Текст книги "Регулирование экономики и бюрократия"

В Германии, в классической стране интервенционизма, необходимость серьезного отношения к его критике со стороны экономической науки практически не принималась во внимание. Интервенционизм без боя занял господствующее положение. Ему позволили проигнорировать созданную англичанами и французами экономическую науку, которую еще Лист заклеймил как враждебную интересам немецкого народа. Среди немногих немецких представителей экономической науки Госсен вообще, а Тюнен почти неизвестен. Работы Германна и Мангольдта не оказали сколь-либо заметного влияния. Менгер как ученый был «уничтожен» в споре о методах. Что касается идей, разработанных в русле экономической теории начиная с 70-х годов XIX столетия, то они остаются вне поля зрения официальной науки в Германской империи, которая на все упреки по этому поводу отвечает: экономическая наука обслуживает особые интересы предпринимателей и капиталистов[18]18
  Ср. меткую характеристику этого подхода, данную Поле: Pohle. Die gegenwartige Krisis in der deutschen Volkswirtschaftslehre. 2. Ausgabe. Leipzig, 1921. S. 115 ff.


[Закрыть]. В США, куда, по всей видимости, перемещается руководящий центр интервенционизма, ситуация складывается иначе. В стране, в которой работают Дж. Б. Кларк, Тауссиг, Феттер, Давенпорт, Юнг и Селигмен, не представлялось возможным обойти молчанием все то, что было создано экономической наукой. По этой причине можно было ожидать, что в США будет предпринята попытка доказать осуществимость и осмысленность интервенционизма. Решение этой задачи взял на себя Джон Морис Кларк, в прошлом профессор Чикагского университета, а с осени 1926 г., как до него его отец, выдающийся ученый Джон Бейтс Кларк, профессор Колумбийского университета в Нью-Йорке¹.

Однако следует отметить, что, к огромному сожалению, в его объемном исследовании принципиальной проблеме интервенционизма посвящена лишь одна-единственная глава, занимающая всего несколько страниц. Кларк проводит различие между двумя способами государственного (общественного) регулирования экономической деятельности: между регулированием второстепенных вещей («экономические действия, в рамках которых государство имеет дело с вопросами, второстепенными по своему значению к основной сделке») и регулированием существенных вещей («таких, которые составляют “сердце контракта” и в отношении которых государство допускает установление условий обмена и определение формы встречного удовлетворения в деньгах или в товарах или запрещает сделку как таковую»)[19]19
  Ср.: Clark J. М. Social Control of Business. Chicago: The University of Chicago Press, 1926.


[Закрыть]<sup>[20]20
  См.: Ibid. P. 450. Во избежание недоразумений я хотел бы специально подчеркнуть, что это различение не имеет ничего общего с общеправовым различением между essentialia negotii, naturalia negotii и accidentalia negotii [ «необходимый состав сделки», «обыкновенный состав сделки» и «случайные части сделки». – ред.].


[Закрыть]</sup>. Это различение в значительной степени совпадает с проводимым нами различением между вмешательством путем регулирования производства и вмешательством путем регулирования цен. Очевидно, что с точки зрения экономической науки иного подхода к рассмотрению интервенционизма быть не может.

При оценке регулирования второстепенных для бизнеса вещей («регулирование вопросов, второстепенных по отношению к контракту») Кларк приходит к тем же результатам, что и мы в нашей оценке вмешательства путем регулирования производства. И он не может не констатировать, что это вмешательство оказывает на производство исключительно воздействие, сдерживающее его развитие («такое регулирование возлагает определенное бремя на промышленность»)[21]21
  Ibid. Р. 451.


[Закрыть]. Вот все, что нас интересует в высказываниях Кларка. Рассмотрение им политических «за» и «против» в такого рода вмешательствах не имеет отношения к нашей проблеме.

