Текст книги "Песнь камня"

Глава 6

Ондраш Ярнок чуть ли не вприпрыжку подбежал от машины к двери Белы и со всей силы надавил кнопку звонка. Дверь, как обычно, открылась без вопросов, и Ярнок поспешил к лифту. Пока железный ящик тащился с тоскливой медлительностью между этажами, Ондраш успел пригладить волосы и оправить одежду – он хотел преподнести новости при полном параде.

Уже перед самой дверью квартиры Ондраш споткнулся обо что-то мягкое, находившееся на коврике перед входом, удивленно посмотрел вниз и резко отступил, глупо квакнув от испуга.

На полосатом коврике лежала такая же полосатая дохлая кошка. Не веря своим глазам, Ондраш осторожно поднял трупик за шкирку и, брезгливо отстранив на расстояние вытянутой руки, осмотрел. Да, это было не чучело и не натуралистичная игрушка, создание в его руке еще недавно дышало, линяло и мурлыкало, и что его труп делал на коврике у двери Белы, было решительно непонятно. Отмахнувшись от дикой фантазии, в которой Бела по ночам душил кошек и выкладывал за порог, с тем чтобы днем вынести в мусорный бак по пути на работу, Ондраш стал искать другие варианты. Глупая шутка? Какое-то гнусное предупреждение? Конечно, в театре у внезапно вспыхнувшей звезды имелось порядочно недоброжелателей, тем более что прохладное отношение к Беле директора Ронштеттера не было секретом. Юный актер пользовался тем, что в шутку называли «высочайшим покровительством», однако покровительство это уже несколько месяцев пребывало в иных широтах и дела вело на расстоянии. В принципе, подобные глупые и жестокие розыгрыши не были чем-то уж совсем из ряда вон выходящим, но как злоумышленник мог сюда проникнуть? Или это был кто-то хорошо знакомый?

Внезапно Ярнок сообразил, что дохлая кошка никак не сочетается с причиной его визита, и засуетился, прикидывая, куда бы ее запихать, пока Бела не открыл дверь.

Но было уже поздно. Дверь раскрылась, и Ярнок увидел заспанную физиономию Белы под растрепанной копной светлых волос.

– У тебя кто-то есть? – с ходу спросил он.

– Нет, с чего ты взял? – нахмурился Бела.

– А был?

– Ондраш, мы же это уже обсуждали… – Бела опустил взгляд, и его темные брови поползли вверх. – А зачем ты свернул кошке голову? – спросил он скорее с любопытством, чем с удивлением.

– Это не я! Как ты мог подумать? Я потому и спрашиваю – кто-то подбросил ее тебе под дверь.

– Какая гадость, – равнодушным тоном произнес Бела, взял из рук Ондраша несчастное животное, осмотрел внимательнее и вдруг, издав странный звук сродни змеиному шипению, схватил Ондраша за рукав, втянул в квартиру и захлопнул дверь.

– Какая гадость! – повторил он уже с сильным чувством.

– В принципе, тут нет ничего необычного. Звезд часто преследуют. Так что это, скорее, говорит об успешной карьере… – Ондраш хохотнул, но как-то неубедительно. – Правда, это может означать и угрозу, – тут же посерьезнел он. – У тебя есть какие-нибудь мысли?.. Я вот думал, это должен быть кто-то знакомый, иначе как он проник?..

Актер посмотрел на Ярнока выразительным взглядом, и тот вздохнул.

– Да, конечно, человек, способный придушить кошку или подобрать где-то труп, сумеет пройти…

– Ее не придушили, – тихим звенящим голосом произнес Бела. – Ее не придушили, Ондраш. Из нее выкачали всю кровь.

Ярнок сглотнул.

– Надо обратиться в полицию, – предложил он.

– Из-за дохлой кошки?!

– Не скажи. Общество защиты животных…

– Черт возьми, а ведь верно! – Бела потер свободной рукой лоб. – Меня так могут подставить…

– О чем ты?

