К. Косачева, однако, по нашему убеждению, ничто не мешало И. Колесниковой самостоятельно убедиться в правильности указания фамилии лица, отмечаемого в подписываемом ею служебном документе.


[Закрыть], что не только недопустимо в вопросах, касающихся межгосударственных сношений, но еще и придает искаженной вариации весьма неблагозвучное произношение на русском языке. Кто знает, может быть, и это обстоятельство, наряду с целым комплексом других, намного более весомых, послужило в совокупности причиной резких оценок действий российских правоохранительных органов, включая Мещанский суд, в сделанном в январе 2005 года докладе г-жи Сабины Лойтхойзер-Шнарренбергер по «делу ЮКОСа» на сессии ПАСЕ.

Еще одной отличительной чертой председательствующей было неприкрытое стремление выполнить едва ли не любое пожелание государственного обвинителя Дмитрия Шохина. У меня порой создавалось впечатление, что если прокурор сообщит судьям о своем требовании к ним станцевать на судейском столе канкан, это ими будет исполнено незамедлительно и с величайшим усердием. Продление стражи Михаилу Ходорковскому и Платону Лебедеву вопреки закону (что затем подтвердили Конституционный суд РФ и ЕСПЧ), отказ защите в приобщении доказательств невиновности, снятие неугодных обвинению вопросов к свидетелям и многое другое делалось ровно так, как того хотел Шохин.

«Генеральная прокуратура в очередной раз попробовала Мещанский суд на прочность, – писала пресса по итогам одного из дней. – Суд уступил. Констатировав, что прокуратуре позволено все, журналисты и зрители разошлись»[63]63
  Ковалевский II. Быль о правах. Дело «Юкоса». Том 1. М., 2004. С. 44.


[Закрыть].

Самое большое, на что героически решилась Ирина Колесникова, – это объявить в самом конце процесса замечание вконец распоясавшемуся Дмитрию Шохину, когда тот, реагируя на речь в прениях адвоката Генриха Падвы, стал крутить пальцем у виска. И то, сделала она это не по своей инициативе, а только после возмущенной реплики Генриха Павловича.

С именем Ирины Колесниковой самым непосредственным образом связана и еще одна история, назвать которую можно «Игра в “наперстки” на акции ЮКОСа». Началась она с того, что после задержания 25 ноября 2003 года Михаила Ходорковского организаторы спецоперации в отношении ЮКОСа решили полностью лишить его возможности влияния на управление компанией, чьим активам была уготована участь смены собственника.

Здесь необходима небольшая ремарка. Платон Лебедев занимал пост директора холдинговой компания Group MENATEP Limited, совладельцами которой были Михаил Ходорковский, Михаил Брудно, Василий Шахновский, Леонид Невзлин, Владимир Дубов и сам Лебедев. Эта компания, в свою очередь, являлась стопроцентным собственником компаний Yukos Universal Limited и Hulley Enterprises – держателей контрольного пакета акций ОАО «НК “ЮКОС”». Приведенная структура владения ЮКОСом не являлась секретом, она была хорошо известна аудиторам и раскрыта в СМИ, и – можно быть в этом уверенным – знакома правоохранительным органам и государственным структурам, контролирующим сырьевой сектор экономики. В Хамовническом суде приглашенный стороной защиты свидетель Стивен Уилсон, давая показания 12 августа 2010 г., поведал присутствующим: «…у ЮКОСа была самая четкая, самая прозрачная и самая ясная структура собственности и организационная структура из всех тех компаний, с которыми мне приходилось встречаться или иметь дело в России». Полагаю, что именно указанная осведомленность силовых структур и стала причиной того, что первый удар был нанесен именно по Платону Лебедеву по причине его директорства в холдинговой компании, а затем и для всех основных акционеров в Уголовном кодексе были найдены статьи, по мнению преследователей, наиболее для них подходящие.

Итак, еще не успела за Михаилом Ходорковским захлопнуться дверь камеры следственного изолятора, как возглавлявший следственную группу следователь Салават Каримов истребовал в Басманном суде Москвы согласие на наложение ареста на имущество – акции ОАО «НК “ЮКОС”». В вынесенном судьей Ольгой Солоповой постановлении от 29 октября 2003 г. говорилось, что аресту подлежат акции ЮКОСа, находящиеся во владении Yukos Universal Limited и Hulley Enterprises, фактически принадлежащие Ходорковскому. Правда, вскоре следователь Каримов поправил Басманный суд и в своем постановлении, также касающемся ценных бумаг, написал, что арестованные акции фактически принадлежат Ходорковскому, Лебедеву и другим лицам в составе организованной группы. Так или иначе, но арестованные акции оказались приписанными именно Михаилу Ходорковскому в справке-приложении к его обвинительному заключению, адресованному суду.

