Текст книги "Живой Пушкин. Повседневная жизнь великого поэта"

Возвращение из Москвы осенью 1832-го сопряжено было для Пушкина с немалыми беспокойствами. «Приехав сюда, нашёл я большие беспорядки в доме, – пишет он в начале декабря Нащокину, – принуждён был выгонять людей, переменять поваров, наконец нанимать новую квартиру, и следственно, употреблять суммы, которые в другом случае оставались бы неприкосновенными».

К хлопотам хозяйственным добавились и семейные. В том же письме поэт доверительно сообщает другу: «Наталья Николаевна брюхата опять, и носит довольно тяжело. Не приедешь ли крестить Гаврила Александровича?»

Именно так Пушкин хотел почтить память своего далёкого предка, прославившегося в Смутное время. Но Наталия Николаевна с этим именем не согласилась, и сына нарекли Александром.

Грядущее событие не осталось незамеченным, и князь Вяземский в начале 1833 года спешит поделиться с Жуковским собственными наблюдениями: «Пушкин волнист, струист, и редко ухватишь его. Жена его процветает красотою и славою. Не знаю, что делает он с холостою музой своей, но с законною трудится он для потомства, и она опять с брюшком».

Итак, в декабре того же 1832 года Пушкины перебрались с Фурштатской на новую квартиру в дом Жадимеровского, что на углу Большой Морской и Гороховой. Иногда в адресе указывали: «У Красного моста».

С домовладельцем Петром Алексеевичем Жадимеровским, выходцем из богатой купеческой семьи, заключён контракт на аренду квартиры сроком на год: «…в собственном его каменном доме… отделение в 3-м этаже, на проспекте Гороховой улицы, состоящее из двенадцати комнат и принадлежащей кухни, и при оном службы… В трёх комнатах стены оклеены французскими обоями, в пяти комнатах полы штучные, в прочих сосновые, находящиеся в комнатах печи с медными дверцами… в кухне английская плита, очаг с котлом и пирожная печь с машинкою». Стоили новые апартаменты недёшево – три тысячи триста рублей банковскими ассигнациями в год.

Дом на Большой Морской памятен светскими успехами Натали – от его подъезда экипаж доставлял первую красавицу Петербурга в Зимний и в Аничков, на Дворцовую и Английскую набережные к особнякам Лавалей, Фикельмонов и Салтыковых. Зима в тот год выдалась на редкость весёлой: костюмированные балы, рауты, музыкальные вечера и масленичные гулянья казались одним нескончаемым празднеством. В феврале 1833-го на маскараде жена поэта в облачении жрицы солнца имела особый успех – тогда сам Николай I провозгласил её «царицей бала».

И в этой светской блестящей суете грустные раздумья одолевали Пушкина: «…Нет у меня досуга вольной холостой жизни, необходимой для писателя. Кружусь в свете, жена моя в большой моде – всё это требует денег, деньги достаются мне через труды, а труды требуют уединения».

Но муза не покидает поэта: являются новые главы романа «Дубровский», ложатся на бумагу строфы поэмы «Езерский», переписывается набело баллада «Гусар», рождаются стихи. Пушкин приступает к «Истории Пугачёва», днями пропадая в архиве…

Отсюда Пушкины часто выезжают в театр (у них – своя ложа), к Карамзиным и Виельгорским, к Жуковскому. Александр Сергеевич становится членом Английского клуба и частенько туда захаживает, благо клуб находится неподалёку от дома – на набережной Мойки, у Синего моста. «Для развлечения вздумал было я в клобе играть, но принуждён был остановиться. Игра волнует меня – а желчь не унимается», – сетовал как-то поэт.

В доме на Большой Морской кипит литературная жизнь: захаживает к Александру Сергеевичу молодой Гоголь, живущий поблизости – на Малой Морской. Бывает в гостях Владимир Даль – декабрём 1832-го он помечает в записной книжке свой первый визит в дом Жадимеровского на Морской.

…Много позже в светских гостиных Петербурга будет подобно жужжанию звучать фамилия Жадимеровских. Знакомая Пушкину фамилия странным образом соединится с историей страстной любви, занимавшей тогда буквально все умы: от законодательниц аристократических салонов до важных сановников и самого государя.

