Текст книги "Песнь камня"

– Черт возьми, ваша светлость, как вы это сделали?!

* * *

Арпад и Ярнок что-то горячо обсуждали на подоконнике в пустой восьмиугольной комнатке западной башни.

Кутаясь в шаль, Янина проходила мимо и, поймав приветливую улыбку мальчика, подошла к ним. За окном снова было пасмурно, сыпал пушистый снег.

– Я спрашивал Ярнока бочи, не думает ли он, что невидимок убила темная сила, – сказал ей Арпад. – Ну, та, которая живет в горе.

– Какая еще темная сила? – слабо улыбнулась Янина.

– В горе, – повторил Арпад, вопросительно покосившись на Ярнока, но тот молча смотрел на Янину своими черными внимательными глазами. – Няня и мама всегда говорили мне не ходить в Кёдолу, потому что в рогатой горе живет дьявол. Потому у нее и рога выросли. А под замком – его голова, и он ест всех, кто суется сюда без спросу…

– Но невидимок-то он не съел, – напомнила Янина. – Это сделали другие…

– Мало ли что взбредет дьяволу! – нашелся Арпад. – Он злой, и ему не нравится сидеть в горе с замком на макушке…

Янина посмотрела на Ярнока.

– Есть такая легенда, – он явно хотел сплюнуть, но удержался. – Говорят, Кёдолаи ухитрились заточить дьявола в эту гору и заставить его дать им огромную силу и бессмертие. Оттого род их проклят, и они принуждены скрываться от солнца и пить ночами человеческую кровь. Зато им ведомы заклятья, которыми они могут вызвать темную силу и заставить служить себе. Черт и охраняет замок, и всякий, кто придет в Кёдолу без позволения Кёдолаи или попытается прикоснуться к заповедному, умрет проклятым.

Янине стало не по себе. Право, Ярноку бы на сцене выступать, мрачно подумала она, его вкрадчивый голос и модуляции профессионального рассказчика сделали бы из него идеального театрального злодея.

– Но невидимки веками служили в этом замке, никто их не трогал. Если уж вашей темной силе и убивать, то кого-нибудь из нас – это мы вторглись сюда…

– Кто может знать, куда сунули нос двое слуг? – парировал Ярнок. – Есть и такое предание, что последняя графиня фон Кларен, покойная супруга его сиятельства, как раз и выпытывала об этой темной силе и потому после смерти не может найти покоя.

Янина присела на подоконник рядом с Арпадом, ласково взъерошила его светлые волосы.

– Черт вряд ли стал бы стрелять из кольта, – предположила она.

– Кто может это знать? – возразил Ярнок. – А вы не замечаете воистину дьявольского промысла в том, что старика смотрителя сожрали его же псы?

Янину передернуло.

– Впрочем, если подумать, – Ярнок ухмыльнулся, блеснув металлическим зубом. – Такая насмешка вполне в духе ранних Кёдолаи. Они любили подобные шутки. Вы не находите? Вы ведь, кажется, так дружны с… их потомком?

– Не клевещите, – ответила Янина. – Вы просто хотите нас испугать. А мы не испугаемся, верно, Арпад?

– Я так и знала! – от резкого выкрика Янина вздрогнула и повернулась к входу: там стояла Пондораи Томашне.

Янине пришло в голову, что она предпочла бы явление дьявола.

– Я требую, чтобы вы немедленно отошли от моего сына!

Арпад удивленно посмотрел на Янину.

– Ах, ну да, – пробормотала Янина, чувствуя, как кровь приливает ей к лицу.

– Арпад, поди куда-нибудь поиграй! – распорядилась Пондораи Томашне по-венгерски (Янина достаточно знала язык, чтобы понять это).

– С кем?! – простонал мальчик, но в голосе матери прозвучала настолько повелительная интонация, что безопаснее было подчиниться.

Ярнок, которого Пондораи Томашне очевидно рассматривала как предмет обстановки, предпочел последовать примеру Арпада и с насмешливо-почтительным поклоном удалился.

– Как вы себя сегодня чувствуете? – истерически звенящим голосом поинтересовалась Пондораи Томашне.

– Превосходно, – ответила Янина.

