Текст книги "Песнь камня"

– Вы всегда так с ними… запросто? – спросила Янина, стараясь, чтобы голос звучал как можно ровнее.

– Я, можно сказать, вырос в цвингере, – фыркнул фон Кларен (услышав его резкий смешок, пара зверей насторожились). – У дорогого дядюшки Сильвестера свои представления о том, как следует воспитывать мальчиков. Одним из его методов было швырнуть меня в цвингер и запереть дверь. Конечно, в случае необходимости он сразу бы выручил меня. Но он очень не одобрял, когда я звал его на помощь.

Граф сунул руку в пасть волку, и тот принялся, играя, тянуть кожаную перчатку, пытаясь снять ее с руки.

– Ну давай, Батор, грызи. Покажи, что ты у нас вожак стаи.

– А самого Дюлу Сильвестера они не боятся? – проснулся в Янине инстинкт исследователя. – Мне казалось, животные недолюбливают носферату.

– Есть животные, с которыми носферату легко находят общий язык – волки, черные кошки, летучие мыши, совы. С волками они, кажется, вовсе в каком-то странном родстве.

Бурая волчица подошла к графу и тоже решила поиграть, потянула за опушенный мехом рукав свободной руки.

– Альби, вы не хотите оттуда выйти? – нервно спросила актриса.

– А что же вы не зайдете, милая Янина, – дверь открыта? – поинтересовался он. – Вы ведь так любознательны, неужели вам не хочется погладить настоящего американского волка?

– Спасибо, я знаю, чем кончаются игры с дикими хищниками, – сухо ответила она.

– Неужели? Откуда же?

– Я… в детстве… у нас рядом бы цирк. И тигры. Мне иногда удавалось проникнуть за арену. Кое-что видела.

– Так, значит, вы должны хорошо понимать то, что я всё утро пытаюсь вам объяснить. Хищник, даже когда это милый, добрый, совсем ручной зверь, остается хищником. Вот он играет с вами, собака собакой, но стоит ему почуять слабину… страх, неуверенность… запах крови… И это даже не злой умысел, это просто сильнее его.

– Альби, я всё поняла, только прошу, выходите оттуда! – взмолилась Янина, и, видимо разволновавшись от звука ее голоса, волчица сильно дернула графа за рукав.

Граф вскрикнул и резко выпрямился, зажимая левое плечо ладонью. Белый Батор тоже вскочил на все четыре лапы, внимательно и как-то оценивающе глядя на хозяина.

Янина едва сдержала крик. Волчица отпрянула, испугавшись, но тут же подошла снова, косясь на супруга и повелителя, словно ожидая приказа, другие волки тоже стали подходить, смыкая всё более узкое кольцо вокруг человека. Калека тоже потянулся за остальными, припадая на изувеченную лапу.

Граф осторожно шагнул назад, не сводя глаз с белого волка. В горле Батора отчетливо клокотало рычание – но словно бы с вопросительной интонацией. Граф сделал еще шаг.

Янина очень осторожно, стараясь двигаться совершенно бесшумно и плавно, подошла к клетке и потянула за дверь, – чтобы графу не пришлось делать лишних движений или поворачиваться к зверям спиной. Фон Кларен вышел из цвингера, спокойно, не теряя самообладания, закрыл за собой дверь и запер ее. Волки продолжали настороженно смотреть на людей.

– Идем отсюда, – сказал граф.

– Рана не открылась? – озабоченно спросила Янина.

Фон Кларен сунул правую руку глубоко под пальто, пощупал, потом покачал левой.

– Ничего страшного. Прошло уже. Она же только играла.

– Знаете что? – сердито объявила Янина. – То, что вы только что сделали, было как раз в духе вашего дядюшки. У вас явно гораздо больше общего, чем вам хотелось бы думать.

– Вы ошибаетесь, – начал фон Кларен, но его прервал Дьюер, быстрым шагом войдя во двор.

– Вот вы где! Ваше сиятельство, мисс Линдентон, – он вежливо кивнул обоим. – Мы намерены отправиться на прогулку.

– Прогулку? – удивленно переспросил граф.

