Текст книги "Ни дня без мысли"

В НАШИХ ИНТЕРЕСАХ

Жителям первопрестольной сообщили, что в близком будущем из ста двадцати московских рынков сотня будет снесена. На освободившемся месте откроются торговые, торгово—развлекательные и просто развлекательные центры. А поскольку пока еще не все москвичи достаточно состоятельны для супермаркетов, мероприятие растянут во времени – то есть, подождут, пока мы разбогатеем, а уж тогда и ликвидируют примитивные торжища. Словом, все сделают в интересах москвичей.

Что же, идея хорошая. Конечно, ангар из стекла и бетона с шикарными витринами, освещенными изнутри и снаружи, лучше тесных ларьков и деревянных рядов – кто спорит! Но есть тут одна заковыка: супермаркет хорош, да мы плохи. Ну, нет у нас денег на сыр за восемьсот рублей! Потому и бродим по оптовкам, выискивая благодетеля, который тот же сыр, пусть даже без дорогостоящей парижской плесени, отдаст за сотню с маленьким хвостиком. С плесенью, конечно, шикарней, да и лестно, когда у тебя на тарелке лежит порезанная ломтиками просвещенная Европа – но что делать, если карман не позволяет приобщиться к высокой цивилизации? Зато когда разбогатеем…

Вскоре выяснилось, что ждать недолго. Например, жители нашей округи разбогатеют через полгода. Потому что уже в следующем году ближайший рынок вместе с оптовыми рядами и ярмаркой выходного искоренят до основания. Что будет на его месте, пока не сообщили. Надеюсь, что развлекательный центр с несколькими казино, куда тут же ринутся все пенсионеры нашего района, поскольку иного способа быстрого обогащения, кроме рулетки, отцы города для них пока что не предусмотрели.

Когда говорят, что все новации производятся исключительно в интересах москвичей, я этому безоговорочно верю. Просто так, с бухты—барахты, никто не станет ломать существовавшие десятилетиями рынки. Конечно, в интересах москвичей!

Правда, не всех, а только некоторых. Например, владельцев шикарных магазинов «Пятая авеню» или «Седьмой континент», у которых скромные рынки отбивали клиентов, невольной конкуренцией вынуждая снижать цены на колбасу и кефир.

Не ясным остается лишь одно: куда денутся толпы пенсионеров, которые регулярно затариваются на наших непритязательных базарчиках картошкой, капустой и огурцами, предпочитая делать это вечером, когда уставшие за день торговцы сбрасывают цену. Что будет с нашими бабусями?

Я думаю, ничего страшного не случится: либо разбогатеют, либо вымрут. Оба варианта, как уже объявлено, в интересах москвичей. Разве что придется внести в реформу маленькие уточнения: скажем, на месте нескольких рынков разместить новые кладбища.

А, вообще—то, я не совсем улавливаю, где и что у вершителей наших судеб чешется – кто их гонит с торговыми реформами?

Впрочем, уловить можно: не зря же так долго нас убеждали популярные лозунги, что московская недвижимость всегда в цене. Земля – самая недвижимая из московских недвижимостей, потому и самая ценная. А где большие деньги, там и большие интересы. Разумеется, москвичей. Самых ценных москвичей.

Может показаться, что я пишу это из одной только жлобской корысти, лишь потому, что тамбовская картошка на рынке вдвое дешевле голландской в супермаркете. Не стану отрицать, жлобский мотив тоже присутствует. Но есть и другой.

Уничтожая рынки, наше чиновничество, может, не слишком в то вдумываясь, посягает на одну из очень ярких черт народной жизни. Рынок – это не просто продал—купил, это еще и традиция, и общение, и выставка достижений народного хозяйства в шаговой близости от дома. На рынке мы узнаем, как уродились нынче яблоки, грибы и клюква, на рынке общаемся с недавними братьями из южных стран СНГ, получая возможность точно и честно сравнить их новую независимую жизнь с нашей, на рынке кошельком ощущаем приход зимы, поскольку пять пар тонких носков стоят, как одни шерстяные. А где, кроме рынка, купишь любые самоделки, от деревянных ложек до вполне приличной картинки маслом с башнями Новодевичьего монастыря? Рынок – сохранившийся до наших дней живой кусок истории, утрату которого не компенсировать никаким стеклом—бетоном.

