Текст книги "Песнь камня"

Кёдолаи переводил взгляд с Белы на Эдлигера и обратно. Уголки его рта тянулись всё выше вверх.

– Искренне говоря, – тихо заметил он, – у меня есть желание поменять вас местами.

– Вот это я и имел в виду, – вздохнул Бела.

– Но, с другой стороны, – задумался князь, – кто знает, на какой возраст должен выглядеть носферату? Граф, конечно, был значительно моложе, чем этот ваш герой, но это тоже не имеет принципиального значения, да и старели люди тогда быстрее. Зато выправка у него идеальная. Он часом… – Кёдолаи поморщился, – не служил в армии?

– Нет, не служил, он категорически против всяческого милитаризма, – успокоил его Бела. – Но это верно, его стать в театральном мире уже в поговорку вошла. Как и привычка кутить до рассвета. Он редко спит по ночам.

– Да? – широко раскрыл голубые глаза носферату.

– Нет, – улыбнулся Бела. – Он точно не… не один из нас. Совсем нет.

– А ты не пробовал?..

– Конечно, мысль такая была, – кивнул Бела. – Но нет. Не получается.

– Не говори мне, что среди богемы встречаются святые.

– Нет, но… стоило мне подумать об этом… Даже замутило. Прямо как…

– Хм, – Кёдолаи выпрямился на диванчике, сложив руки на коленях, и наклонился вперед, сосредоточившись. – Любопытно, – протянул он. – Это очень любопытно. Но, пожалуй, лезть в это не стоит.

– Рассказывают, – продолжал молодой актер, – о святом источнике где-то глубоко в горах, куда никто не может попасть. Не помню, где-то в Германии, на его родине. Я думал, чушь… пока вот не попробовал…

– Четыре года назад ты счел бы чушью и существование таких, как мы с тобой, не правда ли? – подмигнул Кёдолаи. – Возможно всё, и уж чутье-то никогда не обманывает. Но знаешь ли, дорогой мой, я в молодости, еще при жизни, таких чудес насмотрелся, что в эти дела предпочитаю не влезать. Себе дороже. Но, как бы то ни было, – он снова перевел взгляд с Эдлигера на Белу и вздохнул, – придется хорошенько над тобой поработать. Но не волнуйся. Ни один актер за всю свою жизнь не научится тому, что можешь продемонстрировать ты. Но тебе не кажется, что ты все-таки мог бы нас представить друг другу?

– Конечно, Фёмейльтушагу, – вскочил с места Бела.

Протолкавшись к стойке, Бела робко похлопал Эдлигера по могучему плечу.

– Акс. Я хотел представить тебя… тебе… Это… – он замолчал, оглянувшись на Кёдолаи, и решительно продолжил: – Герр Альбрехт Линдентон, автор нашей пьесы.

Эдлигер взглянул на Кёдолаи с искренним интересом.

– Вот как! – узкие губы растянулись в полной обаяния улыбке. – Очень рад! – Эдлигер хотел пожать новому знакомому руку, но произошла небольшая заминка, так как носферату протянул левую руку, держа правую в кармане.

– Позвольте вас угостить? – Эдлигер кивнул на стойку, и носферату с готовностью согласился.

* * *

Шюлер стоял немного в стороне от толпы встречающих, сунув одну руку в карман светлых брюк – весна наконец-то повернула на тепло – а в другой держа трубочку с мороженым, время от времени слизывая душисто-розовую сладость. Что поделаешь, у всякого человека есть свои слабости. Поза его была с виду расслабленной, однако острый взгляд внимательных серых глаз непрестанно обшаривал поток прибывающих в аэропорт пассажиров.

Он не знал, как выглядит специалист из Румынии, однако не сомневался, что сразу узнает его. Или что тот сам узнает отряженного помогать ему полицейского. Им прививали в полицейской школе множество самых необычных навыков. Шюлера удивляло только, что заграничный специалист обещался прибыть в аэропорт обычным рейсом, вторым классом – о нем шла такая слава, что молодой агент размечтался о служебном самолете и встрече где-нибудь в лесах на крохотном секретном аэродроме. В конце концов, именно ради романтики он и выбрал эту профессию, и романтики ему частенько не хватало – гораздо больше было скучнейшей бюрократии и никаких захватывающих приключений, о которых так вкусно рассказывали преподаватели в Школе. Поэтому Шюлер очень рассчитывал на новое дело об убийствах.

