Текст книги "Песнь камня"

– Неужто отказала? – ухмыльнулся он.

– Не родилась еще такая, – блеснул острым клыком Кёдолаи. – Нет, я просто не тороплю события. А ты что, следишь за мной?

– Просто гулял и случайно тебя заметил.

– Гулял, в такое время? – против воли насторожился носферату. – Темно же.

– Я часто брожу по городу по ночам, – пожал плечами Аксель. – Бессонница. Сплю днем, урывками. Мне хватает.

– Товарищ по несчастью, – кивнул Кёдолаи.

– Может, зайдем куда-нибудь, выпьем? – предложил Аксель.

– С удовольствием.

– Ты меня поразил сегодня, – признался Кёдолаи, когда они расположились в баре. – С этим мундиром – мне действительно было всё равно, как они это визуально изобразят, им виднее, но соответствие исторической реальности я только приветствую. К счастью, с твоей подачи и другие костюмы решили пересмотреть. Этот ходячий кошмар на Беле…

– Принято считать, что вампиры носят красное и черное.

– Дело не в цвете! – Кёдолаи не заметил, каким насмешливым взглядом окинул Аксель его темно-красную рубашку с длинным рукавом и черные джинсы. – А в излишке непонятных деталей, которыми в то время никому не пришло бы в голову украшать костюм. Поэтому искренне благодарю. Но откуда, черт возьми?

– У меня есть знакомая, она историк, – ответил Аксель. – Вот я и попросил ее неофициально поискать какой-нибудь материал. Не учел, правда, что она – человек увлекающийся. На мое счастье, большая часть материала нечитаема.

– На твое счастье? – удивленно посмотрел на него Кёдолаи.

– Мне и так придется месяц ночами разбирать то, что она мне доставила, – пожаловался Аксель. – Уверен, что это еще не конец, ее теперь не остановишь…

– Знал я одну… – грустно улыбнулся Кёдолаи. – Всё время задавала вопросы, иногда такие, что страшно становилось. Казалось, только потеряй бдительность, и она попытается меня препарировать!

Оба рассмеялись. Носферату вертел в пальцах бокал, разглядывая пурпурную жидкость, и Аксель отметил в его странных глазах неожиданный оттенок нежности.

– Что с ней стало? – спросил Аксель.

– Я должен был ее отпустить, – вздохнул Кёдолаи. – Знаешь, как носферату в пьесе.

– Носферату в пьесе погиб, – напомнил Аксель, внимательно глядя на него.

– В жизни не всегда получается, как в сказке, – загадочно ответил Кёдолаи.

– Откуда ты взялся? – спросил Аксель.

– Прости?

– Я имел в виду, ты пишешь шикарную музыку и тексты хорошего качества – где ты был раньше?! Тебе ведь уже не двадцать и не тридцать, и вдруг ты являешься с готовой пьесой в столичный театр. Почему я раньше о тебе не слышал?

– Я долгое время не писал, – неровные брови Кёдолаи сдвинулись, полуулыбка казалась неестественно застывшей. – Видишь ли, чтобы писать, мне непременно нужен инструмент, а с этим… в последние годы было сложно.

– О, прости, – опустил глаза Аксель. – Я не подумал. Как это произошло?

– Идиотски, – с внезапной злостью бросил Кёдолаи, Аксель даже вздрогнул: такая яркая вспышка внезапно осветила глаза собеседника. – Исключительно по собственной глупости. Неоправданной уверенности в собственной неуязвимости, – пояснил Кёдолаи мгновение спустя, вновь обретя свою привычную безмятежность, и добавил, помолчав: – Я был неплохим пианистом. Ну и скрипка – в моих краях этот инструмент издавна популярен. Со скрипкой пришлось расстаться, на фортепьяно еще можно было как-то что-то…

Аксель вдруг осознал, что его собеседник рассеянно постукивает по стойке средним пальцем затянутой в перчатку руки.

– Я что-то не допонял? – медленно произнес он.

– Вот так, – улыбнулся Кёдолаи. – Всего лишь немного телекинеза. Раньше у меня лучше получалось…

– Немного телекинеза… – тихо повторил Аксель.