Минет ровно десять лет после злосчастной дуэли Лермонтова, одним из секундантов коей стал князь Сергей Трубецкой. Отзвук выстрела, печальным эхом отозвавшийся в Кавказских горах и унёсший жизнь другого русского гения, почти затих… Сердце князя-поручика (Пушкин знал князя, бывал в доме его отца – генерала Василия Сергеевича Трубецкого) пленила красавица Лавиния, «совершенная брюнетка со жгучими глазами креолки и правильным лицом».

Но красавица с глазами креолки была несвободна – в юном возрасте Лавинию выдали замуж за богача и советника коммерции г-на Жадимеровского. Мужа своего она не любила, более того, как признавалась сама Лавиния, ненавидела, да и тот, видимо, отнюдь не трепетно относился к молодой жене. Что, впрочем, никоим образом не сказывалось на их положении в свете: в Петербурге супруги славились блистательным салоном, в коем собирался весь цвет Северной Пальмиры. Обворожительная Лавиния на одном из придворных балов обратила на себя внимание самого государя Николая I, но… отвергла благосклонность самодержца, отдав предпочтение князю Трубецкому. Современники сравнивали страсть, что сплавила их сердца, с любовной горячкой кавалера де Грие к Манон Леско. Пылкий роман, по всем канонам жанра, увенчался побегом любовников. И, увы, неудачным.

На перекладных, как на крыльях любви, домчались они до Тифлиса, где прожили несколько чудесных дней, полных счастья и свободы. Беглецов изловили в одном из черноморских портов чуть ли не в тот самый момент, когда они всходили на борт корабля, державшего курс на Константинополь, и по велению императора срочно доставили в Петербург. Какую же цену пришлось заплатить князю за свою любовь!

Сергей Трубецкой вполне испытал ужас и безысходность своего положения, коротая дни и ночи в промозглом каземате Петропавловской крепости. В страшном Алексеевском равелине.

Лавиния рыдала, умоляла не возвращать её к супругу-тирану, брала всю вину за побег на себя, пытаясь признанием спасти возлюбленного. Уверяла, что сама просила увезти её и что она причина несчастий князя. Но кто внимал рыданиям красавицы?! Комендант крепости объявил узнику вопрос, что не давал покоя самому государю. Император желал знать: «Как вы решились похитить чужую жену с намерением скрыться с нею за границу?»

«Я любил её без памяти, положение её доводило меня до отчаяния – я был как в чаду и как в сумасшествии, голова ходила у меня кругом, я сам хорошенько не знал, что делать», – отвечал Трубецкой в оправдание.

Через полгода военный суд вынес грозный вердикт: «за увоз жены почётного гражданина Жадимеровского, с согласия, впрочем, на то её самой… за намерение ехать с Жадимеровской за границу» лишить Трубецкого чинов, дворянского и княжеского достоинств, наград и определить рядовым в Петрозаводский гарнизонный батальон «под строжайший надзор». После кончины Николая I князь смог поселиться в собственном имении во Владимирской губернии.

Красавица Лавиния тотчас примчалась к возлюбленному, столь претерпевшему из-за любви к ней. Судьбой было отмерено им всего лишь пять лет супружеского счастья – пусть и незаконного: Лавиния жила в княжеской усадьбе под видом экономки. Наконец-то исполнилась давняя заветная мечта Сергея Трубецкого: жить вместе «тихо, скромно и счастливо».

После смерти Сергея Трубецкого убитая горем Лавиния, долгие годы бывшая госпожой Жадимеровской, спешно покинула осиротевший дом, чтобы до скончания дней оплакивать любимого в монастырских стенах родной ей Франции.

…От дома Жадимеровского, «фридрихсгамского первостатейного купца», рукой подать до Невского проспекта, а там – великолепный книжный магазин Беллизара и лавка Смирдина, где всегда можно приобрести литературные новинки, – такое соседство не могло не радовать Пушкина. В числе гостей книгопродавца и издателя Смирдина, когда тот, переехав на Невский, задал там знатный обед для петербургских писателей, был и Александр Сергеевич.

В годовщину новоселья Смирдин вновь собрал гостей на литературное застолье, и Пушкин, присутствовавший на нём, был необычайно оживлён, весел и остроумен.

В доме на Большой Морской случались и семейные торжества: в феврале 1833 года пышно праздновали восемнадцатилетие Сергея Гончарова: за именинника поднимали бокалы с шампанским «Мадам Клико».