– Бесконечно рада за вас. Доктор нам объяснил… И как же у вас совести хватило всё это время… как вы могли… – Пондораи Томашне захлебывалась от гнева. – Как вы могли общаться с моим ребенком!

– От меня еще ни разу никто не заразился, – ответила Янина, стараясь говорить спокойно. – Но вы правы, конечно. Я буду впредь держаться от Арпада подальше.

– Хищница вы! – взвизгнула Пондораи, словно неожиданная уступчивость Янины еще больше разъярила ее. – Бесстыжая хищница! Шлюха! Только и знаете брать то, что вам понравится, ни с кем не считаетесь! Что мужчины из-за вас чуть не дерутся, вам мало, вы хотите непременно совратить их всех!

Янина моргнула.

– Вы верно не в себе, – холодно произнесла она. – Ему всего-то десять лет, и если вы думаете, что я…

– Кому десять лет?! – взвыла госпожа Пондораи, схватила Янину за руку и потянула за собой.

Янина едва успевала за более высокой Пондораи Томашне, спотыкалась на ступеньках, но наконец та втолкнула ее в комнату, схватила со стола и сунула ей в руки альбом.

– Я хотела прибраться у него! Сделать сюрприз! – сбивчиво жаловалась она. – Смотрите сами!

– Боже! – Янина удрученно перелистывала тонкие, почти прозрачные страницы: со многих на нее смотрело ее собственное лицо, все остальные рисунки казались мелкими и схематичными рядом с этими, терялись в бесконечном калейдоскопе Янин – улыбающихся, внимательно слушающих кого-то, танцующих в объятьях темной таинственной фигуры без лица в окружении буйного тотентанца… Несколько листов были выдраны – Фрэнки имел обыкновение вырывать неудачные на его вкус рисунки.

– Я не давала ни малейшего повода, – честно сказала Янина.

Пондораи Томашне, словно истощив все силы, опустилась на стул и спрятала лицо в ладонях.

– Лучше бы вы умерли вчера. А еще лучше бы вас убила лавина, – глухо промычала она в чашу собственных рук.

– Простите, – прошептала Янина, аккуратно закрыла альбом и вышла из комнаты. Ей было трудно дышать.

* * *

Лучше бы она умерла вчера? Может быть, Пондораи Томашне была права. Она уже уверилась тогда, что умирает. Что он сделал с ней, чтобы вернуть утраченное дыхание? И зачем? Что у него вообще было на уме?

Здесь она была одна – на стене замка, куда примчалась бегом из комнаты Пондораи Томашне – или комнаты Фрэнки? Она не знала – в одной шали поверх шерстяного платья. Здесь с ней был только чистый горный воздух да редкие хлопья снега.

В какие игры играет этот древний князь – тюремщик дьявола? Что происходит в этом проклятом замке?

Янина подошла к краю стены и заглянула вниз, во двор замка. Там стояло темное, мрачное здание церкви, облезлое, давно требовавшее реставрации, оно уходило вниз блеклыми узкими витражами, вытянутыми линиями стен, злое, потерявшее всякую святость, вниз, глубже заснеженной брусчатки, в нутро горы, куда не проникал глаз. А брусчатка была совсем близко – собственно, всего в одном шаге. Дальше будет только тяжелее, дальше будут всё новые и новые приступы, всё более страшные, у Янины больше не было иллюзий. Голова закружилась, и она отступила от края стены.

– Янина? – на стену вышел фон Кларен и бегом бросился к ней. – Да что же вы делаете? – он сорвал с плеч пальто и торопливо завернул ее в него, как в кокон.

Янина хмыкнула в меховой воротник: необъятная медвежья шуба князя была куда внушительнее и надежнее – она теперь лежала на постели Янины в качестве лишнего одеяла.

– Не надо, Альби, – слабо запротестовала актриса, но граф обхватил ее здоровой рукой и быстро увел со стены.

– Что вы делаете? – повторил он, резко остановившись в пустой зале и повернув ее лицом к себе. – Почему вы с таким упорством стремитесь покончить с собой?!

– Потому что мне страшно, – равнодушным тоном ответила Янина, помолчала немного, а потом вдруг уткнулась лицом ему в шею.

– Страшно? Но здесь тебе ничего не угрожает, – его рука ласково провела по ее волосам.