Нас постоянно уверяют, что в вещевых и продуктовых супермаркетах товары дороги из—за высокого качества. Будет врать—то! В реальности все куда проще: приходит в город контейнер с импортными ботинками, после чего четверть коробок развозят по дорогим магазинам, а три четверти – по рынкам. И мы, покупая обувку в центре города, действительно оплачиваем высочайшее качество, но не этих тапочек, а машины, на которой ездит владелец бутика.

Кто—то, наверное, скажет, что я напрасно держусь за базар, убогое свидетельство нашей лапотности, тогда как в передовых странах… Но как раз передовые страны культивируют и берегут стародавний обычай вольного торга. Случайно ли в Париже и Мадриде сохраняют «блошиные рынки», случайны ли уличные базары в Копенгагене и Антверпене, случайны ли рыбные рынки прямо на набережных Марселя, Гетеборга и Сан—Франциско? Что уж говорить о Стамбуле, Сингапуре, Калькутте или Катманду с их шумящими и сверкающими восточными торжищами? А куда, кстати, бегут богатые туристы, едва разместившись в своих «Шератонах» и «Хилтонах»? В модный бутик? На рынок они бегут, на рынок! Самый туристский кайф – поискать, пощупать, покочевряжиться и, в конце бесконечного торга, подружиться, побрататься и сфотографироваться в обнимку с местным хитрющим продавцом. Так что чиновники, убивая рынки, той же пулей ранят будущий туризм.

Торговлю справедливо называют кровеносной системой экономики. Но кроме аорты, кроме вен и артерий, есть еще капилляры. Они почти незаметны, но без них человеку конец – именно эти крохотные сосудики доносят кровь до всех клеточек тела. Во всем мире уважают эти торговые капилляры. В богатейшей Америке традиционно устраивают гаражные распродажи – когда прямо у своих ворот люди выставляют вещи, им не нужные, а кому—то, может, и полезные. В Швеции такая торговля оживает по воскресеньям возле церквей. О ценах смешно говорить – за пять долларов можно купить обеденный стол, а то и целый шкаф.

На Мальте прямо у обочины тротуара окрестные крестьяне пристраивают свои пикапчики с яблоками, апельсинами и лимонами. В Авиньоне на главной площади каждое воскресенье фермеры разворачивают летучую ярмарку на колесах – распродали молодой виноград или колбасы сорока сортов и разлетелись до следующих выходных. Кому это мешает?

Кому—то мешает. Конкретно – чиновнику. Когда товар переходит прямиком от продавца к покупателю, он свеж и дешев. Чиновнику это – ножом по сердцу. Вот и тянет цепкую лапу внедриться между продавцом и покупателем, чтобы отщипнуть по грошику сразу из двух карманов.

Город – наша среда обитания. И если нам удобно, чтобы подмосковными цветами и яблоками подмосковные же бабушки торговали прямо у метро – пусть торгуют! Если нам удобно, чтобы во дворе был детский сад, а не офис канадской фирмы – пусть будет детский сад! И если в сером жилом районе губят единственный парк во имя очередной высотной гостиницы – пусть останется парк! Лондонская недвижимость тоже в цене, но кто рискнет тронуть огромные, прямо в центре великого города, парки с их зарослями, газонами, аллеями и прудами?

Московская недвижимость всегда в цене. Ну а мы с вами, московская движимость, рядовые москвичи – мы чего—то стоим? Мы что—то значим в нашем собственном городе?

ЗАЧЕМ ЯПОНЦАМ МОЗГ ЧИКАТИЛО?

В газетах промелькнула информация: японцы собирались за 20 миллионов долларов купить мозг серийного убийцы Чикатило, расстрелянного лет десять назад. Зачем им мозг подонка, убившего полсотни детей и подростков?

