Текст книги "Песнь камня"

– Я вовсе не имела в виду… – Янина не закончила фразу: жестокий приступ кашля скрутил ее с такой силой, что она привалилась к столбику кровати и стала медленно сползать, скользя по нему плечом, прижимая ко рту нашаренный в кармане носовой платок.

Мир опять разбился на множество острых осколков, осязаем оставался лишь угол кровати, твердый столбик, боль и теплая влага на пальцах. А потом еще – уверенные руки, которые подняли ее, заставили выпрямиться и держали крепко и осторожно, и неразборчивый хриплый шепот у самого уха. Этот шепот раздражал, потому что слова оставались неразличимы, к ним нужно было прислушаться, сосредоточиться… И Янина мучительно вслушивалась в это назойливое гудение за пределом разрывавшей ее грудь боли и поняла, что снова может дышать. Широкая ладонь нажимала ей на спину, длинные пальцы вынули из ее руки насквозь промокший платок и тут же поднесли к ее губам другой, незнакомый, у которого не было аромата ее любимых духов, не было никакого аромата, только запах чистой ткани… Платок вытер ей губы, рука отпустила, и Янина поняла, что сидит на краю собственной кровати и глубоко дышит, захватывая воздух, словно рыба, вытащенная из воды.

Князь сходил к столику и принес ей стакан воды. Янина вытерла чужим платком слезы с глаз и слабо улыбнулась.

– Простите… Спасибо… Дюла. Мне казалось, я сейчас умру.

– Еще чего. Здесь не умирают от чахотки, – ответил князь, и тихий хриплый голос его звучал неожиданно тепло и мягко.

– Но у меня всего второй раз такой приступ, и оба…

– Я знаю. Возможно, в силу своего нездоровья вы излишне болезненно реагируете на близость… смерти. Это пройдет, уверяю вас. Вы привыкнете к моему обществу. К смерти… тоже можно привыкнуть.

– Близость смерти? – Янина посмотрела на него.

Кёдолаи стоял на одном колене перед ее кроватью, и за счет его огромного роста их лица оказались почти вровень. Только теперь она разглядела, что его тонкий нос венчает крохотная горбинка, а правая бровь располагается несколько выше левой, что вкупе с его неизменной улыбкой, вызванной, видимо всего лишь необычным строением губ, постоянно придает его лицу ироничное выражение.

– Уверяю вас, дорогая моя, – тихо произнес он, – в моем замке вам не угрожает никакая опасность. Здесь хозяин я. Даже над смертью.

Он снова встал на ноги, отступил в сторону и пошатнулся, споткнувшись о раскрытый саквояж Янины.

– Ой, простите! – вскрикнула она.

– Что у вас там – кирпичи? – поразился князь и присел у саквояжа на корточки – высокие сапоги скрипнули.

– Книги, – с замиранием сердца пояснила Янина.

– «Суеверия румын»? Влислоцки?[25]25
  На самом деле, такой книги не существовало, это еще один миф, связанный с написанием Стокером «Дракулы».


[Закрыть] – с удивлением прочитал князь, выудив из саквояжа потрепанный томик, открыл его, пролистал – на полях было множество пометок, между страниц лежали засушенные цветы, служившие закладками.

Кёдолаи посмотрел на Янину, широко раскрыв глаза.

– С автографом автора, – тихо сообщила она.

Кёдолаи уважительно отложил книгу на пол и с азартом полез в глубины саквояжа снова.

– «Трансильванские предания»… Сочинения Гофмана… О! Эдгар По?

– С автографом автора! – похвасталась Янина.

Князь уселся поудобнее на восточный ковер, опершись спиной о бортик кровати и вытянув по сторонам саквояжа длинные ноги.

– Вы читаете по-английски? – он достал следующую книгу. – «Вампир: история лорда Рутвена». С автографом?

– Разумеется, без! Меня еще на свете не было!

– «Ленора». А это что? Жу… Жуковский? – он показал Янине тонкую книгу с изящным орнаментом на обложке. – Вы и это читали?

– К сожалению, нет. Ее мне подарил на память один русский поклонник. Я знаю только, что это называется «Swetlana». А вы читаете по-русски? – осенило ее.

