Текст книги "Ни дня без мысли"
Автор книги: Леонид Жуховицкий
Жанр: Публицистика: прочее, Публицистика
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 12 (всего у книги 32 страниц)
ДВУХПАРТИЙНОСТЬ ПО—РОССИЙСКИ
Сколько в России партий?
В последних выборах участвовало что—то около двадцати. Сколько не прорвалось в список, знают только в Избиркоме – если знают. Например, в непосредственной близости от избирательных списков болтались почти близнецы – «Русь», «Святая Русь» и «Русь святая». Все вместе эти святые и грешные не набрали и одного процента, но главную задачу достигли: нимб засветили. Короче, претенденты на власть в нашей благословенной державе никогда не были дефицитом.
Но по моим скромным наблюдениям в сегодняшней России реально существуют только две партии. И на практике сложилась та самая двухпартийная система, о которой так мечтают отцы отечества, которые устали тасовать колоду, на три четверти состоящую из шестерок. Правда, эти две политические силы очень далеко отходят от руководящего замысла.
По идее, каждая партия защищает чьи—то интересы – так принято во всем мире. Если смотреть на вещи с такой точки зрения, у нас есть только две партии: партия чиновников и партия депутатов. У каждой из этих организованных, а местами и преступных группировок абсолютно четкие интересы и ясные цели.
Какие только речи не произносятся в Думе! Какие баталии идут! Ведь до драки доходит – не случайно наиболее дальновидные лидеры включают в список кандидатов собственных охранников. Но все противоречия мгновенно забываются, как только встает вопрос о материальных интересах партии депутатов. Не случайно одним из первых законов народные избранники узаконили для себя неприкосновенность во всех делах, включая уголовные. Помните случай, когда слуга народа застрелил двух человек? И что – под суд пошел? Куда там – так и заседал в парламенте, пока доведенные до крайности избиратели не пристрелили его ввиду полной невозможности наказать убийцу законными методами.
Нынче у думских работяг все льготы высших чиновников, но при этом никакой ответственности. На депутата не только дело завести нельзя, но даже начать следственные действия. О такой судьбе можно только мечтать! Единственная головная боль депутата – попасть в следующую Думу. Потому и кричат с трибун, и спорят на всяких ток—шоу, и даже дерутся. Все, что угодно, лишь бы запомнили, оценили и на выборах не вычеркнули. Кстати, крайне любопытно смотреть на депутатов в перерывах телевизионных дискуссий, пока камера выключена. Только что собачились так, что слюна летела на оппонента. Но стоит операторам выключить камеры, и все меняется: лютые политические враги обнимаются, делятся сплетнями, хохочут над корпоративными байками. Одна партия, одна тусовка, все общее – от зарплат до анекдотов. Ведь не случайно законодатели, провалившись на выборах, идут в помощники ко вчерашним непримиримым врагам.
У партии чиновников своя цель, тоже одна на всю компанию – усилить контроль. Над чем? А это не важно, лишь бы усилить. Лишь бы как можно больше согласований. Ведь что это такое – согласовать? Это значит согласиться совать в лапу чиновнику что—нибудь хрустящее. Но – не чипсы. И, желательно, не рубли. Говорят, что бесплатный сыр бывает только в мышеловке. Так вот, бесплатных виз нет даже в мышеловке, каждая виза непременно вызывает хруст в кармане у чиновника. Поэтому постоянная задача чиновника – создание новых и новых виз.
Недавно мои знакомые въехали в новую квартиру – как нынче принято, без отделки и даже без внутренних перегородок. Что ж, разумно, каждый хозяин лучше знает, на что тратить квадратные метры, на спальню или кухню, где ставить холодильник, а где торшер. Но, едва мои знакомые получили ключи от собственного жилья, к ним в дверь постучалась очень милая женщина и сказала, что по новым правилам не только на каждую гипсокартонную стенку, но и на каждую розетку нужен проект, который потом утвердят – или не утвердят – в инстанциях. Процесс утверждения займет года полтора. Но все не так уж страшно, потому что гостья представляет фирму, которая как раз и берет на себя полностью процесс согласования. Две с половиной тысячи наиболее условных единиц – и через неделю проект со всеми визами будет у вас. Все жильцы уже подписали типовые договора, одни вы остались. Мои знакомые поинтересовались, где по правилам можно ставить стенки и розетки. Оказалось, за две с половиной тысячи безусловных единиц – где угодно. Так зачем тогда согласовывать, удивились хозяева. А чтобы потом все не ломать, объяснила гостья. А самим согласовать нельзя? Попробуйте, загадочно усмехнулась женщина из фирмы.