Нужен. Очень нужен. Ученые давно пытаются понять дьявольский механизм, с помощью которого какой—то из миллионов нормальных младенцев почему—то становится мразью, предельно опасной для человечества.

Кинодокументалист Игорь Григорьев судьбой Чикатило не интересовался. Но поставил перед собой задачу, не менее сложную: исследовать молодые годы злодея, рядом с которым ростовский маньяк выглядит нежным лирическим поэтом. Андрей Чикатило убил 50 человек. Иосиф Джугашвили, более известный под кличкой «Сталин», уничтожил в общей сложности 50 миллионов своих соотечественников. И очень важно понять, почему этот малорослый партийный чиновник, рябой, хромой и сухорукий, всю жизнь страдавший поносом, получил бесконтрольную власть в огромной стране, которой он принес едва ли не больше зла, чем все прочие ее правители, вместе взятые. Ведь рядом были люди, которым он уступал по многим параметрам: Троцкий был талантливей, смелей и куда популярней, Бухарин образованней и просто умней, Зиновьев и Каменев заслуженней и авторитетней. Однако именно Сталин три десятилетия правил страной, и итоги этого правления Россия расхлебывает до сих пор, хотя сам усатый «отец народов» уже полвека лежит в почетной яме у Кремлевской стены.

В официальной биографии диктатора есть белое пятно, в которое автор фильма попытался углубиться. Это – молодость будущего правителя. Документальная лента «Похождения Иосифа, сына сапожника» собрала едва ли не все известные на данный момент документы о раннем периоде жизни Сталина. Эти годы до сих пор трудно поддаются исследованию. Казенные версии и устные легенды явно противоречат друг другу.

Людей, знавших молодого Сосо, не осталось: большинство он убрал, уцелевшие счастливчики умерли сами. Сегодня их постаревшие внуки вспоминают то, что со слов дедов пересказывали им отцы. Но и этим преданиям можно ли верить? Ведь в эпоху всеобщего страха легко ли было ровесникам вождя произнести хоть одно не хвалебное слово об однокласснике, ставшем идолом? Вот и вспоминали хорошую память и упорство – хотя в сохранившихся аттестатах пестрят тройки.

Впрочем, может просто были вещи важней учебы – скажем, революционная деятельность? О ней тоже рассказывает фильм: но и эта сфера жизни Сталина темна и противоречива. Сколько раз был в ссылках, сколько бежал – сам вождь то ли путался в цифрах, то ли путал подданных. А самое непонятное – как бежал? Зимой, без денег, без теплой одежды, с характерной кавказской внешностью и плохим русским языком… Почему не поймали? Или – почему не ловили? Или – кто—то был заинтересован в успехе этих загадочных побегов? Случайно ли соратники по батумскому подполью сочли его провокатором и сильно избили?

Вопросов в фильме много. Надежды, что когда—нибудь историки смогут на них ответить, очень мало: все опасные для диктатора архивы подверглись при Сталине всеобъемлющей чистке, а те, кто эту операцию проводил, сами подверглись чистке не только всеобъемлющей, но и предельно кровавой.

Авторы «Похождений Иосифа» старательно соблюдают объективность: вот, мол, факты, а выводы делайте сами. Тем не менее, на очень важные вопросы фильм внятно отвечает своей фактурой.

Любимым изречением Маркса было «Ничто человеческое мне не чуждо». Судя по многочисленным фактам его жизни, Сталин принадлежал к тем редким особям, которым, напротив, чуждо все человеческое. Ни одного друга за всю жизнь! Соратники были – но уничтожал их бестрепетно, как только возникала нужда. Сыновняя любовь? Но отца будущего диктатора хоронили как бомжа случайные люди, хотя Иосифу было в тот момент тридцать лет, и он вовсе не бедствовал. Не потому ли он впоследствии в официальной биографии «похоронил» родителя чуть не на двадцать лет раньше? Придворные поэты уверяли, что он любил мать. Но Сталин кремлевского периода с ней практически не встречался, и даже на похороны не поехал – отдать последний сыновний долг был послан Лаврентий Берия.

