Текст книги "Песнь камня"

Невидимые слуги пытались тушить пожар, дело пошло живее, когда в башню разъяренным вихрем влетел фон Кларен, на ходу сдирая с себя сюртук, и принялся сбивать им огонь. Янина благоразумно забилась в безопасный уголок при входе в помещение, оберегая свой несчастный кринолин. Она с тревогой наблюдала за фон Клареном, гадая, как откликнется потом эта работа в его бедном плече, и только вздрагивала, когда очередной невидимый, но вполне осязаемый человек, проносясь мимо, наступал ей на подол или плескал водой из ведра. Судя по частоте этих толчков и плесканий, в обзорной комнате трудилась целая толпа невидимок, однако огонь легко разносился вездесущими сквозняками и был быстрее защитников башни.

Фон Кларен был неутомим, как дьявол, носился в самом сердце пламени, в одном расшитом жилете поверх сорочки, ругаясь на чем свет стоит. От жара со звоном лопнуло стекло, и в башню метнулось облако снега, заставив языки пламени рассерженно зашипеть.

Янина услышала прямо за спиной уже знакомое шуршание восточного шелка, краем глаза уловила взмах длинной руки – на ярком свету блеснули звериными глазами перстни – и упрямо поджала губы, намереваясь сопротивляться, если князь вздумает попытаться увести ее отсюда. А потом огонь неожиданно быстро поддался и спал, задушенный хлещущим в разбитое окно снегом.

Фон Кларен, стоя в центре разгрома, пнул ногой почерневший чан и обвел стоящих вокруг взглядом: в колеблющемся от безумного смешения жара и холода текучем воздухе виднелись смутные очертания человеческих фигур, отблески в расширенных от страха глазах. А граф в тот миг был страшен. Красное от жара лицо постепенно заливала бледность, светлые глаза метали молнии. На ветру трепетали измазанные рукава сорочки, копоть пятнала жилет и галстук, который Альби резким движением сдернул, освободив залитое потом горло, словно ему было трудно дышать.

– Огонь в этой башне… – хрипло начал он, помолчал и другим тоном, холодно и жестко спросил:

– Кто это допустил?

Ответом ему была напряженная, испуганная тишина. Даже Янине внезапно захотелось оказаться где-нибудь в другом месте, но, подавшись назад, она тут же уперлась спиной в князя, как в каменную стену.

– Кто? – повторил фон Кларен, странно посмотрел поверх головы Янины, может быть, мысленно спрашивая совета у Кёдолаи, но, видимо не получив его, снова выругался и схватил ближайшего невидимку здоровой рукой за одежду на груди.

– Ну же! – рявкнул он, и неуверенное шуршание сбоку заставило его отпустить этого слугу и повернуться к другому.

– Это допустил ты? – тихо спросил граф, глядя в плоские, как монеты, отсветы на месте глаз.

Отсветы исчезли: невидимка склонил голову. В следующее мгновение, фон Кларен, страшно оскалившись, безошибочным захватом поймал провинившегося за горло и толчком поразительной силы отправил в окно, в густую метель. Полный ужаса вопль сменился сухим треском и стих – до булыжной мостовой во дворе было далеко падать.

Янина молча прижала руки ко рту.

– Мой племянник! – прозвучало у нее над ухом с нескрываемой гордостью.

Фон Кларен так и стоял у разбитого окна, тяжело дыша, и смотрел вниз, хлопья снега оседали на его жилете и завитках волос.

– Пожалуй, Альбрехт сейчас не лучшая компания, – раздумчиво заключил Кёдолаи, его большая рука обхватила Янину за талию и – как показалось ей, в следующее мгновение – оба оказались в ее комнате.

Янина не поняла, как это получилось: пронес он ее с невообразимой скоростью по нескольким лестницам и галереям или прямо сквозь стены? У нее это стремительное перемещение вызвало легкое головокружение. И теперь, в тепле и покое собственной спальни Янина обнаружила, что ее колотит крупной дрожью – она не знала, от холода наверху, или же от потрясения.