Знакомые, к счастью, оказались журналистами и сумели доискаться, кто стоит во главе фирмы—благодетельницы. Выяснилось – вчерашний чиновник, лишь недавно ушедший из районной конторы на вольные хлеба. А визы ставит кто? Другие чиновники из той же конторы. Так что контора и фирма вместе как раз и составляют вольное общество с неограниченной безответственностью, но очень емкими карманами…
В принципе, даже две партии все же лучше, чем одна. Может, партия депутатов хоть как—то придержит партию чиновников?
Не придержит. Зарплаты и льготы чиновников растут и будут расти дальше: ведь обе партии связаны общей хрустящей зеленой веревкой. Господа депутаты с самого начала установили себе министерские зарплаты, льготы и пенсии. А что это значит? Это значит, что депутатам выгоден любой рост чиновничьих окладов. Каждый из 15 министров получает сегодня 100 тысяч рублей в месяц – и каждый из 450 депутатов ровно столько же. И пенсии те же – три четверти от должностного оклада. И льготы те же. Так что беззаветное служение народу занятие не только благородное, но и очень выгодное.
Как же нужна России хоть одна партия, не вляпавшаяся в этот альянс! Но откуда она возьмется? Ведь даже беспробудные алкаши халявную бутылку предпочитают половинить, а не делить на троих.
Определенная надежда все—таки есть.
Дело в том, что и чиновники, и депутаты не способны что—либо производить. Их специализация – отнимать, делить и, прежде всего, потреблять. Поэтому во всех, даже минимально цивилизованных, странах обязательно существует третья политическая сила – предприниматели. Именно люди дела составляют фундамент любой успешной экономики. Именно на них держится процветание развитых стран. Двадцать миллионов предпринимателей США обеспечивают этой сверхдержаве мировое лидерство во всех сферах жизни, от армии до спорта.
К сожалению, в нашей стране под предлогом борьбы с пресловутыми «олигархами» по предпринимательству был нанесен мощный удар – в очередной раз в России политика победила экономику. И получилось, что интересы бизнеса в нашей стране сегодня не защищает никто. Но долго так длиться не будет. При всем своем социальном эгоизме и чиновникам, и депутатам придется вспомнить, что без развитого, свободного и уверенного в собственном будущем бизнеса им уже в близком будущем придется не сладко. Ибо в стране с затхлой экономикой и задавленным предпринимательством кто же будет платить зарплату парламентариям и давать взятки чиновникам?
«ГОСУДАРСТВЕННИКИ» ПРОТИВ ГОСУДАРСТВА
Однажды Герман Греф, в ту пору министр экономики, сделал сенсационное заявление: сказал, что необходимо изолировать «государственников» от власти. Прямо скажем, легкомысленно высказался, «государственники» такое не прощают. Они любят, чтобы их любили. А тех, кто не любит, тут же начинают поносить на всех углах. Что, в общем, и произошло. Даже телевидению заказали неугодного министра: ведущий программы «Постскриптум», обычно готовый облизывать любое начальство, строго напомнил Грефу, что «государственники» белые и пушистые, и видеть их иными не рекомендуется.
Почему же интеллигентный питерский экономист, один из самых влиятельных людей в стране, поступил столь неосторожно?
Видно, очень уж допекли. Чем? На этот вопрос двести лет назад коротко и ясно ответил великий историк Карамзин: воруют!
Кто же они такие – «государственники»?
Государственные служащие? Как правило, нет. Более того, государственных служащих «государственники» постоянно критикуют на том основании, что те недостаточно государственники. Мало любят родину и простой народ в лице его лучших представителей. Мало заботятся о верных слугах отечества.
Иногда «государственников» приглашают во власть немного поработать, но там они не задерживаются: их выгоняют либо за безделье, либо за развал порученной отрасли, либо за обычное казнокрадство. Разумеется, сами они тут же поднимают крик, что их уволили за патриотизм.