– О том. Кошка не приблудная, посмотри на шерсть, – он сунул истощенный трупик Ярноку под нос, и тот резко отступил на шаг. – Обязательно обнаружится хозяйка, какая-нибудь почтенная хаусфрау, потерявшая любимого полосатика, и ты знаешь, что скажут? Скажут, что я тут по ночам оргии устраиваю с убийством домашних животных. Ты же знаешь, как люди относятся к тем, кто… кто отличается. Обо мне и так говорят невесть что… – миловидное лицо Белы сморщилось, словно он готов был расплакаться. – И в театре…

– В принципе… – задумался Ондраш.

– Ты тоже так считаешь? – голос Белы истерически зазвенел. – Признайся, ты тоже считаешь, что я просто выпендриваюсь и строю из себя черте-что? Только чтобы привлечь к себе внимание?

– Ты артист, творческая личность, – Ярнок примирительно приподнял руки. – И если твой имидж работает на популярность…

– Плевать мне на имидж! – Бела вытер тыльной стороной ладони глаз, посмотрел на руку и, бросив кошку на ковер, рванул в ванную.

– Послушай, Бела, я ведь тебя… Я принимаю тебя как есть, потому что… – Ярнок сунулся за ним, но артист, открыв кран, низко, по-звериному, рыкнул, не оборачиваясь:

– Вон отсюда!

Ондраш подчинился. Он уже привык, что Бела не терпит, когда кто-то видит его не в самом идеальном состоянии.

Когда артист вышел из ванной, умывшись, Ярнок заворачивал кошку в кусок оберточной бумаги, выуженной из мусорного ведра.

– Вот что. Я сам ее как-нибудь уничтожу. Сожгу…

– Спасибо, Ондраш, – серьезно сказал Бела. – Только смотри не попадись на этом.

– Да уж знаю! – язвительно заверил его Ондраш. – Представляю, что это была бы за картина! – он внезапно прыснул, и Бела тоже не удержался от смеха.

– Ты… ты, правда, опасаешься, что полиция нагрянет к нам с серебряными наручниками и осиновыми кольями наготове? – сквозь смех поинтересовался Ярнок.

– Я в любом случае не хочу привлекать к себе внимание таким образом, – пожал плечами Бела.

– Но если этот подкидыш – все-таки какая-то угроза? Знаешь…

– Может быть, – вздохнул Бела. – А может быть, это просто такой дружеский знак, мол «Привет, я в городе». У некоторых такое специфическое чувство юмора.

– Так у тебя есть подозрения?..

– Возможно. Надеюсь, что я ошибаюсь.

– Какой-нибудь бывший… – скривился Ондраш, как будто в рот ему попало нечто невыносимо кислое.

– Бывают такие знакомства, – признал Бела. – Удовольствия на несколько минут, а потом жалеешь… вечно. Выпьешь?

– Не откажусь! – Ярнок взглянул на лежавший на полу аккуратный сверток и передернул плечами. – Только руки вымою.

Вытирая руки о полотенце, Ярнок обнаружил на нем влажные темно-красные пятна. Кровь? И совсем свежая? Вернувшись в комнату, он окинул Белу внимательным взглядом, посмотрел ему на руки, опасаясь, что тот мог поцарапаться о кошачий коготь. Но никаких кровоточащих царапин на холеных руках артиста заметно не было. Бела протянул ему стопку шнапса.

– Кстати! – Ярнок отсалютовал стопкой. – Повод ведь есть. Я же к тебе чего пришел? Роль – твоя! Я только что узнал. Хоффенберг сделал всё, что было в его силах, чтобы тебя потопить, но автор выступил в твою поддержку и режиссер, и… – он подмигнул. – Все-таки наверху тебя ценят. Ну признайся, чем ты так ублажил наше интендантство? В общем, победа за тобой. Думаю, это твой чардаш произвел неизгладимое впечатление на всю команду. Линдентон был явно растроган. Так что – Éljen az új vámpírunk![24]24
  Да здравствует наш новый вампир! (венг.)


[Закрыть]

– Éljen! – приподнял свою стопку Бела, всё еще задумчиво поглядывая на сверток.

– Не слышу энтузиазма. Да забудь ты об этой… падали.

– Да. Я рад, – улыбнулся Бела. – Я действительно хотел получить эту роль. А что Эдлигер?