Почти доеденное мороженое настроило его на игриво-благодушный лад, и Шюлер начал уделять больше внимания проходящим мимо симпатичным женщинам, гадая, не прикинулся ли румын в целях конспирации вот этой красоткой восточной наружности, вышагивающей, подобно журавлю, на высоченных каблуках, или вот этой усталой молодой матерью с маленьким ребенком (наилучшее прикрытие)…

Импульс возник так неожиданно, что Шюлер едва не подавился кусочком вафельной трубочки и вывалил остатки мороженого на светлую рубашку. Он во все глаза уставился на совершенно неприметного коротышку в мятой ковбойке с коротким рукавом, несшего видавшую виды спортивную сумку, небрежно покачивая ею в такт шагам. Ростом он был Шюлеру по плечо, но коренаст, на короткой шее крепко сидела круглая голова, покрытая всклокоченными полуседыми и не очень чистыми волосами.

Черт, ведь пропустил бы, если бы он сам не подал знак, – огорченно подумал Шюлер и внимательнее присмотрелся к румыну. Несмотря на отсутствие светлого плаща, в первый момент он напомнил Шюлеру детектива Коломбо из старого американского сериала, который с восторгом смотрел его отец, большой поклонник заокеанской культуры. Шюлер даже ожидал увидеть стеклянный глаз и почти не ошибся – уголок левого глаза румына, хоть и вполне живого, был оттянут вниз узким шрамом, спускавшимся со лба. Черты по-славянски широкоскулого смуглого лица были грубоваты, словно бы вырублены в старом дереве без ювелирной тщательности, черные, как у птицы, глаза так же по-птичьи быстро перебегали с предмета на предмет.

– Пока местная агентура не впечатляет, – сходу заметил румын и бросил на пол рядом с Шюлером свою сумку.

Послышался тяжелый звякающий удар, наводящий на мысли о большом количестве металлических предметов, вероятно, целом арсенале. Впрочем, можно было не сомневаться, что герр Форкош Сильвиу мог бы пронести через таможню и станковый пулемет с полным комплектом серебряных пуль. Румын подошел вплотную к Шюлеру, быстро провел рукой перед его грудью, и следы мороженого исчезли сами собой. Сильвиу вытер ладонь о собственные джинсы, пренебрежительно хмыкнул, измерив Шюлера взглядом:

– Стажер?

– Нет, но практического опыта у меня мало, – промямлил Шюлер, краснея от осознания того, что оправдывается, как нерадивый ученик перед строгим учителем, и гадая, в какой мере этому унижению способствуют гипнотические возможности гостя.

– Поня-ятно, – протянул Сильвиу. – Западная агентура никогда своего не упустит, а? И преступника поймать, и вклад в международное сотрудничество сделать да еще и новичка подтянуть? – он снова посмотрел на Шюлера снизу вверх внимательными черными глазками и вдруг хлопнул молодого агента по плечу с неожиданно обаятельной улыбкой: – Ладно, парень, сработаемся. Где машина? По дороге введешь в курс дела.

Идя рядом с Сильвиу, Шюлер заметил краем глаза маленький значок на груди иностранного агента: крохотный, круглый и зеленый, вроде значка клуба эсперантистов. Однако острый взгляд подсказал Шюлеру, что изображена на нем не безобидная буковка «e», а крохотная головка хищной птицы. Гриф. Стервятник. Шюлер знал, что представителей определенной специализации в их организации за глаза называют стервятниками. Некоторые обижались на это прозвище, другие воспринимали его как остроумную шутку, но Шюлер до сих пор не знал никого, кто стал бы с гордостью носить такой значок.

* * *

– Обоих перекрасить в черный цвет! – ворчал Хоффенберг, глядя в текст.

Они с Ярноком сидели в уголке репетиционного зала в ожидании начала предварительного чтения. Режиссер озабоченно ходил вокруг Акселя, облаченного ради большего соответствия образу во французский красно-синий мундир Вальжана, оставшийся ему на память о постановке «Отверженных», в которой он играл много лет назад.