Однако, разумно сторонясь государственной службы, «государственники» стараются расположиться как можно ближе к государственной казне. Тут они большие специалисты. Все они либо директора мифических, но регулярно финансируемых институтов, либо президенты таинственных фондов, либо прошедшие по списку депутаты, либо идеологические консультанты на хорошей зарплате, либо люди свободных профессий, но и свобода их каким—то образом оплачивается из казны. По их твердому убеждению государство на то и существует, чтобы оплачивать «государственников».
Директора заводов, которые десятилетиями гонят халтуру, не находящую сбыта, кричат на митингах, что их неликвид из высших соображений обязана оплачивать казна. Губернаторы, развалившие хозяйство подведомственных областей, требуют увеличить дотации – конечно же, не просто так, а во имя интересов государства. Люди, близкие к кинопроизводству, прекрасно помнят, как известный актер решил перейти в режиссеры, успехов на новом поприще не добился, но сумел сквозь все инстанции пробить фестиваль, тоже не имевший успехов, но выделенный в бюджете страны отдельной строкой. Каждый раз, проходя по центру Москвы, мы видим близ Кремлевской стены бездарный памятник великому полководцу. Почему же его поставили там за казенный счет? А потому, что скульптор был «государственник», и точно знал, какая калитка ведет прямиком к кассе. Да и серые телепрограммы с высоким гонором и низким рейтингом настаивают, что их обязан кормить бюджет, раз уж не кормит зритель.
Самая опасная для страны ситуация возникает, когда «государственники» пытаются порулить экономикой. Наращивать производство они, естественно, не собираются: не тому учились и не к тому стремились. Их единственная идея – отнять деньги у народа и передать в казну. Любыми путями. Можно повысить налоги. Можно передать в управление чиновнику успешно работающие фирмы. Можно, вообще, отменить приватизацию.
Любой элементарно грамотный экономист знает, что частный предприниматель работает на порядок эффективнее чиновника. Что именно поэтому «социалистическая» экономика бесповоротно проиграла соревнование рыночной. Что даже Китай, где у власти коммунисты, сумел выбиться из нищеты и сделал колоссальный рывок в развитии именно тогда, когда подавляющее число предприятий было передано в частные руки. А что, «государственники» этого не знают?
Великолепно знают – уж на это—то их грамотности хватает. Тогда почему же норовят развернуть Россию поперек прогресса?
Причина элементарна. Ведь у хозяина не украдешь – могут и морду набить, и под суд отдать. А воровство из казны дело привычное и почти законное: во всех странах планеты казнокрады чувствуют себя достаточно комфортно, а в нашей России просто роскошествуют. И чиновники, если и преследуют вороватых «государственников», то уж очень лениво – ведь растаскивают казенное, то есть не свое, то есть чужое.
Дела в экономике пока что идут средне: громкие «наезды» на предпринимателей обернулись огромным ущербом для страны. И грамотные люди во власти стараются хоть как—то выправить положение. А крикливые захребетники путаются у них в ногах, требуя перевести все прибыльные предприятия из хозяйского управления в бюрократическую бесхозяйственность и под шумок подбирая ключи ко всем российским квартирам, где деньги лежат.
Потому—то, наверное, сегодня не только дотошные журналисты, но и ключевые министры правительства пришли к выводу: чтобы страна могла двигаться вперед, нужно срочно избавить российское государство от самозванцев, присвоивших себе выгодное имя «государственников».
Если удастся, Россия, Бог даст, использует свой шанс.
Другой вариант рассматривать не хочется.
СВОБОДА СИЛЬНЕЙ ДИКТАТУРЫ
Любой взрыв порождает взрывную волну. Эхо изуверских терактов в Париже, Мадриде и Лондоне до сих пор звучит в мировой прессе – в том числе, и нашей. Причем у нас отголоски последней по времени британской трагедии, как всегда, своеобразны: политики и журналисты говорят не столько об отвратительности террора, сколько о крахе демократии – мол, идеология либерализма, относительно приемлемая в спокойные времена, в нынешней грозной ситуации себя полностью дискредитировала. Только сильная власть, только «железная рука», только спецслужбы, наделенные неограниченными полномочиями!
Неужели, действительно, спасти страну от вакханалии террора способна лишь диктатура?
То, что международный терроризм наступает – бесспорный факт. Но то, что в связи с этим неминуем крах демократии – столь же бесспорная ложь. Говорить о мягкотелости либерализма могут только люди, убежденные, что по улицам Москвы до сих пор бродят медведи – уровень достоверности примерно такой же. Либерализм это система ценностей, согласно которой основа общества – интересы и права человека. Это строй, при котором не народ ходит в крепостных у государства, а государство служит народу. Это порядок, при котором перед законом равны все, от бомжа до президента. Где тут признак хлипкости?
