Текст книги "Ни дня без мысли"

ЧЕЛОВЕК С КОВРИКОМ

Я очень люблю маленькие театры. И профессиональные, и самодеятельные – тем более что сейчас граница между ними так размыта, что найти ее порой просто невозможно. На одной сцене, в одной постановке могут выступать и зрелые актеры, почему—либо ушедшие из знаменитых театров, и отчаянные любители, для которых основная работа лишь средство для того, чтобы два, или три, или пять раз в неделю позволить себе такой праздник души, как репетиция или спектакль. И вовсе не факт, что по уровню игры одни другим уступают, тут бывает всяко. А если и уступают, не беда: одни возьмут техникой, другие страстью.

Театр – сложный и загадочный вид искусства. Что в нем главное? Не знаю. Во многом это зависит от зрителя. Для кого—то главное заключено в программке с пятью народными и семью заслуженными, в документе, точно удостоверяющем, что зрителю за его немалые деньги не подсунули второсортный товар. Конечно, звания мало что гарантируют – но это и не звук пустой. Как—то студентом, очень далеким от театра, я попал на юбилейный вечер Алисы Коонен. Ей исполнилось, кажется, семьдесят пять, мне она показалась совсем старенькой. И поразило, что в отрывке, который был показан, скромная актриса, подыгрывавшая знаменитой юбилярше, смотрелась лучше. Лишь потом я понял, что, как бы в тот день не играла Коонен, мне редкостно повезло: я своими глазами видел великую трагическую актрису, о которой многие мои сверстники нынче могут лишь читать. Даже былая слава важна и значительна, она как нимб над седой головой уступившего возрасту актера.

Колоссально влияет на зрителя само театральное здание – если оно того заслуживает. Множество туристов приходили когда—то в Одесскую оперу днем, просто посмотреть на шедевр архитектуры. Так же приходят и в Большую оперу Парижа. В питерской Александринке, где шли три мои пьесы, я пересмотрел практически все. Какие—то спектакли потрясали (с Николаем Симоновым, например), какие—то разочаровывали. Но само здание, возможно, лучшее произведение Росси, восхищало всегда.

В маленьких театрах нет ни впечатляющих афиш, ни позолоты, ни бархата, ни хрусталя. Случайные помещения, актеры без званий, буфеты с дешевыми бутербродами, зальчики на сотню, а то и на полсотни мест. И зритель часто случайный: шел мимо, увидел набранное на компьютере объявление, поразился смешной цене билета и решил рискнуть пустым вечером. А потом уговаривает знакомых: сходите, не пожалеете.

На чем держатся маленькие театры? Зачем они нужны?

Мне кажется, они не просто нужны – необходимы.

Великие театры за долгие десятилетия существования выработали традиции, создали школы, мало того, они создали и своего зрителя. Фанаты «Таганки» могут не ходить в «Современник», поклонники «Ленкома» равнодушны к «Вахтанговскому», завсегдатаям «Маяковки» глубоко безразличен «МХАТ на бульваре». Прославленному театру трудно менять свои традиции: и коллектив, и зритель могут резко отвергнуть крутой поворот. Когда на «Таганку» пришел гениальный Эфрос, его приняли в штыки, да и не сложилось у него. Он не смог стать вторым Любимовым именно потому, что был первым Эфросом.

Нравится нам это или нет, уважение к театральным традициям естественно и неизбежно.

Но ведь кто—то должен традиции не только хранить, но и создавать. Кто—то должен экспериментировать, рисковать, уходить от общепринятого. Кто—то должен, в конце концов, девять раз проваливаться, чтобы на десятый получился шедевр.

Вот для этого, мне кажется, и нужны маленькие театры.

Они творят, выдумывают, пробуют не потому, что этого хотят, а потому, что у них другого выхода нет. Если зал просто комната с деревянными скамейками, если сцена крохотна, а на декорации и костюмы нет денег – что остается? Новаторство, пусть даже поневоле. И ведь нередко получается, да еще как!

