Текст книги "Песнь камня"

– Умница моя, – нежно пропела Янина и осторожно заставила ее повернуть назад.

Почувствовав уверенную руку, лошадь спустилась обратно к мосту, и Янина убедилась, что, к счастью, обошлось без жертв. Двуколка стояла на краю моста, съехав одним колесом в пролом в перилах. Каштанек стоял спокойно, а фон Кларен и Арпад шумно отдувались на козлах, привалившись друг к другу. Чуть дальше Дьюер помогал доктору Шнайдеру подняться с останков парапета, а докторский мерин равнодушно наблюдал за ними, как и вернувшиеся Хильда и Фрэнки.

Янина с триумфом въехала на мост на покоренной кобылице, встретив неловкое молчание и потрясенные взгляды.

– К-как вы это сделали, мисс? – хриплым голосом спросил британец. – Нет, я даже не спрашиваю, как, я пытаюсь понять, что вы сделали?

Янина улыбнулась.

– В любом случае, мое восхищение, – поклонился Дьюер.

– Мое тоже, – присоединился доктор. – И благодарю вас, вы, кажется, спасли мне жизнь, – повернулся он к Дьюеру.

Журналист смущенно откашлялся.

Янина как раз поймала веселый и удивленный взгляд графа, но тут, наконец расшвыряв мешавшие коробки, до передка коляски добралась Пондораи Томашне и, перегнувшись через фон Кларена, бросилась обнимать и целовать сына. Тот слабо сопротивлялся. Граф вжался в спинку сиденья, чтобы не мешать ей, на лице его были написаны покорность судьбе и почтение к материнским чувствам.

– Как мне благодарить вас? – госпожа Пондораи отпустила Арпада и как будто готова была броситься на шею фон Кларену, но тот быстро проговорил:

– Благодарите вашего мальчугана, мадам, он отлично исполнил роль моей второй руки. Одной я бы не справился. И благодарите фройляйн Янину, – он снова с улыбкой посмотрел на актрису. – Вы поразили меня до глубины души. Вы часто проделываете подобные трюки, или это был прилив вдохновения?

– Чего только не приходится делать в театре! – закатила глаза Янина. – И если уж наша императрица уважает конный спорт и считается лучшей наездницей Европы…

Окружающие по-прежнему смотрели на нее не без растерянности, и Янина вздохнула и взглянула в голубые глаза графа.

– Мне только сейчас пришло в голову, что я подвергла риску вашу жизнь и жизни всех в коляске ради того, чтобы спасти вашу лошадь, – она обезоруживающе улыбнулась.

– Что ж, это моя любимая лошадь, – изрек фон Кларен.

Дьюер подошел к Фрэнки, досадливо шипя (в полной тишине его было хорошо слышно):

– Он для нее уже Альби, ты слышал? Что ты там рисуешь, дай сюда! – журналист с остервенением выхватил у коллеги альбом, но тот тут же отобрал его обратно.

– Не будем больше терять время, – распорядился граф, осторожно отстранил Пондораи Томашне и слез с кучерского места. – Господа журналисты. Поскольку наши слуги за это время уже ушли на другой конец света, боюсь, мне придется просить вас вернуть наш ковчег на земную твердь.

– Не впервой, – вздохнул Дьюер, а Фрэнки молча спешился.

* * *

Путь продолжили в том же порядке, только Дьюер пропустил доктора вперед. Фон Кларен не изъявил желания вернуться в двуколку и остался на козлах, полностью доверив вожжи ребенку, счастливому возложенной на него ответственностью. Дьюер пошел пешком рядом с Каштанком, а Янина ехала перед повозкой, уверенно управляя совсем присмиревшей белой кобылой.

– Я бы все-таки хотел знать, – Дьюер повернулся к графу и Арпаду, подумал и на всякий случай взял мерина под уздцы. – Что это было за явление, что так перепугало мою… вашу лошадь? – он ухмыльнулся. – Баньши?

– Не знаю о чем вы, но сразу ясно, что вы не были в Африке, – устало произнес граф.

– Я как раз был в Африке! – вспыхнул Дьюер. – Но не хотите же вы сказать, что это… гиена?