– М-да, – промычал князь, подошел к ее столику и поправил косо лежавший гребень. – Моего дорогого племянника лучше не выводить из себя. Может быть, воспитывая из него достойного представителя рода Кёдолаи, я и правда немного перестарался…

– Это немыслимо! – выдохнула Янина. – Вот так взять и выбросить человека в окно!

– Я не скажу, что одобряю Альбрехта, – пожал плечами князь, – но мне ведомы его побуждения, и… если угодно, я их понимаю. В конечном счете это был всего лишь слуга, и он получил, что заслужил.

– Заслужил? – неверяще уставилась на него Янина. – Недосмотрев за огнем? И за это взять его и убить? Просто потому, что у него нет десятка-другого поколений аристократических предков? Я начинаю понимать позицию герра Дьюера…

– А зачем он разжигал там огонь? – парировал князь.

– Зачем?

– А я откуда знаю? Мне неведомо, что творится в мозгах у прислуги – меня это мало интересует. Но если подумать, что кто-то превращает башню замка в маяк, как раз, когда мы ждем… не то чтобы ждем, но опасаемся незваных гостей?

– Вы полагаете? – нахмурилась Янина.

– Я не знаю, – наведя порядок на столе, князь выдвинул один из ящиков и почти не глядя что-то в нем переложил. – Но импульс предательства и сознания вины от него исходил настолько очевидный, что Альбрехт его, пожалуй, даже уловил – не зря же он вырос среди нас.

– И теперь мы никогда не узнаем, что этим слугой двигало, – с сожалением произнесла Янина и поежилась: потрясение как будто прошло, а вот дрожь осталась.

– Не хочу показаться нескромным, но вам следует переодеться, – заметил князь.

Янина провела руками по залитому водой подолу.

– Вы правы, Дюла Сильвестер, – признала она. – Не будете ли вы так любезны?..

Князь пожал плечами.

– Что вы хотите от меня скрыть, когда я вижу, что у вас внутри?

Однако, обиженно вздернув подбородок, он прошествовал к дверям и… растворился в воздухе. Во всяком случае, дверь он не открывал, только в полутьме у выхода заклубилась на миг мутная темная дымка. Янина удалилась в гардеробную. Когда она вышла оттуда в фиолетовом бархатном халате, который чудно шел к ее золотистым волосам, князь с выражением пуританской благопристойности восседал в кресле, придвинутом к ее кровати, держа в руках округлую бутыль и покрытый патиной золотой бокал.

– Лезьте сюда, – он откинул край покрывала, – и выпейте это.

Янина мысленно признала, что самым мудрым будет подчиниться. Взяв из рук князя холодный бокал с темной с багровыми отсветами жидкостью, Янина внимательно посмотрела ему в лицо и вдруг увидела у него на виске бурое пятно.

– Дюла, вы поранились? – спросила она, протянула руку и коснулась уже подсыхавшей темной струйки, стекшей из-под слипшейся пряди.

– Ах, как неловко! – ужаснулся князь и зашарил по карманам халата в поисках носового платка. – Не волнуйтесь, Янина, это только пот. Жарко было, да и уговаривать огонь не так легко… Прошу прощения, я должен был привести себя в порядок.

– Уговаривать огонь? – восхитилась Янина. – Я так и знала, что пожар погасили вы!

– Я лишь немного помог, – скромно опустил глаза князь. – Огонь смертелен для нас, дорогая моя, однако это всего лишь стихия, а любую стихию можно подчинить своей воле. Ваше здоровье! – вытерев платком лицо, он снова взял бутылку и, отсалютовав ею, отпил из горлышка.

– Это… надеюсь, не чья-нибудь кровь? – с сомнением исследовав цвет напитка, спросила Янина.

– Не волнуйтесь, если только вы не считаете ягодный сок кровью растений! – махнул рукой князь.

Янина храбро отхлебнула и ахнула: ей показалось, что она глотнула жидкого огня.

– Боже, что это?! – выдавила она между судорожными глотками воздуха.

– Будьте любезны следить за своей речью, – проворчал князь. – Это настой из местных трав. Крепкая штука, признаю, но на организм действует однозначно благотворно. Местные жители производили его здесь в горах, когда мои мадьярские предки еще носились полудикими табунами, воюя с хазарами.