– Решили посмотреть, что там с мостом, может быть, поискать другие пути в долину, в обход Эштехедя, пруссаков и разрухи. Что же, нам теперь и вправду до весны тут сидеть? Как бы ни были мы благодарны вашему семейству за гостеприимство, – поклонился он. – Ярнок попробует поискать дорогу.

– Не заблудитесь! – встревожилась Янина. – И не нарвитесь на немцев.

– Мы едем втроем, – добавил журналист. – С Фрэнки и Ярноком. На пару дней. Вашему сиятельству не предлагаю, поручаем вам развлекать дам в наше отсутствие… Уверен, в этом на вас можно положиться.

– Уилберт! – с упреком произнесла Янина.

– Я еду с вами, – вдруг заявил фон Кларен. – Здешние тропы я знаю лучше Ярнока. Местной географии меня тоже обучал дядюшка, – пояснил он Янине. – Закидывая в разные труднодоступные места.

– Но ваше плечо…

– Ничуть не болит. И не помешает мне держаться в седле. Вы правы, герр Дьюер, – сказал он журналисту, – сидя на месте, начинаешь сходить с ума и делать опасные вещи. – Он оглянулся на Янину, помолчал и добавил: – Будь что будет.

– Вы уверены? – посмурнел Дьюер и тоже с сомнением взглянул на Янину, словно не мог решить, хорошо ли это для него – потерять положение лидера в грядущей экспедиции, на которое он, несомненно, рассчитывал, но зато иметь потенциального соперника на глазах.

Янина вздохнула, в который раз удивляясь про себя ребячливости мужчин.

– Дамы останутся в надежных руках, – криво улыбнулся фон Кларен. – Хотя не поручусь, что, вернувшись, мы не застанем на месте замка дымящиеся руины как результат какого-нибудь научного эксперимента… Надеюсь, вы не будете против, если на этот раз свою любимую лошадь я возьму себе?

– Как вам будет угодно, ваше сиятельство, – поклонился Дьюер, – А… ваш дядя не захочет? – спросил он, видимо, решив быть вежливым до конца.

– Дядя не захочет, – отрезал фон Кларен и пояснил: – Он еще в меньшей степени, нежели вы, склонен к прогулкам верхом. Кроме того, сейчас к нему обращаться бессмысленно, он отдыхает.

* * *

И где их может носить в такой холод? – зябко кутаясь в свой короткий полушубок, Янина подошла к башенному окну и вперилась взглядом в звенящую синюю пустоту, пронизанную светом крупных звезд, – ночь была ясной, и звезды висели низко над головой. Костер в большом бронзовом чане потрескивал, однако сквозняк со свистом прорывался в ветхие щелястые окна, пронизывая восьмиугольную обзорную комнату насквозь. Из мутных от грязи стекол на Янину смотрело ее собственное бледное отражение на фоне звездного неба да сквозь него – едва различимые хребты замковых крыш.

Весь вечер Янина пыталась играть в карты с Пондораи Томашне под надзором доктора, читавшего у камина какой-то старинный трактат из замковой библиотеки. От ядовитых, исполненных ненависти взглядов партнерши Янине хотелось выскочить на балкон и завыть – можно подумать, это по ее вине художник отправился путешествовать с остальными. А может быть, госпожа Пондораи ревновала к ней собственного сына – она уже сделала Янине замечание, что не следует читать ребенку сказки про вампиров и оборотней, и на резонное возражение, что это местный фольклор, довольно резко высказалась о литературном вкусе Янины в целом. Тот факт, что Пондораи Томашне выиграла (причем на ее лице читалось крупно и отчетливо: есть же на свете справедливость!), отнюдь не улучшил Янине настроение, отыгрываться она отказалась и, сославшись на усталость, удалилась из замковой гостиной, сопровождаемая отечески-одобрительным взглядом доктора, от которого у нее немедля возникло желание сесть на оставшегося коня и ехать в одиночку в горы искать заблудших мужчин.

