Текст книги "Красавица и Чудовище. Другая история Белль"

Чудовище

Белль замерла, как кролик перед удавом, глядя на развернувшуюся перед ней сцену, снова и снова проигрывая в памяти все случившееся.

Чудовище – здоровенное, уродливое, гротескное существо, которое сейчас лежит без сознания в луже собственной крови, – заточило ее отца только лишь за то, что тот «вторгся» в замок, а потом обменяло жизнь Мориса на ее собственную, как какой-то средневековый тиран. Как ни напрягай воображение, а представить его добрым созданием не выходит.

И все же… оно спасло ее от волков.

Пошел снег.

Белль вдруг поняла, что не помнит, сколько уже простояла вот так, на холодном ветру.

Поводья Филиппа зацепились за длинную ветку дерева у края поляны, и конь нервно приплясывал на месте.

Запах волков и смерти его пугал.

Белль сморгнула с ресниц снежинки. Оцепенение, охватившее ее во время сражения с волками, постепенно проходило, и она начинала приходить в чувство – кстати говоря, ее ноги вновь обрели чувствительность, а ступни просто ломило от холода. Если она сейчас же не сдвинется с места, то просто не сможет идти и замерзнет насмерть.

Девушка медленно поднялась, потопала ногами, пытаясь хоть немного согреться. Потом заковыляла через поляну к Филиппу и, с трудом шевеля окоченевшими пальцами, распутала накрутившуюся на ветку уздечку. Бормоча что-то успокаивающее, она уговорила здоровенного коня развернуться.

Тела волков – и Чудовища – застыли безжизненными холмиками, и снег медленно покрывал их холодным покрывалом.

Белль повернулась, намереваясь уйти.

Чудовище замерзнет насмерть, если она его здесь бросит.

Оно спасло ей жизнь.

Бормоча проклятия себе под нос, она провела нервничающего Филиппа мимо волчьих туш. Вопреки опасениям Белль Филипп не шарахнулся от Чудовища, очевидно, оно пугало его меньше, чем трупы волков.

С огромным трудом – поначалу Филипп ни в какую не желал опускаться на колени в холодную снежную кашу, щедро политую кровью, – Белль все-таки удалось взгромоздить Чудовище поперек конской спины, при этом собственную спину она сильно потянула. Чтобы коснуться Чудовища, пришлось перебороть отвращение, однако вопреки опасениям его мех вовсе не смердел… зверем.

От шерсти исходил едва уловимый запах чисто вычищенного хлева, но она не была ни сальной, ни грязной. Девушка мимоходом подумала, умывается ли Чудовище языком, как кошка, или ныряет в водоемы на манер собаки.

Итак, что теперь делать, куда идти?

Снег повалил гуще, и Белль, поглядев на окружающий ее лес, поняла, что совершенно не представляет, где находится. Когда они столкнулись с волками, ей волей-неволей пришлось позволить Филиппу выбирать направление. Белль нахмурилась и посмотрела на небо, но звезд, разумеется, не увидела. Небо заволокло тучами, мела метель, и разглядеть какие-то привычные ориентиры не представлялось возможным.

Девушка никак не могла унять дрожь.

Мыски ее туфель отвердели и покрылись инеем – прямо как паутина, опутавшая замок. Белль почувствовала себя несчастной русской девушкой, которую зимой бросили на произвол судьбы в глубокой сибирской тайге.

Белль никогда не жаловалась на недостаток сообразительности, и сейчас ей совершенно не нравилось решение, на которое намекало все вокруг.

«А ведь я, вообще говоря, дочь волшебницы, – подумала она. – Так… может, я умею колдовать?»

Она закрыла глаза и представила тепло. Солнечные лучи в небесах, пушистые облака… снег тает…

Ничего не произошло.

Белль сжала кулаки и представила огонь. Была не была, пускай вон то дерево ЗАГОРИТСЯ!

Она открыла глаза.

Ничего.

– Я приказываю вам, ветры! – закричала она повелительным тоном. – Отнесите меня домой!

Помолчала несколько мгновений и добавила:

– Пожалуйста?

Снова ничего.

Тяжело вздохнув, она развернула Филиппа и медленно побрела обратно к замку, ориентируясь по конским следам.