Женщины, дети? Ни к кому из них он не испытывал сколько—нибудь прочной привязанности. В ссылке случалось жить с квартирными хозяйками и даже производить на свет детей. Кончалась ссылка – тут же обрывалась связь. Все его «легальные» дети – Яков, Светлана, Василий – были людьми несчастными.

А теперь вернемся к главному: дает ли лента материал для ответа на самый важный и для историка, и для рядового россиянина вопрос – есть ли возможность заранее по каким—то качествам распознать будущего тирана? Какие черты кандидата в правители должны вызывать наибольшую тревогу?

Пожалуй, в «Похождениях Иосифа, сына сапожника» такой материал есть.

Да, Иосиф Джугашвили почти во всем уступал своим конкурентам в борьбе за власть над взбаламученной, разваливавшейся страной. Они были талантливей, смелей, образованней, и, как сказали бы нынче, харизматичней. Но у Сталина уже в молодости была черта, выделявшая его из всех.

Нынче модно говорить, что он был всего лишь верным учеником Ленина, унаследовавшим все тяжкие грехи вождя революции. Но это не так – между ними всегда существовала огромная разница. Ленин был жестокий человек и политический авантюрист, пытавшийся ломать законы истории через колено – в этом Сталин его бесспорный последователь. Но Ленин никогда не был предателем: он прекрасно знал, что такое любовь, дружба, сочувствие, забота и верность. У Сталина этих естественных человеческих качеств не было вовсе. И больше всего в нем поражает постоянная готовность к предательству. Именно эта готовность, отсутствие всяких нравственных тормозов и обеспечили ему победу в борьбе за власть. Его путь наверх – это путь сменяющих друг друга предательств. Не так уж важно, был ли он формально агентом охранки: ему ничего не стоило предать сперва подпольщиков, а потом жандармов. Зиновьев и Каменев спасли его карьеру, после знаменитого «Завещания Ленина» практически взяв на поруки – он предал их без колебаний, сказав, что благодарность это собачья болезнь. Серго Орджоникидзе и Авель Енукидзе были его земляками и считались друзьями – предал их, не раздумывая. Быстро и жестоко была уничтожена почти вся собственная семья.

Под «человеком» мы обычно понимаем не только умение ходить на двух ногах и членораздельно общаться, но и еще целый комплекс качеств. Строго говоря, Сталин человеком не был. И «Похождения Иосифа» – объективный и хорошо документированный рассказ о том, как уже в молодости не человек делал карьеру среди людей. В этом смысле фильм необычайно актуален. Сегодня мы ищем в наших потенциальных лидерах прежде всего деловые качества: образованность, трудолюбие, здоровый прагматизм, умение загодя просчитывать сложные варианты. Бесспорно, все это необходимо. Но первое и обязательное качество лидера – человечность! Если об этом забыть, трагедия России в Двадцатом веке вполне может повториться и в Двадцать Первом…

ЧТО ГОРИТ В РОССИИ?

В старинном приволжском городе, на одной из узких улочек центра, сгорел двухэтажный дом. Он был старый, из темного кирпича, с деревянным мезонинчиком. Дом считался аварийным, года три назад из него выселили в новостройки последних жителей. Его давно бы сломали, но в щедрую эпоху Ельцина при разгуле молодой безалаберной демократии дом, в числе многих прочих, объявили памятником истории и культуры. Его, действительно, построил какой—то забытый купец еще до Наполеона по своему провинциальному вкусу. Но что делать: Россия не Италия, не Греция, даже не Англия, и для нас даже два века уже почтенная старина, которую под давлением краеведов приходится беречь.

Этот дом, бесхозно стоявший и разрушавшийся сам собой, однако, не сберегли. Милиция выдвинула две версии пожара: короткое замыкание либо небрежность бомжей, которые всегда не прочь покурить после пьянки. Искать этих предполагаемых бомжей не стали – что с них возьмешь, а в тюрьмах и без них придурков хватает.