– Баловство. И толку мало. Но теперь есть компьютерные программы на все случаи жизни. Когда освоил эту технику, смог довести до ума написанные ранее вещи.

– У тебя неплохо получилось, – заметил Аксель и сделал глоток из бокала.

– Благодарю, дорогой мой.

– И тексты – немецкий ведь не родной твой язык? Или как?

– Я, что называется, космополит, – улыбнулся Кёдолаи. – Поездил по свету, случалось говорить на стольких языках, что уже сам не знаю, какой мой родной, – отставив бокал, он снова принялся постукивать шарнирными пальцами по дереву стойки. Аксель с трудом отвел глаза от его руки.

– Я понимаю, как это… У меня тоже травма едва не перечеркнула будущее, – он невольно выпрямился, демонстрируя свою легендарную осанку. – Зато мундир сидит как влитой, – Аксель скривил тонкие губы.

– А что там было со святым источником? – поинтересовался как будто без особого интереса Кёдолаи, но Аксель сразу насторожился.

– Откуда?

– Слухи, местные мифы, – пожал плечами Кёдолаи. – У меня радар на такие вещи.

– Просто в одном горном местечке была древняя пещерная церковь, служившая одновременно порталом в другой мир. Место, исполненное истинной святости. Чтобы попасть туда, нужно было пройти руслом святого источника, берущего начало в пещере…

– Понятно тогда, – пробормотал Кёдолаи, снова уставившись на почти пустой бокал.

Аксель был ему симпатичен, но в его присутствии носферату постоянно испытывал легкий дискомфорт. Не говоря уже о том, что он не привык вести задушевные беседы со смертным, не имея с ним контакта через кровь, не зная сокровенных мыслей и тайных стремлений.

– Ты в это веришь? – искренне удивился Аксель.

– Почему нет? – пожал плечами Кёдолаи. – Я видел подобные места, твоя история не уникальна.

– Туда нельзя больше попасть, – на всякий случай сообщил Аксель.

– Я и не собирался, – хмыкнул Кёдолаи.

– Но как же там было хорошо… – вздохнул Аксель, мечтательно заведя глаза. – Спокойно так и… хорошо. Да.

– Охотно верю.

Кёдолаи попытался ухватить пустой стакан искусственной рукой. Не получилось.

* * *

Сильвиу долго смотрел на лицо мертвой женщины, потом кивнул служащему морга, и тот накрыл полотном труп.

– Господи, что он с ней сделал?! – прошептал Шюлер, пораженный тяжким зрелищем до глубины души. – Это ведь он? Вы мне описывали как раз такие признаки, когда велели проверять больницы…

– Идем отсюда, – коротко бросил Сильвиу, покосившись на служащего, и процедил сквозь зубы: – Да, это именно то, чего я и опасался. Картина классическая. И доказательств, разумеется, никаких.

Они вышли из здания морга на солнечный свет и быстро пошли прочь.

– Тяжелое поражение половых органов, – бормотал Шюлер, пытаясь сплошным потоком слов смыть омерзительное впечатление. – Врачи в недоумении… То есть понятно, от чего конкретно она умерла, но что это была за болезнь и почему развилась в течение нескольких часов? Никто ничего не мог сделать… и… Боже, какое у нее было лицо!

Сильвиу, видимо желая отвлечь помощника, вопросительно кивнул на лоток с мороженым, но Шюлер от одной мысли о любимом лакомстве позеленел на глазах.

– То, что мы видели, дружок, – сказал Сильвиу, когда они миновали лоток и пошли дальше по бульвару, – результат секса со стрыгоем.

– Результат чего? – поперхнулся Шюлер.

– Тебе, дружок, о птичках и пчелках родители еще не рассказывали?

– Я всегда полагал, что вампиры занимаются любовью… ну… через зубы, – Шюлер щелкнул зубами, видимо, в подкрепление своих слов.