Янина подозрительно посмотрела на бокал, словно опасаясь, что его содержимое выскочит оттуда и укусит ее. Потом сделала еще глоток и вымученно улыбнулась.

– Доктора Шнайдера хватил бы удар.

– Доктор Шнайдер о многом даже не имеет представления… – ухмыльнулся князь.

Янина сделала еще глоток. Кёдолаи последовал ее примеру и вздохнул с тихой грустью.

– Иногда я даже завидую вам, смертным. Я ведь вкуса почти не чувствую, и в голову не ударяет… Только кровь…

– Меня сразу удивило, что вы едите, как обычный человек, – вспомнила Янина. – Я думала, носферату только кровь и пьют…

– Тело требует пищи. Можно было бы и кровью обойтись, но тогда пришлось бы пить ее чаще и в значительно большем количестве… Некоторые так и делают, но это сродни обжорству или разврату. Нужно быть тупым скотом для того, чтобы сводить до отправления простых физических потребностей то, что настолько… – его глаза затуманились и потемнели, их электрическую синеву разбавил багровый оттенок, и Янина заерзала под покрывалом, гадая, придет ли кто-нибудь на помощь, если она закричит. – То, что бесценно, – закончил носферату и посмотрел на нее снова ясным, пронзительным взглядом. – Однако не будем терять время зря. Я готов. Я обещал – спрашивайте.

– Вы обещали ответить на любые вопросы? – встрепенулась Янина.

– Попробуйте, – отставив бутыль, князь выпрямился в кресле и оправил халат, под которым на этот раз был темный жилет, покрытый затейливым орнаментом, вызывавшим у Янины ассоциации с множеством острых клыков, наглухо застегнутая сорочка и щегольски завязанный галстук.

– Тогда… Как становятся носферату?

– Я думал, вы и сами это знаете после всего прочитанного, – опешил князь.

– Я знаю, но я хочу, чтобы вы подтвердили или опровергли мои сведения. Носферату можно родиться?

– Разумеется, нет. Мертвое тело не может породить жизнь. Нужно проклятье и очень сильное. Или, конечно, обращение – кровь в кровь.

– Любой вампир, – простите, носферату – может сделать себе подобным любого человека? Если есть импульс?

– Есть некоторые запреты. Собственно, в нашем мире законов в человеческом понимании не существует, поскольку нет власти, свою правоту нам приходится защищать собственными клыками, – князь скорбно сдвинул брови, сострадая тяжкой судьбе своего племени. – Но все-таки есть заповеди, порожденные элементарным здравым смыслом. Не убивать себе подобных. Не обращать детей…

– Разве не бывает детей-вампиров? – удивилась Янина. – У нас в цирке… то есть, я знала в детстве одну польскую акробатку. Она рассказывала страшную историю о своей родной деревне. Там был ребенок, умерший некрещеным… – Янину передернуло. – Ребенок – это особенно жутко. Он пытался загрызть всю свою семью.

– Так бывает, – кивнул князь. – Но только как результат сглаза или проклятья. Обращать дитя ни один носферату не станет, если он в своем уме. Положа руку на сердце, мы сами таких существ побаиваемся: мозгов никаких, а жажда неутолимая. Неприличным считается и обращать совсем молодых людей – хотя бы потому, что их решение лишиться жизни ради вечности нельзя считать достаточно взвешенным. А нужно добровольное согласие обращаемого.

– Вы меня обманываете! – поразилась Янина.

– Подумайте сами, дорогая моя, это тот же самый здравый смысл и соображения безопасности: никто не знает, как поведет себя обращенный силою, обретя бессмертие. Случайные особи нам не нужны. Человек должен искренне желать этого.

– И много таких… желающих? – улыбнулась Янина.

– Вы не поверите, но их куда больше, чем обращенных. Да-да, с каким бы упорством ни воспитывалась в людях внушенная церковью мораль, всегда находились такие, кому эта юдоль скорби казалась привлекательней, нежели неопределенная награда за смертной чертой. Но мы, как правило, очень разборчивы.