При обсуждении вопросов регулирования существенных аспектов хозяйственной деятельности («регулирование „сердца контракта^»), которое приблизительно соответствует нашей категории вмешательства путем регулирования цен, Кларк вначале упоминает американские регулируемые процентные ставки. По его мнению, их завышают путем различных дополнительных сборов, которые увеличивают финансовое бремя заемщика сверх номинального значения ставки. Кларк говорит о том, что по отношению к мелким получателям потребительских кредитов на этой почве даже возник нелегальный бизнес. Поскольку приличные люди в подобных сделках не участвуют, они превратились в сферу деятельности бессовестных дельцов, которые, пользуясь тем, что этот сектор пропал из поля зрения общественного мнения, взвинчивают процентные ставки (и получают по ним платежи) до таких размеров, которые значительно превосходят тот уровень, который существовал бы, если бы регулируемых процентных ставок не было вовсе. (Ставки в несколько сотен процентов в годовом исчислении являются обыденной вещью. Закон в десятки раз умножает зло вымогательства.)[22]22
  Ibid. Р. 453 ff.


[Закрыть]

Тем не менее Кларк не считает регулируемые процентные ставки лишенными смысла. Он полагает, что ссудный рынок должен быть свободен и для этой категории ссуд, предоставляемых мелким заемщикам в качестве потребительских кредитов, но при этом законодательно должно быть запрещено установление процентных ставок по таким ссудам выше рыночного уровня. («Закон мог бы… оказать большую услугу по предотвращению завышения процентных ставок, которые на самом деле выше истинного рыночного уровня».) Наиболее простой путь к достижению этой цели заключается, по мнению Кларка, в установлении для этого рода займов такого уровня легальных процентных ставок, который позволял бы покрывать все расходы и удовлетворять все необходимые потребности, и запрещении процентных ставок, превышающих этот уровень [23]23
  Ibid. Р. 454.


[Закрыть].

Действительно, если регулируемые процентные ставки допускают существование рыночных процентных ставок, более того, даже могут беспрепятственно превышать их уровень, то тогда они безвредны, хотя в то же время бесполезны и излишни. Но если они оказываются ниже ставок на свободном рынке, то это приводит ко всем тем последствиям, которые сам Кларк столь метко охарактеризовал в приведенных выше цитатах. Итак, для чего нужны регулируемые процентные ставки? Кларк отвечает на этот вопрос следующим образом: они необходимы, чтобы предотвратить нечестную дискриминацию[24]24
  Ibid. Р. 454.


[Закрыть].

Понятие «нечестная дискриминация» (или «недобросовестная дискриминация») возникло при обсуждении проблем монополии[25]25
  См. из обширной американской литературы: Nash. The Economics of Public Utilities. New York, 1925. P. 97, 371; Wherry. Public Utilities and the Law. New York, 1925. P. 3 ff. P. 82 ff. См. также: Clark J. M. Social Control of Business. Chicago: The University of Chicago Press, 1926. P. 398 ff.


[Закрыть]. Если монополист-продавец в состоянии рассортировать покупателей – в зависимости от их покупательской способности и покупательских пристрастий – по группам, которым он сможет предложить один и тот же товар или одну и ту же услугу на разных условиях, то от этого он выиграет больше, чем от назначения единой цены. Это условие соблюдается в большинстве случаев, когда речь идет о транспортных предприятиях, электрических компаниях и электростанциях и других подобных предприятиях. Классическим примером подобной дифференциации могут служить грузовые тарифы железнодорожных компаний. Называть ее «несправедливой» не совсем корректно, хотя такого рода наивные и исполненные неприязни к монополистам оценки мы постоянно слышим от интервенционистов. Но мы не ставим перед собой вопроса об этической обоснованности государственного вмешательства. Единственно, что мы должны констатировать, оставаясь на научной точке зрения, это то, что в случае монополии существуют условия для вмешательства со стороны государства.