Помню, был год, когда очень солидный московский театр ухлопал на спектакль пятьсот тысяч долларов. Результат был средний. Второй театр прыгнул еще выше – семьсот пятьдесят тысяч «зеленых» ушло на постановку. Марк Розовский в крохотном театрике у Никитских ворот решил бороться с гигантами «ассиметрично»: он пообещал поставить спектакль за один рубль! И ведь поставил! И еще как поставил! Абсолютно наглый, ни на что не похожий спектакль «Песни нашего двора» уже через год стал классикой.

Вообще, Розовский практически всю жизнь работает в условиях крайней нищеты – но эта нищета стала не слабостью, а особенностью его театра, его фирменным знаком, вызовом хрустально—бархотной традиции. Конечно, театр у Никитских ворот никогда не заменит Малого и МХТ – но ведь и эти великие коллективы не заменят лихое сообщество, творящее свое искусство в крохотном пространстве бывшей коммуналки. И случайно ли из маленького театра, многократно – и не по своей воле – менявшего временные пристанища, вышли такие любимцы нынешнего зрителя, как Геннадий Хазанов, Семен Фарада, Александр Филипенко, Екатерина Гусева? Ведь все они вне шаблона, у каждого изобретательность в крови!

Когда тотально востребованный актер Олег Табаков начал создавать нечто неясное в неприспособленном подвальчике на улице Чаплыгина, я, честно говоря, мало верил в успех, о чем и сказал осторожно основателю нового театрального дела. Табаков возразил, что надежда на успех держится на двух основаниях: на том, что сам он мужик упрямый, и на том, что секретарь райкома его друг. Тогда все это выглядело авантюрой. А сегодня? Едва ли не половина теперешних звезд театра, кино и сериалов вышла из «Табакерки»! В спартанской обстановке подвала и режиссеру, и актерам оставалось рассчитывать только на себя. Не потому ли и выросла плеяда блестящих мастеров, ярких в любой декорации и вне всякой декорации?

Мне могут возразить: в Москве не меньше двухсот маленьких театров, а среди них знаменитых пять—шесть. Остальные—то зачем?

Остальные тоже нужны. Ведь никто не знает, из какого крохотного коллектива выйдет новая Ия Саввина, новый Задорнов или Славкин, Белякович или Спесивцев. Пусть все работают, а время отберет то, что ему понадобится.

Один из великих дал свое определение театра: актер вышел на площадь, расстелил коврик – вот вам и театр. Маленькие коллективы ближе всего к истоку жанра – человеку с ковриком.

Недавно крохотный театр со странным названием «Сто одиннадцать» поставил мою старую детскую сказку, благодаря чему я и попал в подвальчик на полсотни мест по адресу – улица Первомайская, 111. Какой же веселый получился спектакль! Актеры играли в самом изначальном, детском смысле этого слова, заводились сами и заводили зал. Как переживали за героев маленькие зрители, как вопили то от радости, то от возмущения! В академических театрах так не вопят: нельзя беситься среди золота и лепнины. А тут всех постановочных средств хватило на три бревна и четыре доски, из которых смастерили нечто вроде царского трона, и такая декорация, понятно, ничуть не мешала самому бурному выражению чувств. Мне понравились все актеры – а один просто восхитил. Александру Розенталю, игравшему нелепого, беспомощного, наивно мудрого сказочного короля, в уходящем году исполнилось девяносто два! В двадцать пять он ушел на фронт, нынче, на десятом десятке, всю зиму катался на горных лыжах и весь год играл в «Театре сто одиннадцать». Ему нельзя ни стариться, ни болеть: в маленьком театре нет актера на замену.

