Текст книги "Песнь камня"

Глава 12

Солнце садилось, окрашивая небо над аэропортом в лилово-розовый цвет. Женщина в элегантном костюме медленно спускалась по трапу. Из-под широких полей светлой шляпы выбивалась золотистая прядь, пол-лица скрывали, несмотря на закатный час, большие противосолнечные очки. Красиво очерченные розовые губы изгибались в задумчивой ироничной улыбке. На плече у дамы висела плоская сумка, в руке она держала компактный саквояжик. Один из ее спутников уже порывался поднести за нее багаж, но едва сумел оторвать саквояж от пола, дама мило поблагодарила и с легкостью взяла его сама.

Пропустив других пассажиров вперед, дама глубоко, с удовольствием вдохнула воздух старинного города, удовлетворенно оглядела с высоты трапа аэродром и свободной рукой сняла очки, провожая взглядом уходящее солнце. Она была, несомненно, красива – точной, правильной красотой, миниатюрное тело было ладно скроено, и двигалась она с инстинктивной грацией хищного животного. Ее кожа была совершенно гладкой, без единой морщины и слегка отливала странным перламутровым блеском, из густых светлых волос выглядывало изящно заостренное ухо, улыбка приоткрывала идеально ровные белые зубы. Цвета лица были свежи и ярки – цвет румянца, губ, темных бровей и ресниц. Однако стоило посмотреть в ее прозрачные серо-зеленые, словно бы горящие внутренним светом глаза, отметить жесткий рисунок красивых губ и скупую четкость неторопливых уверенных жестов, и никому не пришло бы в голову назвать ее молодой. Это слово было к ней просто неприменимо.

Прищурившись и сдвинув темные брови, словно прислушиваясь к чему-то внятному лишь ей, дама вдруг широко улыбнулась – в розовом свете вечерней зари блеснули маленькие острые клычки – и произнесла низким грудным голосом:

– Что ж… В этом городе становится интересно!

* * *

Он пришел с наступлением темноты, когда Яна Кларен, интендант музыкальных театров столицы, как раз закончила решение не терпящих отлагательства вопросов. Вернувшись после почти годичного отсутствия, она трудилась всю прошлую ночь и весь день – за наглухо закрытыми окнами и опущенными жалюзи, под вой запущенных на полную мощность кондиционеров. Работа на сегодня еще не была закончена – ей предстоял деловой ужин в элитном ресторане.

Янина как раз откинулась в кресле, выключила компьютер и провела рукой по лицу, перестраиваясь на иной лад, когда щелкнула дверная ручка, и он бесшумно возник в кабинете.

Янина с интересом смотрела на Кёдолаи. На нем была темная рубашка с длинным рукавом, джинсы и ковбойские сапоги, на левой руке – золотые часы на массивном браслете, в ухе серьга, черные с проседью волосы убраны в хвост. Пять вспухших шрамов багровели на смуглом лице.

– Ты отвратительно выглядишь, – не без удовлетворения произнесла Янина и стала раскладывать по ящикам просмотренные документы.

– А ты только похорошела, – ответил Кёдолаи и без приглашения уселся в кресло перед ее столом, закинул ногу на ногу. – Смерть явно пошла тебе на пользу, дорогая моя.

Янина смерила его тяжелым взглядом.

– Интересно, – задумчиво произнесла она, – если оторвать тебе вот прямо сейчас голову, то ведь обратно прирастет?

– Как приятно бывает встретиться с хорошими знакомыми через полторы сотни лет! – вздохнул Кёдолаи, изогнувшись в кресле, вытянул низ рубашки из брюк и принялся неторопливо расстегивать ее.

– Если ты хочешь произвести на меня впечатление видом своего атлетического торса, то не теряй времени зря, – ядовитым тоном посоветовала Янина. – Я знаю, что ты далеко не атлет.

– Я просто подумал, что, учитывая твои кровожадные побуждения на мой счет, это зрелище тебя, возможно, утешит… – кротко ответил Кёдолаи и распахнул рубашку.

Янина поморщилась и покачала головой.

– Черт возьми! Во что ты вляпался на этот раз?

– Встретился еще с одним старым хорошим знакомым!

– Тогда хорошо его понимаю, – кивнула Янина и окинула его живот брезгливым взглядом. – Что это было? Электропила?