– Любовью? – сухо ухмыльнулся Сильвиу. – Слово «любовь» к этим тварям неприменимо в любом его смысле, лучше исключи его вовсе из своего лексикона, когда говоришь о них. Поверь, с психологической точки зрения это многое упрощает. Да, нам, если можно так выразиться, «повезло» столкнуться с очень редким явлением, редким настолько, что даже некоторые специалисты, посвятившие свою жизнь изучению стрыгоев, в него не верят. И нашими правилами подобные ситуации вовсе не предусмотрены, а напрасно, потому что я с такими случаями и раньше имел дело. Видишь ли, органы стрыгоев по большей части находятся в состоянии анабиоза, однако он может по желанию пробудить любой из них. И этот тоже. Ты ведь знаешь, что они, например, едят и пьют…

– Да, но когда они едят и пьют, они не получают такого удовольствия от процесса…

– В данном случае их ощущения тоже должны быть гораздо беднее, чем даже у обычного человека и ни в какое сравнение не идут с той гаммой ощущений, что они получают через кровь…

Шюлер посмотрел на него, нахмурившись. Ему показалось, или в голосе Сильвиу действительно отозвалась едва различимая… зависть?

– Какой смысл им тогда?..

– Откуда мы можем знать, что намешано в башке у такого монстра? – крякнул Сильвиу и присел на пустую скамейку, жестом предложив помощнику устраиваться рядом. – Может быть, ему захотелось поиграть в человека? Может быть, ностальгия? Может быть, способ некого психологического самоутверждения? Факт тот, что в их собственной системе моральных установок такие игры находятся под строжайшим запретом – именно по причине катастрофических последствий для человеческого организма, при отсутствии в том физической необходимости для стрыгоя. И кто мешает им заниматься чем хотят с себе подобными?

– Просто секс и такое… – Шюлер оглянулся в ту сторону, откуда они пришли, хотя здание морга давно уже скрылось в лабиринте улиц.

– Да, просто секс и жестокая смерть в течение каких-то суток. Эти существа насквозь токсичны, дружок.

– Но ведь и при поцелуе…

– Слюна их не так опасна, как и кровь, пока они исходят, если можно так выразиться, от «живого» стрыгоя. Да, при поцелуе, как обычном, так и поцелуе носферату в организм попадает некоторое количество слюны, но исследователи установили, что в таких долях она не представляет смертельной опасности. Так же, как и незначительное количество крови – если стрыгоя укусит собака, ничего с ней от этого не случится. А при регулярном повторении может даже возникнуть какое-то подобие иммунитета.

– Значит, выгоднее быть постоянным объектом ухаживаний вампира, – слабо улыбнулся Шюлер, – чтобы чувствовать себя в безопасности от них?

– Став постоянным объектом ухаживаний носферату, – жестко напомнил Сильвиу, – как правило, вскорости по собственной воле становишься одним из них.

* * *

Солнце наконец-то сползало за западные вершины, свет его был уже не опасен, однако кожа горела и глаза слезились отчаянно. Надвигающиеся сумерки разогнали самых упорных любителей фотографии, напомнив, что им еще спускаться по неосвещенным тропинкам на верхний синт Эштехедя, где находился на тихой улочке уютный отель с приличным обслуживанием, каким-то чудом удовлетворивший всех заинтересованных лиц. Нашел эту гостиницу Ярнок – как абориген – и с таким жаром принялся расхваливать ее преимущества перед наиболее фешенебельным отелем города, расположенным на центральном уровне, что Хоффенберг задумался, не являются ли ее владельцами какие-нибудь Ярноковы родственники. На осторожный вопрос, хватит ли в гостинице номеров на всех участников экспедиции, Ярнок пообещал в случае необходимости пожертвовать собой и остановиться за городом у бабушки.

Опасения оказались напрасны, мест хватило. Когда глава администрации отеля узнал об объеме предполагаемого заказа, он едва не зарыдал от счастья (в его гостинице отродясь не бывало «аншлагов») и, если пара номеров и была занята, из страха потерять хорошего клиента, их постояльцев, вероятно, просто выселили куда придется. Хоффенберг, узнав, в какую сумму ему обойдется четырехзвездочный отель, благословил мадьярскую провинцию и приказал бронировать, не входя в дальнейшие детали. Актеры и прочие участники экспедиции были довольны, что отель находится насколько возможно близко к Адлерсвегу, ради которого всё и затевалось, причем исследовать дорогу в горы предполагалось пешком. Режиссер, три дня назад с легкой руки Акселя твердо взявший курс на историчность в полном убеждении, что это была его собственная концепция, пришел в бурный восторг от вида с террасы гостиницы, откуда весь Эштехедь был как на ладони, и от слухов, что по вечерам на верхнем этаже здания иногда является привидение. Аксель обрадовался, что на одной улице с отелем находится вилла Кларен, забил себе единственный – однако вполне достойный сего звания – люкс и тут же галантно уступил его ведущей актрисе.

