Текст книги "Ни дня без мысли"

ОПТИМИЗМ НА ПОРОГЕ КЛАДБИЩА

Опять три десятка наших сограждан отправились на тот свет из—за дешевой сивухи. Ну почему, почему мы пьем всякую дрянь? Вопрос дня. И месяца. И года. И всей нашей жизни…

Мы, россияне, народ цивилизованный, образованный и, чего уж там скромничать, умный. Полмира снабжаем мозгами – и не какую—нибудь Уганду, а США, Германию, Австрию, Израиль. Вроде, и там не тупые живут, но наши земляки в честной конкурентной борьбе их без особых проблем одолевают. А если в той же печальной Уганде вдруг обнаружится великий изобретатель, чудо—хирург или гениальный хакер, прямо из джунглей обувший Всемирный банк на полмиллиарда долларов, за спиной у него наверняка московско—одесское происхождение.

А теперь ответьте: почему же мы, такие цивилизованные, образованные и умные, регулярно заливаем в себя всякую отраву, от поддельного одеколона до автомобильного шампуня? Почему, приобретя по случаю японский суперкомпьютер, тут же переоборудуем его в самогонный аппарат? Может, не знаем, что это не только вредно, но и смертельно опасно?

Почему же не знаем? Еще как знаем! Знаем – но пьем.

Что в Воронеже сотни людей угодили в больницу, а то и на кладбище, не знаем? Что в Ростове, Иркутске, Перми и других центрах культуры врачи стоном стонут от количества отравившихся, не знаем? Знаем. Но – пьем. Потому что – я—то причем? Это ведь в Ростове травятся, а я в Вологде живу.

Мне кажется, причина этого явления не глупость и даже не легкомыслие, а вполне достойное качество – наш непобедимый оптимизм. Конечно, хлестать, что попало, крайне опасно, конечно, кто—то обязательно сыграет в ящик – но кто сказал, что именно я? Народу в России вон сколько, и я под эту раздачу не попаду. Скорей всего, не попаду.

Если полагаете, что таким клиническим оптимизмом обладают только алкаши, ошибаетесь. И другие не хуже. Вот мы никак не можем стать чемпионами Европы по футболу. Ну, не получается. Но не везде мы такие невезучие. Скажем, по раку легких наш рейтинг на континенте самый высокий. Не потому, что генетически предрасположены, а потому, что курим, как ни одна иная нация. Англичане не курят, шведы не курят, даже поляки остерегаются – а мы дымим в свое удовольствие. Может, не знаем, что половине курильщиков гарантирован рак? Почему не знаем – знаем! Но ведь есть еще и другая половина, она как раз для меня.

Мы оптимисты не только в медицине – в политике тоже. Великий (серьезно, великий!) вождь Владимир Ильич Ленин в начале прошлого века официально заявил – нынешнее поколение будет жить при коммунизме. Не факт, что он ошибся. Возможно, он просто имел в виду своего младшего современника, знаменитого художника Бориса Ефимова. Борису Ефимовичу сегодня сто семь лет, и дай ему Бог дожить до всеобщего счастья. А мы все тоже оптимисты: абсолютно уверены, что, если прогнать это правительство и поставить другое, оно наверняка станет думать не о себе, а о нас. И дипломаты наши прямо—таки оголтелые оптимисты. Северная Корея испытала атомную бомбу, Иран вот—вот испытает – а наши международники убеждают, что осудить нарушителей всех конвенций, может, и надо, но мягко, чтобы не огорчать. Ну, полетят когда—нибудь ракеты – но почему обязательно на нас? Других стран, что ли, нету? А если ядерное устройство по нечаянности взорвется прямо в шахте, вполне может случиться, что смертоносное облако поплывет не на Читу или Саратов а, допустим, на Токио или какой—нибудь Сидней.

Так что, дорогие сограждане, выпьем чего—нибудь покрепче и подешевле за наш несокрушимый оптимизм…

Наши политологи который год безуспешно ищут национальную идею. А она есть, проверенная веками. И формулируется предельно кратко: «Авось пронесет». Правда, в народе столетиями живет еще одна афористичная фраза: «Береженого Бог бережет». Но она куда менее популярна.

НЕРУШИМЫЙ ПЛЕТЕНЬ

Итак, вот вам политическая новость: в самопровозглашенной Приднестровской республике провели референдум, в ходе которого подавляющее большинство граждан, девяносто с чем—то процентов, высказалось за независимость с последующим присоединением к России.

