Текст книги "Живой Пушкин. Повседневная жизнь великого поэта"

Не только Александр Сергеевич, но и незнаемые им внуки и правнуки жаловали представителей кошачьего племени. Домочадцы вспоминали, как Наталья Александровна Воронцова-Вельяминова, в девичестве Пушкина, не расставалась со своей любимицей-кошкой Клашей, частенько мурлыкавшей у неё на коленях. Такой, в своей белорусской усадьбе, в кресле-качалке и с прижатой к груди кошкой, запечатлел внучку поэта старый фотограф. И в московской квартире его праправнука Георгия Александровича Галина, на Тверской, благоденствовали неизменные Мурзики и Барсики.

«Что за прелесть – Бабушкин кот!» – восклицал некогда Пушкин. И вправду, что за чудо эти коты, эти диковинные домашние сфинксы!

«Поэтические предрассудки» в любви и жизни Пушкина

«Муж просто звал её Наташа»

 
Цель жизни нашей для него
Была заманчивой загадкой,
Над ней он голову ломал
И чудеса подозревал.
 

Александр Пушкин

Mobiles ad superstitionem perculsae semel mentes[3]3
  Умы, поражённые однажды, склонны к суеверию (лат.)


[Закрыть].

В названии – строка из пушкинского «Графа Нулина», написанного задолго до знакомства с Натали Гончаровой. Не удивительно ли, что так будет звать свою красавицу-жену и сам поэт?

 
Наташа, мой ангел…
 

Но ведь и главная героиня «Евгения Онегина», столь любимая поэтом Татьяна, должна была именоваться… Натальей Лариной! В первоначальных черновых набросках ко второй главе романа, датируемых 1823 годом, одна из строф начиналась так:

 
Её сестра звалась… Наташа.
 

Наталья, Натали… Первые лицейские стихи «К Наталье», обращённые к крепостной актрисе Царскосельского театра, написаны Александром Пушкиным в 1813-м.

 
Так, Наталья! признаюся,
Я тобою полонён,
В первый раз ещё стыжуся,
В женски прелести влюблен.
 

В стихах – шутливое предостережение Наталье:

 
Не представь кавалергарда…
 

Прямая ассоциативная связь с красавцем-кавалергардом Жоржем Дантесом. Как странно…

Ещё одно юношеское стихотворение поэта – «К Наташе».

 
Свет-Наташа! где ты ныне?
Что никто тебя не зрит?
 

Будто ведомо было Пушкину имя избранницы. В переводе с латыни natalis значит «родной». Натали и стала самым близким и родным Пушкину человеком.

Судьбой определено Наталии Гончаровой стать невестой, а затем и женой русского гения. Перед свадьбой поэт шутливо признавался княгине Вяземской, что прекрасная Натали – его «сто тринадцатая любовь».

Роковое число тринадцать, скрытно или явно внедрённое в другие знаковые символы, сыграло мистическую роль в жизни Пушкина. И примеров тому предостаточно. На тринадцатом году жизни он покинул Москву, отправившись с дядюшкой в Петербург для поступления в Лицей.

Удивительно, но и поэтические опыты Пушкина-лицеиста неразрывны с магией числа тринадцать! Точка отсчёта, значимая для поэта. «Кстати: начал я писать с 13-летнего возраста и печатать почти с того же времени», – заметил однажды сам Пушкин. Первая его публикация относится к 1814 году – тогда стихотворение «К другу стихотворцу» появилось на страницах журнала «Вестник Европы» за номером… тринадцать!

Это число словно имеет реальную власть в жизни и судьбе жены поэта.

Натали Гончарова родилась буквально на следующий день после Бородинской битвы – 27 августа. В тот знаменательный для России год, когда в Царском Селе тринадцатилетний (!) лицеист Александр Пушкин с завистью и гордостью провожал гусарские эскадроны, шедшие в бой с наполеоновскими полками. И вновь тринадцать – число лет, разделявших поэта и его избранницу!

«Мне за 30 лет. В тридцать лет люди обыкновенно женятся – я поступаю как люди… – делился своими раздумьями поэт с одним из приятелей – Будущность является мне не в розах, но в строгой наготе своей. Горести не удивят меня: они входят в мои домашние расчёты. Всякая радость будет мне неожиданностию».