Однако имеет место и дифференцированный подход к различным группам покупателей, причиняющий вред интересам предприятия-монополиста. Естественно, что такой сознательный подход возможен только там, где предприятие-монополист является частью более крупного целого, в рамках которого преследуются не только цели, связанные с обеспечением максимальной прибыльности производства. Мы пропускаем случаи, в которых дело идет о достижении посредством монополий определенных общегосударственных, военных или социальных целей и т. д. Такие монополии сами являются либо публичными компаниями, созданными при участии государства, либо находятся под их контролем. В качестве примера можно, в частности, привести установление грузовых тарифов в соответствии с определенными политическими соображениями применительно к внешней торговле или дифференциацию цен в зависимости от уровня доходов покупателей. Во всех этих случаях меры дифференциации отвечают намерениям приверженцев интервенционизма и поэтому пользуются их поддержкой. Для нас существенны только те случаи, в которых монополист осуществляет дифференциацию в ущерб прибыльности предприятия, поскольку интересы другого принадлежащего ему предприятия кажутся ему более важными или поскольку он хотел бы поставить в более невыгодное положение покупателя продукции, будь то по личным мотивам или руководствуясь желанием побудить его к каким-либо действиям, в частности к неисполнению взятых на себя обязательств. В США железнодорожные компании путем предоставления отдельным грузоотправителям, имевшим тесные отношения с их руководством, более низких грузовых тарифов создавали им выгодные конкурентные условия, при этом нередко принуждая конкурентов к ликвидации своих предприятий или к их продаже по заниженным ценам. Подобные действия получали достаточно негативные оценки, так как содействовали росту концентрации предприятий и компаний и созданию монополий, а общественное мнение рассматривало исчезновение конкуренции внутри отдельных отраслей производства как зло. При этом не принималось во внимание то обстоятельство, что конкуренция со стороны производителей и покупателей имеет место не только внутри отдельных отраслей, но и между всеми товарами, имеющими отношение к потреблению, каковыми в широком смысле слова являются все товары, и что последствия мер, осуществляемых немногочисленными настоящими монополиями – в горнодобыче и в других похожих отраслях, по повышению конкурентной цены до монопольной отнюдь не столь бесспорно негативны для экономики в целом, как это готовы предположить наивные враги монополий[26]26
  По этому вопросу см.: Mises. Gemeinwirtschaft. Jena, 1922. S. 382 ff. [Мизес. Социализм. M.; Челябинск: Социум, 2016. С. 340 сл.]; Mises. Liberalismus. Jena, 1927. S. ff. [Мизес. Либерализм. M.; Челябинск: Социум, 2014. С. 97 сл.] [См. также: Мизес Л. фон. Человеческая деятельность. Челябинск: Социум, 2012. С. 335 сл., 360 сл.; Мизес. Монопольные цены // Экономическая политика. 2006. № 3. С. 75—102. – Ред.]


[Закрыть].

Однако монополизация не имеет отношения к исследуемому Кларком вопросу о рынке потребительского кредита, кредитовании мелких фермеров, торговцев и ремесленников. Каким образом в этом случае возможна нечестная дискриминация? Если ссуда выдается не под рыночный процент, заемщик просто обратится к другому кредитору. Разумеется, это не исключает того, что кто-то – это особенно характерно для заемщиков, составляющих категорию мелких, – решит слегка завысить свою платежеспособность, и по этой причине запрошенный кредитором ссудный процент не покажется ему чрезмерно высоким.

От рассмотрения процентных ставок Кларк переходит к минимальной заработной плате. Он считает, что «искусственное» повышение заработной платы приводит к безработице. По его мнению, повышение заработной платы ведет к росту производственных издержек и соответственно цены продукции, которая вследствие этого не может быть реализована в том объеме, в каком это было бы возможно при более низкой цене. Таким образом, мы имеем, с одной стороны, неудовлетворенных покупателей, которые были бы готовы приобрести эту продукции по более низкой цене, чем она предлагается на рынке, а с другой стороны, безработных, которые были бы готовы работать за более низкую заработную плату. В конечном счете, полагает Кларк, найдутся такие предприниматели, которые сумеют совместить возникший таким образом потенциальный спрос с потенциальным предложением[27]27
  См.: Clark J. М. Social Control of Business. Chicago: The University of Chicago Press, 1926. P. 454.


[Закрыть].

Здесь вновь можно согласиться с Кларком. Однако тут же мы сталкиваемся с утверждением, которое никак нельзя признать корректным. Кларк считает, что и регулирующие меры, которые затрагивают несущественные условия найма, должны вызвать точно такие же последствия, поскольку и они ведут к росту производственных издержек [28]28
  Ibid. P. 455.