– Не совсем логичен там мундир, – заметил режиссер, подходя к Хоффенбергу, – но выглядеть должно замечательно.

– Обоих перекрасить! – повторил Хоффенберг.

– Зачем? – удивился режиссер. – У Акселя и Белы одна масть – светлые волосы и темные глаза, они вполне сойдут за родственников.

– Так у автора.

– Автору должны быть глубоко безразличны такие детали, – пожал плечами режиссер. – Пусть радуется, что мы ставим его пьесу. И наши актеры в любом случае не соответствуют описанию.

– Вот именно! – оживился Хоффенберг. – Я говорил и еще повторю, если мы хотим, чтобы из проекта вышел толк, надо убрать Фехера из состава.

Ярнок хотел что-то сказать, но промолчал, так как Аксель внезапно разразился драматичным соло из второго акта.

– Где, кстати, носит нашу примадонну? Пора начинать! – возмутился режиссер.

– Его видели в театре, – ответил Ярнок. – Так что он на месте. Наверно, гримируется.

Оба удивленно посмотрели на него.

– Гримируется перед предварительным чтением? – переспросил режиссер.

Ярнок пожал плечами.

– Знаю я, как он гримируется по десять раз на дню! – проворчал Хоффенберг. – Всех гримерш уже оприходовал…

– Ничего подобного! – возмутился Ярнок.

В помещение тихо проскользнул Альбрехт Линдентон, остановился, слушая, как Аксель бравурно завершает песню высокой нотой, поаплодировал вместе со всеми и, кивая по пути знакомым, забрался в угол к Хоффенбергу и Ярноку.

Режиссер поздоровался с ним без особого энтузиазма: он искренне считал, что автору на его территории делать нечего. Впрочем, Линдентон был достаточно покладистым автором; во всяком случае, он ни разу не выступил в защиту оригинальной концепции, когда ему предлагали внести какие-то изменения, только не переставал слегка улыбаться, словно всё происходящее его искренне забавляло.

– Всё, начинаем, Бела подключится, когда придет, – распорядился режиссер. – Хотя это уже ни в какие ворота не лезет…

– Он сейчас придет, – тихо сказал Линдентон.

И словно в ответ на его слова в зал вошел Бела Фехер, и весь гомон и распевки разом прекратились. В зале повисла потрясенная тишина, когда юный носферату шествовал среди коллег.

– Бела, где ты провел ночь? – прервал всеобщее молчание Аксель.

– Работал над ролью, – невнятно пробурчал Бела.

Он словно бы похудел со вчерашнего вечера, щеки ввалились, под глазами залегли глубокие тени, светлые волосы приобрели холодный оттенок от проступившей седины, но главным было то, что стояло в налитых кровью фиолетовых глазах – сама Вечность.

Белу всё время подмывало еще раз облизать зубы. Необычно темная и густая, как шоколадная глазурь, кровь одарила его щедрой порцией воспоминаний, с которыми юному сознанию нелегко было справиться. Война, глухо лопающиеся доспехи, с треском ломающиеся под ударами меча кости, струи чужой крови, брызгающие в лицо. Сводящая с ума боль – наполненные ею дни и месяцы. Долгая, мучительная смерть. Разрушительный ток времени, бесконечное одиночество и снова – смерть. Смерть близких, смерть друзей и врагов, смерть, уносящая всех, с кем довелось соприкоснуться, прежде чем успеваешь их узнать, постоянные потери, постоянные разочарования, отчаянная невозможность успеть за стремительно меняющимся миром…

– Акс, Бела, встаньте рядом, – приказал режиссер. – Это идеально!

Режиссер начал вступительную речь.

Бела съежился на стуле, делая вид, что слушает. Всё пережитое за несколько минут в гримерной никак не укладывалось в его сознании. Образы были неясными, неконкретными, и от этого действовали только сильнее, от них невозможно было отвязаться, сказав, что всё это – чужое прошлое. Больше всего Беле хотелось сейчас уехать домой, забиться в самый темный и укромный угол и спрятаться от всего мира, и он в очередной раз проклял того вампира, что обратил его.