Между тем, жители окрестных переулков обе милицейские версии даже не рассматривали, ибо были уверены в третьей. Дом стоял в центре, между супермаркетом и ночным клубом, и на его месте некая фирма уже давно собиралась построить современный офисный билдинг этажей на восемнадцать. К дому уже подступали строители, когда краеведы, эти городские сумасшедшие, подняли студентов и старшеклассников, а этих бездельников хлебом не корми, только дай поорать на митингах о вандализме современных богачей. От дома пришлось отступиться, и он три года помаленьку разрушался сам без всякого содействия богатых вандалов. А теперь вот сгорел. И окрестные обыватели не сомневались, что спустя приличествующий случаю срок на пожарище вновь появятся строители офисного небоскреба местных масштабов.

Все слои общества утрату скромного памятника истории перенесли спокойно. Краеведы еще раньше объединились с «зелеными», и теперь боролись за сохранение красивого пригородного болота. Студенты тоже не реагировали – бороться с вандалами дело веселое и шумное, а как бороться с пожаром? Районные власти тем более помалкивали: эта руина давно уже костью стояла у них в горле. Реставрировать? А где взять деньги, да и зачем? Главное, с памятника никакой корысти. А вот за право использовать под строительство участок в центре желающие будут так благодарны, что жену удастся свозить на Карибы, сына отправить учиться в Англию, а на остаток благодарности прикупить японский джип. Так что пожар, случайный или не очень, решил сразу несколько проблем.

Было бы лицемерием утверждать, что памятники истории и культуры стали исчезать недавно. Семьдесят лет до этого всемогущим вандалом была в стране Советская власть. Сейчас часто вспоминают, сколько было порушено храмов, которые нынче постепенно восстанавливаются. Но ведь наши предки не только молились: они где—то жили, где—то работали. И этот столь дорогой нам российский быт остался нынче только в Третьяковской галерее на полотнах Перова и Маковского, Саврасова и Поленова, Архипова и Федотова. А ведь в одной только Москве, кроме легендарных «сорока сороков», были и Красные ворота, и знаменитые Арбатские переулки, и загадочное Зарядье – увы, все это снесли, когда вместо старой «большой деревни» создавали новый социалистический город. С новым городом получилось так себе, но и старого не воротишь.

Между тем несколько лет назад, оттеснив на вторую позицию автостроение, самым прибыльным бизнесом в мире стал туризм. Целые страны – Италия, Греция, Франция, Англия, Испания, Чехия, Голландия, да, практически, вся Европа – живут нынче в первую голову за счет желающих мир повидать. И чем старше этот мир, тем больше желающих его повидать.

Россией интересуются многие. К нам тоже ездят туристы. И мы их возим, в основном, в два города: в Питер да в Москву, которая была слишком велика, чтобы большевики успели развалить ее полностью. Ну, еще Суздаль, умеренно восстановленный. А вся прочая огромная Россия современными богатыми странниками практически не освоена. И не случайно: что мы им можем там показать? Стекла и бетона у них и дома хватает. А то, что осталось от былых времен, исчезает у нас на глазах. И вместе с ним исчезает надежда на грядущий туристический бум.

Старинные дома нынче горят по всей нашей неохватной родине, и это легко объяснить: в старых зданиях и проводка старая, а бомжи у нас сплошь курящие, и земля в центре любого города дороже, чем на окраине.

С сожалением и легкой грустью смотрим мы, как горит наше прошлое…

А это горит наше будущее.