[Закрыть]. Но это неверно. Если уровень заработной платы определяется рыночными факторами, то в этом случае такие меры вмешательства, как сокращение рабочего дня, принудительное страхование рабочих за счет предпринимателей, предписания относительно организации работы на предприятии, оплачиваемого отпуска работников и т. д. не приведут к повышению заработной платы выше рыночного уровня. Все эти обременения будут отнесены на счет заработной платы, т. е. на счет рабочих. Данное обстоятельство можно было бы не учитывать, поскольку такого рода социально-политические меры вмешательства предпринимались в основном в эпоху роста реальной заработной платы и снижения покупательской способности денег, в результате чего чистая заработная плата, выдаваемая рабочим на руки, в денежном выражении и продолжала расти в реальном выражении, хотя одновременно при ее начислении все больше учитывались дополнительные расходы предпринимателя. В финансовых расчетах предпринимателя учитывается не просто заработная плата рабочего, но и все остальные расходы, связанные с его использованием.

Когда Кларк ниже говорит о том, что повышение заработной платы, как и другие меры вмешательства в пользу рабочих, могут окупаться благодаря повышению уровня эффективности труда отдельного работника, создания дополнительных стимулов для применения работником улучшенных трудовых методов и ускорения высвобождения наименее эффективных работников с их последующей заменой более эффективными[29]29
  Ibid.


[Закрыть], эти рассуждения не имеют никакого отношения к нашей проблеме. С тем же успехом все это можно утверждать применительно к землетрясению или любой другой природной катастрофе.

Кларк слишком хорошо подготовлен теоретически и достаточно наблюдателен, чтобы не заметить, насколько неубедительна вся система его доказательств. Поэтому он завершает свое исследование словами о том, что вопрос можно ли отнести какой-либо вид вмешательства к «нарушению экономического закона» является по сути «вопросом степени»: в конечном счете следует учитывать масштабы произведенных этим вмешательством изменений в издержках или в рыночных ценах; закон спроса и предложения не является «точным и неумолимо негибким»; зачастую «небольшое изменение издержек» вообще не оказывает влияния на конечную цену, когда, например, цена устанавливается в округленных суммах и торговцы берут на себя дополнительное бремя расходов, связанных с изменением размеров издержек или оптовых цен. Завершает Кларк свое изложение следующим образом: «…значительное повышение заработной платы приводит к вышеописанным последствиям, при ее незначительном изменении ситуация может сложиться иначе»[30]30
  «Значительный рост уровня заработной платы можно рассматривать как „нарушение экономического закона“ в том смысле, в каком мы употребляем этот термин, в то время как небольшое повышение не будет таковым» (Ibid. Р. 455).


[Закрыть].

Если внимательно проанализировать точку зрения Кларка, можно увидеть, что здесь он признает все то, что утверждают критики интервенционизма, упрекающие его в несоответствии заявленной цели и противоречии здравому смыслу. То, что последствия какой-либо меры вмешательства в количественном отношении зависят от ее силы, не вызывает возражений и никогда не оспаривалось. Небольшое землетрясение приводит к меньшим разрушениям, чем сильное, а совсем слабое землетрясение вообще не оставляет заметных следов.

Совершенно неважно, что Кларк, несмотря ни на что, продолжает стоять на том, что такого рода меры вмешательства можно принимать и что он их поддерживает. При этом он вынужден признать, что в случае принятия таких мер потребуются дополнительные меры по устранению <неблагоприятных> последствий изначально принятых мер. Если, например, принимается распоряжение об установлении твердых цен, то в целях устранения несоответствия между предложением и спросом необходимо ввести рационирование товаров. При этом необходимо позаботиться о том, чтобы обеспечить непосредственную поддержку производства, поскольку для него исчезли обычные стимулы[31]31
  Ibid. Р. 456.


[Закрыть]. К сожалению, на этом месте Кларк прерывает изложение материала. Если бы он продолжил свои рассуждения, то необходимым образом ему бы пришлось сделать вывод о том, что существуют только два варианта: либо отказаться от любых мер вмешательства, либо, если такого намерения нет, в целях устранения несоответствия между предложением и спросом, созданным государственной политикой, продолжать и дальше осуществлять меры вмешательства до тех пор, пока управление всей системой производства и распределения не будет передано общественному аппарату принуждения, т. е. вплоть до обобществления распоряжения средствами производства, вплоть до социализма.