– Я не был. Вам виднее. Значит, они и там так мерзко верещат?

Янина оглянулась, едва сдерживая смех.

– Но ради Бога, – взмолился Дьюер, – что африканский хищник делает зимой в Карпатах?

– Это уже, в любом случае, не совсем то животное, – вздохнул граф. – Видите ли, один мой предок одно время увлекался разведением пород… Как лошадей разводят, или собак. Он же счел, что местные волки недостаточно велики и свирепы. Он, видите ли, всегда стремился поддерживать зловещую репутацию Кёдолы…

– Но зачем? – поразилась Янина.

– Мои предки весьма ценили уединение и покой этих мест. Не хотели, чтобы здесь бывали…

– Туристы вроде нас? – улыбнулась Янина.

– Против роста и благополучия Эштехедя они ничего не имели, – улыбнулся фон Кларен. – Но Кёдола – это совсем другое, ее территория всегда была заповедна для чужих. Так вот, до Канадской тундры мой предок добрался не сразу, поэтому и вывез из Африки несколько штук этих омерзительных тварей – знать не хочу, каким образом. Они разбежались по окрестным лесам и проявили чудеса приспособляемости. Старику явно удалось их тут с кем-то скрестить, хотя я не уверен, что с волками, скорее уж с медведями, судя по результату…

– Разве такое возможно? – скривился Дьюер.

– Для Кёдолаи нет ничего невозможного… Но смотрите! Мы посередине моста… – фон Кларен привстал на сиденье, краска внезапно прилила к его лицу, придав ему почти здоровый, моложавый вид. – Значит, мы как раз пересекаем нынешнюю границу Кёдолы. Добро пожаловать, друзья мои!

Словно слова графа послужили сигналом, облака вдруг разорвались, пропустив яркий победный солнечный луч, туман в пропасти мгновенно опал, рассыпавшись по горным уступам мелкими жемчужными блестками, и всё вокруг засияло новыми насыщенными красками – тающий снег, темная зелень зрелой хвои, бахрома мха на камнях, пестрые срезы горной породы. Впереди открылся дальнейший путь за мостом – узкая расселина меж скальных стен. Янина, Дьюер, Арпад, едущие впереди доктор Шнайдер и Фрэнки, неутомимая Хильда изумленно заозирались, любуясь неожиданным преображением окружающего мира, и, когда блуждающие взгляды обратились вперед и вверх, из всех уст вырвался восторженный стон. Ибо там, в расселине, на изгибе меж двух каменных горбов, вырастали из золоченой солнцем облачной пены пять башен, и свет, влажная дымка и невероятно прозрачный воздух заставляли их переливаться всеми цветами спектра. Изумленный глаз легко разбирал острые гребни на спинах флюгеров-драконов, казавшихся отсюда крохотными, вычурные узоры черепицы на крышах, тонкие росписи и барельефы на стенах, на глазах исчезавшие в небытие при движении облачных масс.

И после мгновений очарованной тишины Арпад с детской непосредственностью выразил то, что было на уме у каждого:

– Он, что, всамделишный?

– Это Кёдолавар, – с гордостью объявил граф. – Мои соотечественники называют его Штайнеслид. Лет десять назад пара известных французских художников написали этот вид, как раз отсюда, с моста. Потом на родине никто так и не поверил им, что он не был плодом их фантазии.

– Штайнеслид – какое подходящее название! – оглянулась Янина. – Нет, правда, он на самом деле такой красивый?

– Возможно, вы будете разочарованы, – признал граф.

– Милая Янина, – вмешался в разговор журналист. – Несомненно, замок существует, но также не приходится сомневаться, что все эти удивительные краски и воздушность – лишь игра солнечного света, повышенной влажности и горного воздуха, нас же ждет холодная и темная каменная коробка, которой давно требуется реставрация, отсутствие газового освещения, вездесущие сквозняки, облезлая позолота, выщербленная черепица, ветхие драпировки, разваливающаяся мебель, и хорошо, если там живут только крысы и летучие мыши, а не… гиены, – он оглянулся на фон Кларена и, словно извиняясь, добавил: – Я повидал много подобных старых замков.