– Ты в порядке? – наклонился к нему сидящий рядом Аксель.

– Да, я просто думаю… – Бела расправил листок из папки с ролью, которую держал на коленях. – Бывают ли у этих существ приятные воспоминания?

* * *

– Кого вообще набирают в здешнюю полицию? – вздохнул Шюлер, разбирая отчеты. – Они ведь опрашивали персонал гостиницы! И такое пропустить!

– Для того нас и натаскивают, чтобы такое не пропускать, – Сильвиу достал из кармана мятую пачку сигарет и закурил. – Ты о номере семьсот пять?

– Да. Номер-люкс на седьмом этаже. Полгода назад забронирован герром Зорглосом. И вроде как он там до сих пор живет, хотя полиция установила, что Иоахим Зорглос все эти полгода пребывает на Бермудских островах, где у него внезапно образовались какие-то неотложные дела, и с тех пор он никак оттуда не выберется, по каким-то смехотворным причинам – то ли он там влюбился, то ли в нем внезапно проснулся талант художника-импрессиониста… Жена подумывает подавать на развод. Однако деньги за номер исправно вносятся с его счета, и в номере, несомненно, кто-то обитает. Третий по счету из опрошенных портье дал описание, которое никак не совпадает с внешними данными герра Зорглоса. Очень высокий худой мужчина, возможно, семитской наружности. Как он выразился, «пожалуй что еврей». Длинные темные волосы, голубые глаза. Больше ничего. Парковкой отеля не пользуется, портье припомнил, что вроде бы однажды видел у него в руках мотоциклетный шлем. Как-то странно для жителя люкса в солидной гостинице… В гостиничном ресторане его не видели ни разу, но он часто заказывает в номер фрукты и венгерские вина. Больше никакими услугами отеля не пользуется, строго-настрого приказано не беспокоить, специальная горничная заходит туда раз в неделю вне своей смены – в какую-то невозможную рань – но утверждает, что в номере всегда идеальный порядок, вся ее работа – прибраться в ванной да вытереть пыль. Даже постель, по ее словам, всегда едва смята, словно на нее кто-то прилег, полежал не двигаясь и ушел, но никак не спал. И полиция всё это проглядела?

– Полиции этих подробностей никто не стал бы рассказывать, – усмехнулся Сильвиу. – Или же заранее было устроено так, чтобы обычные служащие на эти факты не обращали внимания. Ты и твои люди ведь использовали несколько другие методы допроса, а?

– Да, конечно, но… – Шюлер отложил бумаги и уставился на Сильвиу.

Тот сразу отказался от начальственного стола в кабинете, оставив его Шюлеру, и избрал своим рабочим местом потрепанное кожаное кресло для посетителей, которое как-то странно ему соответствовало.

– Я понимаю, они могли рассказать нам больше, чем полиции… Но устроить так, чтобы полицейские не обращали внимания? Это возможно?

– Возможно всё, младший лейтенант Шюлер, – ответил Сильвиу. – Тебе просто еще не приходилось иметь дело с монстрами такой мощи. И такого возраста. Одно ясно – это не какой-то среднестатистический стрыгой. Кстати, ты сказал, третий по счету из опрошенных портье. А первые два были мужчины или женщины?

– Женщины. А что?

– Ну вот, у нас уже есть какая-то информация о подозреваемом, – усмехнулся Сильвиу. – Можно с уверенностью предположить, что он неравнодушен к женскому полу.

– На основании того, что девушки его не запомнили?

– На основании того, что он, очевидно, поработал над их воспоминаниями, а значит, пил их кровь. А с парнем возиться не стал.

– А-а… – Шюлер сверился с отчетом и снова поднял глаза на румына. – А не мог наш клиент так наколдовать, чтобы горничная, убираясь в номере, не заметила стоящий где-нибудь в углу гроб?

– Конечно, мог, только зачем? – пожал плечами Сильвиу. – Это, как ты выразился, «колдовство» требует немалых усилий и затрат энергии. И ты когда-нибудь видел стрыгоя, который в наше время спал бы в гробу?

– Видел! – с горячностью ответил Шюлер. – Правда… не в городе, конечно. В склепе при старой крепости.