Весной 1830-го, уже после помолвки с Натали, Пушкин продолжает свою так и не завершённую повесть, признанную автобиографической, «Участь моя решена. Я женюсь…» На рукописи после слов «и я жених» ставит помету «13 мая».

Александр Пушкин венчался с Натали в Москве, в храме Большое Вознесение, 18 февраля 1831 года. Числовое выражение этого года состоит как бы из двух половин: 18 и 31 (так читается, к примеру, наименование года в английском языке). Но ведь восемнадцать – это возраст юной невесты, а тридцать один – возраст самого жениха (тринадцать в зеркальном отображении!). И сумма цифр, составляющих этот поистине судьбоносный для поэта год, равняется… тринадцати!

Да и сама свадьба Пушкина была сопряжена со многими печальными предзнаменованиями. При обмене колец одно из них упало на пол. «Во время венчания нечаянно упали с аналоя крест и Евангелие, когда молодые шли кругом, – вспоминала подруга невесты княгиня Екатерина Долгорукова. – Пушкин весь побледнел от этого. Потом у него потухла свечка. Tous les mauvais augures (фр. «Все дурные приметы»)», – сказал Пушкин».

Ровно через шесть лет те роковые приметы сбылись… Но все недобрые знаки и пророчества померкли перед таким долгожданным и выстраданным счастьем.

«Я женат – и счастлив, – писал Пушкин вскоре после женитьбы, – одно желание мое, чтоб ничего в жизни моей не изменилось – лучшего не дождусь. Это состояние для меня так ново, что, кажется, я переродился».

«Я был счастлив, счастлив совершенно, а много ли таковых минут в бедной жизни человеческой?»

Впереди были ещё годы супружеской жизни, вместившие в себя новые творческие озарения, хлопоты, встречи с друзьями, путешествия и разлуки, радость отцовства…

«Роковой термин» будет встречаться и в судьбах потомков поэта. Старший его сын Александр Александрович Пушкин в годы Русско-турецкой войны командовал 13-м гусарским Нарвским полком, а позже был произведён в генерал-майоры и назначен командиром первой бригады 13-й кавалерийской дивизии. У генерала от кавалерии Александра Пушкина было тринадцать детей.

 
Давно ли тайными судьбами
Нам чаша жизни подана!
 

Год кончины младшей дочери Пушкина Наталии Александровны, в замужестве графини фон Меренберг, – 1913-й – тоже вобрал в себя это роковое число.

Весьма настороженно относилась к числу тринадцать и старшая дочь поэта Мария Александровна Гартунг, к которой, словно по наследству от отца, перешли все его «поэтические предрассудки души».

 
Её тревожили приметы…
 

По свидетельству современника, она была «до крайности суеверна, пугалась совиного крика, избегала тринадцатого числа».

Тревожили несчастливые приметы и её великого отца. Как-то в одном из писем Пушкин признавался своей Наташе: «Сегодня видел я месяц с левой стороны и очень о тебе стал беспокоиться».

 
Я ехал прочь: иные сны…
Душе влюблённой грустно было;
И месяц с левой стороны
Сопровождал меня уныло.
 

Сам Пушкин не раз упоминал о своей мнительности. «…Я мнителен, как отец мой», – признавался он. Да и по свидетельству племянника Льва Павлищева, поэт верил в различные приметы и суеверия: «Почешется у него правый глаз – ожидает он в течение суток неприятностей… Если же, находясь в пути, увидит месяц от себя не с правой, а с левой стороны, – призадумается и непременно прочтёт про себя “Отче наш” да три раза истово перекрестится». Не любил Пушкин «подавать и принимать от знакомых руку (в особенности левую) через порог; не выносил… числа тринадцати человек за столом».

Владимир Даль, задумываясь о природе пушкинского суеверия, подходил к сему явлению научно: «Пушкин, я думаю, был иногда и в некоторых отношениях суеверен; он говаривал о приметах, которые никогда его не обманывали, и, угадывая глубоким чувством какую-то таинственную, непостижимую для ума связь между разнородными предметами и явлениями, в коих, по-видимому, нет ничего общего, уважал тысячелетнее предание народа, доискивался и в нём смыслу, будучи убеждён, что смысл в нём есть и быть должен, если не всегда легко его разгадать».