– Разве стремление любого вампира… простите, носферату, не в том, чтобы сделать как можно больше себе подобных? – удивилась Янина.

– А зачем?

– Как? Чтобы не оставаться в одиночестве!

– Носферату, к счастью, свободны от долговременных эмоциональных привязанностей, даже напротив: одиночество – непременное условие нашего существования. Нам трудно уживаться с себе подобными. А обращение – дело ответственное, требующее большой отдачи, и в какой-то мере оно делает носферату уязвимым. Между обратившим и обращенным возникает некая мистическая связь, говорят, что оба они неспособны убить друг друга, не сломав что-то внутри себя. Не знаю, не пробовал. А еще, подумайте, дорогая моя, с точки зрения элементарной логики, если бы было так, как вы говорите, на земле давно уже вовсе не осталось бы людей. И мы вымерли бы. Конечно, мы могли бы поддерживать друг друга своей кровью, и даже довольно долго, но всё равно в конечном итоге вымерли бы, ибо, как я уже говорил, мы не способны на физическое воспроизводство. Зачем же нам это? Мы уважительно относимся к тем, кто продлевает нам жизнь и дарит величайшее наслаждение. Заметьте, дорогая моя, носферату сопровождают человечество, вероятно, от начала времен, люди прекрасно знают о нас, и, однако, даже в наш просвещенный век большинство не верит в наше существование. Отчего же? Оттого, что мы вовсе не такие кровожадные монстры, какими рисуют нас бабьи сказки. Если на то пошло, мой дорогой племянник за свои тридцать семь лет убил больше человек, чем я – за последние двести!

– А когда вы были живы? – парировала Янина.

– А это были другие времена, и я был совсем другим. Как я уже говорил вам, ничто так сильно не меняет человека, как смерть. Что только подтверждает мою мысль. Конечно, среди нас всякие встречаются, но большинство берет ровно столько, сколько необходимо, и старается не раздражать потенциальных жертв и не привлекать к себе ненужного внимания.

– Вам необходима именно человеческая кровь? И что именно она дает вам?

– Что она дает нам? – Янина сразу же пожалела, что задала этот вопрос, так как глаза Кёдолаи снова залил пугающий пурпур. – Самое полное слияние, самую тесную физическую и духовную близость, какую можно вообразить. Глубочайшее проникновение в душу, в сознание, – Янина вздрогнула, заметив, как острые когти князя вонзились в подлокотник кресла, раздирая полированное дерево. – Еще более острое и полное ощущение испытывает носферату, когда проникновение взаимно. Но это – удовольствие совсем редкое и бесконечно ценное. Кажется, я ответил на оба ваши вопроса. Вы же не думаете, что я получил бы равноценный приток энергии от духовного соприкосновения с какой-нибудь коровой?

Янина рассмеялась, но тут же испуганно посмотрела наверх: во мраке под сводами комнаты что-то зашуршало, из невидимой щели выбрался маленький вампир и с почти неразличимым писком слетел Янине на колени, опасливо поглядывая черными бусинками глаз на князя.

– Кичи-кичи-кичи, – нежно заворковал Кёдолаи.

Вид у летучей мыши был сытый и довольный.

– Я не хочу знать, – сказала Янина. – Я даже не хочу знать, с кем и как он духовно соприкасался.

– Исключительно благоразумная позиция, – одобрил князь. – Хотя от вас я такого не ожидал. Может быть, покончим и с нашей лекцией? Право…

– Нет, я только вошла во вкус!

– Я весь внимание, – кивнул князь с видом полной покорности судьбе.

– Что стало с вашими предками-носферату? С вашим дедом? Отцом?

– Видите ли, дорогая моя, поскольку смерть у нас уже за плечами, создается впечатление, что мы способны существовать вечно, хотя подтвердить этот факт, как вы понимаете, может только время… – он ухмыльнулся. – И все-таки мы смертны. Мы смертны, так сказать, по второму разу, и убить нас не так уж трудно. И если предположить, что носферату существуют столько же, сколько и род человеческий, то так же старо и ремесло представителей оного рода, кои выбрали стезю уничтожения наших собратьев… Я предвижу ваш следующий вопрос.