– Дань традициям, – отмахнулся Сильвиу. – В этом номере случайно нет металлических жалюзи на окнах? Надо проверить.

– Сейчас! – Шюлер азартно уставился на монитор и застучал по клавиатуре служебного компьютера.

– Что ты делаешь?

– Я подумал, такая информация может быть на сайте отеля, или через поисковик удастся найти…

– А, интернет, – Сильвиу произнес это слово с опасливым уважением, нагнулся и достал из своей драной сумки, брошенной на пол под креслом, пухлый сверток. Шюлер уже знал, что в свертке этом должен быть жутковатого вида сэндвич с куском бифштекса с кровью, который явно был толще обоих ломтей хлеба вместе взятых, и фляга с какой-то зверской настойкой из румынских трав. – Никак не привыкну к этим техническим новинкам…

Шюлер посмотрел на него изумленным взглядом – новинкам?! – но Сильвиу уже увлекся своим бутербродом, и молодой агент решил не обращать внимания.

– Есть! – радостно объявил он.

– Ну вот, – умиротворенно промямлил Сильвиу с набитым ртом и отхлебнул из фляжки. – Теперь ясно, почему именно этот отель. Он даже не стремится особо законспирироваться, видимо здешнюю агентуру вовсе ни во что не ставит. Впрочем, я его не виню.

Шюлер посмотрел на него долгим взглядом, но Сильвиу опять не заметил.

– Так надо его брать?

– А на каком основании? – поинтересовался Сильвиу.

– Как на каком? Он же вампир. И трупы…

– А доказательства где? Ты видел, как он кого-нибудь убивал? Нужно ждать доказательств.

– Пока он еще кого-нибудь убьет?

– Тут что-то нечисто, – Сильвиу ухмыльнулся. – Каламбур, а? Я не говорю о том, чтобы разбрасывать трупы вокруг собственного логова… Тут как раз может быть логика от противного: авось будут искать где угодно, но не здесь. Но следы укусов – зачем?

– Следы вообще не на месте, – заметил Шюлер.

– Не просто не на месте. Стрыгои никогда не оставляют следов. Как бы нас не завели в ловушку… – Сильвиу несколько мгновений раздумчиво смотрел на сэндвич и флягу в своих руках, потом медленно поднял взгляд на Шюлера. – Интересуют меня те дамы-портье… Ценитель женщин, а? Надо будет проверять больницы… Особые симптомы…

– Какие? – Шюлер с готовностью схватился за мышь.

– Сейчас, доем только, – Сильвиу вспомнил про свой бутерброд и принялся с аппетитом его поглощать.

Часть третья

Глава 7

Янина стояла перед зеркалом, пытаясь оценить, не слишком ли сильно она похудела в последний месяц – как будто это еще не бросалось в глаза, но трудно было сказать с уверенностью: в качестве зеркала ей служила внушительная металлическая пластина с орнаментом железных завитков по краям – кажется, раньше она являлась дверцей какого-то шкафа. Других зеркал в замке было не найти: носферату, как правило, раздражал этот бессмысленный с их точки зрения предмет обстановки.

Зеркало демонстрировало ей мутноватую субтильную фигурку, облаченную в нечто темно-синее, приглушенный блеск жемчуга на шее, шапку золотистых волос и темные круги глаз на бледном лице. Оценив диаметр этих пятен, Янина испуганно бросилась за маленьким зеркальцем, которое привезла в багаже, – нет, тени под глазами наблюдались, но не были настолько большими и яркими, то, что ей привиделось, оказалось лишь прихотью игры света на полированном металле.

Янина вздохнула, присела на край кровати и снова уставилась на свое отражение. Нечетким контуром и мягкими цветами оно напомнило ей призрака из северной башни, который, кстати, в этот вечер не шатался у дверей. Может быть, его спугнуло явление Кёдолаи?

Янина улыбнулась, вспомнив сегодняшний ужин.

Князь пробормотал, что у камина жарковато, и вдруг, привстав с кресла, приподнял его за ручки и легко переставил во главу стола. Янина уже давно в подробностях изучила это гигантское дубовое кресло с гербом, двигать его тоже пыталась – кресло ее усилий даже не заметило – и предполагала, что весит оно, как небольшая пушка. Представив себе, какая сила должна заключаться в этом сухом, худощавом теле, в скелетоподобных руках, Янина почувствовала, как по спине ее пробежал холодок.