Замок, однако, сам избавил ее от этой самоубийственной идеи, вовремя предложив более мирный способ нарваться на приключения: выйдя в коридор, она сразу же увидела в торцевом окне свет на вершине северной башни и решила, что тоже отправится на разведку. Благоразумие подсказывало, что ей следовало бы известить о своих намерениях хотя бы Хильду («Чтобы в случае чего знали, где искать мой труп», – подумала Янина), но той, как и всегда в ответственный момент, не было под рукой и, разобидевшись на весь свет, Янина накинула полушубок, натянула меховые сапожки какой-то давно упокоившейся княгини и храбро отправилась в исследовательскую экспедицию.

В башне было тихо, сухо, спокойно и абсолютно пусто, только в верхнем обзорном помещении горел уголь в большом бронзовом котле, явно для этой цели не предназначенном и уже слегка оплавившемся от жара. Свод башни покрывал густой слой копоти.

Янине пришло в голову, что трепещущий огонек должен быть виден в ночной тьме даже из Эштехедя. И еще – что этот огонек, несомненно, послужит надежным маяком безрассудным разведчикам, если они заблудились во мраке и мечтают о горячем камине, не говоря уже о ванне и аппетитном ужине… Впрочем, перед ее мысленным взором сразу же предстала укрытая от ветра пещера где-нибудь в глубокой расселине, весело потрескивающий костер, уютное похрапывание лошадей и неспешная беседа или же красочный рассказ Ярнока, и Янина со злости закусила губу.

За спиной раздался странный звук на грани слышимости, то ли нежнейший звон, то ли просто легкий вздох, и Янина резко повернулась. Призрак стоял там, при входе в комнату, по ту сторону водруженного на стол чана.

Янина гордо выпрямилась. Но сгусток тумана не проявлял агрессии и приблизиться не стремился. Он только время от времени проделывал слабые мановения в сторону костра, будто безнадежно пытался сказать Янине что-то.

– Костер? Это не я, – на всякий случай, заверила призрака Янина. – Я не знаю, кто его развел.

Тьма снова махнула полупрозрачной плетью в сторону костра, и тон звона капризно повысился.

– Погасить? – догадалась Янина. – Вы не хотите, чтобы у вас тут горело? Но ведь этот свет может указать путь графу и остальным, если они хотят вернуться в замок…

Призрак повторил свой жест. До идущих в замок ему дела не было.

– Я попробую, – с сомнением согласилась Янина, подошла к столу, заглянула в котел и отпрянула от пыхнувшего на нее жара. – Да оно само скоро прогорит!

Призрак продолжал стоять на месте воплощением немого укора.

Янина нагнулась и увидела прислоненную к ножке стола бронзовую крышку. С натугой подняв ее, она с грохотом уронила крышку на котел.

– Так быстрее погаснет, – пояснила она призраку. Подумав, она еще открыла окно, сгребла с подоконника снаружи горсть снега и, приподняв край крышки, кинула в чан. В чаше зашипело.

Видел бы кто со стороны – за ведьму принял бы! – весело подумала Янина и пошла за следующей снежной горстью. Призрак, как оказалось, уже исчез, что Янина сочла не очень-то вежливым, и, решив, что достаточно потрудилась для него, она оставила свое адское зелье гаснуть самостоятельно и направилась к выходу из башни.

Янина намеревалась идти к себе, тем более что уже миновала полночь, однако из окна ведущей из башни галереи она увидела, что в кабинете под часовней трепещет слабый свет.

* * *

В кабинете было сумрачно, всё освещение давал едва теплившийся огонь в камине да пара свечей в оскаленных волчьими пастями подсвечниках на полке над ним. Слабый огонь вряд ли мог согреть даже такое небольшое помещение, но князь явно не страдал от холода. Он восседал на стуле, держа в руках тоненькую книжицу, облаченный в шелковый восточный халат; белая сорочка распахнулась на голой груди; на ногах у него были вышитые турецкие туфли с узкими носами. Длинные пряди полуседых волос лежали на плечах и спине носферату, глянцевито поблескивая и переливаясь. Волосы словно бы жили собственной жизнью, двигались, по ним проходили сверкающие волны, и, наблюдая за этим завораживающим явлением, Янина поняла, что их расчесывает невидимый слуга.