Сторонники тоталитарного государства крайне редко предлагают конкретные способы борьбы с терроризмом. Чаще всего высказывается некая общая идея: дескать, надо потуже закрутить гайки, и тогда государство сможет дать достойный отпор агрессору. Звучит решительно. Однако исторический опыт и житейская практика начисто опровергают эту мысль.
Да, хуже террора нет ничего. И если бы недостатки тоталитаризма заключались только в нарушении прав человека, можно было бы всерьез обсуждать, не стоит ли в минуту крайней опасности временно прибегнуть к диктатуре ради конечного результата. Но сначала надо ответить на коренной вопрос: какая общественная система эффективнее в борьбе с террором?
Я уже писал: история человечества, в том числе, недавняя, убеждает, что основной недостаток тоталитарного государства даже не изуверская жестокость, а крайняя беспомощность! Диктаторы в минуты тяжких испытаний оказываются просто слабаками. Почему во Второй Мировой войне тоталитарная Германия потеряла в 30 раз больше, а тоталитарный СССР в 90 раз больше, чем либеральная Англия? У Черчилля, премьера демократической страны, просто не было возможности совершать те роковые ошибки, не говоря уж о преступлениях, которые позволяли себе Сталин и Гитлер. После первой же военной катастрофы, такой, как разгром Красной Армии в начале войны, руководителя, избираемого народом, тут же отстранили бы от власти, поставив на его место более умного и талантливого. А у Сталина и Гитлера была возможность гробить свои народы бесконечно. Кстати, и послевоенное развитие показало, какие режимы эффективнее: и в войне, и в политике, и в экономике свободные страны оказываются на порядок сильней тоталитарных.
Конечно, внезапной атаке террористов может подвергнуться любое государство, в том числе, и либеральное. Но реакция на трагедию – различна. После рокового 11 сентября в США не было ни одного сколько—нибудь заметного теракта. У нас, к сожалению, они повторялись многократно.
Американский народ сумел сплотиться вокруг своей власти. В России такого сплочения, увы, не произошло. Америка – страна с прочными либеральными традициями. Там избираются все уровни власти, от президента до шерифа. А нам наших «шерифов» спускают сверху, и доверять им больших оснований нет. В Америке Конституция почти не менялась за 200 с лишним лет, а нашей всего—то десять лет с хвостиком, и то ее постоянно норовят переписать. В наших законах зафиксированы очень достойные положения, но они абсолютно не подкреплены традицией. Ну, кто у нас верит в независимость судей? Даже предприниматели в конфликтных ситуациях предпочитают обращаться к бандитам – мол, те разберутся в деле справедливее. Рядовые граждане начинают уважать закон лишь тогда, когда ему беспрекословно подчиняется вся существующая в стране власть – а нам до этого очень далеко.
Приходится слышать, что именно классический английский либерализм привел к взрывам в лондонском метро. Но это ошибочный вывод: причиной уязвимости Англии стал не либерализм, а отступление от него. В демократической стране перед законом все равны. В Англии же получилось точно по знаменитой формулировке Оруэлла: «Все звери равны, но некоторые звери более равны». Представьте себе, что в Лондоне какой—нибудь христианский священник призывал бы к крестовым походам против мусульман. Скорее всего, он бы тут же оказался за решеткой – в полном соответствии с либеральными законами, запрещающими любые формы человеконенавистничества. А вот для радикальных исламских проповедников было сделано исключение из закона: лондонские власти сочли возможным в отношениях с ними действовать не по законам, а «по понятиям»: мы вас не будем трогать, а вы нас не будете взрывать. За это Англия и поплатилась.
Хочу особо отметить, что английские власти, как, впрочем, и российские, и американские, оказались нравственно достаточно зрелыми и постарались в полном соответствии с либеральной идеологией провести четкую грань между законопослушным большинством мусульман и бандитами, за действия которых мусульмане должны отвечать не больше, чем русские – за преступления кого—нибудь Чикатило. В любом народе и в любой религиозной общности бандит всегда изгой, нарушающий законы и божеские, и человеческие.