– Да, это был самый опасный момент. Со своей популярностью и вокальными данными Аксель Эдлигер в любом случае идет вне конкуренции, если бы он пожелал твою роль, он бы ее и получил, вдобавок все считают, что он лучше подходит по возрасту. И он уже играл лорда Рутвена в «Готической фантасмагории» в Германии. На наше счастье, он не проявил интереса к вампирской роли. Может, считает, что играть вампира – плохая примета. Насколько я помню, как раз во время того спектакля с ним произошел несчастный случай, после которого он лишь через много лет вернулся на сцену.

– Я тоже что-то такое слышал, – кивнул Бела. – Нехорошо так говорить, но, наверно, в этом мне повезло. Эдлигер ведь и танцует здорово. Против него у меня не было бы шансов.

– Куда ему! Чтобы так танцевать чардаш, надо родиться в Эштехеде! – заверил его Ярнок.

– Вообще-то я из Дёра, – напомнил Бела, – и в Эштехеде твоем в жизни не бывал.

– А вот это непростительное упущение! И поскольку тебе теперь надо работать над ролью… готов устроить экскурсию!

– Насколько я знаю режиссера, – фыркнул Бела, – он всю команду туда в любом случае погонит.

– Девушки будут усыпать твой путь розами! – почти пропел Ярнок. – И это не метафора. Вспомни концовку. Глава древнего вампирского рода, хозяин замка, загадочный и привлекательный, мало того…

– Роль вампира… – Бела снова покосился на сверток. – Этого шанса я ждал уже несколько лет, но как раз сейчас… Впрочем, какого черта? Надо делать что хочется, а там будь что будет!

– Это сказал кто-то в античности? – заинтересовался Ярнок.

– Это сказал я! – отрезал Бела.

* * *

Носферату ради разнообразия спустился с верхнего этажа отеля по лестнице и не смог отказать себе в удовольствии прокатиться часть пути по гладким золотистым перилам. На лестничных площадках никого не было: все постояльцы предпочитали просторные лифты и ни у кого не вызывал изумления вид прилично одетого господина не первой молодости, лихо спрыгнувшего с перил, чтобы преодолеть следующий пролет вприпрыжку, легкомысленно танцующим шагом. Ему нравился этот отель, ему нравился этот город, с пьесой всё шло отлично, и он предвкушал множество интересных встреч. На следующей площадке носферату сорвал со стоявшего на полочке кустика орхидеи хищного вида цветок, выставивший багряный язычок из венца пятнистых точечно-жильчатых лепестков, и прицепил к кармашку легкой курточки. Провел пальцами над заостренным ухом, приглаживая атласную темную гриву – он нюхом чуял, когда волосы выбивались из-под шнурка на затылке – и продолжил путь.

На следующей площадке его встретило зеркало в целую стену; тщательно протертая трудолюбивой горничной поверхность старательно отражала безжизненную пустоту лестничного пролета, не в состоянии разглядеть того, кто стоял прямо перед ней. Носферату скорчил рожицу, но, оценив всю бессмысленность этого действия без возможности увидеть результат, обиженно повернулся к зеркалу спиной и поспешил дальше.

Труп лежал прямо на ступенях отеля. Его явно подкинули сюда совсем недавно, и в этот спокойный час надвигающихся сумерек на сонной улочке, когда все нормальные люди уже переделали свои дневные дела, вернулись по домам и готовятся к вечерним авантюрам либо где-то обедают, его еще никто не успел обнаружить. То, что человек не скончался скоропостижно прямо здесь, на ступенях, было очевидно: носферату хватило одного знающего взгляда, чтобы понять, что умер он от потери крови, причем ни на одежде его, ни на коже не было видно ни капли.

– Не очень вежливо бросать свой мусор у чужого порога, – пробормотал носферату, настороженно оглядываясь. На улице пока было пусто.

– Или мне хотят этим что-то сказать? Или не мне? – он опустился на одно колено, брезгливо коснулся кончиками пальцев холодной щеки, повернул голову мертвеца и осмотрел его шею. Как в кино: два крохотных прокола, похожих на уже зажившие комариные укусы, находились примерно напротив артерии.