– Я боюсь не того, что сейчас, а того, что потом, – придушенно промычала Янина ему в воротник.

– Ты согласишься выйти за меня замуж? – спросил фон Кларен.

Янина подняла голову и посмотрела ему в глаза.

– Ты говорил с князем. Вернее, князь с тобой.

– Говорил. Но он тут ни при чем, это мое желание. В конце концов, если мы замурованы здесь навечно, у меня просто нет другого выхода – и надо действовать, пока тебя не увел кто-то другой, – он тихо рассмеялся. – А ты как думаешь? Мне кажется, сейчас ты уже достаточно знаешь меня.

– А ты знаешь меня? – нахмурилась Янина. – Дюла Сильвестер тебе что-нибудь рассказал?

– Я знаю достаточно.

– Мне кажется, у меня тоже нет другого выхода. Я просто не могу позволить себе отказать, – призналась Янина. – Но я боюсь, что мы делаем ошибку.

– Так ли это, мы узнаем позже, – дернул плечом фон Кларен. – Но у меня есть одно условие. Как только сумеем, мы уедем отсюда. Уедем навсегда.

– Но как же, Альби? Ведь именно здесь у меня есть надежда… Именно поэтому…

– …ты готова выйти за меня? Чтобы остаться здесь? – криво улыбнулся Альби.

– Я хотела сказать…

– Есть и другие места. Обещаю тебе, мы найдем самое лучшее для тебя – Альпы или морское побережье, место, где ты выздоровеешь.

– Но на это у нас нет денег!

– Деньги… Для тебя я достану деньги. Здесь еще найдутся ценные вещи. Заберу всё оставшееся золото. Выпрошу у теток их фамильные драгоценности. У меня добрые тетки, вот увидишь.

– Ты не сможешь с ними так поступить! – невольно улыбнулась Янина, хотя на глаза ей наворачивались слезы.

– С них не убудет. Новые украдут, – успокоил ее граф.

Янина высвободилась из его рук, напряженно думая.

– Мы не сможем, – вздохнула она. – И ты сам это знаешь. Как бы далеко мы ни бежали, мы не сможем убежать… от него.

– Ты предлагаешь мне его убить? – развел руками граф.

– Каким образом? – опять улыбнулась Янина.

– Если подумать, это осуществимо. Дуэль, пуля в сердце или в глаз. Ты ведь знаешь, я хороший стрелок.

– Искренне надеюсь, что ты шутишь, – Янина легко ударила его по груди. – Альби, ты сам не понимаешь, как ты на него похож! – она обхватила ладонями его лицо и поцеловала в губы.

– Но… – вдруг нахмурилась она. – Адалия?

– Я же сказал, мы уедем отсюда.

– Адалия… – Янина похолодела, словно ощутив прикосновение призрака. – Альби, у меня тоже есть условия!

– Говори.

– Нет, с этим я подожду до темноты. Мои условия мы будем обсуждать с Дюлой Сильвестером.

* * *

– Я вижу, ты все-таки вняла голосу рассудка, дорогая моя, – Дюла Сильвестер разлил рубиновое вино по бокалам и протянул один Янине. – Я рад. Всегда хотел иметь такую невестку!

– Не спешите, – Янина взяла бокал, но не поднесла к губам, а покачала в руке, любуясь багровыми переливами в свете лампы. – Мое решение зависит от вас, дорогой дядюшка.

– От меня?! – князь поставил бокал на бюро и откинулся в кресле. – Насколько вопреки традициям, однако! Я весь внимание, дорогая моя.

– Мы с Альби уедем отсюда. Навсегда.

– Да? – задрал брови князь. – Не очень-то мило с вашей стороны!

– Но мы, в любом случае, будем вынуждены ждать здесь, пока не изменится ситуация. И хотя Альби не намерен сюда возвращаться, я знаю, что он не выдержит долго вдали от Кёдолы. Рано или поздно мы вернемся. Или вернется он один.

– Вот что мне в тебе нравится, – Кёдолаи поднял указательный палец, – ты трезво смотришь на вещи. Ведь это так по-людски – строить планы на много лет вперед, совершенно не принимая во внимание собственную душу…

– А значит, – повысила голос Янина, – вот мое первое условие: с этого момента вы ко мне не прикоснетесь. Вы понимаете, что я имею в виду.