– Всего лишь пожарный топорик. Небольшой – удобен в обращении. Заметь, – князь посмотрел вниз. – Ни одного удара выше нижних ребер – он, видишь ли, не хотел убить меня ненароком.

– Почему ты не приведешь себя в порядок?

– Это, знаешь ли, не так просто! – возмутился Кёдолаи. – Или… не знаешь? – Его густые брови приподнялись. – Ты никогда не попадала в серьезный переплет? За всё это время? Невероятно… В моем возрасте, дорогая моя, регенерация столь тяжелых повреждений идет не так – раз и готово! – он щелкнул пальцами. – Я бы мог сделать это быстрее, но не обошлось бы без жертв, а это, я полагаю, не в наших интересах.

– Застегнись, а то меня сейчас стошнит, – попросила Янина. – Кстати, тебе не приходило в голову что-нибудь сделать с этой рукой? Уверена, сейчас производят вполне пристойные протезы.

– У меня была превосходная рука! – вздохнул Кёдолаи. – Но когда встречаешь старых друзей…

– Запасной надо иметь, – бросила Янина.

– Не издевайся! – взвыл Кёдолаи. – И говорят еще о высоком качестве жизни, мол, покой и порядок, полиция начеку! Вечером на улицу не выйдешь без того, чтобы тебя не разрубили, не застрелили…

– Покой и порядок здесь были, пока ты не появился! – парировала Янина. – И я с содроганием думаю о том, что будет дальше. Объясни наконец, что всё это значит? Почему эта пьеса?

– Между прочим, ты сама дала на нее добро, госпожа интендантин.

– Я теперь предприниматель, – улыбнулась Янина. – Я не могу позволить себе упустить перспективный сюжет. Но у меня глаза на лоб лезли, когда я читала материал, а когда увидела твое имя, меня разобрал такой смех, что на столе лопнул графин. Альбрехт Вереш Линдентон – что это такое, черт возьми?

– Я хотел подать тебе знак, что это действительно я. Мое настоящее имя, как говорится, слишком известно, – князь машинально поправил на ее столе органайзер, стоявший не совсем симметрично по отношению к мраморному письменному прибору. – А имя моего племянника захватила ты.

– Что значит, захватила?! – возмутилась Янина и сдвинула органайзер обратно, точно выверив расстояние от него до мраморной композиции и монитора. – Я была и остаюсь графиней фон Кларен. Смерть не лишает титула!

– Разумеется, ваше сиятельство, госпожа покойная графиня! – склонил голову Кёдолаи.

– Но зачем тебе это? Начитался Энн Райс[44]44
  Энн Райс – автор популярной серии романов о вампирах, в том числе романа «Вампир Лестат», в котором главный герой являет себя современному миру, выступив на рок-концерте.


[Закрыть]?

– Дорогая моя, я не намерен ни взлетать над сценой (тем более что этим в наше время никого не удивишь), ни кого-либо разоблачать. Да и правды-то в моей пьесе мало, думаю, ты это заметила? Но да, пожалуй, что-то общее есть… Может быть, это был такой изощренный способ привлечь твое внимание?

– Привлечь мое внимание? – тихо переспросила Янина.

– Ты же сама отметила, что ты теперь предприниматель, я подумал, что наилучшим подарком будет заработать тебе деньги…

– Ты захотел привлечь мое внимание?! – переспросила Янина. – Соскучился за полторы сотни лет? Слушай, – она схватила телефон, – если бы я только знала, как связаться с этой особой полицией, как их там теперь называют…

– Не трудись, мы с ними уже пообщались, – проворчал Кёдолаи, снова приоткрывая незастегнутую до конца рубашку.

– Значит, даже они не могут тебя прикончить? – расстроилась Янина.

– Я не понимаю, что ты злишься?

– Что я злюсь? Ты действительно не понимаешь?

– Я же сделал то, что ты сама просила! Да ты сама мне чуть в горло не впилась!

– Я просила тебя не делать этого!

– Ты просила меня не делать этого, когда уже умирала у меня на рука… на руке! Пути назад не было! Я отнес твои причитания за счет мозговых конвульсий.

– А что было потом? Ты просто выставил меня из замка! Сразу, ничего не объяснив, ничему не научив!