Сергей Николаевич – единственный из братьев Гончаровых, кто оставил о Пушкине поистине бесценные воспоминания, рисующие его облик без хрестоматийного глянца. Он один из немногих, кто близко знал Александра Сергеевича, его привычки, особенности характера: «Одним могли рассердить Пушкина не на шутку. Он требовал, чтобы никто не входил в его кабинет от часа до трёх; это время он проводил за письменным столом или ходил по комнате, обдумывая свои творения, и встречал далеко не гостеприимно того, кто стучался в его дверь».

И в то же время, по наблюдениям Сергея Николаевича, у поэта «был самый счастливый характер для семейной жизни: ни взысканий, ни капризов».

В мае Пушкины (в гости к сыну и невестке пожаловали родители поэта) вновь собрались за праздничным столом, на сей раз поднять бокалы с шампанским за здоровье годовалой Маши. В начале июня здесь чествовали именинника Александра Сергеевича.

Вскоре из-за небывалой жары в Петербурге Пушкины переехали на дачу на Чёрной речке. «Дом очень большой: в нём 15 комнат вместе с верхом. Наташа здорова, она очень довольна своим новым помещением», – сообщает Надежда Осиповна дочери Ольге.

На даче Миллера в июле 1833 года поэт вновь испытал радость отцовства – на свет появился сын, его любимец и отрада. «…Рыжим Сашей Александр очарован; говорит, что будет о нём всего более тосковать – Надежда Осиповна делится с дочерью своими наблюдениями – Всегда присутствует, как маленького одевают, кладут в кроватку, убаюкивают, прислушивается к его дыханию; уходя, три раза его перекрестит, поцелует в лобик и долго стоит в детской, им любуясь. Впрочем, Александр и девочку ласкает исправно».

Квартиру в доме Оливье снимает сама Наталия Николаевна. Новая квартира большая (но и семейство увеличилось), стоит она немалых денег – 4800 рублей в год! Да место замечательное – рядом великолепный Летний сад!

Новостью с дочерью спешит поделиться Надежда Осиповна: «…Знаем только их новый петербургский адрес: на Пантелеймонской улице, в доме Оливье, поблизости от Кочубеев».

Первоначальные строки договора, где представлены две стороны: «1833 года Сентября 1-го дня я, нижеподписавшаяся Супруга Титулярного Советника Пушкина Наталья Николаева, урождённая Гончарова, заключила сей договор с Капитаном Гвардии и Кавалером Александром Карловичем Оливеем…»

В контракте на наём квартиры, состоявшей из десяти комнат в бельэтаже, а также с кухнею во флигеле, «с двумя людскими комнатами, конюшнею на шесть стойл, одним каретным сараем, одним сеновалом, особым ледником, одним подвалом для вин», оговаривались хозяином особые условия: квартиру «содержать в целости, чистоте и опрятности и оной никому не передавать», смотреть, чтобы слуги вели себя «благопристойно, ссор, шуму и драк в доме и на дворе» меж собою не заводили, «иметь крайнюю осторожность от огня» и «по вечерам и в ночное время по двору… ходить, имея свет не иначе как в фонарях», пользоваться чердаком «единственно для сушки белья».

Такова проза обыденной жизни XIX века, скрытая под романтическим флером грядущих столетий.

…Мучительно для молодой жены безденежье. Надежда на брата Дмитрия: он хоть не часто, но помогает. Ему в Полотняный Завод адресует полное благодарности письмо Наталия Пушкина:

«Эти деньги мне как с неба свалились, не знаю, как выразить тебе за них мою признательность, ещё немного, и я осталась бы без копейки, а оказаться в таком положении с маленькими детьми на руках было бы ужасно.

Денег, которые муж мне оставил, было бы более чем достаточно до его возвращения, если бы я не была вынуждена уплатить 1600 рублей за квартиру; он и не подозревает, что я испытываю недостаток в деньгах, и у меня нет возможности известить его…»

Сколько в этих незатейливых строчках такта, особой деликатности, нежелания бросить хоть малую тень на имя супруга!

Пушкин, квартиру хоть и не видел – в ту пору его в Петербурге не было, – с выбором жены согласился: «Если дом удобен, то нечего делать, бери его – но уж по крайней мере усиди в нём».

Судя по замечанию, похоже, что инициатива переездов часто принадлежала Наталии Николаевне: она обживала Петербург, или «вживалась» в него, становясь истинной петербурженкой. Патриархальная Москва с её простодушными нравами, наивными барышнями-подругами, родным домом с деревянными антресолями на Большой Никитской осталась в прошлом, в девичестве. Она впитывала в себя благородство памятников и дворцов столицы, прелесть её садов и очарование набережных. И Петербург, будто в благодарность, отплатил памятью, сохранив на столетия дома – свидетелей былой её жизни.