– Я вам прочитаю. Собственно, это та же самая «Ленора» на русский лад. Но всё это – не самое ожидаемое содержимое для саквояжа провинциальной актрисы, не правда ли? В какие игры вы играли в детстве, хотел бы я знать?

– Ведьму сжигали, – пожала плечами Янина. – Я всегда была ведьмой. Отец не одобрял, потому что это было ненаучно…

Князь замер, потянувшись за следующим томом (Янина с растущим ужасом и благоговением перед собственной служанкой гадала, всю ли ее библиотеку та ухитрилась запихать в один саквояж и каким образом ей это удалось), и внезапно яростно зашипел и посмотрел на нее снизу вверх с упреком.

– И вы еще смели делать мне реприманд по поводу приличий, приглашений и хождений по балконам, а сами приносите в замок, населенный носферату, это!

Янина вытянула шею, пытаясь заглянуть внутрь саквояжа – там отважно поблескивал в свете лампы край начищенного Хильдой с самоотверженной тщательностью распятья.

– Серебряное! – с отвращением заметил князь.

– Ой! – тихо сказала Янина. – Это не я, это моя горничная всё время его туда кладет.

– Я бы такую горничную четвертовал, – с сочувствием посмотрел на нее князь и осторожно заглянул в саквояж снова, словно там могла прятаться ядовитая змея.

– Там больше нет ничего серебряного, – успокоила его Янина и тут же мысленно застонала, так как князь двумя пальцами вытянул на свет подаренный фон Клареном нож для бумаг, упакованный в кожаные ножны.

– А это вам кто подложил, мой старший егерь?

– Это для книг!

– У вас с собой неразрезанные книги?

– Нет, мне его подарили.

– Любопытно, – Кёдолаи прищурился, вертя в пальцах кинжальчик. – На эфесе вензель дорогого племянника. Очень предусмотрительно с его стороны, – он бросил нож обратно в саквояж и отодвинул его ногой от себя подальше. – У вас там, на дне, наверно, и осиновый кол найдется!

– А серебро действительно настолько смертоносно для носферату? – не удержалась Янина. – И христианские символы?

Князь задумчиво посмотрел на нее.

– Хотите проверить изученный материал? – грустно спросил он. – Я уже говорил, все эти предания и байки сильно преувеличивают. Что же касается христианства… Я не отрекался от веры своих предков. Я защищал ее всю свою человеческую жизнь. Как умел. Как меня учили. Но церковь сама отвергла нас, поставила за пределы человеческого общества, отказала нам в возможности обращаться к ней за утешением или поддержкой как в этой юдоли скорби, так и по ту сторону, под предлогом того, что мы, мол, существуем за счет христианской крови и неплохо существуем, не спеша расстаться с земными благами. Да, я не могу зайти в действующую церковь, там я испытывал бы более чем неприятные ощущения, хотя это не значит, что меня хватит удар при виде креста. А серебро – да, мерзкий металл. Но – не верьте традиции, дорогая моя, – само по себе серебро далеко не смертельно, – он легко поднялся на ноги, опершись о кровать, и вдруг спросил с озорным огоньком в глазах:

– Сколько птиц здесь на балдахине?

– Двадцать восемь, – не раздумывая, ответила Янина. – У двух выпали камешки из глаз.

– Я так и знал, что вы их подсчитали, каталогизировали и составили опись, – вздохнул князь. – Ваше место явно не в театре, а в учреждении посолиднее… – он задумчиво посмотрел на раскрытый саквояж, потом на Янину и мрачно ухмыльнулся. – Ученый не берет слов на веру, а доходит до всего эмпирически, не правда ли? Так делал ваш отец? Ладно, никто не скажет, что в Кёдоле плохо развлекают гостей! – и прежде чем Янина успела что-либо понять, князь выхватил из саквояжа крест и стиснул его смуглой костлявой рукой.

– Что вы делаете?! – взвизгнула Янина и вскочила, но Кёдолаи отступил, словно опасаясь, что она помешает ему, и только вытянул сжатый кулак вперед.

