Текст книги "Регулирование экономики и бюрократия"

Почти все политические решения в экономической сфере на протяжении жизни двух поколений были направлены на то, чтобы шаг за шагом ликвидировать частную собственность на средства производства, хотя и сохранив ее как понятие, и заменить капиталистический общественный строй социалистическим. Сидней Вэбб осознал этот факт еще несколько десятилетий назад, четко сформулировав его в фабианских эссе[107]107
  См.: Webb S. Die historische Entwicklung // Englische Sozialreformer / hrsg. von Grunwald. Leipzig, 1897. S. 44.


[Закрыть]. Так же как отличались друг от друга представления отдельных направлений социализма о будущем общественном устройстве, к созданию которого они стремились, должны были отличаться и их взгляды на пути к достижению этой цели. Были вопросы, по которым все эти направления занимали весьма похожие позиции. Одновременно по целому ряду других вопросов между ними имели место серьезнейшие разногласия, в частности по вопросу о фабричном труде замужних женщин или о защите ремесленников от конкуренции крупной промышленности. В то же время полное согласие царило в отрицании общественного идеала либерализма: как бы ни различались между собой отдельные направления, в борьбе против манчестерской школы их представители выступали сплоченными рядами. По крайней мере в этом вопросе также совпадали позиции поборников катедер-социализ-ма и чистого этатизма.

Со временем такого рода устремления, направленные на постепенное вытеснение капитализма социалистической или синдикалистской формой общественного устройства, стали называть социальной политикой. Более точное определение этого термина сформулировано не было, что, впрочем, соответствовало традиции исторической школы, которая в принципе не рассматривала вопрос о четком разграничении понятий в качестве одной из своих задач. Употребление термина «социальная политика» не было привязано к конкретному содержанию. Только в последние годы представители этой школы под напором критики со стороны экономической науки попытались дать определение данному понятию.

Как представляется, наиболее четко суть социальной политики раскрыл Зомбарт. «Под социальной политикой, – писал он в 1897 г., – мы понимаем такие меры экономической политики, которые в качестве своей цели или своим следствием имеют сохранение, поддержку или подавление определенных экономических систем или их составных частей»[108]108
  Ср.: Sombart. Ideale der Sozialpolitik // Archiv fur soziale Gesetzgebung und Statistik. X. Bd. S. 8 ff.


[Закрыть]. Амон справедливо подверг критике это определение, прежде всего в той его части, где предлагаемые мероприятия постоянно характеризуются только по целеполаганию, а не по результатам проводимой политики, а также в том, что касается выхода социальной политики за пределы, которые, как правило, ограничивают сферу экономической политики [109]109
  См.: Amonn. Der Begriff der «Sozialpolitik» // Schmollers Jahrbuch. 48. Jahrgang. S. 160 ff.


[Закрыть]. Решающее значение, однако, имеет то, что Зомбарт видит цель социальной политики в изменении экономической системы. Если принять во внимание, что Зомбарт во время написания своего труда целиком стоял на позициях марксизма и вследствие этого единственно мыслимой современной социальной политикой ему представлялась политика, направленная на достижение социализма, то следует признать, что он верно подметил ее главную идею. Недостаток его терминологического определения состоит единственно в том, что оно включает в социальную политику устремления, направленные на осуществление либеральной программы, которые были созвучны своему времени, т. е. тому времени, в которое, говоря словами Маркса, буржуазия еще являлась революционным классом. Зомбарт весьма выразительно иллюстрирует это таким, по его мнению, примером социально-политических мероприятий, как освобождение крестьян. И в этом отношении он нашел много последователей, которые вновь и вновь предпринимали попытку определить социальную политику таким образом, чтобы помимо мер, преследующих цель учреждения социалистических порядков, под это определение подпадали и все остальные политические меры в хозяйственной сфере[110]110
  Характерно, что историческая школа, которая обычно оперирует только историческими категориями, хотела бы истолковать понятие «социальной политики» таким образом, чтобы можно было говорить и о древневавилонской, и о ацтекской социальной политике.


[Закрыть].