 
И предрассудки вековые,
И гроба тайны роковые…
 

Вот что занимало Ленского и Онегина, о чём мирно спорили друзья и будущие противники! В черновиках осталась другая строчка, пришедшая на ум творцу романа:

 
И неба тайны роковые…
 

Размышляет о природе русского гения и Пётр Бартенев: «Оттого ли, что жизнь людей необыкновенных подлежит более всестороннему рассмотрению… или действительно в людях высшего разряда явственнее обнаруживаются… таинственные силы человеческого бытия, только то верно, что жизнь таких людей, как Пушкин… запечатлена чем-то чудесным, да и сами они в общем ходе истории – какое-то чудо».

Как всё это точно соотносится с земной и посмертной судьбой Пушкина! И стоит ли удивляться, что Александр Сергеевич с неким душевным трепетом и волнением внимал гаданиям и пророчествам. Многие из них и в самом деле сбылись.

 
Судьба с неведомым известьем,
Как с запечатанным письмом.
 

«Есть образ мыслей и чувствований, есть тьма обычаев, поверий и привычек, принадлежащих исключительно какому-нибудь народу», – заметил однажды Пушкин. И сам он, прекрасно знавший народную жизнь, следовал многим русским поверьям. В точности, как и его любимая Татьяна Ларина:

 
Когда случалось где-нибудь
Ей встретить чёрного монаха
Иль быстрый заяц меж полей
Перебегал дорогу ей,
Не зная, что начать со страха,
Предчувствий горестных полна,
Ждала несчастья уж она.
 

Не единожды поминал Пушкин столь нелюбимых им зайцев в письмах к жене:

«Только выехал на большую дорогу, заяц перебежал мне её. Чёрт его побери, дорого бы дал я, чтоб его затравить»;

«Въехав в границы Болдинские, встретил я попов – и так же озлился на них, как на симбирского зайца».

Всё же однажды перебежавший дорогу длинноухий в буквальном смысле спас поэта. Не повороти Пушкин коней из-за дурной приметы назад, в Михайловское, то быть бы ему на Сенатской площади в Петербурге! Ведь он остановился бы на квартире, где заговорщики обсуждали планы рокового дня. И как знать, не пришлось ли тогда Александру Сергеевичу разделить печальную участь друзей-декабристов?!

В жизни Александра Сергеевича и в судьбах его близких число двадцать шесть (двукратное тринадцати) имело особое значение. 26 августа праздновался Натальин день. В семье Гончаровых и Пушкиных именины обеих Наталий – матери и дочери – отмечались с особой торжественностью.

«Вчера были твои именины, сегодня твоё рождение. Поздравляю тебя и себя, мой ангел» – Пушкин всегда помнил о двух августовских днях, ставших знаменательными и в его жизни.

Из гончаровского имения поэт посылает поздравление своей тёще Наталии Ивановне: «Поздравляю Вас со днём 26 августа; и сердечно благодарю Вас за 27-ое. Жена моя прелесть, и чем доле я с ней живу, тем более люблю это милое, чистое, доброе создание, которое я ничем не заслужил перед Богом».

26 мая 1799 года – день рождения поэта, – сумма цифр этого года также равна двадцати шести! Пушкин, как писал Лев Павлищев, «придавал… значение и феральным (несчастливым) дням».

Упоминал Павлищев и о старинной заметке, которую дядюшка продиктовал Ольге Сергеевне, его матушке, а та переписала её в альбом. Говорилось там о неких загадочных днях: «В оные дни не токмо не довлеет пути держать, но ничего важного задумывать, предпринимать, совершать. Человек, родившийся в один из таковых дней, не богат и не долголетен. А кто в один из этих дней занеможет, или переедет из двора во двор, или на службу вступит – ни в чем оном не найдёт себе счастья». И далее перечислялись эти злосчастные дни:

«В февруарии три: 11, 17, 18(!); в мае три: 1, 6, 26…

Основываясь на этой таблице, Пушкин в числе несчастных дней jours nefastes (от лат. non fas – “не делай”) считал и день своего рождения 26 мая, и при всякой постигавшей его невзгоде говорил:

– Что же делать? так уже мне на роду написано: в несчастный день родился!»