– Стараешься для них, стараешься, и где благодарность, я хочу вас спросить? – проворчал князь и обиженно поджал губы, отчего его улыбающийся рот принял странную форму.

– Вот и женились бы на мне сами! – парировала Янина.

– Дорогая моя, венчание в церкви для меня невозможно, а по документам я давным давно мертв. О видах на продолжение рода я и не говорю. Но я учту твое пожелание. Что еще? – он изобразил глубочайшее внимание и полную покорность судьбе.

– Вы не тронете Адалию!

– А это еще кто?! – поразился князь. – А! Ты про наше местное атмосферное явление… Да пожалуйста, не очень-то хотелось связываться. Еще насморк подцепишь. Ты удовлетворена, дорогая моя?

Янина прищурилась.

– Если бы я еще знала, можно ли вам доверять… Что ж, – она подняла бокал, и князь радостно подхватил свой. – Дядюшка.

– И когда же ждать сего счастливого события?

– Наверно, нескоро, – пожала плечами Янина. – Когда мы сможем отсюда выбраться…

Князь допил вино, окинул ее задумчивым взглядом и широко улыбнулся.

– Вам не помешает, если вы не будете видеть священника?

* * *

– Янина? О чем ты думаешь? – Альби привлек ее к себе, и та взглянула на него и улыбнулась, перестав поправлять на шее белый шелковый шарф.

За окнами старинной замковой кареты черного дерева впечатляющих размеров (Янина подозревала, что это переделанный катафалк) была сплошная бескрайняя белизна. Альби тоже посматривал в окно равнодушным взглядом – ему этот зимний пейзаж был почти так же мало знаком, как и ей, если и проезжали они по известным ему местам, снег надежно преобразил их, сгладил, спрятал все приметы – необычной формы камень, сухое дерево…

На рассвете в замок прибыли из глубины Кёдолы словно бы сами по себе пара низкорослых крепких местных лошадок, очевидно, отдаленных родичей Каштанка, словно бы сами собой впряглись в эту карету, уже отполированную до лакового блеска, смазанную, поставленную по зимнему времени на полозья и полностью готовую к службе. Князь, очевидно, мог добиться от невидимок всего, чего только пожелал бы. И теперь Янина гадала, везет ли их в деревню, вбитую меж скал, подобно острию меча, невидимый кучер, или же лошадки идут сами, прекрасно зная путь к дому.

– Откуда в деревне священник? – спросила Янина. – Да еще невидимый?

– Отец Теодор здесь один на всю Кёдолу. Иногда он проводил службы и в замке. Сколько себя помню, это был один и тот же человек. Наверно, он здесь родился?

– Но не может же любой крестьянин взять и стать священником. Он должен был окончить семинарию, его должен был кто-то рукоположить…

– Наверно, его прислали сюда…

– А как он дорогу нашел?

Вместо ответа Альби сжал ее руку в светлой перчатке и поднес к губам.

– Все-то тебе надо знать.

– Конечно! – она опустила голову ему на плечо и закрыла глаза.

Мерное покачивание кареты убаюкивало, тем более что прошлая ночь была занята подготовкой к скромной свадьбе. К счастью, имея богатый цирковой и театральный опыт, Янина сумела самостоятельно соорудить себе новый наряд, воспользовавшись неиссякаемыми запасами Кёдолы.

Янина снова потянулась рукой к шарфу, словно желая убедиться в целости кожи на шее. Хотя убеждаться не имело никакого смысла, и она прекрасно знала это. Вчера вечером, когда она уже выходила из кабинета князя, его высокая темная фигура вдруг оказалась рядом с ней – к его молниеносным перемещениям привыкнуть было невозможно. Опершись рукой о притолоку двери, он наклонил голову, лицо оказалось в густой тени, но оттуда из темноты высвечивали глаза голубыми огоньками.

– Мне ведь будет позволено поцеловать невестку? – спросил он и тут же пояснил: – В щеку, как… невестку.

– Только если в щеку, – несмело ответила Янина.

Он наклонился – ему пришлось очень низко наклониться, и Янина не стала вставать на цыпочки. Холодные, как с мороза, губы коснулись ее щеки, уверенно скользнули ниже, нашли ее рот. Янина коснулась рукой шеи, и князь тут же отпустил ее.