Нет нужды подробнее останавливаться на бесплодном споре по поводу определения социальной политики. Этот спор принял крайне острый характер особенно в последние годы под воздействием кризиса, в котором в результате победы марксистской социал-демократии оказались все направления социализма и синдикализма.

Прусский этатизм, как и вслед за ним этатизм некоторых других государств, находящихся под духовным влиянием Германии, еще до войны продвинулся по пути к социализму настолько далеко, насколько это было вообще возможно в существующих тогда условиях без нанесения чрезмерно заметного вреда экономике и значительного снижения производительности труда. Всякий, чье сознание не замутнено положениями партийной политики, должен согласиться с тем, что Пруссия-Германия эпохи Вильгельма была в большей степени пригодна для осуществления социалистических экспериментов, чем любой другой народ до и после этой эпохи. Традиции прусского чиновничества, совершенно определенное восприятие всеми образованными слоями предназначения государства, военно-иерархическая структура населения, его склонность слепо подчиняться приказам власти создали такие предпосылки для социализма, которых нигде не существовало и не существует. Нигде нет таких кадров, которые могли бы лучше выполнять работу на руководящих должностях в социалистическом обществе, чем обер-бургомистры немецких городов или директора управлений крупных прусских железнодорожных компаний. Они сделали все, что только было возможно, для существования социалистических предприятий. И то, что эта система не сработала, наглядным образом демонстрирует ее нереализуемость.

В этот момент в Германии и Австрии в одночасье наибольшую популярность обрели социал-демократы марксистского толка. На протяжении десятилетий они постоянно провозглашали, что их истинный социализм не имеет ничего общего с ложным социализмом этатистов и что, когда придет время, они все сделают по-другому, чем бюрократы и профессора. И вот это время пришло. Но, как вскоре выяснилось, их хватило только на то, чтобы придумать новое модное словцо – «социализация». В 1918–1919 гг. в Германии и в Австрии все политические партии внесли в свои программы пункт о социализации подходящих для этого производственных отраслей. Ни одна из мер на пути к окончательному введению чистого социализма марксистского направления не встретила тогда сколько-нибудь серьезного сопротивления. Однако претворенные в жизнь меры ни по своей направленности, ни по своей полноте не выходили за рамки мер, которые ранее предлагали катедер-социалисты или даже неоднократно были ими испробованы. Лишь немногие фантазеры в Мюнхене полагали, что пример, продемонстрированный Лениным и Троцким в аграрной России, может быть повторен в индустриальной Германии, не приводя при этом к катастрофе, размеры которой невозможно себе представить.

Социализм был сокрушен не вследствие сопротивления идеологии. Господствующая идеология и сегодня остается социалистической. Он потерпел фиаско, потому что был нереализуем. Каждый шаг, который отдаляет нас от общественного устройства на основе частной собственности на средства производства, приводит к снижению производительности и тем самым к нужде и бедствиям. Именно потому, что не понимать этого было уже невозможно, что этот факт все яснее воспринимался общественным сознанием по мере продвижения к социализму и, как следствие, все более значительного падения производительности труда, было принято вынужденное решение не только приостановить это продвижение по социалистическому пути, но и свернуть уже осуществленные социалистические мероприятия. Даже в России были вынуждены пойти на попятную. В деревне Советы отказались от обобществления земли в пользу простого распределения земельных участков между крестьянами. В сфере промышленного производства и торговли они были вынуждены заменить чистый социализм «новой экономической политикой». Идеология оставила это отступление без внимания. Она и сегодня[111]111
  [Напомним, что эти слова написаны в 1926 г. – Прим. ред.]


[Закрыть] продолжает упрямо придерживаться принципов, которые были провозглашены десятилетия назад, и пытается объяснить провалы социализма с помощью любых аргументов, но только не его принципиальной неосуществимостью.

Лишь немногие из многочисленных поборников социализма осознали, что поражение социализма было не случайным, а закономерным. Некоторые из них пошли еще дальше в своих выводах и признали, что результатом всех мероприятий в рамках социальной политики является снижение производительности единственно возможного, основанного на частной собственности на средства производства экономического устройства, что эти мероприятия уничтожают капитал и собственность, что они деструктивны. В экономической литературе отход этих людей от идеалов, которых они ранее придерживались, принято называть кризисом социальной политики[112]112
  Ср.: Pribram. Die Wandlungen des Begriffes der Sozialpolitik. II. Bd. S. 249 ff.