– Какая показушность! – ухмыльнулся носферату. – Явно работаем на публику. Значит, все-таки не мне лично это послание, а общественности, соскучившейся по неприятностям. Но довольно мелко, я бы сказал. Черт возьми, мне нравится этот отель…

Носферату поднялся и отряхнул брючину, раздумывая, обратил ли на него внимание портье, когда он проходил через вестибюль, и стоит ли возвращаться, чтобы поправить ему память. Решил, что не стоит. В конце концов, труп мог здесь лежать и не для того, чтобы навести кого-то на его лично след, а с какой-то вовсе посторонней целью. На мгновение он прикинул, не зашвырнуть ли труп на крышу соседнего дома – пусть-ка полиция посоображает, но решил, что этим выдаст себя только больше.

По улице прошла женщина, скользнула по мужчине, стоявшим над выжатым, как лимон, мертвецом, равнодушным взглядом и завернула за угол. Можно еще постоять, отводя глаза случайным прохожим, но какой в этом смысл? Носферату удалился прогулочным шагом, сунув в карман легких брюк правую руку. На проспекте на него оглядывались – пожалуй, он опять оделся не по погоде. Не чувствуя холода, он постоянно ошибался. По размышлении носферату решил не сворачивать к стоянке, где оставил свой мотоцикл, а пройтись пешком.

* * *

Инспектор уголовного розыска Шмидт поглядел на помощника и с тоскливым видом переложил отчеты в папке, словно от этого картина могла стать яснее. Яснее не стало.

– Уже третий труп в том районе, – подытожил он. – Все имеют отношение к одному конкретному отелю: два обнаружены у разных его входов, третий принадлежит постояльцу, как раз в день смерти выписавшемуся из отеля. Во всех случаях смерть наступила от потери крови, так что следует предположить, что их выкидывали на улицу после процедуры, требующей специального медицинского оборудования, хотя я всё равно не знаю, как…

– Никаких следов, кроме отверстий на шее, – кивнул Клаус.

– В отеле никто ничего не знает, все постояльцы – респектабельные люди. Да будь там даже бандиты, каким образом?

– В городе завелся вампир, – хмыкнул Клаус.

– Это тебе не хиханьки! Начальство ждет результатов.

– А если это какой-нибудь псих, насмотревшийся фильмов про Дракулу? Почему мы, собственно, сразу отсеяли такую возможность?

– Еще не хватало за привидениями гоняться… – фыркнул Шмидт.

– Не скажи. Фанаты – люди упертые; и ты сам знаешь, насколько изобретателен может быть сумасшедший. Помнишь того психа, который принципиально истреблял черных кошек в Хэллоуин?

– Да. Боюсь, придется рассмотреть и этот вариант, – вздохнул Шмидт. – Но даже приверженность готике не объясняет, каким способом совершены убийства – ну не высасывал же он их, в самом деле!

– Почему нельзя воткнуть шприц в артерию? Дважды?

– Да потому что, по свидетельству медэкспертов, проколы эти – мимо артерии! Это какая-то явная бутафория, или случайность, или не знаю что! Проколы там не опаснее комариных укусов.

– И все-таки это – явный намек на вампиризм.

– По-моему, это ты злоупотребляешь ужастиками, – решил Шмидт. – И в этом отеле уж точно никаких готических шабашей отродясь не проводили.

– А надо проверить. Там большой конференцзал, часто проводятся какие-то встречи. Вдруг…

– Вдруг, – буркнул Шмидт. – И еще провести проверку всего персонала на наличие вампиров, служебных помещений – в поисках привидений. Хорошее мнение будет у постояльцев о нашей полиции…

– Но, к счастью для вас, господа, это уже не ваша забота! – объявил, входя в отделение без стука, незнакомый молодой человек и жизнерадостно улыбнулся.

Инспектор Шмидт смерил его настороженным взглядом.

– А вы, прошу прощения?..

– Младший лейтенант Хервиг Шюлер, – весело щелкнул каблуками тот и, шагнув к столу Шмидта, протянул ему удостоверение. – Боюсь, вам придется передать мне все материалы по этому делу. И похоже, я пришел как раз вовремя. Наша славная полиция явно зашла в тупик, коль скоро собирается устраивать в центре города облаву на вампиров! – он подмигнул Клаусу и протянул руку к раскрытой папке.

– В честь чего бы это? Преступления совершены на нашем участке… – заворчал Шмидт, машинально опустив ладонь на папку и внимательно рассматривая врученную ему незнакомцем пластиковую карточку.