– Ты ведь ничего не сделал больше, дядюшка? – спросила она.

– Я предоставлю тебе теряться в догадках, – оскалил князь белоснежные зубы. – Что подскажет тебе твоя собственная испорченность, дорогая невестушка?

Думая о князе, Янина наблюдала, как Альби рассеянно играет ее рукой.

– А ведь сегодня Святой Сильвестер, именины Дюлы, – вспомнила она. – Но он, наверно, не отмечает день Ангела?

– Учитывая общее количество его имен, он мог бы праздновать по полгода, – заметил граф.

– Завтра будет 1866 год, – сказала Янина.

– Подходящий момент, чтобы начинать что-то новое в жизни, – ответил фон Кларен. – И, кстати сказать, мы приехали.

Едва Янина вышла из кареты, опираясь на руку жениха, как вся ее сонливость мгновенно улетучилась. Деревня, еще не расставшаяся с рождественским нарядом, увешанная еловыми лапами, гирляндами цветных фонариков и расклеванных птицами сдобных булочек, припорошенная пушистым свежим снежком, искрящаяся льдистым налетом на ветвях, пышными морозными узорами на стеклах, казалась ненастоящей, как картинка в детской книжке. Особенно нарядной и безмятежной выглядела она по контрасту с суровой громадой замка в вышине к юго-востоку, равномерно черной на фоне золотистого восхода. И по контрасту с гигантской черной каретой, казавшейся в этом игрушечном поселении грозным могучим зверем, прокравшимся сюда с диких гор в поисках добычи.

С любопытством оглядываясь, они пошли по центральной улице к празднично убранной церкви в конце ее. Янина не могла понять, нарушает ли отсутствие людей, отсутствие жизни вокруг очарование этого места, или наоборот усиливает ощущение волшебства. Но стоило им сделать несколько шагов, как улица наполнилась шумом. Из прозрачной пустоты вокруг доносились голоса – приветствовали, поздравляли, словно бы с искренней радостью и уважением. Наверно, местные жители были не злопамятны. А может быть, их не меньше владельцев замка тревожил формальный статус Кёдолы, и свадьба сеньора обещала спокойное будущее.

Фон Кларен и Янина не сочли нужным будить остальных обитателей замка и посвящать в свои матримониальные планы. Кроме Кёдолаи, о грядущей свадьбе знали только Лайош и Ильдико, помогавшая Янине с нарядом, да крылатый Кичи, который тоже со всем старанием участвовал в приготовлениях. Впрочем, нет. Знал кое-кто еще.

Под утро, вернувшись из купальни в свою спальню, Янина ощутила сырой холодок, словно шла сквозь утренний туман. Янина удивленно огляделась, ожидая увидеть где-нибудь в углу визитершу, общения с которой она предпочла бы избежать, но никого в комнате не было, только на постели, на огромной медвежьей шубе, лежал крохотный, хрупкий фарфоровый цветок.

Под утро Альби зашел за Яниной, чтобы узреть вполне традиционную картину: невеста сидела на полу у кровати и ревела в три ручья.

К счастью, умение обращаться с театральным гримом позволило ей ликвидировать все следы этого всплеска чувств, причем так, чтобы наличие грима было совершенно незаметно. На своем верном полукринолине она ухитрилась соорудить пышную юбку, украсив ее лентами и искусственными цветами, а на плечи надела нарядную накидку серебристого меха, принадлежавшую когда-то одной из кузин Кёдолаи и удивительно хорошо сохранившуюся, учитывая, что ей было более сотни лет. Под шелковым шарфом скрывалось брильянтовое колье матери Альби, а фарфоровая роза теперь цвела на груди у Янины. Граф подумал и достал из сундука свой старый парадный мундир и саблю. Мундир и по-гусарски накинутый на плечо пельцрок[38]38
  Pelzrock (нем.) – меховой зимний мундир, при парадах носился расстегнутым, накинутым поверх обычного.


[Закрыть]придавали ему исключительно бравый вид.