[Закрыть]. На самом деле речь идет о гораздо большем: о глубоком мировом кризисе деструкционизма, т. е. той политики, которая стремится разрушить общественный строй на основе частной собственности на средства производства.

Земля в состоянии обеспечить продовольствием населяющее ее сегодня количество людей на уровне последних десятилетий только в том случае, если люди будут вести хозяйство по-капиталистически. Только от капитализма можно ожидать дальнейшего повышения производительности человеческого труда. Сущность переживаемого сегодня глубокого культурного кризиса состоит в том, что подавляющее большинство людей в наше время придерживается идеологии, которая не хочет этого понять и поэтому оправдывает политику, направленную на снижение производительности труда и проедание накопленного капитала.

Оппозиция катедер-социализму в Германской империи возникла в связи с осознанием важности теоретического исследования экономических проблем. Против теории катедер-социализма выступили такие представители экономической науки, как Дитцель, Юлиус Вольф, Эренберг, Поле, Адольф Вебер, Пассов и ряд других. С другой стороны, историки вновь стали предъявлять претензии к тем методам, опираясь на которые Шмоллер, Кнапп и их ученики пытались решить исторические задачи. Все эти критики, вооруженные данными своих наук, атаковали учение катедер-социализма извне. Даже если в этом противоборстве им и пришлось столкнуться, с учетом положения и репутации катедер-социализма, с внешними трудностями, в содержательном отношении критика учений катедер-социализма не составляла для них проблемы: они либо никогда не находились под его влиянием, либо сумели без особых внутренних усилий это влияние полностью преодолеть.

С Максом Вебером все было иначе. В юности он полностью разделял идеи прусского этатизма, катедер-социализма и евангелического социального реформизма. Он впитал в себя эти идеи, прежде чем начал с научных позиций исследовать проблемы катедер-социализма; его точка зрения определялась религиозными, политическими и этическими соображениями.

В университете Макс Вебер изучал право, его первые научные работы были посвящены истории права. Сначала он стал приват-доцентом, затем профессором права. Главным предметом его научных интересов была история, но не исследование отдельных исторических фактов, за которыми теряется общая картина, а история в ее всеобщем понятии, исторический синтез и философия истории. При этом историческая наука была для него не целью, а только средством для глубокого проникновения в суть политических явлений. Внутренне Макс Вебер был далек от экономической науки. Его назначили преподавателем экономики, хотя до того он практически ею не занимался, – процедура, которая в то время применялась достаточно часто[113]113
  Марианна Вебер рассказывает о фрайбургском периоде жизни мужа: «И вот теперь он, шутя говорит муж, впервые слушает собственные великие лекции по политэкономии» (Weber М. Max Weber, ein Lebens-bild. Tubingen, 1926. S. 213).


[Закрыть], поскольку соответствовала точке зрения эмпирико-реалистической школы на сущность «наук о государстве», согласно которой историки и историки-правоведы рассматривались как специалисты, в том числе в сфере экономических знаний. Незадолго до своей безвременной кончины Вебер жаловался, что недостаточно хорошо знает современную теоретическую экономическую науку и даже классическую политэкономию, и высказывал опасение, что не скоро найдет время для восполнения этих болезненных для него пробелов.

Вскоре после того, как Вебер заступил на должность, которая обязывала его читать лекции по тем проблемам, которые катедер-социализм рассматривал в качестве содержания университетской дисциплины «экономическая наука», он понял, что господствующая доктрина не доставляет ему никакого удовольствия. Как юрист и историк он не мог согласиться с подходами господствующей экономической школы к трактовке юридических и исторических проблем. Это несогласие стало исходным пунктом его новаторских методологических и эпистемологических исследований, оно подвело его к проблеме материалистического взгляда на историю, отталкиваясь от которой он приступил к исследованию религиозно-социологических задач. С этих позиций Макс Вебер предпринял, в конце концов, серьезную попытку построения системы общественных наук.