– Вы довольно точно его описали, – ничуть не обидевшись, ответил граф. – Разве что освещение там есть, летучие мыши сейчас спят, и ни крыс, ни гиен нет. Однако вопрос в том, как смотреть и что видеть. И мне кажется, это хороший знак, что Кёдола вот так встретила нас – может быть, она и согласится открыть вам свою истинную красоту. Когда-то и я вот так впервые увидел Кёдоль, с этого же моста, еще ребенком, и на меня это зрелище произвело глубочайшее впечатление. Где бы я ни был, когда я думаю о Кёдоле, мысленным взором я вижу его именно таким – ярким и волшебным.

– Альби, – тихо произнесла Янина, с удивлением прочитав в его небесно-голубых глазах неожиданную мечтательность и бесконечную грусть, – тогда почему вы не живете там? И почему вы не хотели ехать туда?

– Есть места, милая Янина, которые лучше не тревожить, – медленно ответил он, нахмурив брови – или это плечо снова дало знать о себе? – И есть воспоминания, которые лучше не воскрешать.

Маленький караван достиг конца моста и с триумфом взошел в устье расселины.

Лайош и Ярнок в ожидании господ уже расположились перекусить на крупном валуне, но вскочили навытяжку, словно захваченные врасплох командиром задремавшие на посту часовые.

– Вас не испугал этот ужасный вой, орвош ур? – заботливо осведомился Ярнок у доктора.

Тот оглянулся на своих спутников.

От взрыва всеобщего хохота в пропасть скатилось еще несколько камней.

* * *

На первый взгляд пессимистичные предсказания Дьюера соответствовали действительности. Когда маленький отряд въехал под арку подъемного моста (опустившегося перед ними с ужасающим скрипом), словно бы нависшие над ними потемневшие от времени стены и чугунные решетки на узких окнах производили гнетущее впечатление. Спешившись в тесном дворике, Янина огляделась, ища, кто, собственно, открыл им ворота, но вокруг никого кроме них не было, и по спине ее пробежал неприятный холодок. Холодок этот превратился в полноценный озноб через несколько минут, когда с громким лязгом пришел в движение механизм, и мост словно бы сам собой поднялся за их спинами. Пути назад не было.

Янине уже было не до того, кто будет заниматься лошадьми: спешившись, она вдруг ощутила всепоглощающую усталость. Темные стены над головой, казалось, готовы были сомкнуться, закрыв стиснутый колючими краями крыш кусок темнеющего неба, словно крышкой гроба. Янина помотала головой, приходя в себя, и тут же перехватила встревоженный взгляд Хильды. Актриса нахмурилась, взглядом дала понять горничной, чтобы та молчала, и осмотрелась: все ее спутники стояли вокруг, все, кроме графа, переглядывались одинаково растерянно, невольно вжимая головы в плечи. Лошадей не было, как и коляски, как будто они самостоятельно ушли в конюшню, чтобы расседлать и накормить друг друга.

Стоило всей компании пройти сквозь прямоугольный проем в следующий двор, как декабрьская ночь словно бы сразу вступила в свои права: небо на глазах приобретало всё более густой оттенок синевы, и холод с каждым мгновением становился всё ощутимей. Здания горной крепости тесно обступали двор, прямо впереди ожидала лестница в несколько ступеней и над ней мощные дубовые двери, покрытые витиеватым узором из чугуна. В стороне темнел резной портал замковой церкви, но на дверях почему-то висела толстенная цепь.

Поднявшись по лестнице, фон Кларен неуверенно оглянулся на гостей, постучал внушительным бронзовым кольцом, и двери словно бы сами собой медленно и величественно приоткрылись.

– Что еще за театральщина? – проворчал Дьюер на ухо Янине.

Фрэнки, щурясь в сгущающемся мраке, торопливо делал наброски в альбоме.

– Прошу вас, – просто сказал фон Кларен, без приличествующего пафоса, и первым проскользнул в проем меж дверьми.

Тут же внутри затанцевал свет, и двери со скрипом отворились уже в полную ширину. Фон Кларен держал в руке горящую лампу.

– Проходите же, – позвал он. – О лошадях не беспокойтесь, о них позаботятся и вещи разберут. Прошу прощения за холод, надеюсь, что это вскоре удастся исправить.