 
…И чисел тайных письмена.
 

26 января 1834 года Пушкин впервые упомянет в дневнике имя своего будущего убийца барона Жоржа Дантеса: «Барон д’Антес и маркиз де Пина, два Шуана, будут приняты в гвардию прямо офицерами». И добавит: «Гвардия ропщет».

26 января 1837 года поэт пошлёт письмо барону Луи Геккерну, точнее вызов его приёмному сыну Жоржу Дантесу-Геккерну, и тогда же будет решено, что поединок состоится на следующий день – 27 января.

26 ноября 1863 года скончается вдова поэта Наталия Николаевна Пушкина-Ланская…

Какая загадочная игра чисел: 26-го родился поэт, и 26-го умерла его избранница; 27-го родилась Натали, и 27-го же был смертельно ранен её супруг! Сумма чисел дня и месяца кончины Наталии Николаевны – 26.11 – равна тридцати семи. Столько лет было отсчитано поэту судьбой!

 
День каждый, каждую годину
Привык я думой провождать,
Грядущей смерти годовщину
Меж их стараясь угадать…
 

26 ноября – чёрный день в пушкинской летописи: письмо барону Геккерну отправлено – первый вызов брошен! День этот отразится в хронологическом зеркале, став последним в земной жизни Натали: 26 ноября 1836– 26 ноября 1863.

И ещё одно число, словно гибельный рок, тяготело над семьёй Пушкиных:

29 марта 1836 года умерла мать поэта Надежда Осиповна;

29 июля 1848 года скончался отец Сергей Львович;

29 января 1837 года умер поэт.

 
И где мне смерть пошлёт судьбина?
В бою ли, в странствии, в волнах?
 

Предчувствовал ли Пушкин год своей кончины, знал ли о нём? Доподлинно известно, что Александр Сергеевич чрезвычайно серьёзно воспринял пророчество ворожеи-немки, предсказавшей, «что он проживёт долго, если на 37-м году возраста не случится с ним какой беды от белой лошади, или белой головы, или белого человека… которых и должен он опасаться».

Почти то же прорицание, чуть ли не слово в слово, позднее, в Одессе, повторил и безымянный грек-предсказатель. В одну из лунных июльских ночей вместе с Пушкиным отправляется он за город, спрашивает его день и год рождения, совершает магические ритуалы и объявляет поэту, что тот умрёт от лошади или белокурого человека. Упомянул грек и о двух изгнаниях поэта. Невероятное совпадение!

 
Гадает ветреная младость,
Которой ничего не жаль,
Перед которой жизни даль
Лежит светла, необозрима…
 

В раннем юношеском стихотворении «Мечтатель», увидевшем свет в 1815 году (до встречи с будущими прорицателями!), шестнадцатилетний лицеист Александр Пушкин словно предречёт себе:

 
Мне слава издали грозит
Перстом окровавлённым…
 

Как же хотелось поэту бесстрашно приподнять завесу будущего! А в 1831-м в посвящении годовщине Лицея поэт, потрясённый внезапной смертью любимого друга, напишет:

 
И мнится, очередь за мной,
Зовёт меня мой Дельвиг милый…
 

Так уж выпало, что следующим из кружка близких лицейских друзей смерть выбрала именно Александра Пушкина…

«Можно сказать, – продолжает Бартенев, – что мысль о смерти не покидает Пушкина во всё продолжение его кратковременного жизненного поприща. Так, будучи женихом, из дома невесты своей он глядел на гробовую лавку… и написал свою повесть «Гробовщик» <…> Эта мысль о смерти, служившая почти бессознательною основою дум его, сообщала его произведениям задушевную меланхолию, которою они проникнуты».

В письме к жене, отправленном из Москвы в мае 1836 года, Пушкин, упоминая о недавнем поединке, случившемся в Петербурге, заключает: «У нас убийство может быть гнусным расчетом: оно избавляет от дуэля и подвергается одному наказанию – а не смертной казни». И в том же послании своему ангелу Наташе будто невзначай заметит: «Это моё последнее письмо, более не получишь». Ведь так и случилось.