Все эти научные изыскания шаг за шагом уводили Макса Вебера от политических и общественно-политических идеалов его юности. Он все больше сближался с идеями либерализма, рационализма и утилитаризма. В личном плане для него это было болезненным событием, аналогичным тому, что пережили многие другие исследователи, отказавшись от христианства. Его вера и его религия заключались в прусском этатизме, и отказ от него представлялся ему отказом от родины, от своего народа, более того, от всей европейской культурной идентичности.

По мере того как Макс Вебер все яснее осознавал несостоятельность господствующей общественной идеологии и последствия ее применения, он все отчетливее представлял себе, какое будущее ожидает немецкий народ и все другие народы, составляющие европейскую цивилизацию. Подобно тому как «кошмар коалиций» не давал спать Бисмарку, Веберу не давали покоя выводы, сделанные им на основании своих исследований. И как бы крепко он ни пытался цепляться за надежду на то, что все обернется к лучшему, неясные предчувствия вновь и вновь предсказывали ему приближение катастрофы. Именно эти размышления столь пагубно сказывались на его здоровье, именно они, особенно после начала Великой войны, были причиной его растущей обеспокоенности и подталкивали его к активной деятельности, которая для человека-одиночки, не востребованного ни одной партией, не могла не быть безрезультатной; именно эти размышления в конечном счете ускорили его уход из жизни.

Жизнь Макса Вебера с самого начала ее гейдельбергского периода являла собой непрерывную внутреннюю борьбу против идей катедер-социализма. Довести эту борьбу до конца он, однако, не смог – Макс Вебер умер прежде, чем ему удалось полностью духовно освободиться от влияния этих идей. Он умер в одиночестве, не оставив последователей, которые могли бы продолжить не завершенное им дело. Хотя имя его не забыто, истинное содержание его труда так и не было понято. Особенно в той его части, которая была для Макса Вебера наиболее важной, у него не нашлось идейных продолжателей. Только противники по достоинству оценивают угрозы, исходящие от духовного наследия Макса Вебера для их собственной идеологии[114]114
  См.: Wilbrandt. Kritisches zu Max Webers Soziologie der Wirtschaft // Kolner Vierteljahresheft fur Soziologie. 5. Jahrgang. S. 171 ff.; Spann. Be-merkungen zu Max Webers Soziologie // Zeitschrift fur Volkswirtschaft und Sozialpolitik. N. F. III. Bd. S. 761 ff.


[Закрыть].

Идеи социализма и синдикализма во всех своих проявлениях и оттенках утратили собственные научные основания. Их приверженцы оказались не в состоянии противопоставить системе теоретической экономической науки, вскрывшей несостоятельность их взглядов, другую систему, которая в большей степени соответствовала бы проповедуемым ими идеям. Поэтому они были вынуждены оспаривать саму возможность теоретического познания в сфере общественных наук, а особенно в области экономической науки, удовлетворившись отдельными критическими возражениями в адрес основ системы теоретической экономической науки. Как их методологическая критика, так и критика отдельных научных положений оказались несостоятельными. От того, что еще полвека назад Шмоллер, Брентано и их друзья с таким воодушевлением провозгласили в качестве новой науки, не осталось ровным счетом ничего. То, что труды по экономической истории могут быть весьма поучительны и поэтому к ним следует регулярно обращаться, было известно уже в прошлом и никогда не оспаривалось.

Теоретическая экономическая наука не стояла на месте даже в эпоху расцвета исторической школы. Рождение современной субъективистской теории совпадает по времени с учреждением Союза социальной политики. С тех пор экономическая наука и социальная политика противостоят друг другу как два чужеродных элемента. Сторонники социальной политики не имеют ни малейшего представления об основах системы теоретической экономики, они полностью проигнорировали все ее значительные достижения за последние десятилетия. В тех же случаях, когда они предпринимают попытку ее критического анализа, они не выходят за рамки старых недоразумений, которые были развеяны еще Менгером и Бём-Баверком.