Ежась и кутаясь в пальто, гости вступили в большую темную центральную залу – настоящий старинный холл с бронзовыми чашами для факелов по стенам (переоборудованными, как вскоре выяснилось, под вполне современные газовые лампы), с гигантским камином, в котором к всеобщей радости кто-то только что зажег огонь, с украшенной сложной вышивкой тканой обивкой стен меж расписных деревянных панелей и покрытым не менее искусно вышитой скатертью длиннейшим столом. Над камином, как и ожидалось, висел хозяйский герб, в полутьме не представлялось возможным разобрать, что там изображено, только по центру явно располагался меч, выделявшийся светлой полосой в рыжих отсветах огня. У камина ожидали несколько мягких и уютных кресел.

Ощутив боль в груди и зная, что подступает приступ кашля, Янина вытянула из рукава носовой платок и приложила к губам.

– Фройляйн Янина, – жалобно забормотала рядом Хильда, но актриса молча стиснула ее руку.

– Прошу вас, – граф прошел через залу к камину, встал рядом с ним, поглаживая раненное плечо. – Подходите сюда, помещение нагреется не сразу. Рассаживайтесь.

Гости встали полукругом у камина, частью расположились в креслах. Никто не рискнул посягнуть на спрятавшееся в темноте за остальными самое высокое и явно старинное, очевидно, хозяйское кресло, больше напоминавшее трон, наверху спинки которого тоже красовался герб с мечом. Сам фон Кларен смерил кресло задумчивым взглядом, но так и не сел в него.

– Признаюсь вам, я немного слукавил, говоря о замке, – улыбнулся он. – Он вполне приспособлен для жизни и даже вполне обитаем. За недостаток тепла и освещения прошу прощения и надеюсь, что этот вопрос удастся быстро решить. На территории крепости стоит несколько крупных зданий, большинство помещений почти никогда не используется. Здесь есть всё необходимое. На нижнем этаже располагаются купальни, вода поступает из реки, которая берет начало где-то на одной из вершин горы… восточной, кажется. Провиантом мы обеспечены, хотя на изысканность меню рассчитывать, увы, не приходится: это запасы местных крестьян и горная дичь. На прислугу прошу не обращать внимания… Впрочем, это было бы как раз затруднительно… Здесь, как вы, вероятно, уже заметили, исключительно исполнительная, но и неприметная прислуга. В чем ее несомненное достоинство. Если что-нибудь будет нужно, наверно, лучше обращаться ко мне.

Пондораи Томашне, поразмыслив, решилась пересесть в большое кресло, поближе к огню. Янина заметила, как граф дернулся, словно хотел остановить ее, но не стал, только на щеках его задвигались мускулы. Янина оперлась рукой о спинку того же кресла, рассматривая герб. Светлеющий меч в центре щита обрамлял странный резной узор, более всего напоминавший расправленные угловатые крылья летучей мыши. Янина придвинулась ближе и разглядела, что меч на гербе треснул ближе к кончику. «Не берегут тут антиквариат, – подумала она. – Еще бы: то холод, то сырость, то вдруг такое пламя… Или эта трещина – результат какого-нибудь кровавого пиршества сотни лет назад?»

Арпад, присевший на ручку кресла поближе к матери, тоже заинтересовался гербом и подергал острый край деревянного крыла. Пондораи Томашне хлопнула его по руке.

– Ах да, – вспомнил, глядя на них, граф. – Крыс здесь нет, но если вы обнаружите где-нибудь в шкафу или в шторах спящего вампира… – почувствовав, что гости как-то подобрались при этих словах, он обвел их удивленным взглядом и внезапно рассмеялся – правда, несколько натянуто: – Я про летучих мышей! Здесь живет небольшая колония, но зимой они вас не потревожат.

– Вампиры в Карпатах? – недоверчиво произнес доктор, и Янина подавила смешок, оценив невольную двусмысленность фразы.

– Опять ваш предок? – проворчал Дьюер и граф кивнул. – А комодоских драконов у вас тут не водится для полноты атмосферы?

– Вот не надо таких предложений! – испугался граф. – Хотя не поручусь, может быть, уже и водятся… Я хотел только просить вас не убивать вампиров, если попадутся. Призраков тоже не надо бояться, они совершенно безвредны.