Еще недавно в центре столицы был миниатюрный театр с прекрасным названием «Русский дом». Сотня мест, пятачок сцены, маленькое фойе – и все это в идеальном месте, рядом с метро «Тургеневская», на первом этаже очень красивого исторического дома. Именно идеальность места и стала причиной гибели: вот—вот на месте театра появится то ли дорогой ресторан, то ли еще что—то прибыльное…

А ведь маленькие театры, как и большие, тоже хранители благороднейшей культурной традиции. Только иной. Школы Станиславского и Мейерхольда, Вахтангова и Таирова, Лобанова и Товстоногова, конечно же, не должны умереть. Но ведь тот же Константин Сергеевич дал жизнь не только знаменитой системе, но и другой великой традиции – традиции актерского братства. Традиции сообщества, где нет интриг, нет агрессивной борьбы за лавры, за звания, за деньги. Только очень уж благодушный человек поверит, что в великих театрах творят разумное, доброе и вечное именно такие коллективы. А в маленьких театрах делить нечего, бескорыстная служба искусству – условие их существования. Чтобы выжить, они просто вынуждены следовать самым высоким нравственным принципам. Уже одно это соображение стоит того, чтобы беречь эти драгоценные ростки культуры – ростки, которые, увы, так легко вытоптать.

ЗАКАЗНОЕ ПРАВОСУДИЕ

В то утро тысячи и тысячи московских водителей выехали со стоянки с десятирублевой бумажкой на лобовом стекле. Что за странное единодушие? Ничего странного – так столичные автолюбители доступным им способом выражали протест. Дело в том, что именно на этот день был назначен суд над злостным и циничным нарушителем закона.

Что же совершил преступник?

Не совершил он ничего – не успел. Но замыслил ужасное: этот скромный автовладелец подозревался в намерении дать взятку сотруднику ГАИ (или ГИБДД, как больше нравится, так и называйте). Он чего—то там нарушил, и страж дорожного порядка препроводил его в машину с мигалкой. Там пошла обычная в таких случаях тягомотина: нарушаете, гражданин, да я нечаянно, да если каждый нечаянно – и т. д. Водитель быстро понял, что спорить себе дороже, на штраф согласился, но предложил оплатить его на месте. Именно это и стало преступлением. Причем, вполне доказанным, ибо, как позднее выяснилось, в милицейской машине стоял «жучок», и все переговоры фиксировались на пленку. Вон ведь как поймали – не отвертишься. А еще говорят, что наша милиция плохо работает. Могут, когда захотят.

Милицию стоило бы похвалить за хитроумие, если бы штрафом дело и кончилось. Но – не кончилось, а только началось: правоохранительная машина тяжеловесно пришла в движение. Большие чины в тесной спайке с телевидением доложили населению о поимке важного государственного преступника, прокуратура сурово напомнила, что за дачу взятки полагается до восьми лет крайне неприятного режима, а суд моментально принял дело к производству. Странно, что уличенного злодея не отправили тут же в Бутырку – ведь заслужил, голубчик.

Так против чего же устроили свою нестандартную демонстрацию московские водители? Им что, закон не по нраву?

Закон им по нраву. Им не по нраву чиновничье шулерство, юридическая показуха, заказное правосудие. Ежедневно по всей стране сотни тысяч гаишников вымогают, а сотни тысяч водителей дают взятки. Так почему же на скамье подсудимых оказался именно Ильдар Бичаров, один за всех? Кроме того, провоцирование взятки – а именно это происходило в машине с мигалкой и «жучком» – тоже преступление. Почему же водителя судили, а провокацию предпочли не заметить?

Причина абсолютно понятна любому россиянину: потому что водителя заказали, а провокаторов нет. И приговор был всем понятен: два года условно. Ибо реальный срок мог бы дорого обойтись властям – ведь выборы когда—нибудь состоятся, и кто знает, как поведет себя раздраженный народ?

А народ давно уже раздражен правоохранительной показухой.

Вот поймали пятерых или шестерых «оборотней в погонах» – аккурат перед выборами. Чем тогда дело кончилось, никто не помнит, да и не интересно. Ведь все знают, что таких «оборотней» в России многие тысячи. Но их никто и пальцем не тронет. Проведя показательное мероприятие, запас справедливости исчерпали полностью. Хотите еще? Подождите до следующих выборов. Когда в Италии правительство провело операцию «Чистые руки», тысячи вороватых полицейских чиновников лишились кто должностей, кто свободы, коррупцию выскребали до фундамента. У нас борьба с «оборотнями» обернулась чистой показухой. На всю миллионную милицию обнаружилось шесть взяточников, а у остальных руки такие чистые, что и мыть не надо.