Результат референдума – воля народа. Имеет право народ сам решать свою судьбу? Я иного варианта не вижу, воля народа священна.

Ну, а как теперь быть России? В какую сторону не шагнешь – все плохо. Признать референдум? Но ведь у самих полно автономий, вдруг завтра какая—нибудь из них тоже захочет присоединиться к Ирану или Индонезии. Не признать – тогда, извините, какие же мы демократы?

Ко всему прочему, это ведь только начало. На очереди подобные же референдумы в Абхазии и Южной Осетии. И, не исключено, в Косово. Исход всех трех можно предсказать заранее – везде народ выскажется за независимость. Как реагировать нашей великой державе, постоянному члену Совета безопасности ООН? Никак не реагировать? Увы, не получится – вынудят. Мало того, что ситуация опасна и двусмысленна – у нее еще и куча осложнений. В Абхазии и Южной Осетии три четверти жителей ходят с российскими паспортами, в Приднестровье их тоже хватает. Должна Россия защищать россиян? Не должна – обязана! Кому нужна страна, плюющая на своих граждан? А Сербия наш союзник, хотя уж очень относительный, и признавать отрыв от нее священного Косова поля по меньшей мере не комфортно.

В общем, момент такой, когда благодаришь Господа, что ты не президент, и не тебе приходится выбирать из двух, трех или десяти зол: поди, угадай, какое из них меньшее!

Лет, наверное, двадцать назад я написал статью о глобальной морали, где доказывал, что мировой порядок, установленный великими державами после победы над Германией и Японией безнадежно устарел, что даже принцип невмешательства в чужие дела таит в себе изрядную долю подлости: Сталину, Мао, Пол Поту, Саддаму Хусейну и всей их братии предоставлялась возможность безнаказанно унижать и даже уничтожать собственный народ. Хотя президентов и премьеров тоже можно понять – если разрешить пересмотр границ, что останется от послевоенной, пусть убогой, пусть несправедливой, но, все—таки, стабильности?

Но я, повторяю, не президент, не Путин, не Воронин, не Саакашвили. И меня умеренно волнует судьба правительств. Меня волнует иное.

После кровавой войны в Абхазии, у нас дома почти год жила учительница из деревни близ Сухуми, девушка по имени Мимоза. Отец ее был грузин, мать абхазка. И воины обеих сторон конфликта, войдя в селение после победного боя, считали себя вправе обхамить и ограбить мирную семью, которая с какого—то бока непременно оказывалась вражеской. И теперь, когда из—за Кавказского хребта доносятся воинственные вопли, во мне закипает злость, потому что любая «патриотическая» истерика направлена против Мимозы. А ее спокойствие, ее право рожать своих детей и учить чужих для меня куда важней самых пафосных чиновничьих деклараций.

В последнее время в среде политических аутсайдеров стало модно говорить, что величие державы важнее прав человека. Я бы предпочел, чтобы эти корыстные «державники» жертвовали своими, а не чужими правами. А люди пусть живут так, как хотят. Хочется молдаванам влиться в Румынию – пусть вливаются. Нравится приднестровцам считать себя россиянами – пусть считают. А президенты и премьеры, озабоченные проблемой величия, пускай запомнят, что плетень, за которым семья Мимозы выращивает помидоры и виноград, выше и нерушимей любой государственной границы. Хотя бы потому, что человека создал Бог, а границу придумал чиновник.

МАТОМ ПО ДЕПУТАТАМ

На вкус и цвет товарища нет, кому что нравится. Я, например, не одобряю мат. Ну, не нравится! Думаю, без него вполне можно обойтись.

Нет, я не собираюсь ничего огульно охаивать. Бывает мат талантливый, артистичный, я бы даже сказал, изысканный. Но много ли в России таких мастеров? Раз (Юз Алешковский) – и обчелся. А остальные – глаза бы мои на них не глядели! Не люблю пьяный мат, дамский мат, желудочно—кишечный мат и, вообще, всю ту убогую грязь, которая чуть не ежечасно летит на нас с телеэкрана под видом сочной народной речи.

Поэтому я обрадовался, когда небольшая, но сплоченная группа женщин—депутаток предложила законом запретить нехорошие выражения во всех общественных местах. Кроме, разумеется, Государственной думы, поскольку наши избранники все равно неприкосновенны: они законы пишут, а для них закон не писан. Но в любом случае идея плодотворная: под ногами у нас столько мусора, что еще и воздух засорять мусорными словами чистое варварство.