В нос Янине ударил тошнотворный запах горелой плоти, кожа шипела и дымилась, чернея вокруг серебряной ножки распятья, но на лице Кёдолаи не дрогнул ни один мускул.

– Отпустите сейчас же! – потребовала Янина.

– Прошу! – князь бросил ей распятье, Янина машинально поймала его, успела на миг испугаться, что обожжется, но распятье было холодным, даже удивительно холодным, ведь оно только что побывало в человеческой ладони… даже если не считать того, что ладонь эту оно сожгло.

Янина с ужасом посмотрела на обуглившуюся, распавшуюся плоть.

– Зачем вы? – жалобно спросила она.

– Разве это не было исчерпывающим ответом на ваш вопрос? – Князь поднес ладонь к лицу, с любопытством разглядывая ее, и снова посмотрел на Янину. – Ну вот, сейчас вы опять раскашляетесь! Не волнуйтесь так, я всё равно не чувствую боли!

– Но она же уже никогда… – пробормотала Янина, но князь снова продемонстрировал ей ладонь: рана уже подсохла и выглядела не так страшно, по краям под темной коркой проглядывала новая желтовато-бронзовая кожа.

– Завтра к вечеру и следа не останется, – удовлетворенно пояснил носферату. – Теперь довольны?

– В-вполне, – пробормотала Янина.

– Коли так, мне пора продолжить мои ночные дела и дать вам возможность отдохнуть. Мое почтение, – князь поклонился и сунул обожженную руку в карман сюртука. – Доброй ночи, дорогая моя.

– Доброй ночи, Дюла Сильвестер, – сказала Янина. – Только будьте так любезны, выйдите, пожалуйста, через дверь.

– Ваше желание для меня закон.

Янина проводила его до двери. Князь шагнул в коридор и тихо ахнул, наткнувшись на что-то длинное и твердое в темноте. Янина схватила со стола лампу. У самых ее дверей обнаружился Лайош, лакей фон Кларена, очевидно, он сладко подремывал, когда князь налетел на него.

– Лайош? Но почему? – удивилась Янина.

Князь процедил длинную фразу на венгерском и вопросительно уставился на Лайоша. Мадьяр выдавил нечто с виноватым видом, князь переспросил, и лакей сконфуженно развел руками и проговорил еще что-то.

– Его поставил здесь мой на удивление предусмотрительный племянник, – объяснил Кёдолаи Янине. – На случай, если мне вздумается навестить вас среди ночи. Только не уточнил, какие указания были, если я явлюсь – то ли не пускать, то ли бежать с доносом к хозяину. Как вам это нравится?

– А Альби не пришло в голову, что вы можете войти в окно?

– Видимо, он вообразил, что я еще не знаю о вашей осведомленности на мой счет и не решусь при первом приближении являться к вам столь нетрадиционным образом. Он всегда меня недооценивает, – пожаловался князь, сердито посмотрел на Лайоша и коротко бросил:

– Aludj!

Лайош привалился к стене и мелодично захрапел.

– Что вы сделали? – испугалась Янина.

– Приказал ему спать, – пожал плечами князь. – Утром он будет убежден, что мирно проспал здесь всю ночь. Нет, но каков племянник! Помнится, еще когда он был женат…

– Альби был женат? – опешила Янина. – Но что же?..

– Она умерла много лет назад, – равнодушным тоном ответил князь. – Честь имею, дорогая моя, – он снова поклонился, развернулся и неторопливо удалился по коридору.

Янина стояла в дверях и смотрела ему вслед, когда высокая худая фигура в темном сюртуке уже растворилась в овладевших замком тенях. Машинально сунув руку в карман, она нащупала там непривычно грубую ткань платка, вынула его и расправила. Он был больше, чем у нее, без кружев по краям, но с переливавшейся черно-красным монограммой в углу: узкие, хищные D и V, оплетающие большую K.

– Мадам? – из темноты возникла Хильда.

Она продефилировала по коридору, чуть ли не пританцовывая с грацией счастливого медведя, и едва не споткнулась о выставленную вперед ногу Лайоша.

– Мадам, а почему лакей его милости спит у нашей двери? – поразилась Хильда.