Каждый шаг давался с трудом. Белль старалась не удариться в панику из-за потерявших чувствительность ступней, отгоняя подальше воспоминания о прочитанных сказках, в которых девушки замерзали насмерть в безлюдных дебрях.

«Я дочь волшебницы», – твердила она про себя, чтобы не падать духом. Вдобавок ей нравилась эта фраза. В тех видениях она видела именно мать, а ведь до сего дня в ее памяти оставались лишь полузабытое красивое лицо, любящая улыбка и ощущение того, как удобно сидеть на материнских коленях. В этих картинках, чудом уцелевших в памяти, не было ничего волшебного, только ощущение тепла, любви и потери.

Когда они наконец добрели до замка, Белль с ужасом поняла, что он полностью опутан белесой паутиной. Новые ее нити продолжали расти из-под земли, медленно, но неотвратимо.

Щель между створками ворот, через которую она протиснулась, убегая из замка, оказалась полностью затянута нитями паутины, толстыми, как веревки. Однако едва Белль надавила на них в надежде оттянуть в сторону, толстые нити вдруг пошли трещинами и осыпались под ее пальцами. Справившись с потрясением, девушка сообразила, что задача паутины – не выпускать Чудовище из замка, а вовсе не в том, чтобы не впускать.

Несколько ударов – и паутины на воротах как не бывало. Белль открыла железную створку и впустила Филиппа внутрь. Стоило воротам закрыться у нее за спиной, как они тотчас же начали зарастать паутиной.

У дверей замка ее встречала забавная сценка: Когсворт, Люмьер и… какая-то половая швабра стояли, понурившись, время от времени всматриваясь в ночь. Люмьер сочувственно похлопывал Когсворта по плечу рукой-свечой.

При виде Белль все трое подпрыгнули и в изумлении на нее уставились.

– Занесите его внутрь, нужен огонь и бинты, – распорядилась Белль. – Как можно скорее.

– Certainement[8]8
  Certainement – конечно, несомненно (фр.).


[Закрыть], – воскликнул Люмьер и заспешил внутрь.

– Первая помощь прежде всего, разумеется! – добавил Когсворт мрачно.

Навстречу Белль выскочило множество оживших вещей и безделушек, которых она до сих пор не видела: все стремились помочь. Девушка заметила, как миссис Поттс, источая пар, решительно командует кухонной посудой, велит накипятить воды и принести горячие полотенца.

Пока Чудовище заносили внутрь и обихаживали, Белль неохотно вернулась во двор.

– Спасибо, старый друг, – поблагодарила она Филиппа, похлопывая коня по носу. – А теперь отправляйся домой. Скачи к папе.

Она подвела коня к воротам, вздрогнув при виде медленно разрастающейся ледяной паутины. После того как они осторожно вышли за ворота, девушка по-дружески сильно шлепнула коня по крупу.

Филипп заржал и припустил рысью через лес домой.

Белль стало очень жаль себя, но она уже приняла решение.

– Мне нужна веревка, – объявила она Когсворту, входя в кабинет.

– Да, конечно, сейчас же принесем, – кивнул мажордом, потом опомнился. – Что вам нужно?

– Я не отпущу его, пока не получу ответы на некоторые вопросы, – проговорила Белль сквозь зубы. – Помогите мне его связать.

– Связать? Хозяина? – поперхнулся Когсворт.

– Он бросил моего отца в холодную темницу, а потом оставил меня вместо него! Думаю, учитывая обстоятельства, вполне милосердно будет связать вашего хозяина и усадить в тепле, у горящего камина! – отрезала Белль.

Когсворт колебался.

– Да… Я вас понимаю… хорошо… БУФЕТНАЯ КОМНАТА? Кладовая? Вам нужно…

Он вперевалочку удалился, заламывая руки, – идея подобного святотатства его ужасала.

Белль наблюдала за суетящимися вещами и немного удивлялась тому, как легко она приняла все происходящее. Всего несколько часов назад она узнала о существовании заколдованного замка, а теперь отдает приказы его обитателям, как будто всю жизнь этим занималась. Интересно, что случилось бы, если бы она не пошла в запретное западное крыло? Она так и осталась бы узницей Чудовища? Или стала бы королевой этого места?

