Текст книги "Песнь камня"

– Голубю лист бумаги для рисунков не унести, – возразил фон Кларен.

– Фрэнки рисует на тончайшей рисовой бумаге, чтобы в альбоме было больше листов. Значит… это он?

– Лист мог вырвать и кто-то другой, все видели, что он рисовал эту карту. Он мог даже сам не заметить, что карту вырвали – рисунки на рисовой бумаге часто перелистывать не будешь. Видимо, его больше захватывает сам процесс, нежели результат.

– Ты полагаешь, карта им очень поможет? – спросила Янина и стиснула зубы: Альби со всей силы затянул шнуры корсета. – Они ведь и раньше знали о Тодесвеге.

– Раньше у них были сведения от кого-то из городских жителей, которым вряд ли самим случалось проходить им от начала до конца. Потому мы и не беспокоились. А с подробной картой они вполне способны преодолеть его и в снегопад. Потому свидетеля и нужно было убрать любой ценой.

– Но почему дядя Чоба?

– Потому что цвингер. Да и для отвода глаз – из-за пропажи смотрителя волков мы и не думали о голубях. Предателю нужно было выиграть время, а это было единственное место, куда невидимки не сунулись бы с поисками, за исключением крипты, разумеется. Поэтому трупов и стало два. А так, еще и невидимок удалось убрать из замка – тело с огнестрельным ранением не вызвало бы у них такого ужаса, как таинственное исчезновение. Искали только в каморке смотрителя, клетка была заперта, и лезть в самое волчье логово никому и в голову не пришло…

– Но волки ведь могли вытащить трупы наружу сразу…

– Он постарался, чтобы этого не случилось. Чтобы вытащить их наружу из волчьей будки, нужно было растащить их на куски, а волки были слишком сыты для этого, наверно, он накормил их до отвала, чтобы и самому безопасно пройти в цвингер, а может быть, даже подсыпал им какое-нибудь снотворное. Ему нужно было только время, и всё сложилось как нельзя лучше: в целом он выиграл своим товарищам уже пять суток… Ты готова? Идем же!

– Пять дней – это ведь мало, да? Чтобы пройти Тодесвегом?

– Для компании солдат? Боюсь, что как раз достаточно.

Янина, едва не сверзилась с лестницы, стараясь успеть за графом, но иного выхода, кроме как успевать, у нее не было: он крепко держал ее за руку и не глядя тянул за собой.

По пути в конюшню она успела разглядеть за забором гигантского пса с очень знакомой сгорбленной – словно бы заискивающей – гиеньей повадкой, и догадалась, что это о нем рассказывал ей отец Теодор. Пес, впрочем, настолько не привык к зрелищу бегущих по улице видимых глазом людей, что только проводил их изумленным взглядом.

Альби торопливо оседлал двух лошадок, возможно тех самых, что вчера доставили их сюда. Еще только вчера… Янине казалось, что всё бывшее до этого, происходило в какой-то другой жизни, или скорее, эта другая и была настоящей жизнью, а сейчас она никак не может пробудиться от чудесного сна.

– Мы же не знаем дороги! – вдруг пришло ей в голову.

– Со вчерашнего утра не было снега, – ответил граф. – Нам укажут путь наши собственные следы. – Он подвел к ней лошадку. – Прости, дамских седел тут не держат.

– Ничего страшного.

Граф подставил Янине колено, и легко, словно в полете, наступив на него, бывшая циркачка вспорхнула в седло. Пышная юбка вздулась спереди и сзади золотистыми пузырями в розах и лентах.

– Я уже поняла, что в Карпатах нет места кринолинам!

* * *

Они мчались вперед навстречу встающему солнцу, бешеным галопом, едва успевая различать перед собой проложенный накануне путь. Альби низко пригнулся к шее лошади, словно жокей на скачках, не оглядываясь – то ли пребывал в полной уверенности, что его жена не отстанет, то ли, волнуясь за судьбу родового имения, просто забыл о ее существовании. Янина, во всяком случае, не намерена была отставать, и, по правде говоря, дикая скачка доставляла ей искреннее, ни с чем несравнимое удовольствие.