Вот осудили полковника Буданова. Он что, единственный такой в федеральных войсках? Да нет, наверное, еще десяток наберется. Почему же один отдувается за всех? А потому что его заказали, а прочих нет.

Несколько лет назад заказали банного министра Ковалева – дошел до суда и получил девять лет, хотя и условно. Вскоре после этого в сауне с платными девочками засекли прокурора Скуратова. Но заказа не было, и он стал не подсудимым, а кандидатом в президенты России. Достойному человеку – достойное место!

К сожалению, у заказного правосудия в России давняя традиция. Об этом писали все наши классики, от Радищева до Чехова. Судебная реформа Александра Второго породила в обществе вполне обоснованные надежды на справедливость, присяжные судили по совести – но прорвавшиеся к власти большевики признавали справедливость только классовую, а право только телефонное. Символом дореволюционного суда был адвокат Плевако, символом советского – прокурор Вышинский. За семьдесят лет от былых свобод не осталось ничего. В начале девяностых коммунистов прогнали – но многое ли изменилось? Те же самые «партийные» судьи получили несменяемость и неприкосновенность – но реакция на телефонный звонок никуда не делась. Кстати, губернаторы, мэры и прочие влиятельные люди хорошо знают границы своих возможностей: легко выигрывают суды у себя дома, а в чужие угодья благоразумно не лезут.

Несколько раз в неделю новостные программы ТВ в самом начале передач сообщают нам о заказных убийствах. О заказных судебных решениях не говорят. Киллеров здесь не ловят, заказчиков не ищут. Да и что толку искать? Ведь и те, и другие чаще всего – неприкосновенны.

ПАТРИОТИЗМ В ЛИВРЕЕ

Некий читатель прислал в московскую городскую газету письмо с серьезным предложением. Газета послание напечатала. Получилась, так сказать, инициатива снизу.

Почин заключался вот в чем. Можно ли учить молодежь патриотизму, вопрошал автор, если в центре столицы стоит памятник иностранцу? Конечно нельзя. А вот если монумент убрать, тогда будет можно. Тем более что персона, увековеченная в граните, принесла России немало бед.

Речь шла о памятнике Марксу в Охотном ряду.

Публикуя письмо, газета демократично попросила читателей высказаться.

Через пару номеров один из читателей высказался. Поддержав идею Маркса убрать, он хозяйственно предложил дорогостоящий пьедестал не ломать, а разумно использовать. Дело в том, что на окраине Москвы, близ станции Тайнинская, поставлен памятник другому историческому лицу, императору Николаю Второму. К сожалению, местные жители венценосную особу не одобряют, и последнему российскому царю отбивают то нос, то сразу голову, а восстановление этих деталей стоит денег. Вот и следует переставить Николая на место Карла, ибо в центре города из—за обилия фонарей ночи гораздо светлее, милиции не в пример гуще, и есть надежда, что гранитный царственный нос от грубого обращения больше страдать не будет.

Из множества напастей, грозящих нашей стране, едва ли не самая реальная – вот такая верноподданность. Легко столкнуть камешек с горы, но как потом остановить обвал?

На Ленинградском проспекте, прямо у метро «Аэропорт», стоит памятник Тельману. Да, антифашист, да, расстрелян в тюрьме – но ведь чужеземец! Могут ли патриоты терпеть?

Вблизи Водного стадиона, среди зелени, бронзовый Дон Кихот. Дон Кихот есть, а Обломова нет. Даже Наташи Ростовой нет. Даже Татьяны Лариной.

Карта столицы буквально набита иностранными именами. Набережная Шевченко, улица Руставели, улица Фучика – неужели своих знаменитостей мало?

А кинотеатры? Есть «Прага», есть «Варшава», есть «Бухарест». А где «Чита», где «Магадан», где «Сыктывкар»?

Вот гостиница «Пекин». Почему не «Анадырь»?

Нет, объясните, куда смотрит власть?