Князь перезнакомился со всеми гостями, поприветствовал каждого в отдельности и предложил переходить к трапезе. Ел он мало, больше налегал на вино, хотя действия оно на него как будто не оказывало. Зато говорил князь за всех сразу, благополучно заполняя то и дело возникавшие неловкие паузы – растерянным гостям, уже привыкшим к своему узкому кружку, было трудно поддерживать непринужденную беседу в его присутствии.

– А мы всё гадали, не ваши ли предки, ваша светлость, устроили эту катастрофу в Эштехеде? – несколько нарочито весело сказал Дьюер.

Князь обратил к сидевшим в половине стола от него британцам взгляд своих электрически голубых глаз, и журналист непроизвольно вздрогнул.

– Мои, прошу прощения, кто? – приподнял князь густые брови.

– Духи предков… – неуверенно улыбнулся журналист, а Фрэнки наклонился ниже над своим альбомом, с которым не расставался и во время еды, и застрочил с удвоенной скоростью.

Князь вопросительно посмотрел на фон Кларена, но тот только дернул плечом. Судя по тому, как Альби поджимал губы, Янина поняла, что граф едва удерживается от смеха.

– Меня тоже этот вопрос очень интересует, – заметил он и прямо посмотрел на князя. – Ты хоть что-нибудь знаешь о лавине?

– А, это… – князь покачал головой. – Уверяю вас, ни я, ни кто-либо еще из обитателей замка не имеет к этому отношения. К операции пруссаков, представьте себе, тоже, – он снова обернулся к британцам.

– Кстати, о предках. Искренне приветствую вас в Карпатах. Вернуться на землю предков – это всегда большое событие, – глаза его на миг заволокло мечтательной дымкой. – Вам, Дьюер ур, я даже завидую немного, ибо такое можно пережить лишь единожды.

Дьюер только глазами хлопал. Фрэнки оторвался от альбома и удивленно посмотрел на него. Князь нахмурился, встал с кресла, вытянул длинную шею и тут же сел снова, удовлетворенно кивнув:

– Весьма неплохая графика. Особенно впечатляет талант импровизации.

– У вас хороший глаз, ваша светлость, – сказал Дьюер.

– О да, привычка, знаете ли, дорогой мой, приглядывать, как тут и что в горах, – князь протянул руку и безошибочно выловил из воздуха очередную бутыль, очевидно, рядом с ним стоял с подносом невидимка.

– Еще касательно предков, – встрял фон Кларен. – Что остальные?

– Я их держу, – ответил князь. – И, кстати, можешь сказать мне за это спасибо, – он обвел взглядом гостей и добавил: – Не думаю, что у кого-нибудь вызовет радость общение с моей тещей.

Янина рассмеялась, вспоминая этот разговор за ужином, который из гостей был наверняка понятен лишь ей одной, да и то не весь. После ужина князь покинул залу, и фон Кларен последовал за ним. Янина еще посплетничала с остальными, увлеченно строя предположения о том, кем был князь и где прятался до сих пор (самым диким версиям было далеко до правды), сыграла с доктором в карты, но его профессионально-изучающие взгляды вызывали у нее раздражение, и она удалилась к себе. У дверей ее никто не поджидал, Хильду носило неизвестно где.

Янина наклонилась над саквояжем в поисках подходящей книги, чтобы почитать на сон грядущий в замке, населенном вампирами (например, о способах борьбы с последними), однако ее отвлек странный шум наверху, прямо над ее окном: будто бы кто-то ходил по черепице крыши. Ворона? Но было уже совсем темно, поздно для ворон. А кошек в замке не водилось.

Янина распахнула двери балкона и застыла в изумлении: у нее на глазах князь Дюла Сильвестер Иоахим и черт знает что еще Кёдолаи грациозно спрыгнул с козырька крыши на парапет балкона, опасно пошатнулся (у Янины перехватило дыхание), но тут же восстановил равновесие и после краткой прогулки по парапету облокотился о колено исполинского рыцаря.