Временами, взлетая на очередной холм, они видели вдалеке по правую руку пропасть, и Альби всё время поворачивал голову в ту сторону, словно высматривая синие мундиры неприятеля, карабкающегося по неприступным утесам. Может быть, именно там и пролегал Тодесвег. Янина даже не пыталась разобраться в топографии Кёдолы. Она знала только, что на светлом, нетронутом с вчерашнего дня снеге лежит широкий след полозьев, прямо перед ней мчится ее волею Божией супруг и повелитель, а впереди возвышается черный силуэт Кёдоля, словно выписанный тушью на замшево розовом переливчатом куполе рассветного неба.

Лошади шатались и роняли пену, когда они вылетели к воротам. Кёдоль никто не осаждал, наоборот, мост был гостеприимно опущен, замок беспечно демонстрировал облезлые росписи дворовых стен и выщербленную мостовую.

Альби спрыгнул с лошади и помог спешиться Янине, едва не застрявшей в седле навечно в своем подвенечном наряде. Лошадей Альби прогнал прочь – сами найдут дорогу домой – и снова взял Янину за руку.

– Кто опустил мост? – подозрительно всматриваясь в пустой двор, спросил он.

– Может быть, нас ждут? – предположила Янина.

Невольно замедлив шаг, они вступили во двор.

Откуда-то донесся не то стон, не то рычание, Янина взглянула в ту сторону и ахнула. На заснеженной брусчатке лежало обнаженное тело крупного мужчины, истекающее кровью из бесчисленных ран. Лицо его было изуродовано, только по рыжеватому цвету волос Янина узнала тело, которое ласкала несколько ночей назад.

Янина упала на колени в снег рядом с Дьюером, фон Кларен не двинулся с места, завороженно глядя на бывшего соперника. Сзади и сбоку послышался легко узнаваемый звонкий щелчок. Альби обернулся и убедился, что щелчок этот издал затвор игольчатой винтовки – излюбленного оружия прусской армии. Альби расправил плечи, невольно вытягиваясь во весь рост, и кивнул, словно в ответ на какие-то свои мысли, его губы изогнулись в холодной усмешке.

Силезский егерь подошел к Янине и, грубо подхватив ее под локоть, вздернул на ноги. Но ни фон Кларен, ни Янина не удостоили внимания окружавших их солдат: груда изувеченной плоти у их ног зашевелилась, Дьюер с трудом перевернулся на бок и приподнялся, опираясь на локоть. Скользнув мутным взглядом заплывших глаз по Янине, он посмотрел на графа, выплюнул сгусток крови и прохрипел:

– Добился своего, шлюхин сын? И девку заполучил… – он снова перевел взгляд на Янину и еще раз сплюнул: – Все вы, немцы, одним миром мазаны…

– Ты ошибаешься, – спокойно ответил фон Кларен, но взгляд его снова скользнул по изломанному телу – обычный человек был бы уже мертв – и голос дрогнул.

– Можете быть довольны, ваше сиятельство, – Дьюер скривил разбитые губы, рыкнул: – Гости в замке! – и вытянулся на брусчатке бездыханным.

Глава 10

Пока Хайди поднималась на лифте на верхний этаж, в снятую Акселем на время проживания в Вене студию, хозяин, ответив на ее звонок из вестибюля, уже успел вернуться к своим делам и теперь лежал на ковре в излюбленной позе – на животе, скрестив в воздухе ноги, и читал покетбук, запивая текст для наилучшего усвоения виски из квадратного стакана.

Хайди опустилась на колени рядом с ним. Звонко чмокнув ее в губы, Аксель махнул рукой в направлении стены.

– Бар там. Чему обязан, дорогая? Только не говори, что притащила еще гигабайт материала, как видишь, я и с той партией не разобрался, и всё равно премьера уже на днях…

– У меня кое-что другое, – Хайди подошла к бару и налила себе виски.

– Это что, проспекты? – она принялась рыться в ярких бумагах, кучей лежавших на столе, пролистала красочный журнал-программку.

– А где фотография вашего красавца-автора, с которым ты меня, бессовестно заинтриговав, так и не познакомил?

– Должна быть где-то там, – Аксель взял свой стакан, покряхтывая, поднялся на ноги и тоже подошел к столу.

– В программках же печатают фотографию автора?