Но что будет, если все инородное из Москвы убрать? Наверное, будет вот что: мировая столица превратится в провинцию, где всякий чужак вызывает неприязнь и страх. И дети начнут думать, что за Смоленском планета кончается, а восточнее Сахалина ничего интересного для нас нет.

Кстати, иностранцам придется худо не только в России.

Вон, в центре Европы, в Берлине, до сих пор стоит памятник советскому воину. Могут ли немцы терпеть такое? Могут. Терпят. Потому, что исторического беспамятства боятся больше, чем иноземца в центре столицы. Но это пока терпят. А ну как завтра немецкие газеты потребуют поставить на готовый пьедестал кого—нибудь из местных?

Помните песню – «Стоит над горою Алеша, в Болгарии русский солдат»? Ведь и в Болгарии хватает своих патриотов – вдруг возьмут пример с наших?

В Эстонии, как известно, любители родины уже добились своего – из центра Таллинна убрали памятник воину—освободителю. Большинство москвичей это возмутило. Может, нашим патриотам стоит проявить принципиальность и провести митинг солидарности с эстонскими единомышленниками?

Правда, выдвигается еще один аргумент – вина Маркса во всех бедствиях России. Да, бедствий в прошлом веке было поверх головы. Но причем тут Маркс? Последним последовательным русским марксистом был Георгий Валентинович Плеханов, тот самый, кто призывал не браться за оружие. Он умер в 1918 году. А в большевистской России марксистов у власти не было никогда. Лет пять были ленинцы, потом, лет семьдесят, сталинцы. И уж точно не Маркс должен отвечать за Ежова и Берию, за Соловки и Колыму, за подвалы Лубянки и мордовские лагеря. У всех этих грандиозных свершений совсем иные авторы.

А теория Маркса на деле оказалась не такой уж кошмарной. Марксисты правили и правят в Англии, во Франции, в Швеции, в Дании, в Норвегии, в Голландии, в Испании и в целом ряде других стран, где практически построен такой социализм, о каком нам только мечтать.

Что же касается последнего российского царя, далеко не факт, что он заслужил благодарную память потомков. Николай второй – это Ходынка, Кровавое воскресенье, столыпинские виселицы, две позорно проигранные войны, семь миллионов уложенных в землю российских мужиков в солдатских шинелях. И в разжигании жесточайшей русской революции личная заслуга Николая уж точно не меньше, чем роль лидера маленькой партии, скромного эмигранта Владимира Ленина.

В любом народе есть разные люди. Есть сознательные провокаторы, есть агрессивные глупцы, есть вполне искренние люди с незаконченным начальным образованием. И не стоит спрашивать, почему тот или иной читатель присылает в редакцию то или иное письмо. Стоит задать другой вопрос: почему редакция печатает именно это? Ведь редакция не бывает глупой, образование у нее высшее, и она ничего не делает без цели и смысла. Видимо, редакция сочла, что времена меняются, и плевок в сторону заграницы вреда не принесет, а вот пользу принести может: вдруг начальство заметит и оценит.

Двадцать лет в России нет цензуры. Но буквоед с красным карандашиком прочно угнездился в мозгах. И демократичная джинсовая куртка сидит на плечах, словно лакейская ливрея. И главное стремление – угадать и угодить.

Очень хочется думать, что на этот раз редакция не угадала.

НЕ СПЕШИТЕ ДЕЛАТЬ ДОБРО!

Недавно повидался со знакомым предпринимателем, известным в областном городе благотворителем. На его средства устраивали праздники в детском доме, посылали молодых спортсменов на соревнования, издавали сборнички начинающих поэтов.

Последняя его акция была, вообще, уникальна. Наслушавшись плачей по вымирающей России, он надумал спасать отечество лично. Но стал делать не то, что первым приходит в голову, хотя и это тоже – детей у него четверо. Уникальность проекта была вот в чем: Николай решил сотне нуждающихся матерей, прежде всего, одиноких, выплачивать по тысяче рублей ежемесячно. Не бог весть, какое богатство, но для небольшого города – деньги! Целый год детишки получали нечто вроде зарплаты: кто на ползунки, кто на учебники. Причем средства брались не из прибылей фирмы, а только из личных доходов.