Решение, которое Кларк рекомендует в случае с минимальной заработной платой, т. е. трудоустройство людей, потерявших рабочие места вследствие введения нормированного минимума заработной платы на общественных работах, представляется совершенно неудовлетворительным[32]32
  Ibid.


[Закрыть]. Когда Кларк указывает на то, что принятие любых мер вмешательства требует энергии, ума и соблюдения законности, это воспринимается не более чем как выражение его неуверенности в правильности собственных выводов[33]33
  Ibid. P. 457.


[Закрыть].

Правительство, заявляет Кларк в предпоследнем предложении главы, посвященной рассмотрению этих принципиальных вопросов, может сделать много хорошего, просто следя за тем, чтобы на рынке каждый смог оказаться в выигрыше, в чем бы этот выигрыш ни выражался, и тем самым не допуская, чтобы неосведомленный человек поплатился вследствие своей неосведомленности[34]34
  Ibid. P. 459.


[Закрыть]. Эта мысль целиком и полностью созвучна с точкой зрения либерализма: деятельность правительства должна быть направлена на то, чтобы, защищая частную собственность и устраняя все препятствия, сдерживающие ее функционирование, обеспечить свободный доступ на рынок как отдельным гражданам, так и их объединениям. Это не более чем расширительная формулировка принципа laissez faire, laissez passer[35]35
  [Laissez faire et laissez passer – формула, выражающая принцип невмешательства государственной власти в экономические отношения, как внутренние, так и международные. Не только сам принцип невмешательства, но и выражающий его афоризм имел длинную литературную историю, прослеженную историком экономической мысли Августом Онкеном в книге «Die Maxime Laissez faire et laissez passer, ihr Urspung, ihr Werden» (Bern, 1887, рус. пер.: «Невмешательство и свобода торговли: история максимы Laissez faire et laissez passer» [M.; Челябинск: Социум, 2018]). Первая часть формулы – laissez faire – появляется на 80 лет раньше второй – laissez passer (1680 и 1758 годы соответственно). В цельном виде формула Laissez faire et laissez passer появляется впервые в 1768 г. в физиократическом журнале «Ephemerides du Citoyen» в статье Мирабо-старшего «La depravation de 1’ordre legal» co ссылкой на умершего в 1759 г. известного современника физиократов Жака Венсана де Гурнэ. Этот афоризм был произнесен Гурнэ, вероятно, в 1758 г. во время встречи с Мирабо в присутствии других физиократов. Как писал П. Струве в «Энциклопедическом словаре» Брокгауза и Ефрона, «в литературных произведениях XVIII в. и начала XIX в. эта формула встречается довольно редко; главная область ее господства, по-видимому, – устные беседы. К ней не прибегают ни немецкие физиократы, ни Адам Смит, ни Мальтус, ни Рикардо. У Бентама («Observations on the restrictive and prohibitory commercial System», 1821) она встречается в вольном английском переводе: Leave us alone [Оставьте нас в покое]. Особенно широкое распространение и огромную популярность получает она в движении против английских хлебных пошлин [в 1840-х гг.] и в борьбе из-за германского таможенного союза [в 1840—1850-х гг.]».
  Каково бы ни было происхождение этой фразы, сама доктрина возникла естественным образом на рубеже XVII–XVIII вв. как протест против регулирования промышленности со стороны государства. В Европе влияние laissez faire на реальную жизнь достигло апогея около 1870-х годов, после чего ход событий постепенно и все сильнее и сильнее стал сдвигаться в направлении коллективизма. Обнаружилось, что конкуренция ведет к концентрации производства, что было истолковано как концентрация рыночной власти; естественно, тут же был сделан вывод о том, что свобода договора начинается только с равенства рыночной власти сторон. Различные направления мысли пришли к выводу, что для того, чтобы обеспечить последнее, требуется вмешательство государства. Развитие системы национального образования и социального страхования, рост муниципальных закупок, необходимость защиты потребителей, особенно с точки зрения здоровья нации, требование отвечать на запросы электората, состав которого становился все более пролетарским, и другие подобные причины все сильнее смягчали острые углы оригинальной доктрины.
  К концу века тех, кто исповедовал эту доктрину в ее первоначальной чистоте, можно было пересчитать по пальцам. Сегодня в США первая часть этой максимы – laissez faire используется как синоним свободного рынка и политики невмешательства государства в экономику. – Прим. ред.]