Янина снова улыбнулась, журналист и мальчик тоже посмеивались, остальные неуверенно переглядывались, не зная, воспринимать ли слова графа как шутку, или он говорит всерьез.

– Послушайте, мейльтушагош груф, – не выдержала Пондораи Томашне, – мы не в салоне, и сейчас не время для ваших излюбленных шуточек!

– Я не шучу, – коротко ответил граф. – Церковь, как вы изволили видеть, закрыта, остальные здания и помещения в вашем распоряжении. Библиотека, дворы и стены, оружейная – здесь нетрудно найти, чем занять себя, пока… всё не устроится. Вы – гости в Кёдоле, а для Кёдолы гость – святое, так было и будет всегда!

Последние слова он произнес, повысив голос, глядя в пустоту, и в голосе его чувствовался странный оттенок – чуть ли не угроза. Впрочем, на это никто, кроме Янины, не обратил внимания. Хильда радостно вскрикнула, обнаружив на столе, где только что было пусто, поднос с кружками дымящегося и дышащего терпкостью трав глинтвейна. По мере того как озябшие (больше за время пребывания в замке, чем за всё их полное драматизма путешествие) тела разогревались изнутри и снаружи, поднималось и настроение, мрачная обстановка и странные намеки графа теряли силу воздействия.

Янина хотела подойти к столу за своей кружкой, но так и осталась стоять, придерживаясь за спинку кресла: в глазах плыло, окружающее колебалось, словно пламя камина полыхало прямо перед ней, гигантский стол кренился и грозил съехать куда-то в небытие. Уставившись на скатерть, Янина вдруг разглядела, что серая с красным гладь на черном атласе скалится на нее тысячей вплетенных в причудливый орнамент яростных пастей, смотрит тысячей горящих глаз. Не без усилия Янина оторвала взгляд от скатерти, ища в колеблющемся шатком пространстве твердую точку, взглянула на рисунок стенной обивки и ощутила, как ее окатывает волна липкого холода. Стены залы были сплошь покрыты изображениями танцующих скелетов. Черные и белые силуэты на багровом фоне, словно в сполохах адского пламени, завораживали; взгляд, раз зацепившись, скользил дальше, прослеживая бесконечное разнообразие поз, и казалось, что вышитые скелеты движутся на стенах и увлекают за собой в бешеный хоровод по красному атласу. Пульс в висках стучал ритмичным аккомпанементом тотентанцу[17]17
  Totentanz (нем.) – танец мертвых, пляска скелетов, популярный аллегорический мотив средневековой живописи и иконографии.


[Закрыть], адская музыка становилась всё громче, вытесняла остальные звуки. Только где-то на краю света раздался пронзительный голос Пондораи Томашне: «Фройляйн Линдентон, а вы что ж не?..» Потом был чей-то вскрик, и действительность заволокло чернотой, Янина только и успела почувствовать, как ее рука скользит по острым краям резьбы на кресле и не может уцепиться и как ее подхватывают чьи-то руки, и лица касается клетчатый шарф – это был шарф Дьюера. А потом стало совсем темно, и музыка пляшущих скелетов стихла.

* * *

Очнулась Янина в полутемной комнате на широкой, как поле, кровати под балдахином, устланной пурпурным покрывалом. Ей снова было тепло и отчего-то очень спокойно. Может быть, оттого что в углу жизнеутверждающе потрескивало в цилиндрической печи, где-то сверху и сбоку горела лампа и в довольно скромного диаметра круге света уместилось несколько встревоженных, но более чем доброжелательных лиц.

Доктор Шнайдер сидел на краю кровати и держал ее за запястье – наверно, щупал пульс. На границе темноты светлели лица Дьюера и фон Кларена, орехово-желтые и голубые глаза смотрели с искренней заботой. А совсем рядом звучало уютное и родное сопение Хильды.

Янина пошевелилась, бросила взгляд вперед и убедилась, что одета, только расшнурован корсет и сняты сапожки.

– Прошу вас, не стойте, как у смертного одра, – она откашлялась, сочтя, что голос прозвучал слишком слабо, и закончила увереннее: – Я еще жива.