Жених и невеста рассчитывали на тихое, сугубо формальное венчание, однако их подданные явно собирались отметить это событие в масштабах всего селения. Оставалось только гадать, какую бурную деятельность развел здесь ночью Кёдолаи. Именно он настоял на том, чтобы его «дорогие дети» явились в церковь при полном параде, возможно имея в виду и перспективы политического характера: невидимки с таким умилением любовались красивой парой, что можно было не сомневаться в скорейшем примирении их с Кёдолем и незамедлительном возвращении.

Восхищенные шепотки вокруг окончательно успокоили Янину и вселили уверенность, как и твердая рука, на которую она опиралась, и сама она с искренним удовольствием поглядывала на точеный профиль графа, темные с проседью завитки волос, волевой подбородок, поблескивающий на горле у мехового воротника белый крест Марии-Терезии.

А у самого входа в церковь глазам Янины предстало размытое, расплывчатое видение, в котором она без труда узнала Хильду – зареванную и счастливую.

Вот видишь, ошиблась ты, мысленно сказала ей Янина, но Хильда, скорее всего, уже забыла в потоке слез о своих прощальных намеках.

Внутри церковь была залита золотистым светом, струившимся сквозь ажурные переплеты многоцветных витражей, и казалась такой же игрушечной, как и снаружи, и в то же время чувствовалась ее глубокая древность, старательно сбереженная умелым населением деревни. Грубоватые, без особой выдумки, росписи на стенах и трогательные небольшие скульптуры рыцарей, ангелов и монахов, глядевшие с маленьких полочек в неглубоких нишах, дышали первобытной, детской простотой и примитивной изобретательностью народа, едва обратившегося к христианству, чистотой линий и некой невинностью, неиспорченностью любомудрствованием и претенциозностью.

Та же простота и искренность отличали и мотив витража в бычьем глазе[39]39
  Бычий глаз – овальной формы окно, часто над входом.


[Закрыть]над главным входом, изображавший летящего белоснежного голубя.

– Церковь Святого Духа, – шепнул Янине Альби. – Вернее, церковь Святого Духа на Острие Меча, по названию деревни.

Янина подошла к маленькому рыцарю, стоявшему в той же позе, что и каменные колоссы на стенах замка – обеими руками держа перед собой меч и словно бы опираясь на него. Деревянная фигурка смотрела на нее из своей ниши ярко-голубыми глазами, они сильно выделялись на потемневшем от времени лице. Рыцарь казался удивительно беззащитным и смертельно измученным бесконечной борьбой со временем. На левой руке его висел щит с гербом Кёдолаи, правая была отломана от плеча до кисти, лежавшей на рукояти меча, через левое плечо и латы на груди шла глубокая трещина. Похоже, свое сражение маленький рыцарь проигрывал.

– Дюла витез, – улыбнулся фон Кларен, с нежностью глядя на маленького воина.

– Его делали с Дюлы Сильвестера? – спросила Янина. – Глаза голубые.

– Не знаю. У многих Кёдолаи голубые глаза. В остальном фигура сделана столь неумело, что сходство не проглядывается. Может быть, это был кто-то еще из первых Кёдолаи. Возможно, что все скульптуры здесь – портреты их прародителей.

Янина оглянулась на стоявшего в соседней нише ангела. Его серые крылья – когда-то они наверняка были белыми – обветшали настолько, что к нему страшно было подойти.

– А ты уже бывал здесь? – спросила Янина.

– Конечно. Но самостоятельно я не нашел бы сюда дорогу. А! Вот и отец Теодор.

Янина не переставала удивляться, как Альби удается так легко распознавать невидимок – со стороны казалось, что он видит их. Впрочем, наверняка были какие-то особые приметы, которые различал привычный за многие годы глаз.

* * *

Свадьбу графа селение отмечало весь день и от души, насколько можно было судить по всеобщему шуму, удалым напевам цыганских скрипок, пению и смеху. Фон Кларен уважительным тоном разговаривал с кем-то – видимо старейшинами селения, а может быть, и других деревень. Янина подумала, что местные предводители могли воспользоваться оказией выказать преданность сеньору и заодно обратиться с какими-то прошениями.

Янине не с кем было разговаривать, да и не привыкла она еще к невидимым собеседникам. Только Хильда робко подошла поздравить и представить ей своего возлюбленного – теперь уже, кажется, мужа. Янина благосклонно улыбалась и желала им счастья, сильно подозревая, что смотрит мимо цели.