– Как это ничему?! Я столько тебе рассказал, я ответил на все твои вопросы! Что еще тебе было нужно?

– Ты мне был нужен! – Янина вскочила и наклонилась над ним, опираясь о стол. – А ты вышвырнул меня за ворота! В пургу! В лес! К волкам!

– Дорогая моя, ты бы видела, что тогда творилось в замке! Ничего не зная и не умея, ты легко могла погибнуть там, а в лесу у тебя были все шансы. Право, я даже рассчитывал, что в случае нужды ты поможешь остальным, я словно бы поручил их тебе – и разве я был неправ?

– А я ведь любила тебя тогда, – с горечью произнесла Янина.

– Дорогая моя, – с нажимом произнес Кёдолаи. – Я обеспечил тебе такое мягкое перерождение, какое редко кому достается, уж поверь мне. И я был с тобой до конца, я держал тебя в объятьях, я ласкал и утешал тебя, когда ты умирала. Я дал тебе имя…

– Ты дал мне имя! – взвизгнула Янина. – Но ты предусмотрительно скрыл от меня свое! Мерзавец! – мгновенно удлинившиеся когти на ее руках впились в столешницу. – Я ничего не знала о тебе. Когда я увидела, что осталось от Кёдоля, я же думала… – Янина захлебнулась и снова опустилась в кресло, не без удивления глядя на глубокие царапины на столе. – Я все эти годы не знала, жив ли ты.

– Мне казалось, так будет правильнее. Я не хотел, чтобы ты ринулась в замок в ту ночь.

– Где тебя носило все эти годы?

– Где меня только не носило… – Кёдолаи автоматически подвинул теперь уже мраморный прибор на ее столе, но, поймав взгляд Янины, торопливо вернул его на место. – Но, поверь, дорогая моя, я не упускал тебя из виду. Если бы тебе угрожала серьезная опасность, я немедленно пришел бы на помощь. Но ты оказалась неожиданно благоразумной девочкой. Куда более осторожной, чем при жизни.

– А просто так нельзя было дать о себе знать? – с горечью спросила Янина. – Ах да, я забыла: тебя когда-то так замучили толпы влюбленных вампирш… Понимаю. Но что изменилось именно сейчас?

– Однажды я научился включать компьютер, потом обнаружил, что могу создавать музыку и без руки. Стал восстанавливать некоторые свои старые мелодии, а когда дошел до того чардаша… Помнишь? Захотелось показать это всё тебе.

– Чардаш, – грустно улыбнулась Янина. – Именно из-за него я не стерла весь твой материал из моего компьютера и из моей жизни. А потом видео с Белой… Он танцевал так, словно был там, словно видел…

– Надеюсь, я не очень огорчу тебя… – робко вставил князь, – но он, пожалуй, и был, и видел.

– А! – Янина улыбнулась. – Мне следовало догадаться.

– Мне очень неловко, – признался князь. – Но, кажется, я увел у тебя твоего мальчика. Уверяю тебя, это не входило в мои намерения.

– Я не в обиде. Подобрала его буквально на улице, беспомощного, ничего не знающего, каким только чудом он уцелел? Какой-то негодяй обратил его и бросил – так, кажется, щенков учат плавать?

– Ладно-ладно, я уже всё понял! – пробурчал Кёдолаи. – И ты взяла его под крылышко?

– Я помогла ему. Но он и сам неплохо справляется. Жить и работать среди людей непросто.

– Ты тоже неплохо справляешься, – заметил Кёдолаи. – Как это – уехать почти на год, а дело идет?

– Да, – с гордостью кивнула Янина. – Я хорошо умею подбирать людей, – она подмигнула, – буквально вижу их насквозь! Я была на Дальнем Востоке, там проявляют большой интерес к европейскому театру. Посетила несколько стран, многое повидала. Рассчитывала вернуться весной, но меня внезапно вызвали в Канаду, – по ее лицу на миг пробежала тень. – Пришлось там задержаться.

– Ты как Бела, – скорбно признал Кёдолаи. – Честно зарабатываешь свой хлеб… Зачем тебе деньги, дорогая моя?

– Люблю путешествовать. Не всем дано летать с тучами.

– Кто это сказал?

– Многие. Я изучала этот вопрос.

– Плохо изучала.