– Так ответьте на него, – улыбнулась Янина.

– Признайтесь же, что вами движет? Я еще не встречал женщин, которые избрали бы это кровавое ремесло, но в последнее столетие…

– Я вам не враг, – заверила его Янина. – Но без этого ваша лекция будет неполна. Мне известно теперь, что серебро для вас не так уж опасно…

– Не так уж? – князь посмотрел на свою ладонь, чистую и гладкую. – Но одно дело – подержать его в руке несколько мгновений, другое…

– А осина? – вклинилась Янина.

– Неприятный дух у этого дерева, но люди слишком высокого мнения о нем, видимо, исключительно из-за печальной судьбы бедолаги Иуды. А может быть, этот слух пустила моя дорогая теща, ибо у нее еще при жизни была какая-то непереносимость осины…

– Огнем вы управляете. А солнце?

– А солнце – наш самый страшный враг. Даже в пасмурный день дневной свет жжет глаза и катастрофически воздействует на кожу. Мы – дети Ночи, так уж заведено.

– Значит, оказаться на ярком солнце для вас было бы…

– Вероятно, фатально, – кивнул князь. – А еще убить носферату может быстрое разрушение мозга или сердца. Особенно, если серебром. Сердце – важнейший недремлющий орган, оно перекачивает кровь, это главная жизненная точка носферату. Только не советую вам подкрадываться к нам, когда мы спим.

– Знаю, ваш племянник меня уже предупреждал, – улыбнулась Янина. – Я не буду, обещаю вам. А существуют ли способы отпугнуть носферату? Чеснок? Он представляет для вас опасность?

– Какую опасность может представлять чеснок? Но вы стали бы целовать человека, который дышит на вас чесноком, позвольте спросить? Большинство носферату терпеть не могут этот запах, хотя встречаются и исключения.

– А если что-нибудь разбросать, зерно, например?

– Наводить порядок мы не будем, и не надейтесь, – фыркнул князь. – Но носферату, как правило, крайне аккуратны и педантичны, и в дом неряхи, у которой что-то на полу рассыпано, нам просто не захочется входить.

Янина скосила глаза на свой столик, где всё лежало и стояло теперь строго по правилам симметрии.

– Имя имеет значение? – спросила она, подумав.

– Имеет, – подтвердил князь. – Обращая кого-то, носферату дает ему тайное имя и называет свое.

– Как при крещении?

– Некоторым образом… Это ведь можно рассматривать как новую жизнь… Но истинное имя носферату следует держать в тайне, его знают лишь обративший и обращенный, оно обеспечивает связь между ними. Через это имя каждый из них всегда будет знать, где находится другой и не попал ли в беду. Но это, конечно, отнюдь не означает, что в случае необходимости один бросится на помощь другому.

– Да, я помню. Никаких эмоциональных привязанностей, – кивнула Янина.

– Не придавайте носферату человеческих свойств. Это в корне неправильно.

– А что родная земля? – поинтересовалась Янина.

– В каком смысле? – удивился князь.

– Разве она не дает вам… не знаю… силы, энергию, волю… молодость, наконец?

– Это всё дает нам человеческая кровь, – пожал плечами Кёдолаи. – А с землей что мне прикажете делать – закопаться в нее? Вам не кажется, дорогая моя, что это несколько неопрятно?

– Пить чужую кровь мне кажется более неопрятным… – пробормотала Янина.

– Но мысль интересная… – князь облокотился о ручку кресла и сжал длинными пальцами подбородок. – Вам дает что-нибудь ваша родная земля? – вдруг спросил он.

– Моя? – растерялась Янина. – Но у меня, кажется… Да, я раньше не задумывалась об этом, но получается, что у меня нет родины. Моя семья постоянно переезжала с места на место. – А у вас есть Кёдола, – напомнила она.

– Кёдола? Но, дорогая моя, я тоже родился в пути, собственно, в походе, и даже не могу сказать, как Альбрехт, что рос здесь. Я впервые увидел Кёдолавар взрослым, даже зрелым мужчиной. Правда, здесь родились и выросли мои отец, и дед, и прадед…

– Вы ведь много путешествовали? – спросила Янина.