В конце декабря того года, всего за месяц до кончины, делится мечтаниями с соседкой по имению: «У меня большое желание приехать этой зимой ненадолго в Тригорское». Да, Прасковье Александровне Осиповой той зимой, в феврале, выпала горькая участь встретиться с обожаемым ею Пушкиным. Встретиться ненадолго, чтобы проститься навеки.

Пророчества

Душа моя, ей-богу, я пророк!

Пушкин – князю Вяземскому

Совершенно необъяснимо: поэт угадал свой последний час. Вплоть до минуты! Откроем «Пиковую даму»: «Он <Германн> взглянул на часы: было без четверти три. Сон у него прошёл; он сел на кровать и думал о похоронах старой графини». Есть в повести упоминание и о «роковой среде» – в среду на Чёрной речке прозвучал смертельный выстрел!

Поединок состоялся в окрестности Петербурга, и, как уточнял приятель поэта Николай Смирнов, Пушкин стрелялся с Дантесом «за дачей Ланской». Такую фамилию будет носить Наталия Николаевна в своём втором замужестве.

 
О, будь мне спутницей младой
До самых врат могилы!
 

Сквозь завесу лет познанное поэтом вдовство его любимой…

«Бог мне свидетель, что я готов умереть за неё, – заверяет Пушкин мать невесты в письме от 5 апреля 1830 года (в Страстную субботу!) накануне помолвки, – но умереть для того, чтобы оставить её блестящей вдовой, вольной на другой день выбрать себе нового мужа, – эта мысль для меня – ад».

А четырьмя годами позже в письме к жене просит её не хлопотать «о помещении сестёр во дворец», не быть просительницей и как бы полушутя замечает: «Погоди; овдовеешь, постареешь – тогда, пожалуй, будь салопницей и титулярной советницей».

 
Прошло семь долгих лет…
 

Ровно столько длилось горькое вдовство Наталии Пушкиной!

Вновь всплывает фатальное число: тринадцатое марта – день рождения её второго супруга Петра Ланского. На тринадцать лет он старше жены. В церковной метрической книге за 1844 год «в части второй о бракосочетавшихся под № 13-м» (!) значилось: «Командующий л. – гв. Конным полком генерал-майор Пётр Петров Ланской, православного исповедания… повенчан первым браком со вдовою, по первому её браку с умершим камер-юнкером двора Его Императорского Величества Пушкиным, Наталией Николаевной Пушкиной, православного исповедания, тридцати одного года от роду».

Генералу Ланскому суждено будет пережить свою супругу на полных тринадцать (!) лет. Но о том уж не дано будет знать никому из них…

Александра Арапова, дочь Наталии Николаевны от брака с Ланским, предваряя свои рассказы о мистических предсказаниях поэта, ручается за их достоверность, поскольку «слышала их от самой матери».

Однажды Наталия Николаевна увидела мужа стоявшим перед большим зеркалом и не отрывавшим от него глаз. Необычайно взволнованный, он позвал её: «Наташа! Что это значит? Я ясно вижу тебя, и рядом – так близко! – стоит мужчина, военный… Но не он, не он! Этого я не знаю, никогда не встречал. Средних лет, генерал, темноволосый, черты неправильны, но недурён, стройный, в свитской форме. С какой любовью он на тебя глядит! Да кто же это может быть? Наташа, погляди!» Взглянув в зеркало, ничего, кроме слабого отражения горевших ламп, она не увидела, приписав то видение «грёзам разыгравшегося воображения». И лишь спустя годы, став супругой свитского генерала Ланского, она вспомнила о виденном поэтом призраке и подумала, что второе её замужество «было предопределено».

Другой, не менее удивительный рассказ Араповой – предсказанная Пушкиным судьба будущего царя. Увидев в Царском Селе, в доме Жуковского, бюст великого князя Александра Николаевича, поэт, пристально всмотревшись в мраморного двойника цесаревича, вдруг произнёс показавшиеся всем странные слова: «Какое чудное, любящее сердце! Какие благородные стремления! Вижу славное царствование, великие дела и – Боже – какой ужасный конец! По колени в крови!»