– Я прошу прощения, дорогая моя, – князь махнул рукой (метаморфозы его шевелюры прекратились) и запахнул на груди халат. – Я не ожидал визита в столь поздний для детей света час…

– Это я прошу прощения, что побеспокоила, – ответила Янина, жалея, что процесс причесывания остановился: за ним было очень интересно наблюдать.

– Я погасила огонь в северной башне, – проинформировала она князя, чтобы снять с себя ответственность. – Надеюсь, наши разведчики сами найдут дорогу домой, если им захочется вернуться.

– Не стоит из-за них волноваться, дорогая моя, – князь отложил книгу на стол. – Смею верить, что мой племянник еще способен не заблудиться в паре хольдов родной усадьбы… Не имею ни малейшего представления, кто и зачем зажигает этот огонь, я не люблю северную башню и никогда там не бываю.

– Как бы не передрались они там, в горах, – вздохнула Янина, бродя взглядом по книжным полкам в узком шкафу напротив камина.

– Зачем им там драться? Скорее подружатся, – заметил князь. – Там у них нет постоянного повода для ссор.

Янина неопределенно хмыкнула.

– Зато я искренне счастлив, что, соскучившись в одиночестве, вы решили зайти сюда и потешить старика дыханием своей молодости и очарования, – князь мило улыбнулся.

– Это вы о себе? – снова хмыкнула Янина и опять уставилась на волосы князя – по средней пряди снова пробежала высокая волна, и на секунду прядь замерла в воздухе, прежде чем плавно опуститься.

– Оставь, иди уже! – рыкнул князь. – Пока ты мне все волосы не повыдергал.

Он приподнял руку и тотчас же на его ладони возник гребень из слоновой кости.

– Их обычно смущает, когда кто-то наблюдает за их работой, – пояснил он Янине. – Но эти слуги, безусловно, стоят того, чтобы потакать их привычкам!

Он положил гребень возле книги на стол и откинулся на спинку стула, снова запахивая раскрывшийся за груди халат.

– Позвольте мне, – предложила Янина и взяла гребень.

Он был холодный, словно не побывал только что в человеческой руке. Или рука князя была настолько холодна, что поглотила всё тепло от руки слуги?

Кёдолаи проводил ее удивленным взглядом и снова выпрямился, расправив плечи.

– Вы не должны, дорогая моя…

– Вы князь, ваша светлость, нет ничего зазорного в том, чтобы услужить вам, тем более, если я спугнула вашего слугу.

Янина провела гребнем по темным волосам, жадно всматриваясь: они были необычно жесткими, плотными и крепкими и исключительно прочно сидели в коже. И исходил от них легкий аромат горной хвои и озона, как после грозы.

– А заодно провести очередной эксперимент, – понимающе вздохнул Кёдолаи, снова взял со стола свою книжечку и раскрыл на первой странице. – Вы ведь читаете по-английски?

Янина прищурилась в полутьме и прочитала: «Influence of Women on the Progress of Knowledge by Henry Thomas Buckle»[26]26
  Бокль, Генри Томас. Влияние женщин на успехи знания.


[Закрыть].

– Бокль утверждает, что дамам от природы свойственна склонность к дедукции, и если бы они не учили этому методу мужчин…

– Я читала эту лекцию, – сухо ответила Янина. – Вам не кажется, что женщинам автор не льстит? Всё их отношение к прогрессу наук, по его словам, неосознанно, и тем самым…

– Осторожнее, дорогая моя! Я искренне ценю вашу любезность, но умоляю вас, не отвлекайтесь. При моем глубоком уважении к представительницам вашего пола, независимо от их способностей к дедукции, врожденных и осознанных, я бы не хотел предстать перед кем-либо из них без волос, – он снова отложил книгу и тяжело вздохнул. – Ладно, раз моя наружность зависит этой ночью от вашей прихоти, я в ваших руках. Спрашивайте, я ведь просто слышу, как в вашей головке толпятся вопросы! – он принялся разглядывать перстни на руках, сложенных на коленях, поворачивая их так, чтобы вспыхивали в отсветах огня грани камней.

– Когда человек обращается в носферату, его внешность навсегда остается такой же… как перед смертью? – немедленно воспользовалась приглашением Янина.

– Упаси мрак! – пробормотал князь. – Ни в коем случае! Вы только представьте себе, дорогая моя, а если прыщ на носу или подбитый глаз?