Клаус выпрямился на стуле, почти ожидая, что начальство сейчас спустит нахала с лестницы, однако Шмидт помрачнел еще больше, вернул молодому человеку удостоверение и, аккуратно сложив в папку все бумаги, протянул ее следом.

– Здесь всё, – бросил он. – Если будет еще нужна какая-нибудь информация, обращайтесь.

– Премного благодарен, – пришелец снова блеснул голливудской улыбкой и, прижав папку к груди, как величайшее сокровище, заверил: – Душегуба поймаем, не волнуйтесь. Из-за него такой хай поднялся, даже иностранного спеца пригласили! – снова подмигнув, он удалился, оставив после себя странное ощущение наэлектризованности в воздухе.

– Он откуда? – робко поинтересовался Клаус.

– Это секретный отдел, – недовольно ответил Шмидт. – Дела нам с тобой не по росту. То ли оборона, то ли в самом деле… В общем, меньше знаем, крепче спим. Я с ними раньше не сталкивался, но, когда учился, слышал о них – в полиции их называют «стервятниками». А не будешь ли ты так любезен сбегать к автомату за стаканчиком кофе?

– Jawohl! – Клаус вскочил с места и быстрым шагом вышел в коридор.

Шмидт ругнулся и, автоматически обернувшись, словно кто-то мог за ним подглядеть, сплюнул через плечо и постучал по столу.

* * *

Бела резко выдохнул, опершись о раковину в туалете бара, по глупой, глубоко въевшейся привычке бросил взгляд в зеркало и тихо прошипел некое сложносоставное выражение на венгерском. С нажимом проведя рукой по лбу, он посмотрел на пальцы – на них темнела кровь. Добавив нечто еще более сложное грамматически, Бела достал из кармана платок и промокнул лоб.

Минут двадцать назад он пришел в любимый актерами бар по соседству с театром и устроился в своем обычном уютном уголке, где можно было приятно посидеть с очередным сердечным дружком или хорошенькой гримершей – к этой разновидности театральных служащих он был особенно неравнодушен. Сегодня Бела был один; обеспокоенный недавними происшествиями, он хотел просто тихо порефлексировать за ностальгическим бокалом топазового токайского, когда на глаза ему попалась валявшаяся на стуле – очевидно забытая предыдущим посетителем и не замеченная прислугой – газета. Пробежав глазами статью на первой полосе, актер почувствовал, как его бросило в пот, вскочил и, опрокинув стул, умчался вон из зала.

Бела снова глубоко вздохнул, мысленно уговаривая себя успокоиться, смочил платок холодной водой и приложил ко лбу. И едва сдержал крик, когда за спиной раздался тихий вкрадчивый голос:

– Дорогой мой, надо же учиться управлять своими эмоциями! Это не так уж и сложно.

Бела снова посмотрел в зеркало, но увидел в нем лишь пустую уборную, поблескивающий чистотой кафель и внушительную дубовую дверь как раз напротив зеркала.

Он резко обернулся.

– Герр Линдентон… Простите, я… Всё в порядке, – пролепетал Бела, заглянув снизу вверх в проницательные голубые глаза человека, которого он знал как автора новой пьесы.

Тот смотрел на него, приподняв бровь, красиво прорисованные губы слегка изгибались в ироничной улыбке. Впрочем, другого выражения Бела у него пока и не видел.

– Пуская кровавые сопли и ручьи пота, ты подставляешь отнюдь не только себя, но и всех себе подобных, – жестко произнес автор своим хриплым сорванным голосом.

– Простите… – изумленно повторил Бела и снова отвернулся, торопливо приводя внешний вид в порядок на ощупь.

Он вздрогнул, когда на плечо ему легла тяжелая рука – автор двигался совершенно бесшумно, а пустое зеркало продолжало бессмысленно демонстрировать дверь уборной. Рука отпустила плечо и осторожно убрала с шеи Белы его длинные белокурые волосы. Юный артист прерывисто вздохнул, чувствуя, как кожи у самой артерии касаются холодные мягкие губы, за чем последовало краткое ощущение двух уколов в безошибочно найденный участок. Бела отклонил голову в сторону, чтобы не мешать, и закрыл глаза.