Библиотеку она так и не увидела…

Белль не слишком-то доверяла столовому серебру и лично проверила, крепко ли затянут каждый узел. Случалось, им не хватало денег на металл, и тогда отцу приходилось на скорую руку соединять несколько своих изобретений при помощи кожаных ремней и веревок. Так что Белль отлично умела затягивать узлы.

Приехал столик на колесиках, а вместе с ним – миссис Поттс, с горячим чаем и бренди, миской бульона и закрытой супницей, в которой, судя по запаху, лежала обычная пища Чудовища – сырое мясо.

Белль решила помочь и сама промыла раны Чудовища: все живые вещи были слишком низенькими (если не считать швабру и метлу) и недостаточно сильными, чтобы намочить тряпицу в горячей воде и отжать, а потом осторожно промыть рану.

«Интересно, могла ли моя мать исцелить его? Щелкнула бы пальцами – и готово!»

Белль напрягла память – может, мама лечила ее в детстве, – но вспоминался только Морис: вот он бинтует ей ногу, вот накладывает мазь, вот целует оцарапанную руку, чтобы быстрее заживало. Она не помнила, чтобы мать ее лечила. По правде говоря, она вообще ничего не помнила о маме.

Промыв раны Чудовища, Белль налила себе чаю, изрядно сдобрив его сахаром. Дома сахара всегда не хватало; здесь же на подносе лежала целая груда искрящихся коричневых кубиков.

«Интересно, волшебницы пьют чай? Или моя мама питалась исключительно питательными отварами, приготовленными из диких трав?» В том видении ее мать отнюдь не походила на лесного духа. Когда она сбросила личину уродливой старухи, то оказалось, что на ней надето великолепное платье, немного вычурное, но в целом довольно модное. Такое могла бы надеть современная зажиточная дама, если бы захотела произвести впечатление на заносчивого принца.

«Чародейки в платьях с турнюрами, ведьмы с воздушными белыми крыльями…» Белль сонно подумала: а как, собственно, положено выглядеть современному магу?

Наверное, она в конце концов заснула, сидя на полу, привалившись к креслу, в котором лежало связанное Чудовище. Очнулись они с Чудовищем одновременно.

«Забавно, – подумала Белль. – У него есть ресницы».

Несколько мгновений хозяин замка моргал, а потом, полностью придя в себя, заревел и напрягся в тщетной попытке подняться, потом снова заревел, поняв, что не может сдвинуться с места.

– Тихо! – строго одернула его Белль. – Тебя весь замок слышит.

– ПОЧЕМУ Я СВЯЗАН? ЧТО ЗА… А-р-р-р! – Веревка врезалась в одну из ран, и Чудовище обмякло в кресле, прикусило губу и заскулило, как собака.

– Спасибо, что спас меня от волков, – сказала Белль мягко. Она надеялась потянуть время и успокоить хозяина замка, потому что с его огромной силой не составит большого труда разорвать веревки.

– Если ты меня благодаришь, то почему я связан? – проворчало Чудовище.

Вот теперь у Белль появился шанс договориться: таким тоном – ворчливым и очень человеческим – Чудовище уже говорило однажды, в башне.

– Дай-ка подумать. – Девушка принялась загибать пальцы. – Ты заточил моего отца в тюремной камере. Потом сделал пленницей меня. Вдобавок ты проклят, и, сдается мне, не без причины. К тому же у меня есть к тебе вопросы.

– Мне теперь все равно. Хочешь держать меня связанным – вперед. Я застрял здесь навечно, в этом… – пробормотало Чудовище и принялось с мрачным видом зализывать рану на передней лапе.

– Прекрати! – Белль легонько шлепнула его по лапе.

Чудовище так и подпрыгнуло.

– Ай!

– Ой, не притворяйся. – Белль возвела глаза к потолку. – Я видела, как тебя покусали волки. – Уж наверняка больнее, чем легкий шлепок.

Чудовище надулось и промолчало. В неверном свете камина оно выглядело еще более страшным и в то же время похожим на человека. Огромная голова казалась еще крупнее, однако походила не на волчью морду, как у волка-оборотня. Скорее она напоминала заросшую длинной шерстью голову быка, а довершали картину длинные рога.