– В программках печатают фотографию автора, – кивнул Аксель. – Но, очевидно, именно в этой программке ее нет. И правильно, нечего отвлекать от меня внимание поклонниц!

Хайди рассмеялась.

– А «злодей»-то ваш где? На всех рекламных проспектах только ты и блистаешь!

– Ну, не только я… – Аксель подвигал фотографии, флайеры и проспекты, чтобы они расположились веером. – Слушай, вот это странно! Наверно, мне дали какую-то выборочную пачку…

– Еще бы, какой интерес тебе в фотографиях соперника! – ухмыльнулась Хайди и звякнула своим стаканом об Акселев. – За твой успех! Ты ведь раньше чаще играл отрицательных героев?

– У меня тут герой такой положительный, что сло́ва ему поперек не скажи, – заверил ее Аксель. – Мягко говоря, неоднозначная личность. Что и соответствует твоим исследованиям. Нет, правда! Я могу поклясться, что вот тут нас снимали втроем! – он выудил из центра веера небольшую фотографию главного героя и героини.

Симпатичная брюнетка в пышном кринолине и с уложенными в стиле Елизаветы Австрийской косами стояла посередине снимка, справа от нее вытянулся Аксель в мундире австрийского драгуна, выкатив могучую грудь, слева же оставалось странное пустое пространство, возможно предназначенное для подписи.

– Хм, – Аксель задумался. – Я вообще припоминаю только одну его рекламную фотографию, и то это был коллаж, сделанный из живописного портрета. Неважно! Увидишь вживую на премьере! – он бросил фотографию обратно на стол. – Так, с чем ты приехала?

– Очень любопытно, – Хайди достала из рюкзачка прозрачную папку, в которой был заключен ветхий номер старинной газеты.

– Это по-английски, – проявил наблюдательность Аксель, осторожно вынул газету из папки и развернул на столе поверх картинок.

– Это «Морнинг пост», – пояснила Хайди. – Июльский номер 1866 года.

– Ход войны, – сказал Аксель, проглядывая текст. – Ты сейчас меня будешь убеждать, что никаких военных действий в Карпатах не велось?

– Нет же! – Хайди перелистнула страницу. – Читай вот это!

Аксель пробежал глазами начало статьи.

– Интере-есно, – протянул он и посмотрел в конец, на фамилию автора. – Специальный корреспондент в Вене. Уилберт… Как это читается – де Уир?

– Де Вер это читается. Фамилия немецкая. Все сроки авторских прав, я полагаю, вышли, но ваш автор мог бы сделать какую-никакую ссылочку на истинного-то сочинителя…

– Погоди, это же не роман в трех томах!

– По-моему, редакция газеты отнеслась к этому опусу именно как к готической повести, но все-таки дала добро на публикацию, из уважения к свихнувшемуся на службе корреспонденту. Тут еще и рисунки есть, очень талантливо сделанные. Честно говоря, не знаю, что и думать.

– Насколько я понимаю, ты решила, что Линдентон сдул эту историю? Может быть, оба просто переложили какое-то местное предание…

– Какое предание? Дело происходит непосредственно в 1860-е годы, кстати, здесь в статье события в замке имеют место быть зимой, а не летом, именно во время реального разрушения Эштехедя лавиной.

– Могу дать совершенно логичное объяснение, – предложил Аксель.

– Догадываюсь, – кивнула Хайди. – Но оно уж слишком невероятно.

Аксель посмотрел на нее, вздернув бровь, потом снова обратился к статье.

– А ведь у нас в сюжете присутствует журналист, – заметил он. – Оборотень.

– И что?

– Он тоже погибает в конце, как и вампир. Надо же было убрать всех соперников, чтобы героиня досталась мне.

– А я-то думала, она тебя любит! А получается, что ей досталось то, что осталось?

– Ну, знаешь ли! – обиделся Аксель.

– Ничего, в вашей пьесе многое не соответствует… – Хайди запнулась.

– Не соответствует… правде? – улыбнулся Аксель.

– Аутентичной статье! Кстати, в ней довольно много систематизированных сведений по вампиризму – тянет на научный трактат. Интересно, Брэм Стокер эту статью не читал?.. Вот только конец истории какой-то невнятный, хотя намеки на некую черную мессу есть, но или автору изменила фантазия, или… он там не присутствовал.