Через несколько минут они вошли в залу и старший носферату сразу же направился в уголок Белы, где, оказывается, уже ждали два бокала и бутыль токайского.

Автор уселся на слишком низкий для него диванчик. Откинувшись на мягкую спинку и удовлетворенно оглядев полутемное помещение и богемную публику у стойки, горячо обсуждавшую только что завершившийся концерт, он посмотрел на мятую газету, так и лежавшую на краю столика.

– А! – носферату взял газету одной рукой, повертел, положил обратно и проницательно взглянул на Белу. – Дело в этом?

Неуверенно притулившись на самом краю диванчика, юный артист кивнул.

– Ты знал кого-то из них?

Бела помотал головой. Он никак не мог перестать непроизвольно облизываться, словно на губах или зубах еще могли остаться частицы чужой крови – необычайно густой и вязкой, насыщенной такими переживаниями, что у него всё еще слегка кружилась голова и дрожали колени.

– Просто… – хрипло заговорил Бела и откашлялся, – это ведь сделал вампир…

Его собеседник недовольно дернул краем рта, всё так же глядя в сторону барной стойки.

– Терпеть не могу это слово. Будь любезен избегать его – особенно, в театре. Заметь, в моей пьесе оно нигде не звучит. Каждый день, каждую минуту по всему миру умирает уйма людей. Какой-то процент из них убивают носферату. Ты вроде бы не дитя, и эти факты не должны быть для тебя откровением, так в чем дело?

Почувствовав, что тишина в их углу стала ощутимо тяжелой, старший носферату посмотрел на Белу и вдруг рассмеялся.

– Не делай таких больших глаз, дорогой мой, уверяю тебя, это не я натворил!

Бела глубоко вздохнул и сделал глоток вина.

– Видите ли, это всё так явно, я бы сказал, нарочито, а когда у тебя нет замка на горном перевале, – Бела печально улыбнулся, – и ты вынужден вращаться среди людей, это нелегко и без таких вот… чьих-то демонстраций.

– Тебе лет-то сколько? – поинтересовался автор пьесы.

– Двадцать три, – тихо ответил Бела.

Носферату посмотрел на него с удивлением.

– Мы только что обменялись поцелуем, и ты смеешь мне лгать?!

– Простите! – побледнел Бела. – Простите, я не понял вопроса. Четыре года, как я… как это произошло. Мне было девятнадцать.

– Девятнадцать было, значит, – носферату нахмурился. – Молод слишком. Вообще-то, это нарушение всяческих правил, – он снова испытующе посмотрел на Белу. – И я правильно понимаю, что ты пошел на это не по своей воле?

– Я не знал, что происходит, – признался Бела.

Его собеседник взял со стола бокал, но тут же поставил обратно, чувствуя, что стекло подается под слишком сильным нажимом.

– Права носферату никто не защищает, – фыркнул он, – а злоупотреблений хватает. Кто это сделал?

Бела замялся и опустил глаза.

– Что это? – носферату повернулся к нему всем корпусом, и юный актер непроизвольно отодвинулся, упершись в подлокотник диванчика. – Лояльность? Чувство благодарности?

– Нет, какая там благодарность… – вздохнул Бела. – Я просто не знаю…

– Не знаешь, чьей крови хлебнул?

– Не знаю, как ответить на ваш вопрос.

– Ладно. Не имеет значения. Ту долю крови, что струится в тебе, я всегда узнаю. А об этом не переживай, – он кивнул на газету. – Это по мою душу.

– Мне досталась мертвая кошка, – пожаловался Бела.

– Вот как? Что ж, дорогой мой, будешь знать, как опасны случайные связи.

– Я уже понял, – вздохнул Бела.

Носферату подлил вина из бутылки.

– Но признай, – произнес он, щурясь на искристые отблески горевшей на столе свечи на кромке вина в бокале, – влачить существование в этой юдоли скорби – по большей части довольно приятное занятие. Впрочем, что ты можешь об этом знать? Ты жить-то не начал. Вот поэтому у нас и не принято обращать таких, как ты.

– Герр Линдентон?

– Слушаю.