…Дом гвардейского капитана Оливье располагался на редкость удачно: прямо против окон квартиры Пушкиных, на другой стороне улицы – храм во имя святого Пантелеймона. Храм – один из первых в столице, возведенный после смерти Петра I, но по его монаршему замыслу: свои главные победы в Северной войне – при Гангуте в 1714-м и при Гренгаме в 1720-м – русский флот одержал 27 июля, в День святого Пантелеймона. (В морском бою близ полуострова Гангут у северного берега Финского залива, где все шведские корабли были захвачены и приведены в Санкт-Петербург, а командир эскадры адмирал Эреншельд пленён, сражался и юный прадед поэта Абрам Ганнибал!)

Стоило по Цепному мосту перейти через Фонтанку, и вот уже Летний сад! Вход не парадный, что со стороны Невы, а более скромный, простой. И само собой выходило, что Летний сад обретал контуры домашних владений Пушкиных. «…Летний сад – мой огород. Я, вставши от сна. иду туда в халате и туфлях. После обеда сплю в нём, читаю и пишу», – признавался сам поэт.

Впервые после трёхлетней совместной жизни Пушкин и Натали словно меняются ролями: поэт остаётся один в Петербурге, а жена с детьми уезжает в Ярополец повидаться с матерью, а после – на Полотняный Завод к сёстрам и брату.

Летом 1834-го Пушкину пришлось изрядно поволноваться. Отсюда, из дома Оливье, он отправил своё прошение императору об отставке, и будь она принята, в будущем это грозило бы поэту большими неприятностями. Но тогда с помощью Жуковского всё удалось благополучно разрешить.

А вот с хозяином дома Пушкин побранился, и ссора произошла из-за чрезмерного усердия дворника, запиравшего на ночь двери, прежде чем поэт возвращался домой: «На днях возвращаюсь ночью домой; двери заперты. Стучу, стучу; звоню, звоню. Насилу добудился дворника. <…> На другой день узнаю, что Оливье на своём дворе декламировал противу меня и велел дворнику меня не слушаться и двери запирать с 10 часов… Я тотчас велел прибить к дверям объявление… о сдаче квартиры – а к Оливье написал письмо, на которое дурак до сих пор не отвечал».

По Пантелеймоновской последний раз Пушкин проезжал в злосчастный для него день – 27 января 1837 года. Константин Данзас, встретивший его в санях, полагал, что поэт заезжал первоначально к Клементию Россету, брату фрейлины Александры Осиповны, и, не застав того дома, отправился к нему. На улице Пушкин увидел лицейского товарища: «Данзас, я ехал к тебе, садись со мной в сани и поедем во французское посольство, где ты будешь свидетелем одного разговора». В тот день Константин Данзас, секундант поэта в дуэльном поединке, сопровождал друга повсюду: от Пантелеймоновской улицы и до Чёрной речки.

…Нынешний адрес дома Оливье: улица Пестеля, 5. Во дворике, петербургском каменном «колодце», словоохотливый жилец удивляет своими познаниями: рассказывает о судьбе старого дома, цитирует строки из письма поэта к жене и даже приглашает пройти по той самой лестнице в парадной, что поднимались к себе в бельэтаж Александр Сергеевич и его красавица-супруга. Удивительно, исторический дом продолжает жить своими обычными житейскими заботами, но уже XXI века…

Но памятен петербургский дом, оказывается, вовсе не тем, что в нём почти год прожил поэт с семьёй и что в его стенах явились на свет пушкинские шедевры… В начале прошлого столетия некий восточный принц почтил его своим пребыванием – именно об этом «судьбоносном» для отечественной истории событии повествует мемориальная доска на фасаде.

Как прав был Соболевский, когда, проезжая мимо московского дома на Собачьей площадке, где жил он вместе с Пушкиным, и увидев вывеску на двери «Продажа вина и прочее», воскликнул: «Sic transit gloria mundi!!!» (лат. «Так проходит мирская слава!!!») И посетовал: «В другой стране, у бусурманов, и на дверях сделали бы надпись: здесь жил Пушкин! – и в углу бы написали: здесь спал Пушкин!»

Право, Россия не изменилась.

На Дворцовую набережную в дом «господина гвардии полковника и кавалера» Силы Андреевича Баташова Пушкин перебирается один: «Наташа, мой Ангел, знаешь ли что? я беру этаж, занимаемый теперь Вяземскими».