[Закрыть]. He имеет существенного значения, требуется ли для достижения этой цели специальная просветительская работа, как об этом заявляет Кларк, или нет. Незнание рыночной ситуации само по себе не может быть причиной для того, чтобы воспрепятствовать потенциальным покупателям или людям, желающим получить работу, воспользоваться рыночной конъюнктурой. Если продавцам и предпринимателям не будут мешать в поисках клиентов и работников, конкуренция между ними окажет сдерживающее воздействие на динамику цен и приведет к росту ставок заработной платы до тех пор, пока рынок не установит для них соответствующий уровень. Но в любом случае постоянная забота правительства об обнародовании всех данных, имеющих значение для образования рыночных цен, никак не противоречит основополагающим принципам либерализма.

Результаты исследования Кларком нашей проблемы никак не противоречат выводам, изложенным в предыдущих разделах настоящей статьи. Несмотря на усердие, с которым Кларк обосновывал положение о том, что широко разрекламированные меры «вмешательства» не решают поставленных перед ними задач и противоречат здравому смыслу, ему не удалось сказать по этому поводу ничего нового, кроме того, что незначительное в количественном отношении вмешательство вызывает незначительные последствия, в то время как более масштабное вмешательство приводит к нежелательным последствиям, которым необходимо противодействовать путем принятия специальных мер. К сожалению, Кларк на этом прекращает обсуждение, не давая исчерпывающего описания этих специальных мер. Если бы он довел эту работу до конца, что он обязан был сделать, то тогда и его выводы со всей очевидностью подтвердили бы положение о том, что не существует другого выбора: или предоставить свободу развития частной собственности на средства производства, или полностью передать права на распоряжение средствами производства в руки организованному обществу – его аппарату принуждения, государству, что не может быть другой альтернативы, кроме как: социализм или капитализм.

Таким образом, и сочинение Кларка, это последнее и наиболее полное выражение идей американского интервенционизма, в той его части, где исследованы принципиальные вопросы политики государственного вмешательства, всего лишь подтверждает вывод о том, что интервенционизм является внутренне противоречивой системой, которая даже с точки зрения его сторонников не решает стоящих перед нею задач и которая, следовательно, неосуществима. Ее применение в каждом отдельном случае неизбежно приводит к сбоям в механизме общественного строя, основанного на частной собственности на средства производства.

Не составляет в этом отношении исключения и представитель «австрийской» экономической школы Рихард Штригль, благодаря которому и в Германии в последнее время началось обсуждение интересующих нас проблем. Хотя и не столь открыто, как Кларк, Штригль лично симпатизирует интервенционизму. В каждой строке его книги, в которой он предпринимает попытку подвергнуть систематическому анализу теоретические проблемы заработной платы в рамках интервенционизма[36]36
  Strigl. Angewandte Lohntheorie, Untersuchungen uber die wirtschaftlichen Grundlagen des Sozialpolitik. Leipzig und Wien, 1926.


[Закрыть], чувствуется очевидное стремление максимально подчеркнуть заслуги социальной политики в целом и профсоюзной политики в частности. При этом Штригль очень осторожен в выборе формулировок, подобно тому как это делали писатели прошлых веков из страха перед инквизицией или цензурой¹. Тем не менее уступки, которые его сердце делает интервенционистскому мышлению, касаются исключительно второстепенных вещей и словесной оболочки, в которую он облекает свое учение. Что касается сути проблемы, то в ходе своих глубоких исследований Штригль ограничивается утверждениями, которые могут быть получены в рамках научного анализа интервенционизма. Главную мысль его учения можно понять, прочитав следующее предложение: «Чем больше может произвести рабочий, если результаты его труда востребованы экономикой, тем больше он сможет заработать, при этом не имеет значения, диктует размер его заработка рынок или же он зафиксирован в трудовом соглашении»[37]37
  Особенно характерны в этом смысле с. 77 и сл. его книги.


[Закрыть]<sup>[38]38
  Ibid. S. 106.