В оранжевых глазах Чудовища отражался оранжевый свет камина, а еще в них светился живой ум.

– Погоди-ка, – вдруг спохватилось оно. – Как ты узнала, что меня прокляли?

– Я поняла это, коснувшись твоей розы… Прости!

Чудовище моментально сникло, съежилось в огромном кресле, нахохлилось, как еж, и вроде бы даже заскулило.

Теперь Белль понимала, почему оно так озлобилось.

Подробностей она, разумеется, не знала, зато осознавала, что случайно уничтожила единственную для Чудовища возможность расколдоваться.

– Дотронувшись до розы, я увидела, что произошло. Я увидела тебя, мальчика, в замке, проклятом волшебницей. Мне… очень жаль. Прости за то, что я сделала, – тихо проговорила Белль. – Но… по правде говоря, не думаю, что ты сумел бы сам разрушить проклятие. Большая часть лепестков уже облетела, не так ли? К твоему двадцать первому дню рождения мы должны были бы стать очень близки. Даже если бы ты попытался влюбить меня в себя… Не знаю… Месяца, или сколько там осталось времени, для этого недостаточно.

Чудовище отвело взгляд, видимо, стыдясь своего поступка.

– К тому же, – сухо добавила Белль, – меня сегодня уже пытались выдать замуж против моего желания. Так что, уж поверь, ничего бы у тебя не вышло.

Чудовище посмотрело на нее с удивлением и интересом, потом сжало зубы и снова уставилось в пол.

– За что она тебя прокляла? – настойчиво спросила Белль.

Чудовище не ответило.

– Ну же… Расскажи мне!

– Чокнутая колдунья, кто ее разберет. – Чудовище сердито пожало плечами.

– Пожалуйста, – не отставала девушка.

– Мне было одиннадцать лет! – заревел хозяин замка. – Что, по-твоему, я мог сделать?

Белль помолчала. Действительно, мальчик из видения выглядел очень маленьким.

И все же это был мальчик…

И, кстати говоря, не простой мальчик, а принц.

Как там говорила волшебница, ее мать? «В твоем сердце нет любви, принц, как не было ее у твоих родителей…»

– А она… Женщина, которая тебя прокляла, знала твоих родителей?

Сначала ей показалось, что Чудовище будет и дальше дуться и промолчит, но потом оно, похоже, задумалось – так, словно раньше эта мысль не приходила ему в голову.

– Родители правили королевством, разумеется, она их знала.

Белль озадаченно потерла виски.

– А сама волшебница была знаменита? Может, она ополчилась на твоих родителей не просто так?

Ужасно не хотелось верить, что женщина, о которой она вдруг так много узнала, оказалась ничуть не лучше вредных фей, ведьм и колдуний из сказок, имевших привычку проклинать людей ни с того ни с сего.

– Теперь-то… какая разница? – проворчало Чудовище.

– А такая, что я заточена здесь вместе с тобой из-за того, что случилось десять лет назад, и, кстати говоря, та волшебница, оказывается, была моей матерью!

Изумление на мохнатой морде Чудовища смотрелось почти комично.

«Нет, на самом деле комично», – решила Белль.

– Ч-что?

– Волшебница была моей матерью, – терпеливо повторила девушка.

Как это странно звучит.

До сего дня она не помнила матери, а теперь у нее в голове появился образ молодой женщины, возможно, лет на десять старше самой Белль. Она выглядела такой прекрасной, одухотворенной и разгневанной… Что же заставило ее устроить маленькому принцу проверку, а затем проклясть?

Необдуманный поступок. Вот как Белль назвала бы такое поведение.

«Ой, – хихикнул внутренний голос. – А приходить в заколдованный замок и предлагать себя вместо отца – это о-о-очень обдуманно. Разве ты подумала о последствиях, поступая подобным образом?»

Белль помахала в воздухе рукой, как будто это помогло бы прогнать неприятную мысль.

– Твоя мать? – повторило Чудовище, очевидно, не в силах прийти в себя от изумления.