– Одно я точно могу сказать, – произнес Аксель. – Я был там. Никакой дьявол под горой не сидит. Никакой отрицательной энергии. Если что и было, то улетучилось.

– Может, нашлись другие… соискатели, когда хозяина не стало? Гитлер?

– В Венгрии?

– Почему нет? Сделайте эпилог с намеком.

– Еще чего не хватало! Добро должно побеждать, – Аксель свернул газету. – И знаешь… Давай лучше оставим это при себе?

– Вот всегда так! – рассмеялась Хайди и плеснула себе еще виски.

* * *

– Я нашел соседку той убитой вампиром женщины, – гордо объявил Шюлер.

Сильвиу молча посмотрел на него.

– Она несколько раз видела с погибшей мужчину, он заходил к ней в квартиру, в том числе и накануне… Похоже, соседка сама положила на него глаз, потому что рассмотрела его очень внимательно.

– Такие свидетели – большое везение, – заметил Сильвиу.

– Да, точно. Только… это не наш клиент.

Сильвиу удивленно посмотрел на него.

– Описания не сходятся. Рост, по ее словам, примерно метр восемьдесят пять. Это ладно, можно ошибиться. Но волосы – светлые.

– Седые.

– Она сказала, светлые и короткие. И усы. И светлая кожа.

– Это означает лишь, что наш клиент явился к ней позже, – пожал плечами Сильвиу.

– Но этот ухажер – вампир. Она отметила еще заостренные уши. Я знаю, форма ушей еще ни о чем не говорит, но уж слишком большое совпадение. Вам не кажется?

– И откуда их здесь столько?.. – румын тихо ругнулся и достал из очередной замурзанной пачки сигарету.

* * *

Был поздний вечер, генеральная репетиция завершилась, актеры, их родственники и друзья разошлись, театр опустел и готовился отойти ко сну, удивительно тихий, забыв, какие страсти, разыгранные и истинные, кипели в его просторных помещениях. Кёдолаи с удовольствием ловил в воздухе следы этих страстей, словно легкое послевкусие хорошего вина.

Было уже совсем темно. Носферату обошел здание театра, завернул на опустевшую стоянку, где ждал его мотоцикл. Стоянка располагалась на задворках Ронштеттера, перед флигелем, куда теперь переместился ремонт. Кёдолаи настороженно огляделся: в воздухе висело нечто угрожающее, легкий привкус опасности, и носферату растянул губы в насмешливой улыбке.

– Ну где же ты? Покажись, наконец, – пробормотал он, садясь на мотоцикл, и нажал педаль газа.

Мотоцикл взревел, однако не тронулся с места, а только закачался, рыча вхолостую. Кёдолаи оглянулся: мотоцикл держал за багажник высокий подтянутый мужчина с гладкой пепельной шевелюрой и такого же цвета усами. Он стоял в непринужденной позе, слегка рисуясь, словно удерживать на месте мотоцикл с двухметровым наездником для него не составляло никакого труда.

– Дай угадаю: твой любимый фильм – «Терминатор»? – спросил Кёдолаи, и, словно в ответ на эту фразу, второй носферату выпустил мотоцикл, и тот, завалившись на бок, проехался по асфальту, выбивая искры, а князь слетел с него и кубарем покатился в сторону.

Не успел он прийти в себя и подняться, как пепельноволосый подхватил стального коня и страшным ударом обрушил на Кёдолаи, но князь уперся в мотоцикл рукой и коленом. Несколько минут оба натужно пыхтели, соревнуясь, кто передавит.

– Не соскучился, папуля? – прохрипел пепельноволосый.

– Искренне рад тебя видеть, дорогой мой, – ответил Кёдолаи, коротко взревев, отбросил мотоцикл вместе с носферату и поднялся на ноги, одергивая одежду.

Пепельноволосый тоже встал, отшвырнул раздолбанную машину и широко улыбнулся, демонстрируя вытянувшиеся клыки.

– Что за дурь на тебя нашла, папуля? Что за дичь с этой пьесой? Приступ старческого маразма?

– Есть претензии? – спросил Кёдолаи. – По сюжету? Или вообще? У тебя есть ко мне какие-то претензии?