– А вы… – Бела робко посмотрел на резкий темный профиль собеседника – тонкий нос с едва выраженной горбинкой, крупный подбородок. Отчетливо заостренное ухо. – Герр Линдентон, а вы кто? – и юный актер затаил дыханье.

– Ммм, – протянул носферату, посмотрел на него, улыбнулся и сделал глоток из бокала. – Прочитай меня. Разрешаю.

Бела моргнул.

– Дорогой мой, – с нажимом произнес носферату, – ты только что пил мою кровь! И ты даже не воспользовался такой, прямо скажем, редкой возможностью! Ты что, совсем ничего не знаешь?

– Простите, – пробормотал Бела, сосредоточился со столь видимым усилием, что его собеседник едва не рассмеялся, и вдруг вскочил с диванчика и отвесил глубокий поклон.

– Фёмейльтушагу… – почтительно произнес он.

– Неплохо, – удовлетворенно заметил носферату. – Есть, однако, польза от театрального опыта. Где еще встретишь ныне хорошие манеры? – он посмотрел на вытянувшегося перед ним в струнку Белу и усмехнулся. – Вольно! Можешь сесть. И на людях этого не надо. Хотя не скрою, приятно, я уже отвык. Садись, выпей еще и рассказывай. Как тебе удалось так приспособиться? Зеркала ведь…

– Тяжело, – признался Бела, садясь на диванчик уже не у самого края. – Приходится всё время следить за окружающими, контролировать их внимание. У меня две гримерши, и обе в меня влюблены, – он смущенно улыбнулся. – Я раньше девушками совсем не интересовался, и с этими радости мало, зато так легче их контролировать. Поначалу я и не знал, что такое возможно.

– Он бросил тебя, – констатировал факт Кёдолаи. – Он тебя совсем ничему не научил.

– После той ночи я больше ни разу его не видел, – сказал Бела. – И это было ужасно… Я не понимал, что случилось и как быть дальше…

– И однако же, за четыре года ты не погиб, не сошел с ума и даже неплохо устроился! – заметил носферату. – Надо думать, ты на редкость находчив.

– Мне повезло, – ответил Бела. – А вы… когда вас… Вас научили?..

– Когда мой дед убил меня, – жестко произнес Кёдолаи, – были совсем другие времена. И у нас была совсем другая ситуация. Я знал, что рано или поздно это произойдет, собственно, всё самое важное я знал уже заранее. Были, конечно, и сюрпризы. В том числе, неприятные. Но мы говорим о тебе.

– Знаете, – печально улыбнулся Бела, – я приехал сюда в надежде работать в крупном театре. И ничего не мог добиться, пока… пока это не случилось. И тогда у меня сразу начало получаться… Но самое главное, – он обратил взгляд своих глубоких фиолетовых глаз на шумную толпу у стойки (кто-то, стремясь показать свое виденье какой-то роли, уже разыгрывал там целый миниспектакль), – я вдруг понял, что их всех очень легко обвести вокруг пальца. По одной простой причине: люди в упор не видят того, чего никак не ожидают увидеть. Они смотрят в зеркало, стоя у меня за спиной, и воображают, что мое отражение там есть… Тогда я и придумал это: просто вести себя естественно. Если бы я выкручивался и пытался скрыть свою натуру, меня бы сразу заподозрили в чем-то неладном, я же выставляю ее напоказ, я прямо говорю: «Смотрите, я вамп… – простите, Фёмейльтушагу, – носферату, вы ведь знаете о таких как я, вы всё это видели в кино».

– Молодец, малыш, – одобрил Кёдолаи. – Хотя в прежние времена у тебя бы этот номер не прошел. А насчет успешной карьеры? Слухи врут? Или не обошлось таки без пары поцелуев? – он подмигнул Беле.

Юный носферату опустил глаза, залившись краской.

– Ладно, согласен, не мое дело. И что, если я правильно понимаю, ты снимаешь квартиру, оплачиваешь ее, как всякий добропорядочный гражданин?..

– Да, слава Богу, получаю я достаточно… – Бела вздрогнул, когда князь неожиданно зашипел, словно закипающий чайник.

– Ты что, атеист? – резко спросил носферату.

– Я не… – растерялся Бела.

– Иногда мне становится страшно за этот мир, – признался Кёдолаи. – Когда священные символы и слова перестают иметь всякое значение… Только не говори мне, что ты по воскресеньям ходишь в церковь!