Потом фон Кларен извинился перед ней и удалился в самый большой и красивый дом в деревне – не то дом старейшины, не то местную ратушу, и Янина отправилась на прогулку по селению, стараясь не думать, сколько еще народу толпится на улице, оценивающе оглядывая ее. Она попыталась представить, что выступает на сцене, только в этот раз публика ей не видна, и сразу обрела уверенность в себе.

Побродив по деревне, Янина неожиданно вывернула на крохотную площадь и, оказавшись перед гостеприимно приоткрытыми дверями церкви, зашла туда снова.

Янина осматривала по очереди деревянные скульптурки, когда в золотистой пустоте рядом прозвучало мягкое:

– Дочь моя?

– Отец Теодор, – улыбнулась Янина. – Скажите, откуда вы здесь? Вы… выросли в этих краях?

– О нет, родом я из Италии. Меня направила сюда Римская католическая церковь, – ответил он. – Но с тех пор эти горы стали моей новой Родиной.

– И давно вы здесь?

– Я прибыл сюда в конце семнадцатого века, – ответил ей звучный красивый голос патера, и Янина невольно обернулась и уставилась в пустоту широко раскрытыми глазами.

– Но вы не… Я хочу сказать, не может быть…

– О нет, дочь моя. Конечно, нет. Я человек. Просто… Здесь место такое. Особенное. Здесь живут долго.

– И не умирают от чахотки, – пробормотала Янина.

– Вас что-то беспокоит, дочь моя? – спросил отец Теодор.

– Прошу вас, ответьте мне на один вопрос, – попросила Янина. – Это очень важно для меня. Что вы думаете о ваших соседях? В замке?

– Я понимаю, – всё так же мягко произнес он, и Янине показалось, что в его голосе отразилась улыбка. Грустная улыбка. – В этих горах Божией милостью живет множество опасных и в высшей степени необычных существ. Вы не видели, дочь моя: на заднем дворе дома старейшины сидит на цепи огромный черный пес? Ужасное создание, в нем течет кровь тех хохочущих чудовищ, что водятся в изобилии в окрестных лесах. Я сам боюсь его, но мне его и жаль: другие собаки от него шарахаются, он уже зарезал нескольких; он безобразен, Господь не наделил его ни приятным видом, ни добрым нравом. Матери не позволяют детям играть у того двора, и мужчины стараются проходить по улице быстрее, когда он рычит и рвется с цепи. Однако более всего он ненавидит чудовищ, с которыми связывает его родство, и стоит одной из этих тварей сунуть свой курносый нос в селение, как пес поднимает страшный шум, и тогда его спускают с цепи. И даже если явились несколько монстров, они уходят, потому что он здесь в своем праве и на своей земле и будет ее защищать до последнего вздоха. Вот так рассудил Господь, дочь моя. В другом месте такого страшного пса застрелили бы, но мы кормим его, потому что Божией милостью он защищает наш скот, а может быть, и наши жизни. Да и сами эти лесные чудовища – один из залогов мира и покоя в нашей деревне и того, что внешний мир не угрожает нам.

– Что же охраняет князь Кёдолаи? – улыбнулась Янина.

– То же, что и любой сторожевой пес, – ответил ей отец Теодор. – Он охраняет людей от зла.

– Добро от зла? – Янина снова обернулась и, снова поняв бессмысленность этого жеста, обратила взгляд на маленького рыцаря. – От зла, которое таится внутри рогатой горы?

– Зло живет не внутри горы, дочь моя, – вздохнул священник. – Увы, зло живет в людских душах. И их-то и надо беречь от его искусительного влияния.

* * *

Первая ночь Альби и Янины состоялась тут же в деревне – старейшина уступил им свой дом.

Было раннее утро, звезды постепенно исчезали на светлеющем небе. Янина смотрела в незашторенное окно. Дом был построен добротно и, видимо, недавно, плотные рамы почти не допускали сквозняка – приятное разнообразие после замка, где ветер глухо завывал в коридорах. Янина повернулась и посмотрела на Альби, лежавшего рядом на широкой кровати, застеленной грубоватой тканью местного производства.