– У меня? И какие же это у меня могут быть претензии, старый мошенник?

Пепельноволосый внезапно сгреб Кёдолаи за одежду и швырнул в стену театра. Зазвенело разбитое стекло – князь влетел в окно и провалился в густую темноту за колючим венцом торчащих осколков. С рычанием он выпрыгнул обратно, на ходу вытирая кровь с рассеченной щеки, и вцепился когтистой лапой противнику в горло.

– Не смей ломать мой театр! Недавно реставрировали! – прорычал он, однако так и не стиснул пальцы в смертельном захвате, и другой носферату обхватил его за плечи, толкнул уже в другую сторону, и оба, сцепившись, ввалились во флигель, проломив плечами двери.

С грохотом обрушились леса, покатились опрокинутые банки с краской, теряя крышки; ядовитый концентрированный дух заполнил собой помещение.

Кёдолаи первым выбрался из-под обломков досок, отыскал противника и вздернул на ноги.

– Не смей ломать мой театр! До премьеры считанные дни!

Пепельноволосый вырвался, смазал князя когтистой лапой по лицу. Тот ударил в ответ – но по привычке ударил правой рукой. Щелкнули о грудь носферату полиуретановые пальцы, выбиваясь из суставов, пепельноволосый перехватил руку Кёдолаи, дернул. С хлестким щелчком лопнул кожаный ремень. Пепельноволосый воспользовался замешательством князя, чтобы рвануть когтями его горло. Кёдолаи дернулся, выпутываясь из ремней и, потеряв равновесие, упал на пол, на груду ломаных досок.

– Тонкая работа, – насмешливо заметил пепельноволосый, разглядывая руку, потом бросил ее на пол. – А ты за все эти годы так и не отвык драться правой рукой? Плохо приспосабливаешься, папуля.

Кёдолаи, тяжело дыша, смотрел на него снизу вверх.

Пепельноволосый огляделся с деланным беспокойством.

– Однако, что за разруха! Сколько дерева, красок, аэрозолей… Страшно подумать, если вдруг искра… Как у вас тут с пожарной безопасностью?

Приметив снятый со стены и поставленный в угол красный пожарный шкафчик, носферату сдернул с него дверцу и вынул топорик.

Кёдолаи вскочил, но за молниеносной скоростью противника ему было не успеть. С мягким хлюпом топор врезался ему в живот, и князь упал на колени, зажимая глубокую рану ладонью, потом повалился на бок. Джинсы внизу живота быстро набухали тягучей темной кровью.

– Однако теряешь сноровку, – фыркнул пепельноволосый, поигрывая топориком. – Я долго ждал этого момента. Знаешь, почему? Сейчас я в полной силе, не испуганный глупый новичок, а матерый вампир, а ты в твои годы… сколько тебе? Лет восемьсот? Тысяча? Силищи у тебя побольше моей, а вот реакция никуда не годится…

Он наклонился над князем.

– Я видел, как ты резал смертных – как скотину, но это были смертные. А когда тебе случалось в последний раз схватиться с себе подобным?

– Я сторонник разрешения конфликтов путем переговоров! – рыкнул Кёдолаи, извернулся и метким ударом высокого ковбойского каблука свернул противнику челюсть.

Пепельноволосый отскочил, шипя, как разъяренный кот. С хрустом вправил вывихнутую челюсть и снова ринулся на пытавшегося подняться Кёдолаи. Топор вошел в тело рядом с первой раной, глубоко, так что хрустнул перерубленный позвоночник. Рыча от злости и бессилия, Кёдолаи вцепился в рукоять топора, не давая выдернуть его из своего тела. Пепельноволосый нагнулся, дергая топор, крепко вбитый в паркет под спиной князя.

– А стервятников на меня натравливать, это как? – выдавил Кёдолаи. – Подлец ты, сынуля!

– Разве плохая игра? – давясь от смеха ответил пепельноволосый. – Ты про претензии спрашивал. Так вот, у меня к тебе одна претензия – что я убить тебя не могу, еврейский ублюдок!

– Ах, ну вот еще! – усмехнулся Кёдолаи. – Как же тот факт, что обратил тебя именно я, должен был ранить твое кристальной чистоты арийское сердце! Представляю, что ты мог наворотить в тридцатые… С твоими взглядами и изобретательностью! – с силой харкнув, князь плюнул в лицо своему палачу сгустком крови.