Вернувшийся домой поэт, совершенно подавленный и полный мрачных предчувствий, поведал о том необычном происшествии жене.

Ни Пушкину, ни Наталии Николаевне, в чьей памяти запечатлелся рассказ мужа, не случилось дожить до кровавого дня в русской истории – первого марта 1881 года – дня убийства императора Александра II.

…Некогда Пушкин не явился в Зимний дворец, где пышно праздновалось совершеннолетие наследника Александра Николаевича, чтобы засвидетельствовать свои верноподданнические чувства. Хотя и подробно описал в дневнике торжество, назвав его «государственным и семейственным». Сообщил главную петербургскую новость жене: «Нынче великий князь присягал; я не был на церемонии, потому что рапортуюсь больным, да и в самом деле не очень здоров». Но и пожалел, «что не видел сцены исторической и под старость нельзя… будет говорить об ней как свидетелю». И всё же со всей твердостью заявил: «К наследнику являться с поздравлениями и приветствиями не намерен; царствие его впереди, и мне, вероятно, его не видать».

К несчастью, слова те оказались пророческими.

Бесценные строки воспоминаний, что оставила потомкам Вера Нащокина:

«Много говорили и письма о необычайном суеверии Пушкина. Я лично могу только подтвердить это. С ним и с моим мужем было сущее несчастье (Павел Воинович был не менее суеверен). У них существовало множество всяких примет. Часто случалось, что, собравшись ехать по какому-нибудь неотложному делу, они приказывали отпрягать тройку, уже поданную к подъезду, и откладывали необходимую поездку из-за того только, что кто-нибудь из домашних или прислуги вручал им какую-нибудь забытую вещь, вроде носового платка, часов и т. п.

В этих случаях они ни шагу уже не делали из дома до тех пор, пока, по их мнению, не пройдёт определённый срок, за пределами которого зловещая примета теряла силу.

Не помню кто именно, но какая-то знаменитая в то время гадальщица предсказала поэту, что он будет убит “от белой головы”. С тех пор Пушкин опасался белокурых».

Гадалку ту звали Александрой Филипповной, по другим сведениям – Шарлоттой Фёдоровной Кирхгоф. Поговаривали, что немка в прошлом была модисткой, а затем сделалась ворожеей. За глаза её называли «чёрной вдовой», видимо, из-за пристрастия к чёрным нарядам. Остался словесный портрет прорицательницы: «Вдова пастора, высокая ростом старуха лет 60, наружностью менее всего походила на колдунью. Довольно свежее лицо напоминало старушек Рембрандта. Чёрное шерстяное платье и такая же шаль с узенькой блестящей каймой составляли её постоянный неизменный костюм».

Гадания госпожи Кирхгоф имели оглушительный успех в Петербурге – к её услугам прибегали и государственные сановные мужи, и важные барыни, и молодые люди, только вступающие в свет.

Не избежал соблазна и Пушкин: в ноябре 1819-го он посетил немку-прорицательницу, жившую неподалёку от Морской. По воспоминаниям, разложив карты и взглянув на Пушкина, она изумлённо воскликнула: «О! Это голова важная! Вы человек не простой!»

Гадая, госпожа Кирхгоф объявила Пушкину, что вскоре он получит деньги и его ждёт перемена в службе. В будущем она предсказала поэту два изгнания и смерть от белой лошади или от белой головы. Ворожея прибавила, что молодому человеку предначертана долгая жизнь, «если на 37-м году возраста не случится с ним какой беды от белой лошади, или белой головы, или белого человека (weisser Ross, weisser Kopf, weisser Mensch), которых и должен он опасаться».

Пушкин тому последнему мрачному пророчеству ворожеи верил и всеми силами старался его отвратить. Память Веры Нащокиной сохранила незнаемые мгновения жизни поэта:

«Он (Пушкин) сам рассказывал, как, возвращаясь из Бессарабии в Петербург после ссылки, в каком-то городе он был приглашён на бал к местному губернатору. В числе гостей Пушкин заметил одного светлоглазого, белокурого офицера, который так пристально и внимательно осматривал поэта, что тот, вспомнив пророчество, поспешил удалиться от него из залы в другую комнату, опасаясь, как бы тот не вздумал его убить. Офицер проследовал за ним, и так и проходили они из комнаты в комнату в продолжение большей части вечера. “Мне и совестно и неловко было, – говорил поэт, – и однако я должен сознаться, что порядочно-таки струхнул”.