Автор пьесы ласково назвал отель конуркой и каким-то образом ухитрился снять виллу, где и поселился вместе с Белой. Бела крепко подозревал, что Кёдолаи не заплатил за проживание на вилле ни форинта, просто у нынешних владельцев внезапно возникли неотложные дела на другом конце страны.

Весь день участники похода щелкали фотоаппаратами на Адлерсвеге и соревновались, кто зайдет дальше всех по висящему в воздухе краю обрушенных плит моста.

Вечер в горах был тих и задумчив. Темные, поросшие мхом и плетьми камнеломки плиты моста привычно и бессмысленно тянулись к противоположному берегу пропасти, уже едва различимому сквозь густую наплывавшую по ущелью с востока тень.

На ходу снимая стетсон и темные очки, Кёдолаи вышел к мосту из-под каменного карниза, под которым прятался от солнца. Бела без особого энтузиазма поплелся за ним.

– Нам обязательно так спешить?

Если от солнечного света бронзовое лицо и руки Кёдолаи приобрели отчетливо красноватый оттенок, то Бела с его светлой мастью, наверно, выглядел, как вареный рак.

– Сейчас… – пробормотал Кёдолаи. – Солнце должно присутствовать.

Бросив очки и шляпу на плоский камень, носферату медленно, словно бы нерешительно ступил на мост. Он шел по облезлым плитам так, словно каждый шаг давался ему ценой нешуточного усилия. Край плиты, опасно повисший в пустоте, был уже совсем близко, князь сделал последний шаг, коснувшись острым носком сапога самой кромки. Бела напряженно наблюдал за ним, стоя на безопасной прочной части моста. Он вздрогнул, когда облака сдвинулись, и заходящее солнце бросило пучок золотых лучей в просматривавшуюся впереди расселину меж каменных стен. Нехотя Бела проследил за золотистыми полосами убийственного света и тихо ахнул: подступающая темнота и солнце окрасили небо, стиснутое темными массами скальных стен, в синевато-фиолетовый цвет, клубящиеся облака блестели снизу старым золотом, и из них выступил он – волшебный замок, которому фантастическое смешение мрака и света придавали особенно хрупкий и таинственный вид.

– Невероятно! – прошептал Кёдолаи. – Я не думал, что… Я не видел его с тех пор, как… как его не стало, – он резко повернулся к Беле. – Ты видишь то, что я вижу?

– Да, – тихо ответил Бела и посмотрел на Кёдолаи.

По щеке князя ползла ленивая капля крови. Воздействие солнечного света?

Кёдолаи закрыл глаза, склонил голову, с видимым усилием справляясь с собой, потом снова посмотрел на Белу, стер рукой со щеки слезу, облизал пальцы и опять повернулся к замку в расселине.

– Это странно. Его уже нет, и всё же – вот он, – хриплый, напряженный голос носферату срывался. – Видишь? Самая высокая с навершием в виде дракона с поднятым крылом – это северная башня, говорили, что с нее можно разглядеть хоть Буду, хоть Дюлафехервар. Но это ерунда, Буду загораживала одна из вершин двуглавой горы, – он коротко рассмеялся. – А вот там, ниже на крыше, не хватает плитки черепицы, и в узоре дыра. Кузина Евфимия топнула по ней подбитым гвоздями каблуком, когда я сказал ей, что, если мы выложим черепицей на крыше ее портрет, то на него будут гадить птицы… А ей хотелось, чтобы солнце, вставая, видело ее улыбающееся лицо… Бела, ты видишь?

Бела молчал.

– Сколько было всего… как много всего… – с долгим стоном князь раскинул руки крестом, прогнулся назад, закрыв глаза.

В расселине взвыло, поднялся ветер, заставил склониться пики вековых елей, широкой ладонью пригладил тяжелые от цветения августовские травы, смел облака в плотную массу, развеял небесное видение и будто бы подтолкнул солнце глубже за отроги гор.