– Немало трачу на благотворительность, – Янина злорадно рассмеялась, увидев его выражение. – Да-да. Это идет на пользу делу, а кроме того, кто-то когда-то сказал мне: почему бы не творить добро, когда ничто этому не мешает?

– Я понял, что происходит с оставленными без присмотра новообращенными носферату, – проворчал князь. – Они превращаются в добропорядочных граждан. Буду иметь в виду.

– Тебе-то, конечно, никогда не приходило в голову, что можно зарабатывать деньги.

– Я – князь! – приосанился Кёдолаи, и вдруг его осенило: – Так я же как раз сейчас что-то зарабатываю – мне платишь ты!

– Как будто да.

– Интересно, что за номер счета я дал твоему бухгалтеру?

– Надеюсь, номер того, кто оплачивает твой отель. Или шьет тебе одежду, – сухо заметила Янина.

– Но, положа руку на сердце, ты разочаровала меня! – объявил Кёдолаи. – Я-то надеялся, что ты сделаешь вклад в науку. Что-нибудь откроешь.

– Я думала об этой стезе, – призналась Янина. – Но, видимо, у меня совсем нет созидательного таланта. И я снова обратилась к театру и наконец, с опозданием на сто лет, нашла свое правильное место – не на сцене, а по ту ее сторону.

– Я ожидал другого, – повторил Кёдолаи и окинул взглядом ее стол, где царил почти нечеловеческий порядок. – Но что за тошнотворная сентиментальность! – он показал на злополучный чернильный прибор – на нем лежали маленькая фарфоровая розочка и нож для бумаг в виде миниатюрного кинжала.

– Атавизм человеческой личности, – ответила Янина. – И это еще не всё, – она кивнула в сторону стены, и Кёдолаи вскочил с кресла, чтобы поближе рассмотреть серию рисунков в скромных рамах.

– Не может быть! Как ты?..

– Я нашла ташку в руинах, завалилась куда-то и уцелела. У Франца была прочная ташка. Или, скорее, счастливая.

Кёдолаи, двигаясь от рисунка к рисунку, перешел к книжной полке.

– Кто бы сомневался! – он вытянул толстый антикварный том Брэма Стокера. – Любимые книги? Энн Райс вся?

– У меня есть и кое-что из твоей библиотеки, – сказала Янина, глядя в стол. – Я многое вывезла из замка.

– Ты хозяйственная, – похвалил князь, поставил книгу на место и вернулся в кресло. – И даже научилась держать вещи в порядке. Я же говорил, смерть тебе пошла только на пользу. Но меня больше интересует другой твой трофей. Что сталось с моим племянником, ваше сиятельство?

– Он умер в год, когда убили императрицу Елизавету, – медленно ответила Янина. – Я была с ним до конца.

– И ты допустила?..

– Он так хотел. Он прожил приличный срок, и, пожалуй, нам было хорошо вместе. Может быть, именно потому, что настоящей любви между нами не было, и мы оба просто искали защиты от одиночества. Я не всегда была с ним, я не могла лишать его того, что сама была дать не в состоянии. У него были женщины. Еще бы, твоя кровь… У него был сын. Он погиб в Первую мировую…

– Еще один! – простонал князь.

– Да, еще один солдат, видимо, это тоже у вас в крови. Но внуков у Альби не было, так что род Кёдолаи все-таки пресекся, хоть и не на нас. Линия Франца тоже заглохла – я проверяла.

– Вот так, – мрачно подытожил князь.

Некоторое время оба молчали.

– Перед самой смертью, – произнесла Янина, всё так же глядя в стол. – Он сыграл мне твой чардаш. Он часто играл мне, но эту мелодию – только один раз. Ему уже тяжело было играть, и всё же… Он знал, что значит для меня эта музыка и, наверно, простил меня… нас, – она исподлобья взглянула на Кёдолаи, но тот сосредоточенно изучал запонку на пустой манжете.

– А что тот ликантроп? – поинтересовался он. – Ты его больше не видела? Любопытно…

– Уилберт выручил меня в ту ночь, – ответила Янина. – Когда на нас с Арпадом напали волки, он прогнал их. Вся стая будто бы признала его силу, и Уилберт вывел нас из лощины, где мы потерялись. А потом… Потом он вернулся домой, издал свою статью, я еще передала ему иллюстрации…

– Прославился и разбогател? – скривился Кёдолаи. – За мой счет.