Янина рассмеялась.

– Право, разве смерть не меняет даже окончательно умершего человека – нередко до неузнаваемости? Мне кажется, никакие невзгоды и переживания не меняют так сильно, как мгновение смерти. Причем, это не только наружности касается. Мне было пятьдесят шесть – не этот ли факт вы хотели узнать окольными путями? Мне было пятьдесят шесть лет, когда мой дед по доброте душевной согласился, что срок настал и следует дать моему бренному телу новую жизнь. И в ту пору я был глубоким стариком, дорогая моя, ибо пережитого мной, право же, хватило бы на несколько обывательских жизней. На моей шкуре шрамов было больше, чем живого места, а внутри творился и вовсе полный беспорядок. И что же? Шрамы исчезли, морщины разгладились, все болезни прошли, разве что голос восстановиться не пожелал. Но, конечно, желательно, чтобы все части тела были на месте, ибо то, чего не достает, уже не вырастет, – он многозначительно помахал коротким мизинцем. – Но вас, возможно, интересует другое? Тогда отвечу: да, внешне носферату всегда выглядит примерно так, как после смерти, почти не меняясь. И чтобы что-то изменить, требуются иногда неоправданно большие усилия.

– Например? – поинтересовалась Янина.

– Например, при жизни у меня была борода, можете себе представить? – фыркнул князь. – Потом растительность на лице стала непопулярна, и я решил от нее избавиться. Умыл нижнюю часть лица горючей жидкостью и сунулся в огонь, разумеется, четко осознавая цель этого предприятия. И всё получилось. Иногда даже жалко было.

– Вы шутите? – Янина отложила гребень, обошла его стул и встала перед ним. – Иногда люди идут на жертвы ради красоты, но чтобы так…

– Радикально? – блеснул клыком князь. – Если уж говорить о жертвах… Наверно, можно было найти более щадящий способ, но я ведь всё равно боли не чувствую. Зато – наверняка. А то, что мой племянник скребет свой подбородок с риском пустить себе кровь каждое утро, а то и вечером? А когда каждое утро ваша Брунхильда затягивает на вас корсет, пережимая жизненно важные органы? Вы не считаете это чрезмерной жертвой? – он приподнял обеими руками тяжелую черную гриву и отбросил на спину.

– А если просто отрезать волосы, снова отрастут?

– Очень быстро, за какие-то часы, на прежнюю длину. Однако ответьте мне, дорогая моя, отчего эти вопросы? Или вы намерены сделать мне некое предложение?..

Янина отступила на шаг, чувствуя, как кровь приливает к щекам.

– Вы же сами говорили, отцовская кровь… – она запнулась, – дает себя знать. И меня ведь всегда интересовали такие вещи и после всех прочитанных книг… Любопытно.

– Напишете потом о носферату научный труд? – фыркнул князь.

– И издам на свои собственные средства, потому что всерьез это всё равно никто не воспримет. Почему бы нет? Плохая актриса может попробовать себя в качестве плохого писателя.

– Как-нибудь я непременно прочитаю вам лекцию о природе носферату, – пообещал князь. – И отвечу на любые вопросы.

– Любые? – вздернула бровь Янина.

– Разумеется. Я же не обещаю вам говорить правду! – мило улыбнулся Кёдолаи.

– Ах так?

Кёдолаи вдруг приподнял одну руку, озабоченно ощупывая широкий шелковый рукав. Янина вскрикнула: на колени князю вывалилась небольшая летучая мышь, недовольно замигала на свету черными глазками, поводя круглой мохнатой головкой.

– Наткнулся на него, хотел сделать вам подарок и забыл, – пожаловался князь. – Настолько вы меня удивили с этим… причесыванием…

– У вас ничего не было в рукаве! – восхищенно прошептала Янина.

– Он спал, – пожал плечами Кёдолаи. – Когда спит, он довольно компактный. Ученые от недостатка фантазии окрестили этих существ… – он поморщился.

– Вампирами, я знаю! – Янина наклонилась, протянула руку и осторожно потрогала перепончатое крыло.