Однако Мещанский суд под председательством Ирины Колесниковой, вынося обвинительный приговор, ни словом не обмолвился о судьбе акций ЮКОСа вопреки четким предписаниям Уголовно-процессуального кодекса, обязывающим указывать, как следует поступать с арестованным имуществом осужденного. Зная ее педантизм, трудно поверить, что Колесникова просто недосмотрела или забыла. Объяснение представляется куда как более простым: декларирование якобы причиненного преступлениями наших подзащитных материального ущерба и какой-либо разговор об удовлетворении гражданских исков (например, от МНС на сумму свыше 17 млрд рублей) теряли смысл, если бы акции по стоимости того времени были реализованы.

Именно по этой причине судья Колесникова, посовещавшись, как это следует из судебного протокола, лишь со своим собственным секретарем, только через 2 года после вынесения приговора вынесла постановление от 9 марта 2007 г. о снятии ареста с «фактически принадлежащих Ходорковскому М.Б.» 1 090 043 968 обыкновенных акций ОАО «НК “ЮКОС”», находящихся во владении компании Hulley Enterprises, и 47452 197 штук обыкновенных акций ОАО «НК “ЮКОС”», находящихся во владении компании Yukos Universal Limited, – и обращении их в счет погашения гражданского иска, который был удовлетворен приговором Мещанского районного суда г. Москвы от 16 мая 2005 года.

Но уже тогда было ясно, что это запоздалое процессуальное решение не имело практического смысла: ЮКОС находился в стадии банкротства, до его ликвидации в ноябре 2007 года оставалось совсем немного, и стоимость акций, следы которых, кстати, так и затерялись по пути от Мещанского суда в Федеральную службу судебных приставов, была уже ничтожно мала, если не сказать – отсутствовала как таковая.

Эта история явного служебного злоупотребления всплыла снова в 2011 году, когда Платон Лебедев подал ходатайство об условно-досрочном освобождении из колонии. Ее администрация прислала в суд справку, что претендентом на обретение свободы гражданские иски вообще не погашались (что было абсолютно неверно хотя бы по причине реализации в ходе исполнительного производства имущества и денег Лебедева), а защита в ответ представила документы, рассказывающие об этапах судебно-следственной экспроприации ценных бумаг. Они были дополнены полученной по адвокатскому запросу справкой из ЗАО «Московская межбанковская валютная биржа» о котировках акций ОАО «НК “ЮКОС”» на момент наложения на них ареста в 2003 году и расчетом общей стоимости изъятого пакета, составившей 404 484 442 127 рублей.

Далее цитата из выступления защиты в Вельском суде, рассматривавшем вопрос об УДО: «Обозначенная нами стоимость акций ЮКОСа в 23 раза превышает весь объем имущественных претензий к Лебедеву по заявленным искам. Невольно и уже не впервые возникает мысль – а не является ли столь длительное содержание Лебедева и Ходорковского в условиях несвободы средством воспрепятствовать их законным требованиям возврата неправедно изъятого у них имущества?»

Правда, Платон Лебедев, когда мы с ним обсуждали сложившуюся ситуацию, был против того, чтобы вслед за следствием и московскими судами говорить о принадлежности арестованных акций ЮКОСа ему или Михаилу Ходорковскому. «Правильно будет так: у двух иностранных фирм украли принадлежащие им акции», – говорил он.

Интересно, что в период получившей огласку уже в сегодняшние дни неприглядной истории с акциями Федеральная служба судебных приставов (ФССП) как воды в рот набрала, несмотря на то что сразу после мещанского суда при осуществлении исполнительного производства между нами велась довольно активная переписка. А когда мы пытались выяснить, куда же все-таки делись акции ЮКОСа, ответов на адвокатские запросы не приходило. Пришлось прибегнуть к помощи «тяжелой артиллерии» и пожаловаться уполномоченному по правам человека Владимиру Лукину. Его письмо ФССП не посмела проигнорировать, и директор службы Артур Парфенчиков в ответ сообщил любопытные вещи. Постановление судьи Мещанского суда Колесниковой о снятии ареста с акций и обращении их в счет погашения ущерба где-то сильно затерялось в дороге и пришло в межрайонный отдел по особым исполнительным производствам Управления ФССП по Москве только 6 декабря 2007 года (!!), тогда как запись о ликвидации юридического лица ОАО «НК “ЮКОС”» была внесена в ЕГРЮЛ 21 ноября 2007 года!