И момент для законопроекта выбран подходящий. Все прочие проблемы практически решены: живем здорово, ВВП растет, вот—вот догоним Португалию, зарплаты перехлестывают через край, инвесторы рвутся в Россию, толкаясь локтями и застревая в дверях, счастливые пенсионеры выходят на улицы, чтобы сообща поблагодарить правительство за отмену льгот, многодетные матери торжественно клянутся рожать еще и еще. В условиях всеобщего благоденствия чем и заниматься парламенту, если не матом?

Словом, идея своевременная.

Но не зря говорят, что дьявол прячется в деталях. Детали меня здорово смутили. Мне показалось, что дамы с Охотного ряда не продумали свое предложение до конца.

Допустим, они предложат законопроект. Но как он будет выглядеть?

Запретить мат?

Правильно!

Но тут же встанет вопрос: а что такое этот запретный мат? Ведь если точно не определить, что именно возбраняется, суды потонут в исках. Кто—то решит, что слово «черт» нецензурное, а кому—то, напротив, покажется, что без привычных наименований жизненно важных органов мы не сумеем внятно объяснить молодым поколениям, чем конкретно женщины отличаются от мужчин. И чтобы предложенный документ стал не беззубым протоколом о намерениях, а строгим законом, в нем должны быть перечислены все до единого подлежащие запрету термины и словесные обороты. Справятся ли наши депутатши с такой лингвистической задачей? Хватит ли у них квалификации? А вдруг что упустят?

Но ведь и дальше будет не легче.

Согласно парламентскому регламенту законопроект поставят на обсуждение. Что начнется! Никто из законодателей не захочет остаться в стороне. Документ разбухнет от дополнений – один Владимир Вольфович внесет сто восемнадцать поправок. Все прочие законы зависнут в Думе на годы.

Не исключаю, что, даже в случае положительного исхода, Совет Федерации депутатскую инициативу отвергнет. А, в крайнем случае, наложит вето президент. И вовсе не потому, что сам он без мата не сможет прочесть ежегодное послание парламенту – вовсе нет, он человек интеллигентный, владеет двумя иностранными языками, работал в Европе и, вообще, выходец из культурной столицы державы.

Но ведь есть еще соображения экономические. Сегодня мы, как известно, экспортируем мат в разные страны даже успешней, чем нефть. А что будет в случае запрета? Самим ввозить необходимые слова из Германии, Монголии или Никарагуа? Во—первых, дорого, во—вторых, качество не то.

Но даже если наивысшие инстанции выскажутся «за», дело этим не ограничится. Судьбоносный закон, затрагивающий самые глубинные пласты народной жизни, придется вынести на референдум или уж, как минимум, объявить всенародное обсуждение.

Впрочем, тут, скорей всего, законопроект и будут окончательно доведен до ума: токари, пекари, лекари и шофера в ходе обсуждения выскажут в адрес наших парламентариев все те слова, которые именно сегодня, отбросив все прочие государственные надобности, депутатши считают необходимым в законодательном порядке запретить.

Вообще, вся эта инициатива вызывает мысли довольно печальные.

Перед страной великое множество сложнейших проблем. Темпы роста экономики недостаточны. Рынок земли так и не заработал: право крестьян распоряжаться собственными наделами существует только в статье Конституции. Самолеты падают. Поезда сходят с рельсов. Милицию люди боятся больше, чем бандитов. Судьи пристрастны, а то и продажны. Силовики по уши влезли в коммерцию. Цензура, торжественно изгнанная из страны, ползком пробралась обратно. А умытые и причесанные парламентарии, повернувшись попами к стране, рвутся на экраны телевизоров с идеями, одна другой анекдотичней.

Неужели нищий народ платит депутатам министерские зарплаты для того, чтобы они у себя в Охотном ряду занимались ерундой?

Не мое дело давать рекомендации народным избранникам. Но все же рискну высказать свое мнение.

Тем депутатам, которые всерьез озабочены культурой речи, разумней всего сосредоточиться на проблемах, жизненно важных для миллионов россиян – на пенсиях, зарплатах, инфляции, на чиновничьем рэкете и, прежде всего, на защищенности и свободе предпринимательства, без которой ни одна из экономических, как, впрочем, и политических проблем России не будет решена никогда.

Станет народ жить лучше, станет доверять власти, увидит свет в конце туннеля длиной в сотню лет – тогда, Бог даст, вся нецензурщина усохнет сама собой: у людей просто не останется причины материться.