– Нет. Статья имела успех, но ожидаемой сенсации не было, потому что ее приняли за чистую беллетристику, неплохой готический рассказ, но не более того. Уилберт разочаровался в журналистике и много лет путешествовал по всему миру, изучая повадки хищных зверей. Выступал в серии телепередач Би-Би-Си. В конце концов обосновался при волчьем питомнике в Канаде.

– И вы всё это время поддерживали отношения? – поразился Кёдолаи. – Ведь ты должна вызывать у него…

– Некоторые способны справляться со своими ощущениями ради дружбы, – холодно ответила Янина.

– Постой-ка… Ты сказала, что была в Канаде. Так ты сейчас от него?

– Уилберт умер, – тяжело произнесла Янина.

– Ну… Он прожил много лет, – пожал плечами князь.

– Много, – сказала Янина.

– Но надо же – опубликовал статью! – ухмыльнулся Кёдолаи. – Значит, наша история уже описана, и кто-то может ее прочитать… Я и не думал…

– Конечно, прежде чем сочинять пьесу, тебе и в голову не пришло исследовать, что об этом уже написано!

– Мне – что об этом написано? – сделал большие глаза князь.

– У Уилберта есть родственники. Еще чего доброго обнаружатся правообладатели и обвинят тебя в плагиате! – злорадно предупредила Янина.

– Мне не успеть за нынешним временем, – ошеломленно пробормотал князь.

– С другой стороны, твоя пьеса так далека от правды, что сходство можно и не усмотреть, – успокоила его Янина и добавила задумчиво: – Ты погибаешь в конце…

– Я решил, что надо добавить драматизма.

– Аксель всё равно затмит нашего протеже, гарантирую.

– Пусть, – пожал плечами Кёдолаи. – Мы дали парнишке старт, дальше пусть выкручивается сам.

– Тебе следовало пойти до конца, – блеснула острыми клычками Янина, – и играть самому. С твоим обаянием…

– А петь я чем буду?

– Да. Прости, я увлеклась. Действительно, голос у тебя не для пения, – Янина помолчала, поглядывая на него украдкой.

Кёдолаи снова был занят запонкой.

– Признай, ты ведь это с самого начала задумал? – спросила она. – Обратить меня? Ты намеренно меня обрабатывал, просвещал, развлекал, катал по воздуху… Ты всё рассчитал с самого начала?

– Дорогая моя, ты приписываешь мне коварство, на которое у меня бы просто не хватило терпения!

– Ведь врешь.

– Прочитай меня, – предложил Кёдолаи.

– Нет уж!

– Если хочешь знать правду…

– Нет! Не хочу. Не хочу знать. Не хочу в это погружаться! – она посмотрела на часы и встала из-за стола. – У меня еще рандеву.

– Не со мной? – удивился князь.

– А ты меня приглашал?! – Янина посмотрела на него, вздохнула и принялась расстегивать у себя на шее жемчужное ожерелье в несколько нитей. – Не будем терять времени.

– Я знал! – просиял князь, вскочил с кресла и в один миг перепрыгнул стол.

– Не обольщайся! – осадила его Янина. – Послезавтра премьера, тебе на сцену выходить, мне надо, чтобы ты пристойно выглядел. И будь любезен, сосредоточься на лице.

Князь посмурнел, но, мысленно признав ее правоту, нагнулся и коснулся губами ее перламутровой кожи.

– И вот еще! – вспомнила Янина. – Ты не дашь мне контакт того твоего приятеля, который тебя так разделал? Поделился бы опытом – мне может пригодиться!

* * *

Упав на пол, лампа чудом не разбилась, и ее теплый свет еще сиял в середине склепа, вырисовывая в темноте борта саркофагов. Лицо Кёдолаи тонуло во мраке, из-за неверного слабого света внизу носферату казался еще крупнее, чем был.

Янина плотно запахнула на себе его большой сюртук, сунула руки в карманы и снова нащупала свой платок.

– Дюла Сильвестер! – позвала она твердо и жестко, не узнавая собственного голоса. – Ответь мне еще на один вопрос. Последний.

Он промолчал, стоя неподвижно, слившись с непроницаемой тьмой.