Потом завозилось в кресле, точно непоседливая собака, и спросило с надеждой:

– Ты тоже волшебница? Можешь освободить меня от этого уродливого тела?

– Я не волшебница, – мягко сказала Белль. Чудовище огорченно поникло, и девушка с изумлением поняла, что ей очень его жалко. – До сего дня я вообще не верила в существование волшебства, проклятий и заколдованных замков.

Тут как по заказу в комнату, передвигаясь прыжками, влетели две серебряные ложки, аккуратно вытерли маленьким полотенцем несколько пролитых на пол капель чая и опять ускакали.

– Ну… и… где же она? Твоя мать сейчас дома? Можно ее увидеть?

Чудовище с надеждой подалось вперед.

– Я… никогда не знала свою мать, – призналась девушка. – И понятия не имею, где она теперь: мама покинула нас с отцом много лет назад. Мне бы очень хотелось увидеть ее снова, особенно теперь, коль скоро она волшебница. Мне так много нужно у нее спросить.

– Тогда чего ради ты здесь? – проворчало Чудовище. – Твоя мать заявилась сюда и прокляла меня, и вдруг спустя десять лет ты тоже появляешься на пороге. Немного странно, не находишь?

– Пожалуй, что так, – согласилась Белль. – Только я здесь исключительно из-за отца. Филипп, наш конь, вернулся домой без него, и я отправилась на поиски.

– Врешь. Наверняка ты явилась посмотреть, действует ли еще заклятие.

Белль выгнула бровь.

– Я не лгу. Даже и не знаю, с чего мне поступать так, как ты говоришь. Вообще-то не привези я тебя обратно в замок, ты бы замерз насмерть.

Чудовище промолчало – очевидно, сильно расстроилось.

– Что… что мы теперь будем делать? – наконец спросило оно еле слышно.

Белль изумленно посмотрела на него.

Чудовище развело передние лапы в стороны, насколько позволяли веревки, показывая на комнату, замок, а может, и весь мир.

– Мы… заперты здесь. Навечно. Паутина… скоро покроет весь замок, дабы проклятие окончательно свершилось.

Белль посмотрела на потолок, стены, надеясь увидеть там ответ или какую-то подсказку. В свете камина казалось, будто темные углы комнаты танцуют, то приближаясь, то отдаляясь – выглядело это очень зловеще. Девушка вдруг осознала, что охватившее ее тяжелое чувство – вовсе не страх, а ужасная усталость. Казалось, она сейчас в изнеможении упадет на пол.

Разум, за который ее так хвалил отец, вдруг оказался чрезмерно перегружен, переполнен впечатлениями.

Все, чего ей сейчас хотелось, – это сесть тихонько в уголок и подумать, упорядочить разрозненные обрывки воспоминаний о матери.

Например, ей всегда казалось, что у мамы волосы золотисто-каштановые. Примерно как у нее самой, только более рыжего оттенка, но никак не белокурые. Почему она так ошиблась? Даже маленькие дети могут сказать, какого цвета волосы у их родителей. Белль понятия не имела, как пахли волосы мамы. Она совершенно не помнила, чтобы мать держала ее на руках; фактически у нее вообще не было настоящих воспоминаний, только общие представления об идеальной матери, почерпнутые из волшебных сказок и романов.

Новый образ матери, этакого ангела мщения, совершенно не вязался со старым, идеальным образом матери. В видении Белль увидела вовсе не мать, а женщину, человека, к тому же творившего вещи, с которыми Белль не имела ничего общего.

«Ничего общего. У нее никогда не было со мной ничего общего».

Девушка потерла виски и посмотрела на Чудовище.

Ей полагалось бояться, ведь рядом с ней огромный яростный зверь, способный убить ее десятью разными способами. Но он спас ее от волков, а значит, не хотел причинить ей вред. К тому же он разговаривает как самый обычный человек, которого можно урезонить.

Белль подумала о Гастоне – он ведь тоже здоровенный, звероподобный и умеет говорить.

Соображал Гастон куда медленнее Чудовища. Если бы здесь находился сейчас он, их с Белль разговор тянулся бы намного дольше, прошел бы куда менее гладко, и вдобавок этот великий охотник все равно попытался бы на ней жениться. Хоть он и человек, а общаться и договариваться с ним гораздо труднее.