– Для нашей безопасности, – ответила Янина. – Ты же сама всё время чего-то боялась.

– Да чего тут бояться? – легкомысленно отмахнулась Хильда, но тут же, вспомнив о чем-то, сделала большие глаза: – А знаете, кого я в замке вечером видела, мадам? Вампира!

– Да ну! – не поверила Янина.

– Вот ей-Богу, мадам! Длинный, черный весь, и глазищи!

– И глазищи, – согласилась Янина. – И как ты догадалась, что он вампир?

– Так откуда ж здесь человеку-то взяться, все пути снегом засыпало? – резонно ответила Хильда. – А если б кто живой где-нибудь в замке всё это время сидел, так уж соскучился бы и к нам вышел.

– Всё верно, – признала Янина. – Я пошла спать.

* * *

Янина гордо шествовала по замку в новом платье с миниатюрным кринолином. Поскольку дамы были официально допущены до гардеробных замка с неиссякаемыми залежами разнообразного платья, уходящими вглубь времен, они с Хильдой сумели соорудить для Янины новый, вполне современный наряд на скромном «походном» полукринолине, более чем уместном в нынешних приближенных к боевым условиях. Янина уже мечтала показаться в этом платье на каком-нибудь столичном светском вечере, эпатируя публику смелой оригинальностью – вероятно, ей даже удалось бы положить начало новому веянию в области моды… Тем более что моду явно пора было кардинально менять: полноценные кринолины никак не соответствовали ее слишком подвижной натуре!

Громкий голос Ярнока привлек ее в округлую оружейную залу. Мадьяр восседал на козлах среди затупленных и местами покрытых ржавчиной мечей и доспехов и что-то самозабвенно вещал на родном языке, задумчиво глядя на выложенную в центре зала мозаику.

Арпад сидел на устланных вытертой ковровой дорожкой ступенях лестницы напротив Ярнока, уткнув локти в колени и подпирая ладонями подбородок, и внимательно слушал. Янина тихо подошла к нему и наклонилась:

– О чем он? – шепотом спросила актриса и покосилась на лестницу: там кто-то отчетливо откашлялся.

– Ярнок бочи рассказывает нам про Кёдолавар. Про Песнь камня, – прошептал в ответ мальчик.

– Вас много?

Арпад неуверенно оглянулся на лестницу.

– Точно не знаю. Несколько. Ярнок бочи хорошо умеет рассказывать.

Арпад не лгал – Ярнок говорил, как заправский актер, в совершенстве владея модуляциями голоса, и, даже не понимая ни слова, Янина чувствовала, что невольно поддается чарам его повествования.

– Я тоже послушаю, – решила она и хотела сесть на ступеньку рядом с мальчиком, но замешкалась и не зря: Арпад что-то шепнул в пустоту рядом с собой, что-то прошуршало, и мальчик кивнул Янине – мол, можно садиться.

– Вы же не понимаете, – шепотом напомнил он, когда актриса, подобрав под себя пышные юбки, наконец устроилась на нижней ступеньке в центре своего вздувшегося кринолина, как на пуфе.

– Мне нравится, как дядя Ярнок рассказывает. А ты мне будешь вкратце пояснять.

С удовольствием наблюдая за хорошей актерской работой, Янина размышляла, требуется ли Ярноку вообще публика (ведь реакцию подавляющего большинства зрителей он не видел), или он в упоении внимает самому себе и уже от этого получает наивысшее наслаждение? Везет же некоторым, подумала она, поерзала на своих юбках, окинула взглядом маленькую залу и вдруг напряженно замерла: ей внезапно пришло в голову, что на круглой мозаике в центре залы изображен ночной пейзаж с седыми елями под кроваво-красным диском луны, тогда как в прошлый раз, когда Янина была в зале, середину помещения определенно украшал герб Кёдолаи. Янина снова поерзала, ища другую точку обзора. Ярнок посмотрел на нее с неудовольствием, заметив, что она не уделяет должного внимания его рассказу, но Янина уже успокоилась, удостоверившись к своему восторгу, что под другим углом на мозаике действительно виден герб. А в следующую секунду она чуть не вскрикнула, обнаружив другой, еще более завораживающий феномен: скользивший по полу от окна в стене залы солнечный луч как раз добрался до круга мозаики и непостижимым образом остановился, оставив его в тени, а потом свернул с прямого пути и стал двигаться дальше по дуге, обходя выложенную цветными кусочками слюды двойную картину.