Если Янина прежде и думала о замужестве, то едва ли она представляла свою первую брачную ночь таким образом. Но какое это имело значение? Золотые беседки, увитые плющом и диким виноградом, всё равно существовали только в том мире иллюзий, в котором Янине, увы, не нашлось места. И если на то пошло, деревянный дом в забытой всем миром горной деревне прекрасно справился с ролью такой беседки или романтичной лужайки у веселой реки, где плещутся беспечные наяды. Если поначалу она и раздумывала, каков был в постели старый князь и похож ли фон Кларен на своего далекого предка, графу скоро удалось прогнать всякие мысли о дядюшке прочь. В любви Альби был нетороплив и убийственно сдержан, но только до поры. Потом им было необычайно хорошо.

Янина осторожно провела кончиком пальца по тонкой линии шрама, рассекавшего проросшую за сутки щетину на подбородке фон Кларена, и тот приподнялся, не открывая глаз, и обнял ее, зарылся лицом в ее длинные волнистые волосы, щетина щекотно царапнула ей кожу на плече.

– Здесь хорошо, Альби. Давай останемся здесь насовсем, – вдруг предложила Янина глухим, еще не проснувшимся голосом.

– Думаешь? – промычал граф ей в шею.

– А что? Будем жить здесь, вдали от всего мира, долго-долго. Более подходящего для меня климата нам не найти. И князь нам мешать не будет – мне вчера сказали, что он редко заходит в деревни к невидимкам, обычно вызывает их в замок, когда ему что-то нужно. И драгоценности твоих тетушек останутся в неприкосновенности.

– Ммм, я выучу какое-нибудь ремесло или буду играть на скрипке. Охотой займусь. Ты будешь вышивать… – Альби приподнялся и весело посмотрел на нее. – Только мы скоро станем невидимы. Тебя это не пугает?

– Моя Хильда сказала, если любишь, то и разглядишь, и поймешь, – ответила Янина.

– Устами твоей бывшей горничной говорит народная мудрость. Но это не для нас. Не для тебя уж точно, – граф вылез из постели и начал одеваться.

Накинув мундир и надевая на шею орден, он подошел к окну и встал перед ним, задумчиво глядя на площадь. Янина тоже поднялась, встала у Альби за спиной, обхватила руками его подтянутый торс.

В церкви еще горел свет, хотя небо становилось нежнее с каждой минутой. Здесь принято было по ночам зажигать лампаду внутри церкви над входом, и бычий глаз с витражом сиял путеводной звездой, искрили золотые штрихи на оперении голубя.

– Что за фантазия у здешних жителей! – заметила Янина, опираясь подбородком на плечо фон Кларена. – Смотри, как играют светом перышки, голубь вот-вот взлетит!

– Голубь… – тихо повторил Альби, – взлетит… Янина! – он резко повернулся и схватил ее за плечи. – Я ведь говорил вчера с родителями того убитого слуги, он среди прочего присматривал за голубятней! Я и не подумал… а ведь всё дело в голубях! Одевайся, мы немедленно возвращаемся в Кёдоль! – он подхватил со стула и сунул ей в руки охапку белья. – Тот день, когда они пропали – это ведь был первый ясный день после Рождества, верно? Что, если кто-то – тот самый любитель иллюминации, что приставил невидимку разводить костер в северной башне, – решил воспользоваться моментом и послать весточку в город? Мы надеялись, что наши иностранные гости отступились от планов касательно замка и ушли, но, может быть, мы ошибались? А тот парень как раз зашел проведать своих подопечных и застукал предателя. Может быть, невидимка понял, что происходит, и оказался лояльнее, чем его собрат?

– Но ведь и раньше бывали ясные дни, – заметила Янина.

– Может быть, он и поддерживал переписку со своими друзьями, но раньше ему везло, и никто не видел ни его самого, ни голубя. Или что-то произошло, о чем он счел нужным сообщить.

– Я знаю! – выдохнула Янина, застыв на полпути влезания в корсет. – Я знаю, что произошло в ненастные дни после Рождества! Дети обнаружили карту Тодесвега! Боже! – она испуганно уставилась на Альби. – Я же позавчера листала альбом с рисунками Фрэнки! Тот лист был вырван! Я не помню, чтобы там была карта!