Теперь же Николай был совершенно растерян.

– Понимаешь, – сказал он, – лопнуло все. Как я стану бабам в глаза смотреть?

Оказалось, к нему пришли от мэра с подробным списком, куда и сколько отныне следует платить. Так сказать, рамки благотворительности. Ни детского дома, ни молодых матерей в списках не значилось. Зато имелась весьма большая сумма, которую следовало регулярно перечислять во внебюджетный фонд.

– Подчистую вымели, – сокрушался Николай, – хоть полфирмы увольняй.

– А мэрский список, он обязательный? – спросил я. – Ну, не станешь платить.

– Пожарных пришлют, – ответил он, – санинспекцию, еще кого—нибудь. Арестуют счета месяца на три, потом извинятся, а фирма пока что сгорит. Себе дороже…

По счастью, с помощником мэра Николай учился в школе. Вот и решил потрясти однокашника на предмет справедливости.

– Это что, новая форма взятки?

Однокашник возмутился:

– Где ты видишь взятку? Это же не мэру, это людям, на общую пользу. У нас храм будут строить, День города вот—вот. Телевизионщики приедут из Москвы – они что, сюжет пропихнут бесплатно? Бюджет весь поделен, не разгуляешься. А жизнь—то идет, мало ли что…Надо делиться, никуда не денешься.

– Вот так вот, – мрачно заключил Николай. – Все правы.

Позже я все же подумал, что правы не все. Речь шла именно о взятке. И именно мэру.

Ведь взятка не обязательно деньги из лапы в лапу. У взятки много обличий. Даже гоголевский чиновник из «Ревизора» деньгами гнушался: брал, но борзыми щенками. Нынче щенки не в моде – но вот квартирами, машинами, гарнитурами, морскими круизами берут, и еще как! Есть и иные варианты, ничуть не хуже. Человек, похожий на прокурора Скуратова, брал взятки веселыми девочками и итальянскими костюмами на заказ.

Хитроумный мэр, загодя готовясь к выборам, брал взятки популярностью. Ведь кто станет произносить речь, перерезать ленточку и собирать аплодисменты благодарности на открытии храма? Те, кто оплатил стройку? Как бы не так! И на Дне города сольная партия будет у мэра, и сюжет по центральному каналу посвятят ему. Возможно, и подневольных спонсоров не забудут – пригласят на ими же оплаченный банкет.

Впоследствии выяснилось, что внебюджетный фонд в том городе больше бюджета. Так уж получилось. На что он тратился? Это вопрос интересный. Правда, фонд контролируют очень уважаемые люди: президент девяностолетний краевед, исполнительный директор жена мэра. Они точно знают, куда уходят деньги. Точнее, краевед знал, но забыл, зато у жены градоначальника прекрасная память.

А как же неимущие матери?

А никак. Мамаши перебьются. В другой раз чадолюбивый Николай будет умнее, и каждое детское пособие снабдит красочной биркой: голосуйте за мэра! Тогда, авось, и ребятишкам что—нибудь перепадет. Если, конечно, не подоспеют выборы губернаторские или федеральные – там ведь тоже понадобится по пунктам расписанная внебюджетная благотворительность…

Еще лет десять назад в российских городах и весях граждане довольно отчетливо представляли себе, кто в их местности творит добро. Известно было, кто покровительствует Эрмитажу, кто «Виртуозам Москвы», на чьи деньги обучаются Интернету российские учителя, чьим иждивением содержится оперный театр или городской стадион. Теперь в хаотичном деле благотворительности начали, наконец, наводить порядок. В целом ряде регионов уже навели.

Хочешь облагодетельствовать художников и ученых, поддержать футболистов и конькобежцев, накормить сирых и убогих? Сделай милость! Только не прямиком, от дарителя получателю. В фонд тащи, в фонд! А там уж чиновный благотворитель сам решит, кому и сколько дать под прицелом телекамер. Он лучше знает, в какую сторону разворачивать финансовые потоки.

Так что не спешите делать добро – на ваши деньги это сделают другие.