Папа десять лет жизни отдал бы, чтобы изучить это явление! – подумала Янина. Загрустив при этой мысли, она опустила глаза, и Арпад придвинулся и зашелестел ей на ухо:

– Это про то, как один трансильванский фюрст захотел завладеть Кёдолаваром, а никакой дружины здесь не держали, хозяин был в отъезде, и защищать крепость было некому. И тогда поднялся громкий звон – это запели сами стены крепости, и горы сдвинулись с места, небо заволокло тучами, и река вышла из берегов. Враги и отступились. Поэтому Кёдоль так и называют. А еще Ярнок бочи рассказал о проклятье Кёдолаи – что их род хранит страшную тайну, и потому…

– Бабьи сказки рассказываешь, Ярнок? – послышался сверху глубокий голос фон Кларена. – Звон камней, проклятье… Смущаешь откровенным враньем неокрепшие детские души?

– Так мне рассказывали, мейльтушагош груф, – Ярнок привстал и поклонился. – За что купил, за то и продаю…

– А вы-то что здесь делаете, милая Янина? – фон Кларен спустился к ней, осторожно идя по краю лестницы, словно знал, что на ступенях сидят невидимые дети. – На улице солнце. Не хотите прогуляться? Уж вам-то явно не следует сидеть на каменных ступенях.

Янина с улыбкой подала ему руки, фон Кларен потянул ее вверх, и актриса легко и упруго встала на ноги в своем кринолине, будто приподнятая пружиной.

– Прекрасное платье! – похвалил фон Кларен. – А теперь пойдем за вашим полушубком и – во двор. А ты смотри у меня! – сурово бросил он Ярноку.

* * *

– По-моему, красивая легенда. Я про название замка, – сказала Янина, когда они вышли в солнечно-звенящий от легкого морозца двор.

– Трансильванские князья взялись за нас только в пору турецкого ига, а название замка появилось задолго до того. Очевидно, что название происходит либо от изящества архитектуры, либо от фразы из Священного Писания – помните? «Сами камни запоют». Старейшие из сохранившихся частей замка были заложены как раз после первого крестового похода, и библейские аллюзии были тогда особенно популярны…

Фон Кларен пинком отшвырнул с пути кусок черепицы, и Янина подумала, не сорвалась ли эта чешуйка с крыши во время ночной прогулки его старшего родственника?

– Есть и такое поверье, что однажды стены замка запоют, и тогда он рухнет. Только если его не реставрировать, это произойдет без всяких песен, – неожиданно заключил граф. – А где деньги взять?

– Значит, не было никакого трансильванского князя и осады? – разочарованно спросила Янина.