Летучая мышь – собственно, еще мышонок, совсем маленький и пушистый – открыла крохотную пасть, показав острые, как иголки, полупрозрачные клычки.

– Это чтобы вы не скучали в моем замке. Не бойтесь, вашу кровь он пить не будет, я ему не позволю. Обычно зимой они тут впадают в спячку – при морозах летать в поисках добычи неловко. Но он вполне может существовать и за счет скотины в службах замка. Только не воображайте, что он будет исполнять ваши команды, встречать вас на пороге и отгонять назойливых кавалеров!

– Какой милый! – Янина отмахнулась от князя, наблюдавшего откровенно ревнивым взглядом, как она почесывает грудку маленькому вампиру – вампиру нравилось.

Откуда-то издалека донесся шум, лошадиное ржание, грохот опускаемого моста.

– Недолго же они выдержали без вашего общества! – удивился Кёдолаи.

Князь встал со стула, и оба подошли к окну. Лошади во дворе ржали и пытались встать на дыбы, когда со спины одной из них сняли и бросили на землю большой куль, завернутый в попону.

– Кровь, – князь наморщил нос и оскалился. – Звериная. Стоило ли ради этого возвращаться?

На ходу затягивая пояс халата, он переместился вместе со стулом ближе к камину, и Янина, последовав его приглашению, опустилась в единственное в кабинете кресло (мысленно похвалив себя за то, что накинула полушубок). Летучая мышь прочно вцепилась коготками в меховую опушку на ее рукаве. Янина играла с подарком, князь насмешливо наблюдал за ней, когда за стеной послышались быстрые шаги и шумное дыхание, и мгновение спустя в кабинет вошел фон Кларен в высоких сапогах и верхней одежде, еще держа в руке хлыст, которым он нервно постукивал по бедру.

– Уникальный вид, – встретил его князь укоряющим взглядом. – И зачем? Жажду крови утоляли?

– Твой уникальный вид выскочил на дорогу прямо между нами! – рявкнул фон Кларен. – Совсем взбесились!

– Попробую угадать, – спокойно произнес князь. – Британец опять свалился с лошади?

– Герр Дьюер? – встрепенулась Янина.

– Жив-здоров, – быстро успокоил ее граф. – Уже научился ловко выпрыгивать из седла в нужный момент. Хотя одному Богу ведомо, почему эта тварь не убила его, пока я доставал револьвер и целился – он был прямо перед ней, на земле…

– Выбирай выражения, – проворчал Кёдолаи.

– А вы что тут?.. И почему ты при даме в таком виде? – фон Кларен перевел взгляд с князя на Янину и вскрикнул: – Янина, сейчас же отбросьте эту гадость, она вас укусит!

– Это не гадость, – обиделась Янина. – Это подарок князя. Разве не милашка?

Князь широко улыбнулся.

– Ясно, – сухо произнес фон Кларен и спокойно добавил: – А наши таинственные друзья, между тем, идут Холал утом.

– Какое упорство! – восхитился князь. – Этак они, пожалуй, и дойдут!

– Не говори мне, что у тебя нет никаких подозрений касательно того, что им тут нужно! – фон Кларен в раздражении снова пристукнул свернутым хлыстом по бедру.

– Не имею ни малейшего представления, – развел руками князь. – Но упорство искренне уважаю. А потому, – он резко встал с кресла, вытянувшись во весь свой невозможный рост, – стоит немного усложнить им задачу, чтоб не скучали, не правда ли?

Кёдолаи подошел к окну, распахнул его и, не раздумывая, вышел наружу, на карниз. Янина вскрикнула и сунулась следом, но граф перехватил ее здоровой рукой. Сильный порыв ветра задул свечи, погасил огонь в камине, и высокую фигуру снаружи теперь подсвечивали лишь далекие фонари внизу во дворе, редкие освещенные окна, льдистый отблеск звезд и растущей луны на заснеженной черепице. Князь легко перепрыгнул на карниз ведущей в северную башню галереи, мгновенно поднялся по отвесной стене на крышу, ловко цепляясь за стыки камней длинными пальцами, и уверенно пошел вверх по скату, не оскальзываясь в своих восточных туфлях. Ветер дул всё сильнее, свет звезд то и дело мерк, заслоняемый неведомо откуда взявшимися тяжелыми тучами. Носферату встал на ребро крыши, вытянулся навстречу ветру, вся его поза была полна неимоверного напряжения, темные волосы развевались, полоскались на ветру широкие рукава и полы халата, напоминая крылья какого-то ночного летучего существа, голую грудь в распахнувшейся сорочке посеребрила изморозь. Ветер бросил в окно злой, хриплый смех, и словно в ответ на этот вызов во взбесившихся небесах заблистали зигзаги молний яростной зимней грозой, заливая ледяным огнем носферату, стоящего, крестом раскинув руки, меж башен горного замка.