– Довольно много.

– И однако, вы всегда возвращаетесь сюда. Несмотря на отсутствие эмоциональных привязанностей, – склонив голову набок, она лукаво посмотрела на князя.

– У меня есть на то причины, – еще глуше обычного просипел князь, отпустил подбородок и выпрямился. – Но если бы их не было, возвращался бы я?.. Наверно, да. Может быть, в этом поверье о родной земле и есть доля истины. Благодарю, дорогая моя, – он почтительно склонил голову. – Вы разрешили некоторые мои сомнения: я считал эту дурацкую сентиментальность рудиментом человеческой жизни, а она, возможно, имеет под собой солидную основу… Однако мы перешли от общего к частному, что некоторым образом подтверждает измышления мистера Бокля, но не вполне соответствует моему обещанию. Я намеревался рассказывать вам о носферату, а не о себе самом. Поэтому, если вы исчерпали свои вопросы, предлагаю перейти к практике.

– Практи?.. – пролепетала Янина.

– Я кое-что покажу вам. Не бойтесь, это не больно, – Кёдолаи быстрым по-звериному движением схватил ее за руку и чиркнул по запястью внезапно удлинившимся ногтем.

Янина вскрикнула, но не от боли – ее действительно не было, – а от страха, когда на ее бледной коже вспыхнула ярко-красная полоса. Кичи высунул мордочку из складок покрывала, куда забился во время разговора, князь цыкнул на него, и он послушно убрался обратно.

– Сравните, – князь расстегнул рукав сорочки, подвернул, провел когтем по собственному широкому смуглому запястью и поднес свою руку к Янининой. Его кровь была иной – более темной, вишневого цвета с теплым оттенком черного шоколада, она выступала на гладкой коже медленно, густая и вязкая, не торопясь растекаться, вспучивалась выпуклой полосой.

– Можно есть ложкой, – заключила Янина.

Князь поперхнулся.

– Вы уж как что-нибудь скажете, дорогая моя!.. Дайте сюда, – он снова взял ее за руку, низко склонился над запястьем.

Янина почувствовала, как мягкие холодные губы касаются ее кожи, щекочут – князь явно что-то шептал.

– Теперь я должна испить вашей крови? – кротко спросила она.

Князь застыл на мгновение, но тут же выпрямился и отбросил ее руку.

– Иногда, дорогая моя, вы меня просто пугаете! Что это было – академический интерес или глупое кокетство?

Янина пожала плечами.

– Я стану носферату?

– Не станете, – отрезал Кёдолаи. – А вот заражение крови вам будет обеспечено.

Янина посмотрела на свое запястье – на белой коже не осталось и следа пореза.

– Так вы умеете залечивать и чужие раны?

– А как иначе мы убирали бы следы собственных клыков? – ухмыльнулся он. – Чтобы зашептать такую царапину, и умения-то особого не нужно. А с моим опытом, дорогая моя, – он поклонился, не вставая с кресла, – скажу, не хвастая, я способен на куда большее.

– Тогда почему вы не залечите плечо Альби? – поинтересовалась Янина.

Князь заметно помрачнел.

– Я с радостью сделаю это, пусть только сам попросит, – сухо ответил он, глядя на шевелящийся бугорок на покрывале – там всё никак не мог устроиться маленький вампир.

– Вы прекрасно знаете, что он никогда не придет к вам, чтобы о чем-то просить! – с горечью ответила Янина.

– Тем хуже для него.

– Что между вами произошло?

– Его спросите. Со мной он не изволит объясниться.

– Но вы же знаете, что он думает! – удивилась Янина. – Что мешает вам прочитать его мысли?

– Я не знаю его мыслей.

– Почему? – сдвинула брови Янина. – Постойте-ка… Вы не знаете его мыслей, вы не знаете, о чем думает прислуга, и вы не пьете кровь тех, кто связан кровью с вами… – она резко выпрямилась. – Это значит, что вы пили мою кровь?!