КАК Я БЫЛ ОЧЕНЬ ВАЖНОЙ ПЕРСОНОЙ

Меня много переводили в Венгрии, ставили пьесы, по роману «Остановиться, оглянуться…» даже сделали фильм. В одном из театров венгерской столицы начали репетировать еще одну мою драму, и автора, как это принято в крупных театрах, пригласили на премьеру. Меня и прежде приглашали в разные страны, но очень часто поездки срывались по таинственным советским причинам, мало понятным иностранцам даже из социалистического лагеря. Но в тот раз венгры решили перестраховаться, и приглашение было послано не от театра в наш Союз писателей, а от венгерского министра культуры советскому министру культуры, так сказать, на высшем уровне. В результате мне позвонил очень вежливый товарищ из министерства и сообщил, что я включен в состав культурной делегации, в скором времени вылетающей в Будапешт. Мало того, оказалось, что никаких анкет мне заполнять не надо, ибо в данном случае все решается в иных инстанциях. После таких слов распрощаться сразу показалось мне не интеллигентным, и я, чтобы продлить разговор, поинтересовался, кто вошел в делегацию. Оказалось, что кроме меня в дружественную столицу на Дунае летят три министерских работника и знаменитая актриса Татьяна Ивановна Пельтцер. Оказаться с ней в одной компании было необычайно лестно, и я даже проявил дешевое пижонство, скромно информируя знакомых, что мы с Пельтцер летим в Будапешт по приглашению их министра культуры.

Через неделю вежливый товарищ из министерства, заведовавший в этой влиятельной конторе международными связями, позвонил мне вновь, чтобы сообщить дату вылета. Еще несколько дней прошло в приятном ожидании. Лишь накануне вылета я слегка встревожился: ведь где—то надо получать паспорт, возможно, билет, хотя бы выяснить место сбора делегации (в те годы за рубеж в одиночку не летали) а мой вежливый собеседник из министерства что—то не звонит. Я решил позвонить сам. Дозвонился, поздоровался и спросил, где и во сколько собираемся. Мой телефонный доброжелатель смутился и виновато объяснил, что, к сожалению, в последний момент делегацию сократили до трех человек.

К тому времени я уже привык к ударам таинственной судьбы. Но этот был слишком неожиданным – ведь два министра договорились! Голосом, предельно спокойным от злости, я спросил, кто еще из делегации попал под сокращение. Оказалось – народная артистка СССР Татьяна Ивановна Пельтцер. Легко было вычислить, что представлять в братской стране родную культуру будут три функционера.

Я воспринял как неизбежность, эту новую информацию, но, как писал когда—то Зощенко совсем по другому поводу, затаил в душе некоторое хамство. И деловым тоном произнес в трубку, приблизительно, следующее:

– Я приглашен на премьеру моей пьесы. Поэтому, чтобы не обижать театр, прошу вас выполнить за меня все обязанности автора. Вам надо прийти на спектакль и, если в конце будут аплодисменты, выйти на сцену и кланяться, пока не перестанут хлопать. После чего следует пройти за кулисы, поблагодарить актеров и сделать авторские замечания по ролям, указав на недостатки, которые всегда есть.

Вежливый собеседник пробормотал, что он все понял, еще раз извинился и неожиданно человеческим голосом добавил, что окончательное решение зависело не от него. На этом мы и распрощались. Я даже пожалел, что обхамил человека, скорей всего, желавшего мне добра.

А года через полтора в Москву по каким—то своим делам приехал главный режиссер будапештского театра и, конечно, сразу пришел ко мне. Принес афишу, программки, рецензии, увы, на венгерском. Мы посидели, выпили, и лишь потом он осторожно спросил:

– Что это за странный человек приезжал от тебя на премьеру?

– А что? – не понял я.

– Он назвал себя твоим представителем, после спектакля вышел на сцену кланяться, а потом пришел к нам за кулисы и стал делать актерам замечания, иногда не слишком умные. Правда, они очень плохо понимают по—русски, и я переводил не совсем точно…

Я объяснил гостю, откуда что пошло, и мы, посмеявшись, запили эту историю парой рюмок отечественной водки и парой стаканов привезенного им венгерского вина.

А сегодня я рад, что хоть раз в жизни мне удалось побыть особо важной персоной, большим начальником, который даже на собственную премьеру не ездит сам, а посылает заместителя.