– Ты говорил мне уже не однажды, но я спрошу еще раз, и ты ответишь мне правду. Сколько мне осталось?

– Разве я не объяснял… – скучливо начал он, но Янина перебила:

– И скажи заодно, что значит «Э фьотоль. Кар ходь мегхоль хоморошон»[45]45
  Она молода. Жаль, что скоро умрет. (венг.)


[Закрыть]. На то, чтобы это понять, не нужно глубоких знаний венгерского.

– Кто это сказал? – резко спросил князь.

– Твоя кузина.

– И ты будешь слушать старую дуру?

– Дюла, я жду ответа.

Он молчал. Янине показалось, что он молчит очень долго, лампа светила всё слабее, темнота наплывала, и казалось, он решил вовсе не удостаивать ее ответа и уже куда-нибудь ушел, растворясь во мраке…

Тишина оглушала. Или это была не тишина, а грохот пульса в висках? От холода она не чувствовала ног, все ощущения растворились во тьме, и она уже не знала, стоит ли она у лестницы крипты или спит в своей постели под балдахином, и всё это ей снится, или, может быть, она уже умерла?

– Года полтора-два, на большее не рассчитывай, – тяжело произнес он.

– Благодарю, – ответила Янина всё тем же чужим, жестким голосом. – Тогда чего ты ждешь?

И, не думая о том, что может налететь в темноте на саркофаг, она быстро пошла вперед, на гаснущий свет, но далеко идти не пришлось: он уже был рядом, его нечеловечески сильная рука обхватила ее плечи, длинные пальцы с треском рвущейся ткани дернули ворот ее платья. Стало абсолютно темно, во мраке было только тяжелое дыхание у самого ее лица – дыхание, в котором не было тепла, – и хриплый сорванный голос:

– Не забывай, дорогая моя, пути назад не будет. Века одиночества.

«Но я люблю тебя», – с удивлением подумала она и в следующее мгновение холодные губы нежно коснулись ее кожи, а потом была краткая острая боль.

* * *

Янина тихо проскользнула в номер и с любопытством огляделась. Приятная прохлада встретила ее после теплого сентябрьского вечера снаружи. Сквозняк овевал ее голые плечи над лифом длинного фиолетового платья. По неискоренимой привычке Янина провела рукой по волосам, проверяя, в порядке ли ее высокая прическа, отчего-то чувствуя странное волнение. Перед премьерой она всегда волновалась – не столько из-за возможности финансовых потерь в случае неудачи, сколько из опасений, не совершила ли она ошибку. Но почему у нее трепещет внутри именно сейчас – можно подумать, что от обитающего здесь создания зависит сегодняшний успех? Уже ни от кого ничего не зависит, процесс запущен и ничего нельзя изменить. Или?..

Он лежал на широкой кровати, вытянувшись во всю свою почти двухметровую длину, обнаженный, доверив истерзанное тело искусственной прохладе. Янина не сомневалась, что он спит – сейчас он должен беречь каждую минуту сна.

Янина немного побаивалась возможной реакции на свой приход, но рассчитывала на общее правило – носферату обычно не ждут опасности со стороны тех, кто связан с ними кровью. Узы крови священны, это главное, и, может быть, на самом деле единственное правило. Она тихо присела на пустую тумбочку у кровати, не отрывая глаз от спящего.

Он лежал прямо, прижав локти к бокам – привык проводить дневное время в саркофаге. Янина, влекомая всегдашней своей любознательностью, при каждом удобном и неудобном случае проводила наблюдения за себе подобными и знала, что молодые вампиры, незнакомые с традицией саркофагов или простых гробов, зачастую напоминали во сне обычных людей – лежали раскинувшись или наоборот свернувшись в клубок, многие дышали во сне, хотя для регенерации и отдыха полезнее всего полный покой и неподвижность. Тело не сразу научалось понимать, что далеко не всякий воздух стоит вдыхать, и что при благоприятных условиях дышать можно со смаком, словно пробуя изысканное блюдо. Это понимание приходило обычно после первой серьезной травмы и нескольких недель, а то и месяцев вынужденной неподвижности.