– Вы же упадете, Фёмыльтоошагу, – запоздало просветила его Янина.

– Очень мило, что вы беспокоитесь обо мне, дорогая моя, но, уверяю вас, это совершенно безопасно, – князь полуобернулся, посмотрел вниз, вглубь далекого двора, беспечно отклонившись от статуи, снова выпрямился и пожал плечами. – И не надо этих фонетических подвигов, вам можно называть меня просто по имени.

– Дюла Сильвестер Иоахим… ммм… Марциуш? – стала вспоминать Янина.

– Выберете, что вам больше нравится.

– Что вы делали на крыше, Дюла Сильвестер? – улыбнулась Янина.

– Люблю гулять по крышам, – пожал он плечами. – Это довольно занятно. Особенно зимой. Будто взбираешься на обледенелый пик и в то же время ты среди людей, их жилищ… Еще любопытнее, конечно, устраивать подобные прогулки в городе.

– И вы забираетесь на балконы ко всем гостям?

– Нет, только к молодым красивым женщинам, – не моргнув глазом, ответил он. – Как видите, выбор у меня небольшой. Пондораи Томашне слишком озабочена ролью матери и добропорядочной вдовушки, хотя именно сейчас, между прочим, она находится в апартаментах молчаливого британского графика, и он рисует для нее презабавнейшие картинки…

– Неужели? – рассмеялась Янина.

– Вы даже не представляете себе… Кстати, берегитесь этой дамы, она вас явно недолюбливает, а женская ревность, знаете ли…

– Я не давала ей никакого повода, – посуровела Янина.

– Нашему привидению вы тоже как будто не давали повода. Видимо, вы принадлежите к той породе женщин, дорогая моя, что совершенно непроизвольно привлекают к себе внимание мужчин и соответственно ненависть представительниц своего пола, не правда ли? – князь спрыгнул с парапета на балкон, приземлившись по-кошачьи мягко, и очаровательно улыбнулся: – Рассматривайте это как дружеское предупреждение. По-моему, прекрасное начало для знакомства. Впрочем, – он сдвинул густые брови, – если вы пожелаете, я немедленно удалюсь.

– Обратно на крышу? – рассмеялась Янина. – Я не посмею.

Она отступила вглубь комнаты, и князь без тени смущения последовал за ней, аккуратно затворив за собой двери балкона.

– Не знаю только, прилично ли это? – заметила Янина, на что князь только приподнял брови.

– Не волнуйтесь, дорогая моя, все приличия соблюдены.

– Я читала где-то, – вспомнила Янина, – что такие, как вы, не могут войти к кому-то, не получив приглашения. Это правда?

– В какой-то мере это правда, однако вовсе не стоит понимать народные предания буквально, дорогая моя. И давайте посмотрим на это так: вся ваша веселая компания, между прочим, без всякого приглашения оккупировала мой дом! И теперь вы говорите мне о приличиях?

– Нас привел сюда граф Кларен, – опустила глаза Янина. – Хотя… Признаться, он нас тоже не очень-то приглашал. Скорее, мы навязались.

– К счастью для меня, потому что в провинции бывает убийственно скучно, не правда ли? – заложив руки за спину, князь прошелся по комнате, с любопытством оглядывая вещи Янины.

– Остроумно, – заметил он, остановившись перед ее «зеркалом», и щелкнул пальцами по металлу. Поверхность пластины оставалась тусклой, мутной и – пустой, никакого отражения.

– Так что насчет приглашения? – напомнила Янина.

– Простите? – обернулся князь.

– Вы сказали, что все приличия соблюдены и не надо понимать буквально. Так нужно носферату приглашение или нет?

– А почему, собственно, такой интерес, дорогая моя?

– Я в первый раз в жизни вижу живого носферату! – с искренним жаром ответила Янина и тут же покраснела, поняв, что у нее получился глупейший каламбур. – Ой! Простите… Дюла.

– Должен быть импульс, – объяснил Кёдолаи, перебирая ее расчески на столе.

Янина обратила внимание, что, подержав ее вещи в своих длинных худых пальцах, он выкладывает их обратно в строгом порядке по правилам симметрии, и подумала, что слугам здесь, должно быть, приходится несладко.