Смешно думать, что демократия – синоним беззубости и мягкотелости. Это жёсткий режим, который на военное нападение отвечает военным нападением при полной поддержке граждан, которые уважают ими же избранную власть. Вспомните, как повела себя Америка после 11 сентября. В течение одного месяца был уничтожен тоталитарный режим талибов, в течение двух недель – тоталитарный режим Саддама Хусейна. Правда, сегодня в Ираке идет жестокая религиозная междоусобица – но никто, ни шииты, ни сунниты, ни курды не воюют за Хусейна. И в этом случае диктатор оказался слабаком, его армия разбежалась, а министры перешли на сторону победителей…
Последний аргумент сторонников «железной руки» – только свободные от либеральной блажи спецслужбы способны разобраться с террористами, а всякие там «права человека» лишь мешают им работать. Но и этот довод не выдерживает проверки практикой. В той же либеральной Англии организаторы терактов в метро были вычислены и пойманы за считанные дни при полном соблюдении прав человека. А сколько лет наши спецслужбы, которые ни в чем не ограничены и обществом никак не контролируются, безуспешно ловили одноногого Басаева? Более того, вседозволенность прямо провоцирует «органы» на элементарный подлог: схватить того, кто под рукой, и назначить террористом.
Свобода не только гуманней диктатуры – она сильней диктатуры.
MESSAGE
ПОСЛАНИЕ ДА ВИНЧИ
Что бесспорно в Леонардо?
Когда крупнейшему художнику Двадцатого столетия Пабло Пикассо исполнилось восемьдесят, близкий друг Илья Эренбург послал ему приветствие, которое, как практически вся публицистика знаменитого писателя, поразило меня мудрой парадоксальностью. Эренбург писал примерно следующее (рыться в источниках не люблю, привожу по памяти): «Когда художнику исполняется восемьдесят, он или всеми признан, или всеми забыт. Тебе повезло – о тебе до сих пор спорят».
А кто, любопытно, из мастеров кисти или пера в мировой истории самый везучий именно по этому остроумному критерию? Думаю, двух мнений здесь не возникнет.
Не настигни его безвременная смерть – а смерть гения в любом возрасте безвременна – Леонардо да Винчи было бы сейчас пять с половиной веков. А что в нем бесспорно? Пожалуй, только одно – мировая слава. Все прочее – загадочно, дискуссионно, даже скандально. И, вообще, кто он? Доживи Леонардо до наших бюрократических времен, что писал бы он в бесчисленных анкетах в графе «Род занятий»? Художник? Конечно. Скульптор? Само собой. Химик? А как же – изучал яды. Инженер—конструктор? Безусловно: наши изумленные современники полагают, что именно Леонардо впервые набросал эскизные проекты танка, вертолета и подводной лодки.
Но даже все это, вместе взятое, не исчерпывает и не ограничивает фантастической натуры Леонардо. Не без оснований в нем подозревают великого мистификатора. Пишут, что в самом загадочном полотне всех времен и народов, в «Джоконде», под женской атрибутикой спрятано его лицо. С его именем связано еще одно невероятное предположение: вполне серьезные западные исследователи религии подозревают именно в Леонардо подлинного создателя Туринской плащаницы и находят в лике на холсте сходство с прославленным итальянским художником.
Но и это не все. Леонардо отличало равнодушие, если не презрение к общественной морали. Живи он сегодня, агрессивные противники гей—парадов вполне могли бы устраивать визгливые митинги под окнами его мастерской. Впрочем, осторожность им не помешала бы: классик обладал не только высоким ростом и внешней привлекательностью, но и редкой физической силой.
По количеству картин Леонардо уступал многим своим современникам. Писал он долго – над той же небольшой по размеру «Джокондой» работал четыре года. Причиной тому была не лень, мастер мог биться над картиной с рассвета до сумерек, не прерываясь даже на еду. Может, дело в том, что он искал не столько композицию и цвет, сколько истину? Коллега Леонардо по вечности Зигмунд Фрейд нашел убедительное объяснение странной медлительности художника, совершенного в своем ремесле: «Он исследовал вместо того, чтобы действовать и творить». За все в жизни надо платить, в том числе, и за поиск сути вещей – Леонардо заплатил одинокой старостью.
После всякого гения, помимо картин, книг, партитур, формул или выигранных сражений, остается, как правило, еще нечто, возможно, самое значительное. Это «нечто» можно, мне кажется, определить как послание потомкам, или, в стиле нашего образованного времени, назвать красивым словом message. Иногда посланием становится само имя гения. Моцартовское начало, комплекс Наполеона, действовать по—Суворовски, говорим мы, ничего не уточняя, потому что в уточнениях нет нужды.