Вновь по-кошачьи зашипев, носферату выдернул топор и стал рубить без разбора, по плечам, по бедрам, по истерзанному торсу, стараясь только не попадать в грудь и голову.

– А может быть, и нет у меня претензий, – произнес он, отирая пот со лба и с удовлетворением оглядывая результат своих трудов. – Я и не хотел тебя убивать. Мне интереснее посмотреть, справишься ли ты сейчас? Может, чему и поучиться, а? – он низко наклонился над князем, едва не разрубленным на куски. – Увидимся на премьере, папуля. Я непременно отдам должное сему знаменательному событию. Может быть, посоветуешь, у кого бы попросить автограф? У твоего красавца – главного героя? Или наведаться к мальчишке, над которым ты взял шефство со столь трогательной заботой? Впрочем, что я? Конечно, героиня – я ведь знаю твои предпочтения! Ты уж, наверно, не раз причастился ее крови?

– Не зарвись, – тихо посоветовал Кёдолаи.

– До премьеры, папуля! – пепельноволосый выпрямился, отошел от поверженного князя, оглянулся у груды досок, залитых краской из раздавленной банки, зло усмехнулся и щелкнул длинными когтями, выбивая искру.

Сухие доски вспыхнули мгновенно. Издевательски поклонившись, носферату направился к выходу из помещения, споткнулся по пути об искусственную руку и сильным пинком отправил ее в огонь. Букет токсичных испарений дополнил запах горящего пластика и кожи, а пепельноволосого уже не было, как будто он испарился с дымом, стремящимся в окна.

* * *

Огонь разбегался по помещению стремительно, нужно было действовать быстро, но не так-то легко сконцентрировать ментальную энергию, когда мелкорубленая требуха упорно лезет наружу. Раз он не имел возможности сдвинуться с места, следовало прежде всего остановить пожар. Но и прохлаждаться тут сколько-нибудь долго не следовало. Кёдолаи не хотелось думать, что будет, если его обнаружат в таком виде. Оставалось только успевать везде.

Опершись на локоть обрубленной руки, князь приподнялся и, напряженно всматриваясь в самый центр огня, отдавал мысленный приказ, в то же время левой рукой нащупывая беспорядок в животе и запихивая то, что торчало, внутрь в надежде, что все органы как-нибудь сами разберутся, где им положено находиться. Поерзал, давая сцепиться разорванным позвонкам. Дело шло слишком медленно и требовало неподъемных усилий, к тому же очень мешали посторонние мысли – не может ли лопнуть от чрезмерного напряжения его сердце? Кровавая пелена застилала глаза, он пытался вытереть их, но пальцы были в крови, не говоря о лохмотьях изорванной одежды. Сознание уплывало, и князь уже готов был сдаться, но огонь наконец присмирел, словно яростный хищник, успокоенный умелой работой дрессировщика, и остановился, сыто покряхтывая и доедая то, что уже почти прогорело, но не распространяясь далее.

Кёдолаи опустил голову, коснувшись лбом паркета, и закрыл глаза, плача от неимоверной усталости и напряжения.

Отчетливый хруст угля под чьими-то шагами, заставил его снова вскинуться, и князь с удивлением отметил в себе давно забытое ощущение – страх.

* * *

Аксель задержался дольше других по той тривиальной причине, что опять заснул в собственной гримерной. Ничего удивительного – из-за перенапряжения перед генеральной репетицией он не спал целые сутки. Разбудил его отдаленный треск и грохот, доносившиеся не то с улицы, не то с другого конца здания. Некоторое время актер прислушивался, но больше шума не было, и, пожав плечами, он направился к выходу. Аксель сдал ключи ночной вахте, поболтал с симпатичным дежурным – тому тоже показалось, что где-то гремело, но он был убежден, что где-то далеко, может быть, на соседних улицах.

Выйдя из театра, Аксель подумал, что таинственный шум мог доноситься из-за здания, и, хотя он жил недалеко и домой добирался пешком, решил прогуляться до стоянки и проверить, всё ли в порядке.