Белль вздохнула и начала развязывать веревки.

Чудовище замерло, кажется, даже дыхание затаило, наблюдая за ее действиями широко открытыми глазами. На его морде явно читалось подозрение.

– Что… Почему ты это делаешь?

Девушка пожала плечами:

– Как ты и сказал, теперь уже все равно. Мы застряли здесь… на какое-то время, так почему бы не доверять друг другу?

Она развязала последний узел, и Чудовище, стряхнув веревки, пошевелило на пробу когтями.

Потом поднялось из кресла, поморщившись и стиснув зубы от боли.

– Если бы мы сумели найти мою мать, – задумчиво проговорила Белль, – если она до сих пор жива, конечно. Возможно, она могла бы снять с тебя проклятие.

– И как же мы ее найдем? – проворчало Чудовище, массируя затекшие лапы.

– У тебя осталось зеркало, которое она тебе дала? – Белль спрашивала, уже зная ответ: она вспомнила, что на столике помимо розы под колпаком находился еще один предмет. Там лежало красивое зеркало с серебряной ручкой. – Оно показывает тебе все, что угодно?

– Волшебное зеркало, – воскликнуло Чудовище, вскидывая брови. – Да! Мы можем спросить у него!

– Отлично, пойдем, спросим волшебное зеркало, – повторила девушка, не в силах поверить, что сказала такое вслух. – Почему бы и нет. А потом, быть может, сходим в лес, навестим ведьму и отломим кусочек от ее пряничного домика.

Чудовище поглядело на нее озадаченно, его брови поднялись еще выше, как темные тучи над синими глазами.

– Не важно, – вздохнула Белль. – Это просто шутка.

И вот Белль снова поднималась по лестнице, направляясь в запретное крыло, только теперь ее любопытство и страх исчезли, сменившись усталостью. Перешептывание теней и поскрипывание живых доспехов уже не наводили на нее ужас; теперь в ее голове вновь и вновь всплывал один и тот же образ: обрамленное белокурыми кудрями лицо, зеленые глаза, горящие недобрым торжеством. И картинка эта девушку совершенно не радовала.

Перед двойными дверями с ручками в виде демонических голов Чудовище на миг помедлило. Это напомнило Белль сцену из какой-то книги, в которой смущенный мальчик показывал девочке дом своей семьи или свою личную комнату, боясь, что гостья заметит какой-то беспорядок вроде выглядывающих из-под кровати носков.

«Как будто есть что-то хуже импровизированных «гнезд», устроенных из раскуроченной мебели, и разбросанных повсюду костей», – саркастически подумала Белль.

Чудовище пропустило ее вперед – неожиданный жест вежливости. Внутри было холодно, занавеси с хлопаньем колыхались на ветру.

Не очень гостеприимный вид.

– Что это за картина? – спросила Белль, указывая на разодранный портрет молодого человека с синими глазами.

Чудовище протяжно вздохнуло, его широченные плечи нависли над головой.

– Это я.

Оно осторожно подцепило когтем свисающие куски холста и приложило их к картине, так чтобы можно было рассмотреть изображенного на картине человека. Принц был высок, красив и глядел на зрителей презрительно, пожалуй, даже с вызовом.

– Волшебница зачаровала портрет, чтобы он взрослел вместе со мной и показывал, как я мог бы выглядеть, если бы остался человеком. Если бы прошел ее проверку. Это… постоянное напоминание о том, каким я мог бы быть.

Белль склонила голову набок и внимательнее пригляделась к портрету.

Картину, очевидно, писал очень талантливый художник: бархатный камзол принца выглядел как настоящий, хотелось протянуть руку и коснуться мягкой ткани. Но вот глаза…

– Не думаю, что тебе стоит из-за этого переживать, – сказала она наконец. – На этой картине изображен высокомерный человек с огромным самомнением.

Чудовище вытаращило глаза от изумления.

– Ну, вообще-то так и есть, – сказала Белль, взмахом руки указывая на лицо принца. – Портрет должен показывать, как ты выглядел бы внешне, но отражает ли он твою нынешнюю внутреннюю суть?