…Мои заметки о тонкостях народного языка разошлись по прессе довольно широко. И отклики пришли самые разнообразные, порой совершенно противоречивые. Одни упрекали меня за то, что, прекрасно обходясь в своей прозе без мата, я не отрицаю полностью этот пласт языка. Другие считали, что, высмеивая неумелых матершинников, я посягаю на свободу печати и слова, на право граждан изъясняться, как им хочется. Поскольку проблема эта, как выяснилось, по—прежнему живее всех живых, я решил к ней вернуться.

Да, действительно, и в прозе, и в драматургии, и даже в публицистике я обхожусь без слов, которые не рекомендуется произносить хотя бы в присутствии детей. Но я всю жизнь пишу о любви, эта сфера жизни редко нуждается в крепких выражениях. А если человек пишет об уголовниках и бомжах? Да и вообще бывают ситуации, когда в сокровищнице великого языка самыми востребованными оказываются чердак и подвал. В свое оправдание приведу один из моих любимых анекдотов.

«Приводят ребенка из детского садика – и вдруг с нежных уст срываются непотребные слова. Родители в панике бегут в садик.

– Ну что вы, – изумляется заведующая, – у нас тут одни женщины, они никогда себе такого не позволят. Правда, вчера приходили два солдата из воинской части, чинили проводку…

Родители – в воинскую часть. Командир вызывает солдат. Входят – у одного вся голова в бинтах.

– Вы вчера были в детском садике?

– Так точно, товарищ командир!

– А почему голова забинтована?

– Мы там проводку чинили, товарищ командир, Иванов наверху стоял с паяльником, а я внизу стремянку держал. Вот олово с паяльника мне сюда и накапало.

– Та—ак… Ну и что же ты тогда сказал?!

– Сейчас вспомню, товарищ командир. Во – я сказал: «Рядовой Иванов, неужели вы не понимаете, что расплавленное олово с вашего паяльника капает мне прямо на голову, вызывая ожоги третьей степени».

Я—то могу поверить, что наши доблестные воины всегда отвечают точно по Уставу. Но поверит ли читатель, особенно тот, кому хоть раз в жизни попало на голову расплавленное олово?

Жизнь наша сложна, тяжела, а во многом и нечиста. В недрах личности накапливаются не только духовные богатства, но и духовные отбросы: страх, униженность, подавленный протест, бессильная злость, зависть, тщеславие, торжествующая подлость, оплеванное чувство справедливости. И всю эмоциональную грязь человек стремится выбросить из души – грязными же словами. Вроде рвоты после отравления.

Миллионы россиян не пьют валерианку и не балуются реланиумом. Для них мат – единственный бесплатный транквилизатор, по результативности уступающий разве что водке: пристроил к фразе два дополнительных этажа, и, вроде бы, полегчало. Убери скверное слово – и чем наши соотечественники станут спасаться от стресса? Дракой, убийством, самоубийством? Пусть уж остается все, как есть, до той благословенной поры, когда, Бог даст, душевная боль исчезнет вместе с поводами для нее.

Вот только по дороге к этому благостному времени не задохнуться бы в заблеванном мире…

ТАЛАНТ ВСЕГДА ПРОБЬЕТСЯ

Пригласили в музей Булата Окуджавы: творческая встреча. Как всегда – поразительная аудитория, наверное, лучшая в России. Жадные и лживые Окуджаву не любят.

После встречи вдова поэта Ольга Владимировна попросила остаться на чай. Святая российская традиция – без последующего домашнего чаепития даже самый яркий вечер не полон. Разговор о разном, больше всего, естественно, о литературе. Оля говорила, что талант всегда пробьется, и ничем его не остановишь. Не пробился – значит, не талант. Кто—то вспомнил Шостаковича, который наперед видел все, что обязан был написать. Его хвалили, поносили, вновь хвалили, а он работал и работал, словно выполнял кем—то заданный урок – и ведь выполнил!

Потом Оля сказала, что Булату необычайно повезло. Ведь должны были посадить – сын двух врагов народа! – а не посадили. Вполне могли убить на войне – не убили. Словно кто—то заботился, чтобы талант успел выразить себя.

В чем—то, конечно, правильно: жизненная стойкость обязательно входит в понятие таланта. Сколько богато одаренных людей не сломила страшная эпоха! Сквозь тюрьму и зону прошли Дмитрий Сергеевич Лихачев, Варлам Шаламов, Юрий Домбровский, Александр Солженицын, Юрий Давыдов, Борис Чичибабин, Иосиф Бродский. А Ландау, а Туполев, а Королев? И ведь все состоялись, еще как состоялись!