– Вот так, – подвел итог Кёдолаи, оглянулся на Белу и кивнул головой на расселину за пропастью. – Ну что, идем?

– А как мы пойдем? – насторожился Бела.

– Полетим, как же еще? – удивился Кёдолаи. – А! Ты не умеешь?

Бела испуганно помотал головой.

– Я думал, что мог бы летать, но мне ведь никто не объяснил, как…

– Бедняжка! – сочувственно прищелкнул языком Кёдолаи. – Но тогда пора учиться, дорогой мой. Подойди сюда.

Бела с опаской вступил на край плиты. Плита, и так уже кренившаяся под немалым весом князя, угрожающе затрещала.

– Мы превратимся в летучих мышей? – нервно спросил Бела.

– Во что? – поразился князь. – То есть… Хм, мысль интересная. Теоретически это возможно, но, дорогой мой, закон сохранения массы никто не отменял, ты представляешь себе, какого размера из нас получатся мыши? Не стоит давать повод слухам, что в Карпатах завелся новый вид гигантского нетопыря, или что опять прилетели инопланетяне. Не говоря уже о неуклюжем махании крыльями и постоянном писке… Мы сделаем гораздо изящнее.

– А если нас кто-нибудь увидит, слухов не будет?

– Тот кто нас увидит, решит, что пить надо меньше. Ты же знаешь этих смертных. В нетопыря или инопланетянина им поверить проще, чем… в нас.

– А в туман мы можем превратиться? – заинтересовался юный носферату.

– Это очень удобно, когда нужно лететь срочно и далеко, – кивнул Кёдолаи. – Но требует некоторого навыка. Представь себе, опять же, какой объем будет занимать твое тело в газообразном состоянии. Ты себя воедино-то собрать сумеешь из отдельных частиц? То-то. Но принцип тот же. Вдохни побольше воздуха, пусть легкие работают, пусть его почувствует каждая клетка. Закрой глаза. Осознай, что ты часть всего сущего, растворись в окружающем мире, почувствуй, какую силу ты составляешь в нем. Почувствуй, что ты смотришь на всё сущее сверху, потому что ты… Ах! – Кёдолаи досадливо поморщился, словно вспомнив о какой-то незначительной, но неприятной помехе. – Бела, помоги-ка мне.

Кёдолаи принялся довольно ловко расстегивать одной рукой свою темно-красную рубашку с длинными рукавами. Бела подошел поближе (плита слегка подалась) и помог князю стянуть рубашку с правого плеча и освободиться от ремней протеза.

– С этой сбруей не полетаешь, – пояснил Кёдолаи, подумал, стряхнул рубашку и с другой руки, завернул в нее протез и забросил в кусты на краю ущелья. – Потом заберем. Никто не найдет.

– Он же не настолько тяжелый? – удивился Бела. – Ваши сапоги весят больше…

– Я мог бы лететь, неся на плечах вот эту плиту! – топнул ногой Кёдолаи (плита скрежетнула с легко уловимым выражением: доиграетесь!) – Дело не в весе. Чтобы подняться над миром, нужно ощутить собственную силу, понимаешь? А как это возможно, когда эта штука постоянно напоминает мне о моей ущербности? Ничто не унижает так сильно, как сознание собственной слабости. Теорию усвоил? Переходим к практике!

Бела только и успел сделать глубокий вдох, и в следующее мгновение уверенная рука уже ухватила его руку, Кёдолаи сильно оттолкнулся от плиты и взмыл ввысь, утягивая Белу за собой.

Плита с грохотом обрушилась в пропасть и раскололась на мелкие куски.

* * *

Примерно через час, смеясь и перешучиваясь, они опустились в кольцо потемневших, осыпавшихся стен. В отношении обучения князь безоговорочно верил в практику и неукоснительно придерживался старинного метода: «хочешь научить щенка плавать – брось его в глубокую воду. Утонет – ну и зачем нам был такой бестолковый щенок?» На свое счастье, Бела успел достичь требуемого эмоционального настроя, прежде чем Кёдолаи без предупреждения выпустил его руку на большой высоте, зато потом юного носферату нелегко было уговорить вернуться на землю.