Реставрируемый флигель встретил его сорванными с петель дверьми, выхлопом ядовитых испарений и удушающим жаром, и первой мыслью Акселя было идти назад к охране и поднимать тревогу, но изнутри донеслось шуршание и тихая брань, и артист с неудовольствием понял, что придется хотя бы попытаться сунуться в это пекло, потому что, если там находится кто-то живой, приезда пожарных он может и не дождаться.

Аксель расстегнул свою легкую рубашку с коротким рукавом, прижал нижний край ко рту и носу и решительно двинулся в остывающую печь.

Пачкая светлые брюки копотью, дыша через ткань, он пробирался по обломкам, но, увидев в багровых отсветах еще тлеющих углей израненное тело Линдентона в кровавых лохмотьях, резко остановился.

Автор пьесы с видимым усилием пытался приподняться.

– Я сейчас… – Аксель выпустил край рубашки и зашарил по карманам в поисках телефона, лихорадочно соображая: конечно, нужно вызывать скорую помощь, однако раненому уж наверно не стоит ни минуты лишней оставаться в этой ядовитой атмосфере, вот только самому его вытаскивать опасно, как бы не навредить еще больше…

– Я сейчас…

* * *

– Никаких звонков, никаких врачей! – прохрипел Кёдолаи и, подтянув ноги к животу, сумел привстать на колени. – Поверь, всё не так страшно, как выглядит. И вообще, катись отсюда, нечего дышать всякой дрянью…

На счастье князя, было темно, и Аксель не видел всех подробностей. Нерешительно сунув телефон обратно в карман, Аксель подошел к носферату, неловко присел рядом и дал ему обхватить себя здоровой рукой за плечи. Он невольно охнул, приняв на себя неожиданно тяжелый груз, и осторожно повел Кёдолаи к выходу, отбрасывая ногой с пути горелые обломки. Кёдолаи шел, зажимая культей живот, чтобы что-нибудь ненароком не вывалилось, старался не висеть всем весом на удивительно сильных – но все-таки всего лишь человеческих – плечах Акселя и думал о том, что ему прежде всего необходима кровь. Сильная, здоровая кровь. Чья-то жизнь. Он покосился на человека, тащившего его к выходу. Артерия была совсем рядом, темная, плотная струя жизни текла прямо здесь, под тонкой оболочкой кожи на короткой бычьей шее… Однако от одной близости этой артерии у Кёдолаи в его нынешнем состоянии кружилась голова и тошнота подкатывала к горлу. Словно святой воды хлебнул, растерянно подумал он.

Когда они наконец выбрались на парковку, Аксель тяжело закашлялся. Кёдолаи отпустил его, выпрямился, но тут же пошатнулся и вынужден был опереться плечом о стену.

– Я все-таки вызову врача, – объявил Аксель между глубокими вдохами.

– Даже и не думай.

– У тебя транспорт есть? Я-то без машины…

Кёдолаи посмотрел на укрытый темнотой от человеческих глаз разбитый мотоцикл и покачал головой.

– Тогда хоть такси…

– Не беспокойся. Сам разберусь. Это, собственно, не столько кровь, сколько краска! – умоляюще добавил князь.

– Как ты пойдешь-то в таком виде? Первый же полицейский…

– Вот это меня совершенно не волнует.

На ночные улицы… Найти кого-нибудь поздоровее… Полицейский – самое то, пусть ему попадется полицейский. Только сначала – избавиться от этого незваного благодетеля, черт возьми…

– Дай хоть провожу. Или давай ко мне, тут рядом.

Конечно, Кёдолаи хватило бы сил на месте отправить его в нокаут, но отвечать на доброту такой откровенной грубостью было явно недостойно представителя мадьярской аристократии. Значит, надо было по-другому – но это требовало куда больших затрат энергии, которой и так катастрофически не хватало. Но что поделаешь? В конце концов, чем это могло ему грозить, потерей сознания в худшем случае?

– Л-ладно, – неуверенно, словно бы нехотя произнес Аксель, сдвинув густые черные брови. – Значит, ты уверен, что справишься?

– Абсолютно, дорогой мой.

– Ну, хорошо. Я пошел тогда, – он снова закашлялся.

– Ты сам-то не надышался там чем не следует? – забеспокоился Кёдолаи. – Тебе ж петь!