– Князь был, и не один, – ответил фон Кларен. – Собственно, каждый князь Трансильвании, утвердившись на престоле, первым долгом пытался вышибить Кёдолаи с их рогатой горы. Видите ли, из-за какой-то неведомой древней племенной иерархии и недосмотра более поздних мадьярских владык Кёдола фактически имеет статус самостоятельного княжества, хотя по размерам своим не дотягивает до самого завалящего комитата, и положение этих земель всегда оставалось неясным. При турках Кёдола официально признала себя частью Трансильвании, занимавшей автономное положение среди подчиненных Османской империей земель, однако у трансильванских князей она была как бельмо на глазу. Но никому из правителей Трансильвании не удалось даже близко подойти. Горы каждый раз показывали свой норов, настолько своевременно, что это никак нельзя было считать просто капризами погоды, и замок оказывался абсолютно недоступен, вот как сейчас, а Кёдолаи потешались, поглядывая вниз. Бельтен, я думаю, был рад-радешенек узнать, что живых представителей этого рода к его правлению не осталось… – граф покачал головой и посмотрел на Янину. – Вы не знаете? Бельтен правил Трансильванией в XVII веке и был довольно решительным князем. За традиционный штурм он взялся всерьез, с использованием всевозможных новейших методов ведения войны. И даже в горы не вошел. Погода разыгралась такая, что Бельтен вынужден был убираться восвояси, а пока он собирался с новыми силами в Дюлафехерваре (можно было не сомневаться, что так легко он не отступится), дядюшка сам явился к нему как-то заполночь на частную аудиенцию и объяснил, что ни на какое политическое значение Кёдолаи не претендуют хотя бы потому, что вот уже лет сто как в замке нет ни одного живого представителя династии, новым взяться неоткуда, а понижать аристократический род в титуле посмертно он находит нецелесообразным. Все амбиции Кёдолаи, уверял Бельтена Дюла Сильвестер, сводятся к тому, чтобы мирно покоиться в своих саркофагах, может быть, изредка совершать при луне прогулки по затерянным в глуши деревенькам. Дядюшка Сильвестер умеет быть чертовски убедительным, когда хочет. Осознав, что он не шутит (подозреваю, что Дюла Сильвестер продемонстрировал во время аудиенции пару своих любимых фокусов), Бельтен вздохнул с облегчением, выправил Кёдолаи грамоту на посмертное владение этой землей да еще увеличил территорию Кёдолы на пару деревень, до которых всё равно невозможно добраться и которые носферату и так считали своими. Этот замечательный документ за подписью Бельтена до сих пор хранится то ли здесь, то ли в ратуше.

– Я так себе и представляю, как ваш дядюшка ведет переговоры!

Развеселившись, Янина сгребла с карниза на стене горсть снега, слепила снежок и притворилась, что хочет бросить его в графа, но тот, улыбаясь ей, машинально прикрыл левое плечо, и актриса запустила снежок в окно кухни.

– Давайте сходим к цвингеру, – предложил граф. – Госпоже Пондораи опять что-то привиделось, и наши славные дети Альбиона с утра утешают ее, так что можно рассчитывать, что герр Дьюер не торчит у клетки.

– Почему вы так его не любите? – поинтересовалась Янина.

– Я его не люблю? – удивился граф. – Я его пустил в свое родовое гнездо, дал кров и пищу, и я его не люблю?

– В родовое гнездо, населенное носферату, – напомнила Янина.

– Я невысоко ставлю представителей этой профессии, – вздохнул граф. – В свое время, когда я потерял… В общем, их бесцеремонность иногда представляется довольно утомительной. Как и стремление во что бы то ни стало выудить как можно больше информации, не считаясь с чужой болью. У меня нет причин полагать, что наш «мистер» больше других щадит чувства посторонних людей, когда речь идет о перспективной истории. А кроме того, это он сам на меня всё время волком смотрит!

– А он невысоко ставит представителей праздной аристократии, которые играют своими и чужими жизнями просто от скуки, – парировала Янина. – Увы, вас едва ли удастся примирить…

– Вам точно не удастся, – серьезно ответил фон Кларен, пристально глядя на нее, и Янина отвела взгляд.

– Как бы его на Дюлу Сильвестера напустить? – предложил фон Кларен. – Если один другого сожрет, то и к лучшему…

– А с любимым дядюшкой-то у вас что? Что за тень между вами пробежала?

– Ничего между нами не пробегало, – проворчал фон Кларен. – Просто… не так легко постоянно иметь дело с существом, которое естественных человеческих чувств не понимает. Мы уже несколько лет практически не разговариваем. И кроме того, я, видите ли, не оправдываю их надежд. Не оправдываю. О чем мне и было в очередной раз заявлено прошлой ночью, – фон Кларен пнул подвернувшуюся тумбу – летом она наверняка служила клумбой, но сейчас представляла собой просто пухлый белый бугор.

– Не оправдываете надежд? Потому что кровь стаканами не пьете? – заинтересовалась Янина.

– Потому что нет у меня желания жениться и обеспечить им наконец маленького графенка фон Кларена.

– А зачем им?..