Чудовище с отвращением выронило полосы холста и стремительно отвернулось, бормоча что-то про «бессмысленную болтовню». Несмотря на обстоятельства, Белль едва не улыбнулась.

Порой ей почти нравилось разговаривать с Чудовищем… и хотелось мягко над ним подтрунивать.

Девушка прошла вслед за ним к столику. Ветер стих, и теперь все было на удивление тихо; в воздухе ни дуновения, способного оборвать цветочные лепестки. При виде пустого стеклянного колпака Чудовище резко вдохнуло, потом с видимым усилием отвернулось.

У Белль упало сердце. Во всем случившемся виновата только она. Пусть Чудовищу оставалось всего несколько недель до двадцатиоднолетия, но оно могло бы прожить это время с надеждой. И потом, кто знает? Вдруг магия послала бы сюда какую-то милую крестьянскую девушку, которая сумела бы снять проклятие? Возможно, ее мать заранее все продумала и не собиралась оставлять беднягу навечно в таком состоянии.

С неожиданной для такого огромного существа осторожностью Чудовище бережно подцепило зеркало огромными лапами. На первый взгляд оно казалось простой безделушкой, взятой с туалетного столика какой-нибудь принцессы: серебряная ручка, витиеватые завитушки, переплетенные с мордами чудовищ.

– И что оно может? – вежливо спросила Белль.

– О, оно может показать мне все, что угодно, – с готовностью ответило Чудовище. – Все, что существует в этом мире. Я видел покрытые снегом горы на Дальнем Востоке, искрящийся огнями Париж на Рождество – фестивали, праздничные базары…

Белль заправила за ухо непослушную прядь волос.

– Ты можешь увидеть в зеркале весь мир?

– Да. Смотри! – Чудовище поднесло зеркало поближе, чтобы девушке было удобнее наблюдать.

Сначала в зеркальной поверхности отражалось только недоверчиво хмурящееся лицо Белль. Девушка против воли заправила за ухо очередную непослушную прядку. Ей редко доводилось смотреться в такое высококачественное зеркало, и теперь она с огорчением обратила внимание на несколько крошечных прыщиков на лице. А это что за шрамик рядом с глазом? Никогда прежде его не замечала…

– Зеркало, покажи мне Париж, – приказало Чудовище.

Отражение Белль подернулось туманом, как будто на зеркало подышали. Когда дымка рассеялась, Белль порадовалась, что не она держит зеркало – от удивления она вполне могла бы его выронить.

Она словно смотрела в маленькое окошко, за которым все происходит на самом деле: блестящие экипажи, вымощенные булыжником улицы, модно одетые дамы и джентльмены – она о таких нарядах только в книжках читала! – дома, магазины, фонтаны… А сколько же там людей! Причем самых разных: тут были и величественные аристократки, которых сопровождали одетые в форменные платья горничные, и торговцы в щеголеватых, но залатанных шляпах… а также бродяги, нищие, истощенного вида дети с глазами затравленных зверьков… Они сновали в толпе в надежде заработать пару пенни… или украсть.

Белль потеряла дар речи. Имей она такое зеркало, не тратила бы время на чтение. Можно было бы увидеть весь мир, полный увлекательных историй, не выходя из дома.

Потом она поймала себя на мысли, что непроизвольно наклоняется поближе в тщетной попытке услышать разговоры, ощутить запахи, вдохнуть городской воздух.

И ничего.

Несмотря на красоту открывшейся ей картинки, та оказалась довольно бездушной.

– Это моя любимая вещь, – грустно призналось Чудовище. – Моя единственная вещь. Я могу видеть мир, в который никогда не попаду… в который я мог бы отправиться, будучи человеком.

Белль нахмурилась, глядя, как красивая картинка в зеркале сменяется ее собственным отражением.

– Но… почему же ты не воспользовался этим зеркалом, чтобы разрушить заклятие? – спросила она. – С его помощью ты мог бы найти какую-то девушку… или…

Чудовище коротко рыкнуло и резко поднесло зеркало к лицу Белль.

– Зеркало, покажи мне рыжего мальчика!