Теперь двое носферату медленно обходили пустые залы, отмеченные остатками стен. Восточная часть замка сохранилась почти полностью, включая башню, однако из нее вынесли всё, что можно было оторвать от пола или содрать со стен, вплоть до фарфоровой черепицы с крыш. Остальные корпуса были частично разрушены аж до первого этажа, на месте северной башни торчал куцый обрубок, едва возвышавшийся над торчащими ребрами разрушенной галереи. Было тихо, только где-то неподалеку в лесу ухала сова.

Двое носферату молчали, читая, ловя витавшее в воздухе эхо, будили сохранившиеся в темных углах, не развеянные ветром воспоминания. Бела то и дело посматривал на Кёдолаи, но тут же отводил глаза: он боялся снова увидеть слезы. Слезы носферату – слишком давящее зрелище…

Однако, если Кёдолаи и грозило поддаться приливу сентиментальности, он не успел: подходя к входу в центральную залу, оба носферату услышали чьи-то по-человечески тяжелые шаги, изумленно переглянулись и поспешили вперед.

Аксель в картинной позе замер у камина, видимо позируя самому себе: перенеся вес тела на одну ногу, он опирался рукой о каминную полку и наклонил голову, будто вглядываясь в огонь, которого не разжигали здесь уже полторы сотни лет. На каминной полке красовалась открытая банка пива. Их шагов он не услышал, но, заметив краем глаза движение в зале, резко отступил от камина и зажег фонарь.

– Вы напугали меня, – весело признался он, блеснув белозубой улыбкой. – Не думал, что кто-то еще будет шататься здесь в такое время. Товарищи по несчастью, да? – он окинул удивленным взглядом обнаженный по пояс худощавый торс князя и грубо обрубленную культю, которой явно не касались руки хирурга.

Кёдолаи пожал плечами.

– Атмосферу ищем. Но как ты сюда добрался?

– Думал, это страшная тайна. – Аксель достал из кармана шорт смятый листок бумаги, на котором, несомненно, была начертана карта. – Вот говорила же мне Хайди, что выходить надо с утра… Но я продрых полдня! – он развел руками. – Когда стемнело, решил, что лучше будет провести ночь здесь, чем лезть по этим горам обратно в темноте. В конце концов, ясно, и не такая уж темень. Атмосферы хоть отбавляй.

Бела хихикнул.

– В одиночку? – нахмурился Кёдолаи. – Дорогой мой, а тебе не пришло в голову, что это может быть опасно?

– Опасно? Чем? – Аксель посмотрел на него с удивлением. – Бандиты какие-нибудь? Вампиры? – он снова улыбнулся.

Издалека донесся дикий печальный вой.

– Н-ну, – протянул Кёдолаи, и Бела снова хихикнул.

Аксель нервно оглянулся и понимающе произнес:

– А. Дети Ночи?

– Дети Ночи? Хм… да, их тоже можно так назвать, – пробормотал Кёдолаи.

– Об этом я не подумал. Вернее, вообще не думал, что в Европе еще остались в дикой природе волки, – ответил Аксель.

– Это Трансильвания, – пояснил Кёдолаи. – Более того, это Кёдола. Здесь другой мир. И полиция здесь с патрулями не ходит, так что убедительно прошу впредь быть осторожнее – не хотелось бы потерять главного героя моей пьесы!

– Мне тоже не хотелось бы, – согласился Аксель. – А вы двое здесь бродить ночью не опасаетесь? – подмигнул он.

– Нас, как ты правильно заметил, двое, – подчеркнул Кёдолаи. – Теперь, собственно, трое, так что предлагаю просто продолжить прогулку.

Холодный луч Акселева фонаря пробежался от камина выше по стене, осветив герб – его никто не решился тронуть, впрочем, ничего ценного на нем и не было, только дерево да ржавый металл, покрытый остатками сползшей краски. Только хорошо знавшие этот герб глаза князя и могли различить удлиненную выпуклость треснувшего меча. Картины с другой стороны залы не было, и на стенах лишь кое-где сохранились лохмотья выцветшей ткани, на которой не разобрать было рисунка. Аксель поднял брошенный на пол рюкзак и все трое вышли из залы.