В другой раз в Москве был такой случай. Пушкин приехал к княгине Зинаиде Александровне Волконской. У неё был на Тверской великолепный собственный дом, главным украшением которого были многочисленные статуи. У одной из статуй отбили руку. Хозяйка была в горе. Кто-то из друзей поэта вызвался прикрепить отбитую руку, а Пушкина попросил подержать лестницу и свечу. Поэт сначала согласился, но, вспомнив, что друг был белокур, поспешно бросил и лестницу и свечу и отбежал в сторону.

– Нет, нет, – закричал Пушкин, – я держать лестницу не стану. Ты – белокурый. Можешь упасть и пришибить меня на месте».

По поводу тех пушкинских страхов есть прелюбопытная заметка Бартенева: «NN обращался к А.С. Хомякову за советом, как ему быть: “По городу ходит эпиграмма. Уж не вызвать ли Пушкина на дуэль?” “Что тебе за охота, – сказал ему Хомяков, – мало того, что убьёшь Пушкина, да ещё он, умирая, непременно скажет, что погибает в одно и то же время и от белой головы, и от белой лошади (белого скота)”». Разящее пушкинское перо остужало многие разгорячённые головы…

Приятель поэта Алексей Николаевич Вульф заверял: «Пушкин же до такой степени верил в зловещее пророчество ворожеи, что когда впоследствии, готовясь к дуэли с известным Американцем гр. Толстым, стрелял вместе со мною в цель, то не раз повторял: “Этот меня не убьёт, а убьёт белокурый – так колдунья пророчила”. И точно, Дантес был белокур».

Схожая история в несколько ином изложении: «По свидетельству покойного П.В. Нащокина, в конце 1830 года, живя в Москве, раздосадованный разными мелочными обстоятельствами, он (Пушкин) выразил желание ехать в Польшу, чтобы там принять участие в войне: в неприятельском лагере находился кто-то по имени Вейскопф («белая голова»), и Пушкин говорил другу своему: “Посмотри, сбудется слово Немки, – он непременно убьет меня!”» «Нужно ли прибавлять, что настоящий убийца – действительно белокурый человек и в 1837 году носил белый мундир?»

Оставила воспоминания о мистических настроениях поэта и хозяйка казанского дома Александра Фукс, встречавшая у себя знаменитого гостя осенью 1833 года: «“Вам, может быть, покажется удивительным, – начал опять говорить Пушкин, – что я верю многому невероятному и непостижимому; быть так суеверным заставил меня один случай. Раз пошёл я с Никитой Всеволодовичем Всеволожским ходить по Невскому проспекту, и из проказ зашли к кофейной гадальщице. Мы просили её погадать и, не говоря о прошедшем, сказать будущее. “Вы, – сказала она мне, – на этих днях встретитесь с вашим давнишним знакомым, который вам будет предлагать хорошее по службе место; потом, в скором времени, получите через письмо неожиданные деньги; а третье, я должна вам сказать, что вы кончите вашу жизнь неестественною смертью…” Без сожаления я забыл в тот же день и о гадании, и о гадальщице. Но спустя недели две после этого предсказания, и опять на Невском проспекте, я действительно встретился с моим давнишним приятелем, который служил в Варшаве при великом князе Константине Павловиче и перешёл служить в Петербург; он мне предлагал и советовал занять его место в Варшаве, уверял меня, что цесаревич этого желает. Вот первый раз после гадания, когда я вспомнил о гадальщице. Через несколько дней после встречи с знакомым я в самом деле получил с почты письмо с деньгами; и мог ли ожидать их? Эти деньги прислал мне лицейский товарищ, с которым мы, бывши ещё учениками, играли в карты, и я его обыгрывал. Он, получив после умершего отца наследство, прислал мне долг, который я не только не ожидал, но и забыл о нём.