– Ничего, – беспечно махнул рукой Аксель. – Пока домой дойду, продышусь.

– Благодарю! – прохрипел ему уже вслед Кёдолаи.

Аксель обернулся, блеснул белозубой улыбкой, поднял руку в прощальном жесте.

– Было б за что! Сервус, Альбрехт!

– Сервус, Акс.

* * *

Парень был высокий, плечистый, явно любитель спорта. Килограммов девяносто тренированных мышц; работающих, как часы, органов; чистой, превосходного качества крови. Полное отсутствие воображения. Полное отсутствие интереса к чему-либо за пределами узкого мирка бабок, курв и однообразных боевиков по телеку. Зато мыслишки что надо: основной жизненный импульс – подсидеть кого-то там на службе… Противно связываться с такой дрянью, но сейчас не время эстетствовать. Сейчас главное не духовные качества, уровень интеллекта и объем красочных воспоминаний, а здоровье и физическая форма. В этом отношении прохожий идеален. Сто лет еще мог бы подсиживать… Но не придется.

Сгорбленная фигура в узком проулке напряглась, свет полнеющей луны блеснул на кончиках клыков. Хищник прянул вперед. Неприлично медленно. Омерзительно неуклюже. Слишком тяжело – но лишь для настороженного и быстрого мира хищников и их жертв. Человек XXI века – до обидного легкая добыча.

Хищник не знал, что за ним наблюдает другой охотник. На плоской крыше низкого гаража распластался крупный серый волк. Он следил умными, внимательными черными глазами за происходящим на улице, не издавая ни звука. Он прекрасно умел выжидать в засаде. Когда всё было кончено и носферату растворился в ясной ночи, волк легко спрыгнул с крыши, обнюхал оставленный на улице обескровленный труп без каких-либо телесных повреждений, деловито изучил проулок, где выжидал добычу стрыгой. Едва заглянув туда, волк отпрянул и зарычал, наморщив верхнюю губу, – запах не запах, скорее, аура, сохранившаяся в воздухе, вызывала у него отвращение. Но волк заставил себя войти в проулок и осмотреть его. На ветке куста висел заскорузлый от засохшей крови лоскут – очевидно, зацепился, когда стрыгой рванулся к добыче. Обнюхав его, вырколак заворчал довольным тоном и пошел по следу стрыгоя в обратном направлении, желая выяснить, откуда тот явился в столь жалком виде.

* * *

Хервиг Шюлер вздрогнул и отпрянул от компьютера, когда довольный собой Сильвиу вошел в помещение.

– А ты что здесь делаешь? – удивился румын. – Я же отпустил тебя!

– Да я… так, – смутился молодой агент.

– Вот, передашь завтра в лабораторию, – Сильвиу бросил на компьютерный стол полиэтиленовый пакетик, в котором лежал клочок ткани. – Чем больше мы будем знать, тем лучше.

Шюлер вопросительно посмотрел на пакетик, потом на него.

– Клиент наш! – потер руки Сильвиу. – На-аш, дружок. Я застукал его на месте преступления.

– Есть свидетельство? – просиял Шюлер.

– Всё здесь! – Сильвиу постучал себя по лбу и достал из кармана флягу. – Если высшее начальство захочет добиться подтверждения, может прочитать мою память.

– То есть… – Шюлер нахмурился, – то есть вы видели, как он убил человека?

– Именно! – Сильвиу отпил из фляги.

– Вы видели и не помешали ему?

– Если бы я помешал, он бы ушел и свидетельства бы не было! – хладнокровно заметил румын. – Мне необходимо было убийство, чтобы что-то предпринимать против него.

– Как-то это… – Шюлер покачал головой и перевел взгляд на пакетик. – Кровь? Его кровь?

– Да, наш приятель, похоже, попал в переделку. Там было настоящее побоище, во флигеле театра, – румын скорчил рожицу. – И что общего у стрыгоев с театром?

– Готические пьесы популярны, – попробовал объяснить молодой агент. – Большой успех, большие деньги… Может быть, вампиры тоже хотят урвать свое?

– Всё может быть, – Сильвиу отхлебнул из фляжки. – Что ты там изучаешь-то? – он подошел ближе и посмотрел через плечо Шюлера на монитор.