Дюла Сильвестер и был совершенно неподвижен, любой медик, увидев его, тотчас же констатировал бы смерть. Глаза его были прикрыты, уголки губ, как всегда, приподняты, словно ему снилось что-то хорошее. Обрубленная рука вытянулась вдоль тела, кисть другой руки лежала на груди, поверх сердца – словно во сне он готов был защищать свое самое уязвимое место, и почему-то Янина почувствовала, что от этого зрелища ее собственное сердце споткнулось, дало сбой в мерном перекачивании крови. Или дело было в том, что только теперь, когда ее не злил и не отвлекал насмешливый взгляд его, она осознала, насколько он постарел за эти годы, и гадала теперь, были ли причиной его раны, или – беспощадный к любому существу ход времени. Лежа князь выглядел еще более худым, щеки глубоко запали под выпирающими скулами, как и закрытые глаза в широких глазницах, кости черепа и ребра были все на виду, проступая четким рельефом под кожей, за нижними ребрами был резкий перепад к провалившемуся животу – сплошной массе грубых рубцов. Кожа, словно бы слишком растянутая для костяного каркаса под ней, потеряла упругость и блеск, в шевелюре было заметно больше седины, и совсем белым было пятно курчавых волос на груди, вокруг отверстия с обожженными краями. Вероятно, всё это было поправимо.

Она смотрела на его спокойное спящее лицо – на намеченные тонкими желтоватыми шнурами шрамы, что уже не так бросались в глаза, на вишневые губы, и вдруг подумала, а может быть, это вовсе не форма рта, как ей казалось, а действительно улыбка? Может быть, именно то, что он всё происходящее воспринимает как шутку – иногда сомнительную, иногда жестокую, но шутку, повод для смеха – и позволило ему прожить так долго. Или, может быть, дело было в сознании ответственности, в возложенном им самим на себя священном долге?

Янина опустила глаза на элегантный клатч, лежавший у нее на коленях. Снова атавизм человеческой сути, да? – сказала она себе, – ты тут разнюнилась, а он завтра вдруг возьмет и умчится куда-нибудь в Австралию, в лучшем случае чмокнув тебя в лоб на прощание, как в прошлый раз…

– Как мило! – раздался рядом хриплый голос, и Янина от неожиданности едва не уронила клатч. Он уже сидел на постели, скрестив длинные ноги, и удивленно смотрел на нее. – И давно ты тут мной любуешься?

– Только что пришла, – солгала Янина. – Собиралась тебя будить – еще не хватало, чтобы ты опоздал.

– Ценю твою заботу, – он легко вскочил на ноги, подошел к гардеробной и достал вешалку с брюками.

Нижнего белья он определенно не носил, Янина едва не рассмеялась, вспомнив, как ее поразила эта мысль полторы сотни лет назад. Уловив ее выражение, князь вопросительно приподнял брови, но не дождавшись ответа, пожал плечами и ушел в ванную.

Когда он снова предстал перед ней, застегивая запонку на пустой манжете, она окинула его внимательным взглядом от спутанной полуседой гривы до лакированных туфель с узкими носами и неожиданно изрекла:

– Ты что-то скрываешь.

Кёдолаи поперхнулся.

– Я?!

– Ты что-то задумал на сегодняшний вечер, я это вижу!

– Клянусь тебе, дорогая моя, я ничего не задумывал! Но нельзя исключить, конечно… – он ухватил зубами край рукава, пытаясь застегнуть запонку на левой манжете левой же рукой.

– Что ты делаешь? Дай сюда, – Янина бросила клатч на кровать и взяла его за руку.

– Нельзя исключить, конечно, возможность какого-нибудь происшествия. Три носферату в одном театре, готическая история, которая имела место быть на самом деле. Мало ли кого всё это может привлечь? Я бы был начеку.

– Лучше скажи сразу.

– Дорогая моя, это просто случайные мысли. Я ничего не задумывал и ничего не знаю.

– Если у меня сорвется премьера, я не знаю что с тобой сделаю! Сядь, я тебя причешу, – она толкнула его на стул.

– Что-то мне это напоминает, – промурлыкал князь, довольно жмурясь. – Хороший был декабрь, не правда ли?

– Ты лучше молчи, а то выдерну клок, – прошипела Янина.

– Ты необычайно любезна. Знаешь, мне здесь очень не хватает моих слуг.

– Не сомневаюсь.