– А чего еще следовало ожидать после этих скачек? – ворчливо осведомился доктор. – Я с самого начала…

– Я помню, доктор, – Янина приподнялась на локтях. – Я просто устала. Но непременно спущусь к ужину. Зверски хочу есть, – она с вызовом посмотрела на Дьюера и фон Кларена, стоявших за спиной доктора.

Дьюер покачал головой, граф просто усмехнулся и кивнул. Значит, доктор всё объяснил им.

– Если бы вы были моей пациенткой…

– Однако я не ваша пациентка, – отрезала Янина. – И я прекрасно себя чувствую.

Доктор, граф и журналист удалились, тихо переговариваясь, но Янина не спешила встать с постели. Она действительно устала и теперь с наслаждением куталась в теплое шерстяное, немного пахнувшее пылью покрывало. Впрочем, одуряющий запах горячего шоколада с ромом, поднесенного Хильдой, вскоре заставил ее резко сесть в постели.

– А глинтвейн весь вылакали? – поинтересовалась она, сделала глоток и, ощутив привкус каких-то неведомых трав, застонала от удовольствия. – Откуда это? Нектар!

– Его сиятельство распорядились, и… кто-то принес… – тихо пробормотала Хильда.

– Кто принес?

– Не видела я. Оглянулась, а поднос уж на столе, чашка крышечкой накрыта, чтоб не остыло. А откуда взялось, не видела. И кому его сиятельство говорил – тоже. В темноту говорил, в коридоре.

– Я долго? – коротко спросила Янина, вдыхая теплый, любимый с детства аромат.

– С полчаса, наверно, – Хильда опасливо оглянулась, словно хотела удостовериться, что в комнате никого нет, и низко наклонилась над хозяйкой. – Мадам, а мы долго здесь будем?

Янина пожала плечами.

– Откуда я знаю? Пока все не решат, что опасность миновала. Одним нам с тобой отсюда всё равно не выбраться.

– То-то и оно, – вздохнула Хильда. – Нехорошее это место, мадам. Злое тут всё, темное. И церковь заперта…

– Нас здесь приютили, не нам сетовать на здешние порядки, – строго напомнила Янина.

Хильда снова испуганно оглянулась.

– И мне всё кажется, ходит тут кто-то. Прямо вот в комнате кто-то сейчас дышит… и слушает.

– Ну что за глупости, право!

– А знаете, мадам, когда я поднос-то на столе увидела, прямо над ним в темноте будто глаза блеснули. Как у кошки. Одни глаза, а человека – нету.

– Какая же ты фантазерка, Хильда! Это был просто отблеск… чего-то. А если слуги здесь и вправду так вымуштрованы, что их и не видно и не слышно, я, пожалуй, поинтересуюсь у графа, как в его семье этого добились. Мне бы тоже не помешало…

Хильда посмотрела на хозяйку с упреком, и Янина рассмеялась, но смех ее перебил приступ кашля. Отдышавшись, она протянула руку и на миг стиснула крепкие крупные пальцы служанки.

– Не бойся, Хильда. Неужели ты думаешь, что его сиятельство способен втянуть нас во что-то опасное?

Хильда подумала и решительно кивнула.

– Способен, мадам. Улыбка у него…

– Ну хватит! Помоги мне привести себя в порядок. Я собираюсь вниз, – она встала с кровати. – И Хильда… Ты ведь наверняка не забыла сунуть в мой саквояж свой драгоценный крест? – могучее серебряное распятье было единственным достоянием Хильды (кстати, стоившим немало, хотя бы по весу), и при переездах она всегда находила возможность пристроить его для надежности в вещи хозяйки. – И чего же ты в таком случае боишься? Хватит об этом. Достань мне… Нет, сначала узнай, как тут принять ванну?

– Как же я узнаю? – Хильда жалобно посмотрела на хозяйку.

– Графа спроси, – Янина пожала плечами. – Он же сам сказал. Или пойди разыщи его горничную, может быть, она знает, как тут и что.

Хильда подошла к двери, робко приоткрыла ее.

– Она же по-нашему не говорит, – вспомнила Хильда. Очевидно было, что ей совсем не хочется отправляться на экскурсию по темному замку одной.