Прежний владелец квартиры князь Пётр Вяземский с семейством отправился в Италию в надежде, что тёплый климат Средиземноморья, как заверяли медицинские светила, излечит его дочь, больную княжну Полину.

«С князем Вяземским я уже условился. Беру его квартиру. К 10 августа припасу ему 2500 рублей – и велю перетаскивать пожитки; а сам поскачу к тебе», – пишет Пушкин своей Наташе в Полотняный Завод.

И вновь его письмо жене: «Я взял квартиру Вяземских. Надо будет мне переехать, перетащить мебель и книги…»

Квартира стоила недёшево: шесть тысяч рублей ассигнациями в год. Но делать нечего: семья стремительно разрасталась: летом 1834-го Наталия Николаевна решила взять старших сестёр Екатерину и Александру, изнывающих от одиночества и скуки в Полотняном Заводе, к себе в Петербург.

Добрая Наташа вполне представляла всю тоску и безрадостность их деревенской жизни, да и сёстры умоляли вызволить их из домашнего «заточения». Пушкин неодобрительно отнёсся к решению жены: «Но обеих ли ты сестёр к себе берешь? эй, жёнка! смотри… Моё мнение: семья должна быть одна под одной кровлей: муж, жена, дети, покамест малы; родители, когда уже престарелы. А то хлопот не наберёшься и семейственного спокойствия не будет».

Беспокойство поэта оправдалось. Вольно или невольно беду в дом принесла старшая из сестёр, Екатерина, став женой будущего убийцы поэта кавалергарда Жоржа Дантеса-Геккерна. Та самая, что восторженно писала брату Дмитрию о счастье, которое она впервые испытала, живя в семействе Пушкиных.

Писала брату и Александра. Ей было тепло в доме Пушкина, впервые о ней искренне заботились, её любили и жалели: «…Я не могу не быть благодарной за то, как за мной ухаживали сёстры, и за заботы Пушкина. Мне, право, было совестно, я даже плакала от счастья, видя такое участие ко мне, я тем более оценила его, что не привыкла к этому дома».

Прежде Пушкин предупреждал жену: «Если ты в самом деле вздумала сестёр своих сюда привезти, то у Оливье оставаться нам невозможно; места нет».

Вопрос о найме роскошной квартиры в бельэтаже (позже Пушкины снимут другую квартиру, подешевле, на третьем этаже) был решён, и поэт тотчас сообщает свой новый адрес Нащокину: «Пиши мне, если можешь, почаще: на Дворцовой набережной в дом Баташова у Прачешного моста (где жил Вяземский)…»

В середине августа 1834-го Пушкин переезжает на Дворцовую набережную и уже на новой квартире получает радостную весть – отпуск в Нижегородскую и Калужскую губернии сроком на три месяца ему всемилостивейше разрешён.

Из Петербурга Пушкин выехал 17 августа: путь его лежал в Москву и далее в Полотняный Завод. В гончаровском имении Пушкин прожил с семьёй две недели, затем, забрав жену, детей и своячениц, уехал в Москву. Там пути их разошлись: поэт отправился в Болдино, а Наталия Николаевна с детьми и сёстрами – в Петербург, на новую квартиру, где предстояло им прожить почти два года.

…В баташовском доме бывали Пётр Плетнёв и Василий Жуковский, Владимир Одоевский и Пётр Киреевский: кипели жаркие споры, рождались новые замыслы и литературные проекты. Здесь черновые наброски поэта чудодейственным образом превращались в рукописи «Истории Петра», «Египетских ночей», «Сцен из рыцарских времён», «Капитанской дочки»…

Славянофил и собиратель народных песен Пётр Киреевский вместе с Жуковским побывал в гостях у Пушкина. Пётр Васильевич запомнил «большую комнату, со шкапами по бокам и с длинным столом посередине, заваленным бумагами».

«В области моды и вкуса, как угодно, находится и домашнее убранство или меблировка. И по этой части законы предписывал нам Париж», – полагал мемуарист Филипп Вигель. Но вряд ли тем модным предписаниям следовал Александр Сергеевич – ему нужно было просторное жилище для разросшейся семьи, а не «модная келья». И главное – удобный для занятий уединённый кабинет.

В мае 1835 года Наталия Николаевна вновь разрешилась от бремени: комнаты в доме на Дворцовой набережной огласились младенческим криком. На свет появился сын Григорий.