Его длинные прямые волосы электрически потрескивали под зубьями расчески, рассыпая искры, от них пахло озоном, словно гроза запуталась в его гриве, когда он пролетал сквозь тучи.

* * *

Они заняли места в боковой ложе, когда там никого еще не было. Князь благодушно озирал с высоты постепенно заполнявшийся зал, Янина же хмурилась, словно пыталась понять что-то ускользавшее от ее разумения.

– Дюла Сильвестер, здесь есть еще один носферату? – спросила она.

– Вот именно что один! – с горечью ответил князь. – Я не то чтобы рассчитывал… Но кто-нибудь мог бы и прийти. Было бы интересно.

– Ты имеешь в виду Кёдолаи? Они… остались живы той ночью?

– Остались, что им сделается? Но разметало их по свету теперь, когда больше нет замка. Всё еще дуются на меня.

– Понятно, – кивнула Янина. – Еще с дюжину дорогих родичей, готовых при встрече разорвать тебя на куски. Меня волнуют не те, которых нет, а тот, который есть.

– Его-то я ждал, – Кёдолаи наклонился к ней и показал на пепельноволосую голову в середине партера.

Носферату почувствовал, что ему смотрят в затылок, обернулся и, увидев их, вскочил с места. Мужчина был высок и хорошо сложен; когда он встретился взглядом с князем, его лицо с правильными чертами и аккуратными усами озарила широкая улыбка, и он помахал рукой.

– Но это же… – поразилась Янина. – Это же тот самый негодяй, который обратил Белу!

– Ты находишь что-то странное в том, чтобы прийти посмотреть выступление, так сказать, крестника?

– Исходя из того, что я о нем слышала… – Янина обеспокоенно повернулась к Кёдолаи. – Ты не думаешь, что он намерен устроить какую-нибудь… гадость?

– Я положительно уверен, что он намеревается устроить какую-нибудь гадость, – спокойно ответил Кёдолаи.

– Но почему?

– Потому что это и его история. Вспомни, дорогая моя, этот оскал ты уже видела раньше.

– Не может быть… – прошептала Янина. – Мне бы в голову не пришло… У него больше нет шрамов!

– Разумеется, нет. Шрамы рассасываются при перерождении.

– Но я думала, ты убил его! Ты же сам говорил, что Адалия…

– Не помню, что я говорил, возможно, я сказал, что Адалия – это ведь та сырость? – помогла мне его догнать, не более того.

– Но почему? – простонала Янина.

– Видишь ли, дорогая моя, тебе не кажется, что в том, как он обошелся со мной, была какая-то изощренная, чтобы не сказать извращенная, жестокость? Уверен, именно он насоветовал Францу отдать трупы слуг на съедение волкам, тот бы сам не додумался. Именно за это охотники и выставили его из своих рядов – неоправданная жестокость им не нужна. Это показалось мне… интересным. И, прочитав его сознание, я понял, что смерть будет слишком слабой местью за мою бедную руку.

– И поэтому ты сделал его бессмертным?!

– Поэтому я сделал именно то, что когда-то сделали с нами. Я сделал так, чтобы он смог сам определить, за чем, собственно, охотился, и осознал, что ему никогда не овладеть этой силой.

– Ты нарушил правила!

– Ой, не в первый раз, и надеюсь, не в последний!

– А тебе не пришло в голову, что он из той же мести приведет к мечу кого-нибудь другого?

– Никогда. Это я ясно прочитал в его душе. Он с самого начала лишь прикрывался интересами Германского рейха, а силу хотел только для себя. Наоборот, он никогда бы не допустил, чтобы ею овладел кто-то другой. Я практически нанял его охранять реликвию. Согласись, красивое решение!

– Потрясающее, – буркнула Янина. – И попутно ты сделал бессмертным амбициозного психопата с садистскими наклонностями. Очень красивое решение!

– Несколько дней назад я тоже понял, что это была ошибка, – признал князь и почесал шрам на щеке.

– А теперь он сидит в моем театре и собирается испортить мою премьеру!

– Нашу, дорогая моя, – поправил Кёдолаи. – Вопрос в том, как он собирается это сделать?

– Не думаю, что ему понравится то, какую роль определил ты его герою в пьесе, – заметила Янина. – Роль чисто вспомогательная, только для развития сюжета.