– Объяснишься жестами. У графа вы с ней беседовали, как две старые подружки!

– Так то про кухню…

– Не вижу разницы. Ты хочешь, чтобы я сама?..

– Уже иду, – покорно прошептала Хильда.

– А может быть, – глаза Янины озорно сверкнули, – просто встать в коридоре и крикнуть погромче, что нам нужно? И нам сразу же всё сделают?

* * *

Утром, когда солнце заглядывало в узкие окна и взблескивало на краях и завитушках явно очень старой золотой посуды, замок уже не казался таким зловещим, как накануне.

Вчерашний ужин прошел в мутном тумане усталости и борьбе со сном, и все разошлись по своим комнатам, едва не падая на ходу. Новый день Янина начала с веселого смеха: впервые оглядев балдахин над кроватью, она обнаружила, что пышность его кистей обеспечивают фестоны пыли. Толстые слои мягкой пушистой субстанции (в глубине, впрочем, дошедшей до плотности штукатурки) лежали в складках плотной ткани и в резных орнаментах на спинках кровати. Замок, может быть, и поддерживался в жилом состоянии, но скромная прислуга явно не ставила своей задачей следить за всеми его помещениями и не рассчитывала на внезапный приезд многочисленных гостей. Янина позвала Хильду и молча ткнула пальцем в пухлую кисть. С кисти свалился серый комок, словно снег с рябиновой ветви. Румяное лицо Хильды вытянулось.

– Занятие у тебя есть, бояться будет некогда, – удовлетворенно объявила Янина. – И помнишь, что сказал граф о летучих мышах? Если найдутся – не убивай, а положи куда-нибудь в темное место. Это уникальная колония вампиров.

Хильда посмотрела на нее с укором и перекрестилась.

За завтраком Янина с любопытством осматривала залу, пользуясь преимуществом солнечного света, и сама себе удивлялась: только ее вчерашней слабостью можно было объяснить то жуткое впечатление, которое произвел на нее вытканный на атласе стен тотентанц. В нынешнем ее настроении танцующие скелеты казались ей вовсе не страшными, а чуть ли не трогательными, и Янине даже пришло в голову, что она могла бы часами изучать всё многообразие танцевальных па, а может быть, и попытаться воспроизвести их… Жаль, что в зале не было зеркала – пока что ей не попалось в замке ни одного, ни в комнате, ни в купальне, ни где-либо по пути. Оставалось пользоваться маленьким карманным зеркальцем из ее несессера.

Черная скатерть словно бы втянула растопыренные когти и спрятала клыки где-то в затейливом узоре фантастической глади, и по аспидной черноте атласа гулял теплый солнечный свет. Все ее спутники увлеченно делились впечатлениями, Фрэнки старательно копировал в альбом позы скелетов, граф, как обычно, остроумно-уклончиво отвечал на вопросы, сидя во главе стола спиной к камину, но так и не заняв высокое кресло.

С противоположной камину стороны залы, над входом, висела большая картина, изображавшая, как нетрудно было догадаться, сцену предательства Иуды. Петр стоял с обнаженным мечом, Иисус удерживал его за руку, на клинке и на плече потрясенного нападением юноши густо алели со вкусом выписанные потеки крови, резко выделяясь среди темных тонов ночной сцены. Кровь получилась у художника очень правдоподобно.

Воротничок Дьюера тоже был испачкан кровью – он уже испытал на себе неудобство отсутствия зеркала при бритье, и доктор, бросив взгляд на шею британца, пообещал одолжить ему свое. Арпад делился со всеми подряд своими планами по исследованию замка, мать вяло одергивала его.

После завтрака Янина подошла к камину, чтобы внимательно рассмотреть при дневном свете герб, но по-прежнему сидевший во главе стола фон Кларен поймал ее за руку. Янина с улыбкой посмотрела на него.

– Уже не носите перевязь?

– Не вижу необходимости. Бедняга Шнайдер, превратить мой замок в лазарет ему не удастся, – граф сжал ее пальцы здоровой рукой и накрыл сверху больной, показывая, что может двигать ею почти свободно.