А Леонардо послание оставил?
Оставил. Он жил в великое время, бок о бок с великими, и был равным среди равных – ни Микеланджело, ни Рафаэля в профессии не превосходил. Но когда мы говорим о ком—то «ренессансный человек», мы думаем именно о Леонардо. Разносторонность его личности, интересов и свершений в истории человечества, пожалуй, уникальна. Мой приятель Толя Анисимов, заводской механик, умевший на безлюдной дороге разобраться в любой поломке и поставить на ход любой автомобиль, презрительно отзывался о работниках автосервисов: «Операционники! Один может свечу поменять, другой скат собрать, а механик должен уметь все». Леонардо машины не ремонтировал, но в своих делах – а дел у него было множество! – умел все.
Не секрет, однако, что его современник и соперник Микеланджело оставил после себя гораздо больше великих творений и имел основания смотреть на оппонента пренебрежительно, если не презрительно. На бытовом уровне можно было бы сказать о Леонардо – разбрасывался. Но о людях такого масштаба судить на бытовом уровне, как минимум, неосмотрительно. Ну, разбрасывался – и что? Ведь было в разбросанности итальянского мастера что—то, приковывающее к нему наше внимание спустя пять веков. И разве случайно самый скандальный пока роман наступившего тысячелетия называется «Код да Винчи», а не, допустим, «Код Рафаэля»?
Образованный и небесталанный английский детективщик Дэн Браун в коде да Винчи в рамках жанра с грехом пополам разобрался. Разобраться в послании Леонардо будет, наверное, трудней. Не уверен, что у меня что—то получится. Но кому—нибудь когда—нибудь надо же начинать!
* * *
Сперва вопрос самому себе: кого из потомков великого итальянца можно назвать людьми Ренессанса?
Много имен не наберу. Но некоторые напрашиваются.
Например, Гете. Величайший поэт Германии. Прозаик. Драматург. Философ. Историк. Коллекционер. Когда пришлось стать государственным человеком, он и это сумел. А еще справился с колоссальной задачей, для художника почти непосильной: прожил долгую и счастливую жизнь. Кому еще из великих это удалось?
Может быть, никому. Даже Гюго, везучий, редкостно работоспособный, неутомимый в любви, ярко одаренный во всех литературных жанрах, все же прожил несколько лет в изгнании. Но он, конечно же, человек Ренессанса.
Нансен – ученый, спортсмен, великий путешественник, эталон гуманизма, ставший в конце жизни общественным деятелем мирового масштаба: паспорта, выдававшиеся бесчисленным беженцам—европейцам после Первой мировой и целой серии революций, носили имя Нансена.
В этом же ряду – Эйнштейн. И не в том только дело, что играл на скрипке, что ценил и понимал литературу (даже признавался, что Достоевский дал ему больше, чем Гаусс), что оказал огромное влияние и на развитие науки, и на судьбу человечества – Эйнштейн был ренессансен по типу мышления, по внутренней свободе, по умению жить и творить мимо догм.
Предлагаю приятное интеллектуальное развлечение – попробуйте продлить этот ряд.
Мне же, естественно, хочется найти людей Ренессанса в нашем трудном отечестве. Неужели у нас их не было?
Были, конечно, были.
Как и во многих прочих случаях, первым вспоминается Александр Сергеевич, веселое имя, «наше все». Уникальная фигура – таких у нас больше не было. Создатель и русского литературного языка, и великой литературы на этом языке. Странно – почти два века прошло, а мы говорим все на том же, Пушкинском, языке. Наша поэзия вышла из Пушкина, проза – из Пушкина, драма – из Пушкина, сатира – из Пушкина. Даже журналистика – она ведь из Пушкинского «Современника». А наше взрывное, бешеное, безрассудное жизнелюбие – оно ведь тоже оттуда, от его ста двенадцати добрачных любовей. Пушкин не считал себя философом – но чем дальше, тем больше российская частная жизнь приближается именно к его пониманию ценностей. Идти нам еще долго. Но, может, все—таки, придем?