И все же мне трудно поверить в оптимистический тезис. Каждый год весенние разливы и летние ливни размывают тысячи забытых могил, да и не могил даже, а просто ям, куда бросали убитых в боях, расстрелянных, умерших с голоду в гитлеровских и сталинских лагерях. Общий счет идет на миллионы. Кто знает, сколько среди них было Лихачевых, Шаламовых, Туполевых?

Да, почти наверняка талант пробьется. Но – если его не убьют раньше. Погибни Пушкин не в тридцать семь, а в девятнадцать, сразу после «Руслана и Людмилы», как бы мы его отделили от автора «Конька—горбунка»? И, подумать страшно, какой была бы вся наша последующая словесность? Состоялась бы великая русская классика без мощного пушкинского фундамента?

УКРАИНА – НЕ РОССИЯ

Я всю жизнь, с полугода, живу в России. Но родился в Киеве. И родные там, и друзей полно, и пьесы мои шли в тамошних театрах, и фильмы на их киностудиях снимались. Так что не могу я быть равнодушным ко всему, что происходит в Украине.

А теперь вопрос: это мое неравнодушие Украину к чему—нибудь обязывает? Ответ – ровно ни к чему. И мое отношение к киевским властям или одесским анекдотам мое сугубо личное дело. Ведь украинцам тоже не нравится многое из происходящего в России. И что – из—за этого мы хоть на градус меняем свою жизнь?

Две страны связаны веками общей истории. И нам очень трудно понять, что империи больше нет, что Украина не часть России, что она сама по себе – независимая страна, которая ищет не общий, а собственный путь и думает не о наших, а о своих интересах. И всякое российское вмешательство в свои дела встречает примерно так же, как мы самоуверенные поучения сенаторов США или европейских парламентариев.

Отношение иных наших политиков к украинским коллегам вытекает из единственного критерия: как они относятся к России. Но ведь они вовсе не обязаны любить Россию – они должны любить Украину. А нам бы понравилось, если бы нам навязывали лидера на том основании, что он обожает Белоруссию или Японию? Помню, какую брезгливость вызвало у многих заявление некоего парламентария по фамилии Кондратенко, который сказал, что готов баллотироваться в президенты только для того, чтобы в случае победы немедленно передать власть в России минскому правителю Лукашенко. Ну, если ему так противна нынешняя Россия, катился бы себе прямиком в Минск – там Лукашенко уже правит, причем, бессрочно.

У нас пишут, что «оранжевую революцию» устроили американские консультанты. Мне, однако, кажется, что тусовке на майдане Украина обязана скорее неумеренно энергичным российским доброхотам – они так старались в пользу желанного кандидата, что избиратель взбунтовался. Зато потом, когда всякое давление прекратилось, в премьеры выдвинули именно Януковича, который спокойной рассудительностью выгодно отличался от капризной конкурентки.

Вообще, пора понять: вмешательство в чужие дела редко приносит пользу. И смысл в нем – практически нулевой. В Абхазии, например, три четверти граждан носят российские паспорта. На последних выборах оба кандидата в президенты стремились к союзу с Россией. Зачем нашей печати понадобилось так явно поддерживать одного? Выбрали другого. Слава богу, Сергею Багапшу хватило мудрости не помнить обид. Но не знаю, есть ли на свете страна, которая так умела бы делать друзей недругами…

Мы ругаем американцев – мол, навязывают другим странам демократию. Но – зачем они это делают? Ведь не по глупости же, хотя и глупость случается. Прежде всего потому, что прочные экономические отношения (они лежат в основе всего) возможны только со странами, где правительство стабильно. А надежна лишь власть, избранная народом. При коммунистах «кремлевские старцы» за наш счет кормили чуть не всех диктаторов в мире. Где нынче те диктаторы? Где вбуханные в них российские миллиарды?

Я очень хочу, чтобы не только Россия с Украиной, но и все страны СНГ укрепляли общее культурное, экономическое, а, может, и политическое пространство. Но чтобы получилось именно так, надо не лезть в чужие дела, а заниматься своими. Если Россия станет, наконец, развитой демократической страной с высоким уровнем жизни, соседи потянутся к нам сами. Ведь в любом хоть московском, хоть киевском дворе жильцы стараются дружить с работящими культурными соседями, а не со скандальными бомжами. И разве Россия живет не по тому же принципу? Мы уважаем все страны планеты, но дружбу, например, с Францией ценим чуточку повыше, чем сердечное согласие с Албанией или Папуа—Новой Гвинеей…