Тем не менее все это никоим образом не подорвало позиции социалистической и синдикалистской идеологии, которая в наши дни еще в большей степени продолжает владеть умами. Почти все значительные политические и экономические события последних лет рассматриваются через ее призму. Хотя и в этой части она обнаружила свою никчемность. К катедер-социалистической идеологии полностью применимы слова Кассау, сказанные им о пролетарском социализме: «Весь опыт последних десятилетий прошел мимо этой идеологии, не оказав на нее никакого влияния. Никогда у нее не было столь благоприятных возможностей для развития и никогда она не оставалась столь стерильной, как в эпоху расцвета дебатов о социализме»[115]115
  См.: Cassau. Die sozialistische Ideenwelt vor und nach dem Kriege // I.Bd.S. 152.


[Закрыть]. Эта идеология стерильна, но она господствует. Даже в Англии и в США либерализм с каждым днем все больше утрачивает свое влияние. Хотя следует сказать, что между учением немецкой школы этатизма и немецким марксизмом и тем, что сегодня в США провозглашается в качестве нового спасительного учения, существуют характерные различия. Также можно отметить в большинстве случаев более осторожную, чем у Шмоллера, Гельда или Брентано, манеру американцев формулировать свои идеи. Однако по сути эти идеи, которые стремятся сегодня реализовать американцы, полностью совпадают с учением катедер-социалистов; с ними же они разделяют заблуждение, полагая, что их социальный идеал согласуется с частной собственностью на средства производства.

Если сегодня социализм и синдикализм не могут предъявить сколько-нибудь заметных новых достижений, если мы видим, что отменяются даже некоторые из мер, уже предпринятых на пути создания социалистической общественной экономики, если высказываются крамольные мысли об ограничении власти профсоюзов, то все это никак не является ни следствием научных данных экономической науки, ни результатом влияния господствующей общественной идеологии. Поскольку на всем земном шаре не более нескольких десятков человек знают сегодня теоретическую экономическую науку и ни один государственный деятель или политик не уделяет ей ни малейшего внимания. В то же время общественная идеология, в том числе идеология тех партий, которые называют себя «буржуазными», является насквозь социалистической, этатистской и синдикалистской. То, что социализм и синдикализм не демонстрируют новых достижений, несмотря на запрос на них со стороны господствующей идеологии, связано исключительно с тем, что падение производительности труда, связанное с ограничительными мерами по отношению к частной собственности, становится слишком очевидным. Хотя и предпринимаются попытки найти какие-нибудь оправдания экономическим провалам, но их авторы, находясь в плену социалистической идеологии, не хотят найти истинные причины этих неудач. Тем не менее результатом таких попыток стала большая осторожность в практических действиях.

Политика отваживается не исполнять того, что требует от нее господствующая общественная идеология, поскольку, наученная горьким опытом, в подсознании она утратила доверие к идеологии. В этой ситуации, однако, не думают о том, чтобы заменить очевидно ставшую негодной идеологию на более пригодную, более того, утрачивается вера в силу разума. Кто-то ищет спасительные ответы в метафизике, кто-то связывает надежды с появлением «сильной личности», повелителя, который будет думать за них и обеспечивать их всем необходимым.

Антимарксизм[116]116
  Weltwirtschaftliches Archiv. 21. Bd. 1925.


[Закрыть]

В республиканской Германии и в немецкой Австрии в политике и в общественных науках все больший вес приобретает направление, которое наиболее правильно будет назвать антимарксизмом, причем это название подчас употребляют сами его представители. Отправная точка, образ мышления, применяемые методы борьбы и цели этого движения и его представителей различны; объединяет их, главным образом, общий враг – марксизм. Отметим, что объектом военных действий является не социализм, а именно марксизм, при этом в адрес марксистского социализма бросается упрек в том, что он неправильный, не истинный социализм, не тот единственный социализм, к которому необходимо стремиться. Было бы совершенно неверно утверждать, как это делают в пропагандистских целях социал-демократические и коммунистические партийные литераторы, что этот антимарксизм одобряет или даже защищает капитализм и частную собственность на средства производства; в действительности же он, хотя облачен в другие идеологические одежды, несет в себе не менее сильный антикапиталистический заряд, чем марксизм.

В последующем изложении речь будет идти только о научном антимарксизме. Антимарксизм практической политики будет затронут только в той степени, в какой это будет необходимо для понимания сути этого духовного движения.