– Можете не сомневаться, дорогая моя: для вас я ни в коем случае не сделал бы исключения.

– Я вас… как это?.. пригласила? – с горечью спросила Янина.

– Да вы просто кричали: попробуй меня!

– И вы попробовали всех, кто приехал в замок?

– А отчего бы мне обходить кого-то вниманием? Кажется, нынче в моду всё больше входят идеи демократии, всеобщего равенства… Ваш журналист бы со мной согласился. Кроме того, чем больше народу, тем меньше крови забираешь у каждого. Да и надо же мне знать, кто обосновался в моем замке!

– Демократ вы, значит? А качество крови вас не пугает? Опасность чем-нибудь заразиться?

– Тронут вашей заботой, дорогая моя, но ваша жалкая чахотка для меня – ничто.

Янина скорбно вздохнула.

– Одно могу сказать: несмотря на ваш титул, вас никак нельзя назвать благородным человеком!

Она даже увидеть не успела, как князь молниеносно перетек с кресла к краю ее кровати и облокотился о подушки. Его лицо оказалось совсем рядом, от бронзовой кожи и темных волос веяло ледяным холодом, словно он только что пришел с мороза.

– Открою вам секрет, дорогая моя: я на это и не претендую, – он снова отодвинулся, глядя на нее с насмешливой улыбкой. – В чем дело, дорогая моя? Мне кажется, после всего, что я вам рассказал, этот факт не должен вызывать у вас…

– Вы не должны были делать это тайком! – объявила Янина. – Как дворянин, как хозяин замка, как… мужчина, в конце концов, вы должны были хотя бы… предупредить!

Князь задрал брови.

– Я уже говорил вам, что иногда вы меня просто пугаете? – пробормотал он. – Можно подумать, вы бы мне позволили!

– Не знаю, – ответила Янина. – Вы намерены делать это… еще? Будьте так любезны впредь не… пить мою кровь без моего ведома!

Князь прищелкнул языком, меряя ее странным взглядом, потом встал на ноги.

– Нет, дорогая моя. Практических упражнений у нас не будет.

Янина вопросительно посмотрела на него.

– Вам может понравиться, – пояснил князь и тотчас исчез, только на месте, где он стоял мгновение назад, воздух взвился холодным вихрем, хлопнула штора, дрогнули стекла в балконной двери, и в комнате стало пусто.

Кичи выполз из-под покрывала и принялся ластиться к Янине, напрашиваясь, чтобы его погладили.

* * *

Янина прогуливалась по стене, воспользовавшись затишьем после продолжавшейся несколько суток метели. Солнце высунулось из облаков, словно бы с недоверием осматривая заснеженные вершины, позабыв за время непогоды, как они выглядят; ветер стих, и воздух был звонок и прозрачен. Янина любовалась цветными крышами и пряничными улочками деревеньки, где наблюдалась непонятная активность. Возможно, население воспользовалось погожим днем и вывалило всем миром на улицы, столпилось у украшенной еловыми лапами церквушки, вероятно намереваясь просить у Господа еще солнечных дней. Или просто было воскресенье? В горном замке Янина совсем потеряла счет дням. Она резко развернулась, когда снизу, из цвингера, донеслось рычание и шум очередной схватки – волки были необычно агрессивны с утра – и чуть не вскрикнула, увидев на стене фон Кларена. Залюбовавшись нарядной церковкой, она не слышала, как он подошел.

– Скучаете без вашего ночного кавалера? – поинтересовался граф.

– Пользуюсь возможностью полюбоваться солнышком, – ответила Янина.