– А в него молнией не ударит? – взволнованно спросила Янина.

– И не надейтесь, – с сожалением вздохнул граф.

Маленький вампир забился Янине под полушубок. Ветер кинул им в лица охапку снега, словно стремясь наказать за подсматривание, а когда оба проморгались, на крыше никого не было, только мчались по небу черные тучи, неся вниз, в глубокие ущелья и на непроходимые тропы грозу и всё еще клокотавший в беснующейся мгле хриплый хохот.

* * *

На следующий день невозможно было даже выйти во дворы. Несчастные слуги, вынужденные по хозяйственной необходимости пробираться этими узкими колодцами, становились видимы в качестве ходячих белых сугробов. Метель, блуждая во дворах замка, постоянно меняла направление, закручивалась вихрями и выла голодным зверем. О том, что творилось за крепостной стеной, страшно было даже думать. Янина плотно задернула шторы перед балконной дверью, чтобы не видеть белой круговерти, в которой не разобрать было, где верх, где низ.

Полетав по службам и, очевидно, подзаправившись, ее новый крылатый любимец продемонстрировал с утра пораньше свой норов: искусал Хильду, Арпада, Ярнока и Фрэнки, пытавшегося нарисовать его портрет. Когда Янина бросилась извиняться перед рисовальщиком, Дьюер успокоил ее, заверив, что его друг и коллега как человек искусства должен был уже привыкнуть к объективной критике, а сам Фрэнки грустно нарисовал гигантскую летучую мышь с окровавленными клыками, пишущую критический отзыв. Отчаявшись добиться от княжеского подарка достойных манер, Янина водворила его в спальню, где он облюбовал себе местечко в складках балдахина и, усталый после трудов праведных, уютно засопел. К счастью, он оказался поразительно чистоплотен, впрочем, это могло быть не природной склонностью, а результатом князевой дрессировки.

Янина пыталась убить скуку, выспрашивая подробности вчерашней охоты, но не преуспела. При малейшем упоминании Дьюер, видимо до сих пор переживавший новый конфуз, принимался ругать весь лошадиный род, граф кривился и костерил дорогого дядюшку и его любовь к зоологии, к Ярноку Янина подступиться не решалась, а Фрэнки, как оказалось, во время экспедиции ухитрился временно потеряться и пропустил всё самое интересное. Он переживал из-за этого куда больше, чем из-за укуса вампира, и так же безнадежно, как и Янина, пытался добиться от остальных красочного рассказа, с тем чтобы запечатлеть его в серии рисунков.

Обнаружив, что прочитала и перечитала всё, что имелось в ее багаже, Янина собралась в замковую библиотеку, но после недолгих раздумий свернула в кабинет под часовней, рассудив, что как раз там могут храниться книги на ее вкус, а если владелец кабинета окажется на месте, можно будет напомнить ему об обещании декламировать ей «Светлану».

Владелец оказался на месте, однако был не один.

– Ты можешь ответить прямо и откровенно? – гремел под сводами башни звучный голос фон Кларена, и Янина в растерянности замерла на лестнице, не зная, удалиться потихоньку или постучать в дверь кабинета, рискуя помешать важному разговору.

– Как будто ты поверишь хоть одному моему слову! – с горечью ответствовал Кёдолаи. – Между прочим, мог бы проявить хоть каплю благодарности: чтобы держать их всех в глубоком сне, нужны немалые усилия. Тебе хотелось бы, чтобы тут слонялось с дюжину оголодавших носферату?