Будем, однако, справедливы: российский Ренессанс начался до Пушкина. Одно имя на весь Восемнадцатый век – зато какое! Трудно назвать, чего он в жизни не умел, и что в российской науке началось не с него. Ломоносов, конечно же, Ломоносов. Физик, химик, поэт, величайший русский просветитель, один представлявший собой целую академию.
А еще кто?
Я бы назвал одно очень крупное имя, нынче, к сожалению, глубоко не модное – Алексей Максимович Горький: великий прозаик, драматург, без которого не представишь наш театр, яркий своеобразный поэт и, конечно же, удивительный по мощи и откровенности публицист, чьи «Несвоевременные мысли» сейчас, по окончании кровавого большевистского эксперимента, поражают так же, как и при его начале. И человеческая широта не уступала литературной: сперва бродяга, сменивший десяток занятий, потом революционер, потом жесточайший критик вчерашних соратников, крупнейший деятель культуры, открыватель и воспитатель талантов – из работ его учеников вполне можно составить библиотеку классики, которой могла бы гордиться любая европейская страна. Прагматичные коммунисты пытались сделать из него витрину режима – но стоит ли помогать им в этом нечестивом деле?
Ренессансность чаще всего возникает на переломе эпох, когда не только можно все, что нельзя, но и непонятно, что нельзя, когда рушится все привычное, и опасным становится не эксперимент, а отсутствие эксперимента. В России таким периодом стал «Серебряный век», растянувшийся до тридцатых годов и отмеченный именами Блока и Стравинского, Шагала и Мейерхольда, Мельникова и Сикорского, Шаляпина и Пастернака, Станиславского и Цветаевой, Малевича и Маяковского. Не уверен, что он выдвинул фигуру, сравнимую с Леонардо. Но весь «Серебряный век» стал чем—то вроде коллективного Леонардо.
А среди правителей России был хоть один человек Ренессанса? Был. Именно один. Царь Петр, жестокий сын жестокой эпохи – но, вместе с тем, «мореплаватель и плотник», строитель великого города, полководец не из последних, основатель первой российской газеты, продюссер и спонсор невероятного количества промышленных, научных и культурных затей, от уральских заводов до офицерских мундиров и напудренных париков.
Мой друг Борис Неменский, замечательный художник, как—то сказал мне, что есть два метода обучения живописцев и скульпторов. Один принят у нас сегодня: талантливые ребята, выдержав конкурс, поступают в институт, где слушают лекции разных педагогов и под руководством мастеров овладевают тонкостями профессии. Другой метод – ренессансный: художник набирает подмастерьев, и они с нуля, с веника и растирания красок, постигают тайны ремесла. Так, между прочим, обучался несравненный Страдивари. Так обучался сам Леонардо. Так он ставил на ноги своих учеников. Не берусь судить, какой метод лучше.
Но было в истории России одно удивительное учебное заведение, чей уникальный опыт, к сожалению, не был изучен, понят и развит. Я имею в виду Царскосельский лицей – вероятно, самое ренессансное учебное заведение в истории страны.
Его создавали с совершенно определенной и вполне прагматичной целью.
В царской семье подрастали дети, им нужно было дать образование хотя бы потому, что корона на глупой голове держится плохо. Учиться в одиночестве скучно. Вот и решили в компанию самым элитным детям державы набрать сколько—то отпрысков дворянских семей. Набрали. Задача этих ребятишек в том и состояла, чтобы составлять компанию.
Дальше, однако, получился сбой: венценосцы передумали погружать наследников в сомнительное общество рядовых баричей, и уже открытый лицей лишился цели и смысла. Словом, хотели, как лучше, а получилось, как всегда.
Дирекция Лицея оказалась в сложном положении. Военные училища готовят военных, инженерные инженеров. А кого готовить Лицею? Тут была полная неясность. Осталось, увы, единственное: учить, по формулировке Александра Сергеевича, «чему—нибудь и как—нибудь». Преподаватели, однако, были молоды, образованы и талантливы – для элитных учеников и наставников подбирали элитных. Они и принялись обучать лицеистов тому, что знали, любили и ценили сами. И никто не знает, что дало больше Пушкину, Пущину и Дельвигу – учение или вольное общение друг с другом и с молодыми педагогами. Наверное, никогда в российских гимназиях, колледжах и вузах не было столь ярких, столь талантливых выпусков – свободолюбивые, любознательные, широко мыслящие лицеисты становились и замечательными поэтами, и государственными деятелями высокого ранга.
Правообладателям!
Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.