– Видите ли, милая Янина, тот подписанный Бельтеном исторический документ, конечно, неплохой сувенир, но размахивать им перед бюрократами не всегда бывает уместно. Гораздо удобнее, когда замок имеет нормального законного и вполне живого владельца. Именно поэтому, когда блудные фон Кларены вернулись в Кёдолу, все прошлые обиды и турецкая наследственность были мгновенно забыты. Дюла Сильвестер искренне гордится тем, что через столько сотен лет у него еще есть прямые потомки – это очень сильная кровь. Но, очевидно, на мне наш род пресечется, – фон Кларен грустно улыбнулся.

– Вы не сказали мне, что были женаты, – упрекнула его Янина.

– Вы не спрашивали.

– Мне в голову не приходило…

– Что может найтись такая сумасшедшая? – улыбнулся фон Кларен. – Это было лет шесть назад. Несчастный случай.

– Здесь?

– Да, здесь, – в голосе графа Янина уловила неприятный холодок и замолчала, не зная, как продолжить разговор.

– А ночью, когда он зашел ко мне… Кстати, – граф вдруг посмотрел ей в глаза. – Он часом не вздумал заглянуть к вам? Я хотел обсудить с ним кое-какие хозяйственные вопросы, ждал в его любимом кабинете, а он соизволил явиться только далеко заполночь, настолько довольный собой, что разговаривать с ним было решительно невозможно. Признаться, я предполагал, что он может пожелать познакомиться с вами поближе – носферату невыносимо бесцеремонны – и даже приказал моему лакею сторожить у ваших дверей, но ручаться готов, что этот болван проспал всю ночь!

– Почему вы были так уверены, что ваш дядюшка захочет познакомиться со мной поближе?

– Потому что вы единственная привлекательная женщина в замке. Не с доктором же ему… знакомиться.

– Вот, примерно то же самое сказал и он сам, – рассмеялась Янина.

– Что?! – резко остановился граф.

– Да не волнуйтесь! И не сердитесь на Лайоша – если вы всерьез хотели помешать князю войти ко мне, вам следовало взяться за это самому и сторожить окно, а не дверь.

– Чертов старый паразит! – рыкнул граф в беспомощной злости. – Мне следовало…

– Мы просто немного поболтали, – попыталась успокоить его Янина. – Он ответил на некоторые мои вопросы. И обещал почитать стихи по-русски, так что…

– Ответил на ваши вопросы, – с безнадежностью в голосе повторил фон Кларен. – Могу себе представить… Нашли себе предмет для исследований, да? Мне следовало предполагать, мне нельзя было допускать, чтобы вы… – внезапно он шагнул к ней и схватил ее за руку. – Янина, я прошу вас помнить кое-что, каждый раз, когда вы увидите этого… эту тварь… каждый раз, как подумаете о нем…

– Альби, перестаньте говорить о нем так! – попросила Янина, опасливо оглянувшись. – Вдруг он слышит?

– Мне всё равно, пусть слышит. Я хочу, чтобы вы кое о чем постоянно помнили. О том, что он – мертв. Он может читать вам русские стихи, он может ухаживать за вами, вы только не забывайте, что это тело было живым много столетий назад. Знаете, почему носферату боятся огня и дневного света, почему они прячутся в подземельях и каменных ящиках? Потому что от тепла их плоть начинает разлагаться. Конечно, они способны ее восстановить, но согласитесь, это малоприятное явление. Вы видели вчера, как сдержан он был во время ужина, – поверьте, это не добродетель умеренности, отнюдь, это физическая необходимость. Порой они веками воздерживаются от какой-либо пищи, иссыхают в своих убежищах, подобно мумиям, но человеческая кровь быстро возвращает их плоти силу и пристойный вид. И вместо пота они исходят кровью. И плачут они кровавыми слезами.

– Спасибо, граф, – пробормотала Янина. – Если вы надеетесь таким образом сэкономить на пропитании гостям, то у вас хорошо получается: обедать я сегодня не буду.

– Я хочу только, чтобы с вами не случилось что-то страшное из-за пары голубых глаз.

– У вас тоже глаза голубые, – пробурчала Янина себе под нос.

– Право, я как никто другой, знаю, насколько они могут быть обаятельны. Но не стоит верить этому впечатлению. Помните и о том, что эти существа не могут войти в действующую церковь – им становится дурно. Они создания тьмы, а обаяние – лишь неотъемлемое свойство их натуры, что делает их еще опаснее. Впрочем, – вздохнул он, – боюсь, что дядюшка был и при жизни наделен этим качеством незаслуженно щедро.