[Закрыть]</sup>. Очевидно, что этот вывод не очень нравится Штриглю, однако он не может и не хочет его оспаривать.

Основной упор Штригль делает на том, что искусственное повышение заработной платы ведет к безработице[39]39
  Ibid. S. 65 ff., 116 f.


[Закрыть]. Это, вне всякого сомнения, справедливо применительно к тому случаю, когда заработная плата повышается в отдельных отраслях производства или в отдельных странах, когда это повышение в отдельных отраслях и странах происходит неравномерно или когда речь идет о монетарном противодействии всеобщему повышению цен. Пример, проанализированный Штриглем, несомненно важен для понимания происходящих сегодня процессов. Однако для более всестороннего обобщения проблемы необходимо привлечь дополнительные аргументы. Только исходя из той предпосылки, что повышение заработной платы происходит равномерно и одновременно в различных отраслях производства и в различных странах, исключив далее с помощью соответствующих поставленной задаче допущений возражения из сферы денежных теорий, можно будет получить результат, имеющий такое общезначимое значение, которое требуется нам, чтобы полностью понять феномен интервенционизма.

В Германской империи и в Австрии среди мер интервенционистского характера ни одна не подвергается столь ожесточенным атакам, как восьмичасовой рабочий день. Широкое распространение получила точка зрения, согласно которой не существует другого пути для преодоления чрезвычайной ситуации в экономике, кроме устранения законодательного ограничения рабочего дня восемью часами. Выдвигается требование работать дольше и с большей интенсивностью. При этом как нечто само собой разумеющееся предполагается, что увеличение рабочего времени и повышение интенсивности труда не приведет к росту заработной платы или, по крайней мере, такой рост не будет опережать повышение производительности труда, в результате чего труд станет дешевле. Одновременно выдвигаются требования облегчения разного рода «социальной нагрузки» (в Австрии речь идет в том числе об отмене выплачиваемого предпринимателями налога на фонд заработной платы – отчислений на так называемое социальное страхование), молчаливо предполагая, что сэкономленные средства останутся в распоряжении предпринимателя. Так косвенным образом пытаются добиться удешевления рабочей силы. В настоящее время практически не предпринимается усилий, направленных непосредственно на снижение заработной платы.

В обсуждении проблем восьмичасового рабочего дня и интенсивности труда на страницах специальных изданий социально-политического характера и в экономической литературе сегодня обозначился медленный, но последовательный поворот в сторону экономической теории. Даже те авторы, которые никогда не скрывали своей приверженности идеям интервенционизма, признают правильность ее наиболее важных аргументов против интервенционизма. Лишь в редких случаях сталкиваешься с проявлениями той слепоты в принципиальных оценках этих вопросов, которая была столь характерна для довоенной литературы.

Сегодня преждевременно говорить о том, что господству интервенционистской школы приходит конец. От государственного социализма и этатизма Шмоллера и эгалитарного социализма и коммунизма Маркса в политической жизни народов осталось только упоминание: социалистический идеал перестал оказывать непосредственное политическое воздействие. Его собственные приверженцы, даже те из них, кто еще несколько лет тому в борьбе за его торжество пролили реки крови, отреклись от него или, по крайней мере, временно отказались. Но интервенционизм, на позициях которого наряду с их социализмом и в противоречии с ним стояли как Шмоллер, так и Маркс – первый, совершенно не задумываясь об этом, будучи противником любой «теории», второй с нечистой совестью, в неразрешимом противоречии со всеми своими теоретическими учениями, – продолжает сегодня владеть умами людей.

Мы ставили перед собой задачу изучить вопрос о том, существуют ли политические предпосылки для отхода немецкого народа и других ведущих наций от интервенционистской политики. Тот, кто непредвзято смотрит на вещи, скорее придет к выводу, что интервенционизм все еще находится в наступлении. Применительно к Англии и США это трудно оспорить. Очевидно, однако, что все попытки доказать с позиции теоретической экономической науки – не с точки зрения какой-либо определенной системы, а с точки зрения любой системы вообще – разумность интервенционизма сегодня столь же тщетны, как и во все прошлые времена. Экономическая наука несовместима с интервенционизмом. Все успехи интервенционизма в практической политике были «победами над экономической наукой».