– Импульс? – переспросила она.

– Понимаете, если кто-то вызвал мой интерес, я присматриваюсь, словно бы делаю намек и жду, какой будет ответ. Если человек мне подходит, я это сразу чувствую.

– И ваша будущая жертва сама непроизвольно сообщает вам: «Меня можно укусить»?

– Не так грубо и не так прямолинейно. Просто не ко всякому человеку носферату решится подойти.

– От кого же исходит правильный импульс?

– Должен быть грех, – улыбнулся Кёдолаи. Чистые белые зубы блеснули в свете лампы, и Янина обратила внимание, что клыки у него несколько длиннее и острее, чем у обычных людей. – Темные мысли, желания, побуждения. Темные дела. Тайны. Груз на совести. Затаенная обида. Это даже не обязательно должно быть в мыслях у человека, это могут быть обстоятельства его рождения, жизни…

Янина приоткрыла рот, но князь опередил ее.

– Вы уверены, что хотите услышать ответ? Тем более что вы и сами его знаете.

– Я… – Янина почувствовала, как кровь снова приливает к ее щекам, и в то же время остро осознала, что находится наедине с настоящим вампиром и вовсю заигрывает с ним.

Однако вставать в позу оскорбленного достоинства и просить его покинуть ее спальню теперь было бы уже смешно.

– Похоже, в безопасности от ваших сородичей может быть только невинное дитя? – предположила она.

– О нет, – ответил князь. – Вы бы знали, какие мыслишки водятся у некоторых деток! Не говоря уже о том, что дети в большинстве своем особенно жестоки и эгоистичны, а это уже делает их чертовски привлекательными для таких, как я… Да и кровь у них хорошая, чистая. Главное, знать меру – ее меньше.

– Тогда кто мог бы чувствовать себя в безопасности?

– Ваша сестра, например, – пожал плечами князь.

Янина почувствовала озноб и хорошо знакомый легкий намек на боль в груди.

– Моя сестра?.. Но откуда?..

– Она ведь в монастыре, не так ли? Только не делайте выводов, что достаточно убраться за монастырские стены…

Янина резко мотнула головой.

– Вот с вашей сестрой мне нечего делать.

– Да откуда вы знаете, что у меня есть сестра?! – выдавила Янина и глубоко вздохнула, надеясь, что боль от этого стихнет.

– Вы думали о ней.

– Я не думала о ней!

– Вы сами того не замечаете, но она занимает определенное место в ваших мыслях.

– Вы умеете читать мысли?

– Я бы это так не назвал. Скорее, я воспринимаю некоторые образы, которые таятся в сознании. Чем важнее они для человека, тем ярче. Поэтому… – он развел руками, словно извиняясь, – о вашей сестре я кое-что знаю.

– Да. Это редкий экземпляр, – пробормотала Янина и снова глубоко вздохнула.

– Бывает и по-другому, – продолжал князь. – Банальная заурядность. И таких, положа руку на сердце, тьмы. Мелкие грешки, мелкие пакости… Пресное блюдо, ни вкуса, ни удовольствия. Разве что в случае острой необходимости.

– Вот как? – Янина прижала руку к груди. – Что ж, князь, я польщена вашим вниманием и вашей откровенностью…

– Дело в том, дорогая моя, что именно вам, единственной из гостей замка, мой племянник рассказал о нас. Он не стал бы откровенничать с какой-нибудь светской кокоткой, – Кёдолаи присел на край туалетного столика. – И, право, почему бы не поболтать, тем более о себе – поверьте, дорогая моя, эта тема никогда не приедается любому человеческому существу, неважно, живому или мертвому. Не припомню, когда мне еще попадалась бы настолько благодарная слушательница.

– И у вас нет тайн? – улыбнулась Янина.

– То, что вам не следует знать, я и не расскажу, не волнуйтесь, – снова блеснул острыми клыками Кёдолаи. – Но раз мы добрались до благодарностей, я, наверно, должен понимать, что мне пора откланяться? Полночь уже миновала, а вы, вероятно, утомлены? Одно ваше слово, и я немедля удалюсь… Продолжу прогулку по крышам. И не переживайте, холодно мне не бывает.