– Какой он был при жизни? – тихо спросила Янина.

– Он был воином. Из тех, за кем идут на смерть. За ним и шли, и отсюда до Палестины его походы вспоминали столетьями. И называли его в этих преданиях просто – Вереш. Голос он сорвал, командуя войсками в боях. В эти земли он пришел не потому, что искал мира и покоя. Слишком много было тяжелых ран. Если бы его тело еще могло служить ему на поле брани, о нем бы тут и не слыхали… А прошлой ночью, Янина, когда это чудовище явилось наконец к себе в кабинет, налюбезничавшись с вами…

– Он же не знал, что вы его ждете…

– Он знал, поверьте мне. И что он мне сказал? Поблагодарил за то, что я привел в замок столько, как он выразился, «свежего мяса». Он счел это большой любезностью с моей стороны. И кто поручится, что румянец на его щеках зажгла не ваша кровь?

– Мы просто разговаривали. Если бы он вздумал укусить меня, я бы, наверно, заметила!

– Не уверен, – усмехнулся граф. – Я знаю лишь то, что он не пьет мою кровь.

Янина удивленно посмотрела на него.

– Из семейных чувств?

– Никаких правил на этот счет не существует, но именно у него такой принцип – он никогда не пьет кровь смертных, если в ней есть примесь его собственной крови. То ли это какая-то его личная примета, то ли он рассматривает это как инцест, не знаю. У него в мозгу, надо полагать, столько намешано… Кстати, по этой самой причине замковая прислуга для него под запретом. Впрочем, слетать за ночь до Дебрецена или Мишкольца для него не составило бы…

– Какое отношение имеет прислуга?.. – нахмурилась Янина.

– Самое прямое, – усмехнулся фон Кларен. – При жизни дядюшка в вассальных деревнях не пропустил ни одной смазливой крестьянки. Да и те, полагаю, не особо сопротивлялись, – как же, красивый боярин, герой… да и золота он для своих наложниц не жалел, пока оно было… Детей он таким образом наплодил, по его собственным словам, десятка четыре, причем, как он с гордостью подчеркивал, ни один не умер в младенчестве. И это – не считая законного потомства от трех жен. Сейчас здесь в деревнях трудно было бы найти человека, в котором не было бы крови Кёдолаи.

– Он нравится вам, – задумчиво заметила Янина. – У меня такое чувство, что вы сами хотели бы походить на него, но он чем-то сильно вас разочаровал. И этого вы ему не можете простить.

– Вы ошибаетесь. Да, нас многое связывает, приятные воспоминания в том числе, но я слишком хорошо знаю, что за монстр скрывается за этим фасадом. Не пытайтесь разобраться в наших отношениях, просто возьмите себе на заметку всё, что я сказал, а дальше – действуйте по своему разумению, вы не дитя, в самом деле… Ну вот, полюбуйтесь! По милости вашего приятеля журналиста, волков скоро так раскормят, что они не смогут оторвать брюха от пола!

Фон Кларен решительно подошел к входу в клетку, протянул руку в пустоту, и в ней тотчас оказались ключи.

– Альби! – пискнула Янина, но граф уже вошел в клетку, прикрыл за собой дверь и шагнул к белому меховому бугру, мирно спавшему ближе всего к выходу.

Волк лениво приподнял тяжелую морду, и граф запустил защищенные перчаткой пальцы в густую светлую шерсть. Остальные волки наблюдали с легким интересом.

– Совсем разленились, – приговаривал фон Кларен. – Вот прикажу выгнать вас среди зимы на волю – что делать будете? Знаю я вас, обратно запроситесь. Будете мне скулить под стенами, верно? – фон Кларен теребил большое мохнатое ухо, и волк в экстазе выгибал шею, закрывая от удовольствия глаза.

Янина посмотрела в дальний угол цвингера, откуда доносилось глухое ворчание: увечный волк топтался на месте и тихо порыкивал – то ли от ревности, то ли от общего неодобрения.