Картинка изменилась. В зеркальной поверхности появился ребенок с причудливо деформированными кистями рук: каждая его ладонь заканчивалась всего двумя длинными толстыми пальцами, а искривленные большие пальцы довершали сходство с клешнями омара. Ребенок находился за решеткой и сжимал прутья уродливыми «клешнями», при этом он стоял в бочке с водой. Перед клеткой собралась толпа, народ смеялся и глумился, а один господин даже тыкал в несчастного тростью.

Больше всего Белль ужаснула не беснующаяся толпа, а покорный вид мальчика: он смотрел на людей пустыми глазами, принимая все происходящее с ним как должное.

– Если они обошлись так с ребенком, как думаешь, что они сделают с чудовищем?

Белль прикусила губу. Она не знала, что ответить. Она никогда не сталкивалась с настоящей жестокостью, если не считать глупости и ограниченности жителей ее родного городка. Раньше ей лишь доводилось читать о подобном в книгах.

Белль казалось, что ее сейчас вырвет. Ей хотелось погладить мальчика по щеке. Хотелось…

Чудовище отодвинуло от нее зеркало.

– Тот глупый охотник из деревеньки за рекой тоже наверняка хочет положить мою шкуру на пол у себя дома вместо коврика.

– Гастон? – потрясенно спросила Белль. – Ты говоришь о Гастоне?

– Я не знаю, кого и как зовут, через зеркало ничего не слышно, – сказало Чудовище, встряхивая зеркало. – Он вечно приходит в лес и стреляет во все крупное, красивое и необычное. И вообще во все, что движется. Другие охотники придут, настреляют птиц или завалят оленя… ради пропитания и уходят. Их я могу понять. А этот человек… просто хочет убивать всех подряд и делать чучела. Мясо ему не нужно.

Белль решила не думать сейчас о том, каким тоном Чудовище произнесло слово «мясо». В конце концов, в нем несколько сотен фунтов живого веса, навряд ли оно питается тостами.

– Попытайся я покинуть замок, и со мной поступили бы точно так же. Посадили бы на цепь и показывали в цирке… Это если бы мне повезло, – продолжало Чудовище. – Поэтому я наблюдал за происходящим в мире отсюда. Так безопаснее.

– Безопаснее, но, сидя в замке и глядя в зеркало, проклятие не разрушить, – заметила Белль.

Чудовище нетерпеливо пожало плечами.

– Ты хочешь найти свою мать?

– Да, да, – закивала Белль. – Давай посмотрим.

– Зеркало, покажи мне волшебницу, проклявшую меня!

Зеркальная гладь затуманилась, помутнела, перестав отражать.

– Раньше оно так не делало, – озадаченно проговорило Чудовище и потрясло зеркало, как будто от сотрясения оно перестало бы «барахлить».

– Можно, я попробую? Зеркало, покажи мне моего отца, – приказала Белль, не дожидаясь ответа Чудовища.

В зеркале появился Морис, сидевший в бесколесном экипаже; выглядел он жалко, его сильно качало, и все же он пытался выглянуть в окно и посмотреть на оставшийся позади замок.

У Белль сердце сжалось от горя.

– Папа!

– А он знает, где сейчас твоя мать? – с надеждой в голосе спросило Чудовище.

– Что? Нет. – Девушка рассеянно покачала головой. – Он… никогда о ней не говорил. Я думала, это из-за того, что он сильно по ней тоскует… А теперь мне кажется, возможно, он просто… не помнит маму, как не помнила я.

– Хм-м-м… Покажи мне волшебницу, – велело Чудовище, поднося зеркало поближе к морде.

Однако изображение вновь померкло, снова сменившись странной серой дымкой.

– Но мой отец… – начала было Белль.

– А что с ним не так?

– Я ему нужна…

– Он же вырастил тебя в одиночку, верно? Похоже, он отлично справился. Ничего с ним не сделается, поживет несколько дней один, – заметило Чудовище.

Белль гневно на него посмотрела.

Ее отец не может… Он не… Но ведь он как-то готовил еду, ухаживал за садом, зарабатывал деньги на припасы, которые они не могли вырастить в саду, целыми днями что-то изобретал – и всем этим он занимался до того, как Белль подросла и начала ему помогать.