Янина оглянулась: остальные покинули залу, Дьюер задержался на пороге, глядя на актрису, но промолчал и тоже ушел, придержав дверь, так как в столовую робко заглянула Ильдико, проверяя, можно ли убирать со стола, и тихо удалилась, не решаясь мешать хозяину.

– Ему не удастся, – твердо повторила Янина и строго посмотрела на графа сверху вниз: – Я прекрасно знаю, что…

– Это ваша жизнь и вы вправе распоряжаться ею, как пожелаете, – дернул здоровым плечом фон Кларен: – И вы ведь не откажете мне в прогулке по замковой стене? Поверьте, вид оттуда стоит того.

– Буду счастлива, – ответила Янина.

Тихое звяканье заставило ее обернуться, и она прерывисто вздохнула: посуда на ее глазах перемещалась по столу, то исчезая из виду, то снова появляясь на подносах.

– Невтерпеж им, – вздохнул граф. – Совсем распустились без пригляда.

– У меня уже было такое ощущение, – завороженно продолжала наблюдать за самостоятельной жизнью посуды Янина: – Как в сказке. Они, что, живые – мебель, посуда, весь замок?

– Нет, разумеется. Всё гораздо прозаичнее. Прислуга здесь невидима. Пойдемте, впрочем. Ильдико ждет приятный сюрприз: она до сих пор убеждена, что всё хозяйство будет на ней. Она раньше не бывала в замке, – граф поднялся со стула.

Янина взглянула вверх на герб Кёдолаи и с удивлением обнаружила, что меч на нем тоже был расколот – в том же месте, что и на кресле. Это было явно неслучайно, но когда Янина спросила графа, он только пренебрежительно отмахнулся.

– Какая-нибудь семейная легенда. Не помню. По правде говоря, я еще в детстве так наслушался этих кровавых историй – а их набралось за десяток веков на многотомное сочинение – что сейчас мне от них дурно становится.

– Завидую вам, – призналась Янина: – Иметь такую историческую память…

– Тут нечему завидовать, – граф стал обходить стол по странной дуге, очевидно, стараясь не налететь на невидимую прислугу.

Янина осторожно пошла за ним, ступая по возможности след в след.

* * *

Граф не солгал: зрелище стоило долгой прогулки по периметру стен, где по углам у изящных сторожевых башенок были устроены маленькие обзорные площадки, а у выходов из замковых зданий возвышались колоссальные фигуры рыцарей, сурово обозревающих окрестности. Фон Кларен, кутаясь в пальто с меховым воротником, повел Янину к самой удобной точке в изгибе южной стены, и та ахнула от восторга, сразу оценив великолепный вид на Эштехедь. Отсюда почти не видно было разрушений, причиненных селем и прусскими солдатами. Вернее, они не бросались в глаза, и Янина благоразумно старалась не приглядываться и не выяснять, почему нижний уровень кажется сплошным черным пятном. День был пасмурный и тихий, две вершины горы надежно защищали замок от ветра, и весь город лежал перед ней, как на ладони (насчет вырубки осин на верхнем синте духи покойных Кёдолаи были совершенно правы). Особенно хорошо просматривались тонкие шпили городских церквей и грандиозная Коломба, высившаяся рядом со старинным зданием ратуши.

Проследив ее взгляд, граф здоровой рукой обхватил Янину за плечи и повернул вправо – к одной из пяти башен Кёдоля.

– С незапамятных времен, – начал он тоном заправского экскурсовода, – связь между городом и замком обеспечивала голубиная почта. Собственно, она существует и сейчас – как я уже говорил, Кёдоль живет полноценной жизнью и свято хранит свои традиции.

– Так Коломба для этого и построена? – повернулась к нему Янина. – Я-то всё думала…

– Да. Голубиные крылья быстрее любого курьера. Вы сами видели, какой путь надо пройти, чтобы добраться до замка. Здесь всегда живет десяток-другой голубей, знающих Коломбу как свой дом, время от времени их доставляют сюда курьеры из города по Адлерсвегу. И vice versa[18]18
  Наоборот (лат.)


[Закрыть]. Полагаю, эта система работает и сейчас, если вспомнить те требования из замка, которые вызывали такое недоумение среди гостей города…