Теперь надо сбыться третьему предсказанию, и я в этом совершенно уверен…”»

Позже биографам Пушкина удалось выяснить, что приятелем, встретившимся ему на Невском, был генерал-майор Алексей Фёдорович Орлов, а лицейским товарищем, приславшим долг, – Николай Корсаков, музыкально одарённый и рано погибший юноша…

Александру Андреевну, по её словам, «суеверие такого образованного человека» весьма удивило, и она добросовестно записала тот пушкинский рассказ. Впрочем, как и суждения поэта о магнетизме – явлении, занимавшем тогда многие умы. Поэтесса Александра Фукс стала первой, кто опубликовал ту беседу в своём очерке, – более того, послала книгу Пушкину в Петербург, где та и сохранилась в библиотеке поэта.

Знаменитая немка-гадалка предсказала насильственную смерть не одному Пушкину. Двумя годами ранее к ней заглянул другой Александр Сергеевич. «На днях ездил я к Кирховше гадать о том, что со мной будет, – записал Грибоедов – Да она не больше меня об этом знает. Такой вздор врёт, хуже Загоскина комедий. Говорила про какую-то страшную смерть на чужбине, даже вспоминать не хочется… И зачем я ей только руки показывал?»

Жизнь русского посланника Грибоедова трагически завершилась в персидском Тегеране в январе 1829-го…

Пройдёт время, и у госпожи Кирхгоф будет испрашивать судьбу Михаил Лермонтов. Что же довелось услышать поэту весной 1841 года от «чёрной вдовы»? Она объявила, что в Петербурге ему больше никогда не бывать. Не будет дана и отставка от службы, а что ожидает его совсем другая отставка, «после которой уж ни о чём просить не станешь». Лермонтов только посмеялся… Неожиданно ему последовало предписание: срочно покинуть Петербург и вновь отправиться на Кавказ, в Тенгинский полк.

Прощальный ужин у Карамзиных долго помнился поэтессе Евдокии Ростопчиной: «Лермонтов только и говорил об ожидавшей его скорой смерти. Я заставляла его молчать и стала смеяться над его казавшимися пустыми предчувствиями, но они поневоле на меня влияли и сжимали сердце». В июле того же года страшное пророчество ворожеи сбылось: Россия оплакала ещё одного русского гения…

Памятен и другой прощальный ужин: в Москве, в доме Нащокиных, в мае 1836-го. Вера Александровна не забыла его мельчайших подробностей: Пушкин нечаянно пролил на стол прованское масло, опечалился и послал за тройкой лишь после полуночи, когда злосчастная примета, по его расчётам, должна была потерять свою силу.

 
Как бы пророчеству назло…
 

«Помню, в последнее пребывание у нас в Москве Пушкин читал черновую “Русалки”, а в тот вечер, когда он собирался уехать в Петербург, – мы, конечно, и не подозревали, что уже больше никогда не увидим дорогого друга, – он за прощальным ужином пролил на скатерть масло.

Увидя это, Павел Воинович с досадой заметил:

– Эдакой неловкий! За что ни возьмёшься, всё роняешь!

– Ну я на свою голову. Ничего… – ответил Пушкин, которого, видимо, взволновала эта дурная примета».

Тот ужин у московских друзей поистине оказался прощальным.

…Трагический день в истории России – 27 января 1837 года. Начало этого дня в подробностях восстановил Василий Андреевич Жуковский: «Встал весело в 8 часов утра, – после чего много писал – часу до 11-го. С 11-ти обед, – ходил по комнате необыкновенно весело, пел песни, – потом увидел в окно Данзаса, в дверях встретил радостно – Вошли в кабинет, запер дверь – Через несколько минут послал за пистолетами – По отъезде Данзаса начал одеваться весь, всё чистое; велел подать бекешь; вышел на лестницу – Возвратился – Велел подать в кабинет большую шубу и пошёл пешком до извозчика. Это было в 1 час». День тот выдался морозным…

Как странно: почему Пушкин изменил правилу, коему следуют даже мало суеверные: «Вернёшься назад – дороги не будет»?! Ему ли было не знать, что перед большой дорогой либо накануне важного дела возвращаться не следует – пути не будет и дело примет дурной оборот. Но ведь вернулся…