Ни князя, ни фон Кларена она не видела уже двое суток – с той памятной ночи, когда произошел пожар в северной башне. Янина провела большую часть этого времени в библиотеке в обществе доктора, усердно пыхтевшего трубкой и изучавшего какие-то медицинские трактаты. Доктор, впрочем, был не самой лучшей компанией – он то читал Янине нескончаемые нотации, то делился своими находками из медицинской литературы, сопровождая рассуждения такими подробностями, что актрису начинало мутить. Рассказать ему в отместку о собственных научных открытиях не удалось, так как в вампиров доктор не верил. Сбегая из библиотеки, Янина от скуки особенно много времени проводила в замковой купальне, пока Хильда не донесла ей, что Ярнок говорил среди прислуги о неоправданно больших расходах воды и дров. Обществом самой Хильды Янине удавалось насладиться лишь утром и вечером, всё остальное время горничная пропадала невесть где. Оставалось еще общество Арпада, когда ему удавалось ускользнуть от бдительного ока матери. С ним и с детьми-невидимками, наконец смирившимися с Яниной, можно было исследовать разные тайные закоулки замка, обнаруживая на стенах забытые всеми старинные орнаменты, росписи, заброшенные за ненадобностью вещи, при виде которых любой археолог зарыдал бы от счастья.

Дьюера Янина почти не видела, он сделался удивительно необщителен, забросил работу над своей статьей, грозившей разрастись до многотомного романа с продолжением, и всё больше бродил по окрестностям Кёдоля. Сначала он выезжал верхом, но в третий раз упав с лошади, стал предпочитать пешие прогулки, а находясь в замке, постоянно пребывал в глубоких раздумьях и на вопросы отвечал односложно. Янина, правда, подозревала, что во время своих странствий по горам он сумел самостоятельно отыскать дорогу, по крайней мере, в одно из местных селений, так как он подарил ей вышитый двусторонней мадьярской гладью платок, но о происхождении его рассказывать не стал.

Граф встал рядом с Яниной и тоже посмотрел на деревню.

– Как красиво там, – сказала актриса.

– Сочельник, – с грустной улыбкой пояснил фон Кларен. – Наверно, у них какие-нибудь свои традиции празднования Рождества, развившиеся за сотни лет изоляции.

– Рождество! Не может быть! – поразилась Янина. – Да, здесь немудрено отстать от времени!

– Янина, я хочу, чтобы вы кое-что поняли… – произнес фон Кларен. – Последние дни я был занят тем, что наводил порядок в северной башне, почти всю прислугу занял… Там прибрались после пожара, принесли мебель из других помещений… Не хотите посмотреть?

Янина взглянула на него – граф не отрывал глаз от креста на церквушке. Актриса посмотрела вверх на самую высокую башню – на солнце флюгер-дракон сиял звездой. У нее не было ни малейшего желания возвращаться туда, даже если обстановку поменяли.

– Вы ведь не из пугливых, – граф посмотрел ей прямо в глаза. – Вы не откажетесь прийти со мной на семейный обед в северной башне?

– Семейный? – нахмурилась Янина.

– Да, прошу вас, – фон Кларен протянул руку, всё так же напряженно глядя на нее, так что ей стало не по себе.

«Черт возьми, я же ночами беседую с настоящим вампиром, и ничего!» – подумала она и прошептала, вкладывая свою руку в его:

– С радостью принимаю приглашение.

* * *

У башни был совершенно жилой вид, если не считать холода – здесь по-прежнему не топили; печи, много лет не знавшие огня, так и стояли пустые. Зато стены были заново обиты более-менее ветхими тканями, расшитыми по традиции Кёдолы страшными, завораживающими орнаментами, от которых трудно было отвести взгляд. Зато сквозняк ощутимо уменьшился. В помещениях появилась новая мебель – собственно, еще более старинная, чем прежде, но, по крайней мере, без пыли и паутинных тенет. На стенах висело несколько картин – в основном пейзажей, вероятно, их позаимствовали в каком-нибудь закутке, где они простояли не одну сотню лет, выжитые со стен замка многочисленными портретами.

– И это всё было сделано за два дня? – поразилась Янина. – Вы позволите обратиться к вам за помощью, когда я буду обставлять свой новый дом? – несколько натянуто пошутила она и добавила, не удержавшись: – Если успею им обзавестись…

– Прошу вас, – граф поманил ее в уютную круглую комнату, всю обстановку которой составляли впервые за много лет вычищенный камин, круглый стол, украшенный вазой фарфоровых цветов тончайшей работы, да три стула.

– Какая прелесть! Я их раньше не видела, – загляделась Янина на цветы.