– Я слезы готов лить от умиления при мысли о твоей заботливости, – ядовитым тоном ответствовал граф. – Только почему-то мне кажется, что тобой руководит отнюдь не чувство гостеприимства. Ты просто не хочешь соперничества со стороны остальных. В чем, вот вопрос?

– Вечное недоверие! – посетовал князь с болью в голосе. – А ведь я столько сделал для тебя… Воспитывал, старался сделать из тебя мужчину…

– Твое воспитание было рассчитано на существо, невосприимчивое к боли и способное месяцами обходиться без пищи, – отрезал фон Кларен.

– Не говори мне, наш бравый эзредеш[27]27
  Ezredes (венг.) – полковник.


[Закрыть], что тебе это не пригодилось потом в армии! – с бесконечным презрением парировал князь.

– Ты бы лучше научил меня лизать задницы вышестоящих и молчать в тряпочку, когда есть что сказать!

– Прости, чего сам не умею… Но ты ведь не сомневаешься, что я всегда имею в виду твои интересы, Альбрехт?

– Альби, – машинально поправил граф.

– Это кличка для домашнего животного!

Янина, застывшая на спирали лестницы, собиралась громко откашляться и тем самым дать знать о своем присутствии, но следующая реплика заставила ее прикрыть рот и задержать дыхание.

– Мои интересы? И какие же мои интересы ты имеешь в виду, приударяя за фройляйн Линдентон?

В ответ Янина услышала лишь шелест шелка.

– Ты ведь знаешь, что она?.. – фон Кларен не закончил фразу и продолжил после паузы: – Какие у нее шансы?

– Очень неплохие, – повысив голос, четко ответил князь, и Янина сразу поняла, что ее присутствие на лестнице чуть ниже двери кабинета тайной для него не является. – Если только она сама в это поверит и перестанет с такой страстью играть с огнем…

Янина скорчила гримасу и хотела уже решительно постучать в дверь и высказать князю что-нибудь бесконечно уничижительное по поводу ничем неоправданного, однако воспитанного столетьями мифа о мужском превосходстве, но голос фон Кларена снова заставил ее застыть на месте и перестать дышать.

– Какого черта? – это был не человеческий голос, это было змеиное шипение, Янина и не подозревала, что Альби может издавать такие звуки. – Что значит, «играть с огнем»? Чего ты добиваешься, ты, труп ходячий?!

– Ничего, это была просто фигура речи! – в слабом голосе князя Янина с удивлением уловила странный оттенок, похожий чуть ли не на испуг. – Но это только естественно, что тебя всё время влечет к определенному типу…

– Иди ты к дьяволу! – фон Кларен вихрем вылетел из кабинета, захлопнув за собой дверь, и замер, будто налетев на стену, при виде Янины.

Янина сделала шаг вперед, призвав всё свое актерское мастерство, чтобы изобразить, будто она только что пришла и как раз поднимается в кабинет.

– Альби, что-то случилось? – улыбнулась она с тщательно отмеренным изумлением.

– Ничего, – бросил граф и постарался взять себя в руки – ему пришлось сделать настолько явное усилие, что Янине сделалось не по себе.

– У вас какое-то дело к дядюшке? – спросил фон Кларен, нарочито спокойным тоном.

– Я просто… – начала Янина, не зная, как подипломатичнее закончить, но в этот момент граф, очевидно, и не ждавший вразумительного ответа, посмотрел в окно и, резко побледнев, бросился по лестнице вниз, задев Янинин кринолин.

Янина тоже выглянула в окно: на вершине северной башни снова горел свет, но на этот раз там был не импровизированный маяк, а полноценный пожар, языки огня рвались в окна, вокруг башни клубился черный дым, ясно видимый даже в быстро сгущающихся сумерках.

Приподняв края кринолина, задевавшего перила, Янина поспешила следом за графом вниз по лестнице и в знакомую галерею.

Очевидно, чан опять беспечно оставили без присмотра, и он наконец оплавился до дыр, или же извечный сквозняк перекинул искру на ветхую мебель. Разумеется, разжигая огонь в столь неприспособленном для этого помещении, следовало постоянно присматривать за ним, в противном случае, возникновение пожара было лишь вопросом времени.