– Нет, – мотнул головой Бела. – Я один раз хотел зайти. Просто посмотреть, но…

Кёдолаи энергично кивнул.

– И это правильно. Но мы говорили о твоей зарплате, квартире, машине… жизни добропорядочного буржуа. Положа руку на сердце, мне такое и в голову не приходило. Мне и в голову не приходило, что мой номер в отеле можно было бы оплатить… – он покачал головой. – Или, скажем, эту бутылку!

– Я думаю, для этого нужна большая уверенность в себе, – предположил Бела.

– Возможно, – Кёдолаи отставил пустой бокал и удобнее устроился на диванчике, поджав под себя одну ногу и положив руку на спинку.

Бела поежился, когда в его плечо уперлась подвижная, но жесткая кисть руки в тонкой перчатке. Собственно, до недавнего предельно близкого контакта, он и не подозревал, что рука у автора пьесы искусственная, и теперь этот факт вызывал странное ощущение неловкости сродни тому, что здоровый человек зачастую испытывает в присутствии инвалида, хотя Бела прекрасно знал, что физические возможности сидящего рядом во много раз превосходят возможности любого обычного человека или же его собственные.

– Тебе не достает уверенности и в отношении моего спектакля, – заметил Кёдолаи. – Почему так?

– У меня будет серьезная конкуренция, – ответил Бела. – Мне на сцене рядом с именитым артистом стоять, а я… я ведь еще никогда не строил роль с нуля, прежде это всегда было что-то уже готовое, обкатанное. Нет, я мечтал об этой роли, и кстати, я всё хотел поблагодарить вас за то, что поддержали мою кандидатуру. Спасибо. Я клянусь сделать всё, что в моих силах, Фёмейльтушагу…

– Не клянись, – махнул рукой носферату. – Никогда не клянись. В устанавливающей нормы человеческого общества литературе настоятельно рекомендуют этого избегать, а я в этом тоже смысла не вижу. Положа руку на сердце, мне трудно было судить о способностях тех, кто выступал на прослушивании – вы ведь так это называете? На мой непрофессиональный взгляд, все играли неплохо. Если я высказался в твою пользу, так только потому, что мне это показалось забавным: носферату, играющий носферату на сцене. Но и пластика, конечно…

Бела кивнул.

– Главным фактором против меня был мой возраст. Ведь ваш герой должен быть далеко не так молод…

– Тебя же загримируют или как?

– Этого может быть недостаточно. У меня нет такого опыта, чтобы…

– А! – Кёдолаи пренебрежительно махнул рукой, словно отметая сомнения юного актера: – Эту задачу решить нетрудно. Если тебя смущает отсутствие жизненного опыта, мы его тебе обеспечим.

Оба резко повернулись в сторону стойки бара: там происходило какое-то движение. В помещение вошел быстрой, упругой походкой светловолосый мужчина, и все взгляды невольно обратились к нему: такое всеобъемлющее ощущение сдержанной, но явной силы исходило от его плотной фигуры не слишком правильных пропорций, от широкого мужественного лица с огромными темно-серыми глазами и тяжелым, покрытым темной щетиной подбородком. Светлая рубашка была распахнута на широкой гладкой груди, на руке поблескивал тяжелый браслет. Кто-то подошел, шумно приветствуя его, поцеловал в щеку, вновьприбывший ответил спокойным негромким голосом, легко перекрывая всеобщий гомон. У бара сразу же образовался свободный стул, и перед блондином возникла стопка шнапса. Богемный народец столпился вокруг него, но произносимые звучным баритоном фразы по-прежнему были хорошо слышны, и после них то и дело раздавались взрывы смеха. Кёдолаи вопросительно посмотрел на Белу.

– Это ваш граф, Фёмейльтушагу, – пожал плечами тот. – Аксель Эдлигер.

– Мой граф? – Кёдолаи нахмурился, и пара человек, сами не сознавая того, подались в стороны, чтобы сидящим за столиком снова стал виден платиновый блондин у стойки, он как раз взял за руку стоявшего рядом молодого парня и что-то сосредоточенно ему втолковывал, тот слушал, весь превратившись во внимание.