Сюда же, в дом Баташова, было доставлено ей и письмо мужа, отосланное им в сентябре из Тригорского: «Здорова ли ты, душа моя? и что мои ребятишки? Что дом наш и как ты им управляешь?»

Беспокоился Пушкин не напрасно, жена сообщала ему о домашних неприятностях: «Пожар твой произошёл, вероятно, от оплошности твоих фрейлин, которым без меня житьё! слава Богу, что дело ограничилось занавесками».

Были иные причины для волнений, и тоже связанные с женой. Чего только не приписывала к «грехам» красавицы стоустая завистливая молва!

Александр Сергеевич сокрушался, «что бедная… Натали стала мишенью для ненависти света». Тогда, в октябре 1835 года, повод для злословья был иным. «Повсюду говорят, – сетовал поэт в письме к Осиповой, – это ужасно, что она так наряжается, в то время как её свёкру и свекрови есть нечего и её свекровь умирает у чужих людей. Вы знаете, как обстоит дело. Нельзя, конечно, сказать, чтобы человек, имеющий 1200 крестьян, был нищим. Стало быть, у отца моего кое-что есть, а у меня нет ничего. Во всяком случае, Натали тут ни при чем, и отвечать за неё должен я».

Пушкину пришлось подписать новый контракт с владельцем: вся его большая семья перебиралась из бельэтажа на третий этаж того же дома, в квартиру подешевле, – плата уменьшилась до четырёх тысяч. Нужно было как-то сокращать расходы – ведь жена вновь носит под сердцем ребёнка, а денег катастрофически не хватает… Заботы заботами, но и радость большая: новая жизнь зародилась в стенах старой квартиры!

В петербургский дом «у Прачечного моста на набережной» адресовано и самое последнее письмо Пушкина к жене из Москвы в мае 1836 года…

Ну а 10 мая Наталия Николаевна с детьми и сёстрами переезжает на дачу на Каменном острове, где через тринадцать дней появится на свет маленькая Наташа. Дом на набережной, столь значимый в жизни поэта, был навсегда покинут…

Мне довелось побывать в этой мемориальной и… абсолютно недоступной чужому взору квартире. Захожу в подъезд. Двери бывшего пушкинского жилища распахнуты – полным ходом идёт евроремонт. Долго уговариваю рабочих, прошу у них разрешения войти, рассказываю, какой великий человек жил здесь в позапрошлом веке… Слушают с интересом, кто-то вспоминает, что, когда срывали старые обои, под ними обнаружили газеты с «новостями» из XIX столетия! Имени владельца престижных апартаментов рабочие не знают, да и вряд ли оно войдёт в историю…

В квартире всё перестроено; единственное, что осталось неизменным – само её историческое пространство да великолепный вид с балкона на Неву и Петропавловскую крепость. И это ли не чудо: видеть в нашем XXI веке тот же пейзаж – «Невы державное теченье, береговой её гранит», золотой шпиль Петропавловки, – что некогда представал взору Александра Сергеевича?!

Жаль, пушкинская квартира до сих пор не обрела законного права – стать полнокровным музеем семьи русского гения. Быть может, в ней разместилась бы экспозиция, посвящённая интереснейшим, необычным судьбам детей, внуков, правнуков Александра Сергеевича. А ведь такого пушкинского музея в России нет. И по всем законам, главное же – по закону высшей справедливости, по закону памяти и любви к поэту – мемориальная квартира должна иметь совсем иной статус, государственный.

…Прежний владелец дома на Дворцовой набережной Сила Андреевич Баташов похоронен на Лазаревском кладбище Александро-Невской лавры, неподалёку от места, где обрела вечный покой Наталия Николаевна.

По соседству с домом Баташова (нынешний адрес: набережная Кутузова, 32) расположился ещё один исторический особняк. На голубом фасаде – внушительных размеров старинная мраморная доска: «В этомъ доме жилъ фельдмаршалъ Русской Армии Михаил Илларiоновичъ Кутузовъ перед отправленiем его в Армию, действовавшую во время Отечественной войны противъ войскъ Наполеона».

Ещё одно необычное сближение: как тут не вспомнить, что осенью 1812 года Кутузов останавливался в Полотняном Заводе, в гончаровском дворце, где была ставка главнокомандующего и откуда направлялись боевые предписания полкам и дивизиям русской армии!

Знал ли поэт о былом славном соседстве? Свидетельств тому нет. Но память великого полководца и Пушкин, и его домочадцы чтили свято.

…Летом Пушкины сняли дачу на Каменном острове.