Бела и Аксель обсуждали на ходу всё увиденное вполголоса, словно не хотели тревожить громким говором покой мертвого замка. Кёдолаи их не слушал, получив возможность наедине с собой в полной мере отдаться воспоминаниям.

В воздухе носились потревоженные пришельцами летучие мыши. Людей они не боялись – некому было их тут пугать – и пролетали подчас над самыми головами, раздражая слух тонким писком. Носферату вызывали у них особый интерес. Бела поймал одну за крыло, усадил на согнутую руку. Мышь не улетала, сидела, цепляясь за рукав острыми коготками, и бессмысленно таращилась черными кругляшами глаз.

– А это, между прочим, вампир, – заметил Аксель.

– Ты в них разбираешься? – удивился Бела и с новым интересом посмотрел на крылатого собрата.

– Как-то пришлось детей в зоопарк вести. Слоны-львы их не интересовали, вынь да положь им вампира. Такая молодежь пошла, – вздохнул Аксель. – Только не думал, что они водятся в наших широтах. Да-да, помню! – рассмеялся он, перехватив многозначительный взгляд Белы. – Это Кёдола!

Они спустились по останкам некогда роскошной ренессансной лестницы в оружейную залу, оскальзываясь на мягком мху, покрывшем ступени вместо сгнившего ковра. Из-под купола ринулась им навстречу новая стая вспугнутых вампиров, увлекла за собой пойманную Белой летучую мышь.

– Какой же большой была эта крепость! – поразился юный носферату.

– Здесь жила большая семья, – хмуро ответствовал Кёдолаи, остановившись внизу лестницы.

Аксель обошел его, наклонился над мятыми кусками ржавого железа, покрытыми густой паутиной – когда-то это был полный рыцарский доспех. Он потрогал железо носком ботинка на толстой подошве.

– Что здесь произошло, в самом деле? Я хочу сказать, трудно поверить, чтобы такие разрушения могли произвести в XIX веке. Замок точно не бомбили во Вторую мировую?

– Уже нечего было бомбить, – покачал головой Кёдолаи. – Нет, это произошло именно тогда – смотри мою пьесу. А довершили работу жители Эштехедя – боюсь, это верные вассалы рода Кёдолаи утащили отсюда всё, что можно было приспособить в домашнем хозяйстве. Целые стены разбирали ради строительного материала. И их можно понять – город ведь тоже пришлось отстраивать заново, – Кёдолаи философски пожал плечами.

– Жаль, – Аксель отступил от доспеха и встал, оглядывая залу, как раз посередине – на выложенный слюдяной мозаикой круг.

– Я бы там не стоял, – странно глядя на круг, заметил князь.

– Что? А! – Аксель взглянул себе под ноги. – Это оно самое?

Кёдолаи молча кивнул.

Аксель почтительно отступил с круга. Тот был сильно выщерблен и расколот пополам, на мозаике едва угадывалось красное пятно и силуэты елей под ним – видимо пейзаж при красной луне.

– Ты думаешь, там действительно… что-то есть? – Аксель пошел обратно к лестнице, беспечно наступив на край круга.

– Очевидно, нет, – всё так же задумчиво глядя ему под ноги, вздохнул Кёдолаи. – Но, дорогой мой, тебе же нужно входить в роль, не правда ли?

Они вышли в главный замковый двор и остановились перед полусгоревшей церковью.

– Думаю, здесь найдется помещение, которое никто не трогал, – объявил Кёдолаи. – Не желаете ли спуститься в крипту, дорогие мои?

Оба носферату бодро двинулись к порталу с одной висевшей на нижних петлях тяжелой дверью, но Аксель застыл у нижней ступени, глядя в темноту за входом без малейшего энтузиазма.

– Не люблю подземелья, – признался он. – И вообще, место какое-то… неприятное. Я вас лучше здесь подожду.

Кёдолаи оглянулся. Непроницаемая тьма изнутри церкви отражалась в пасмурных глазах человека, словно только и ждала возможности проникнуть в его душу, заполнить ее холодом и смертью.

– Если что – зови, – распорядился князь и подтолкнул застывшего в нерешительности Белу в церковь.

Внутри было темно. Свет звезд проливался в проломленную стену, прокладывая по полу бледную дорожку, но всё остальное тонуло во мраке. Впрочем, для глаз носферату не существует непроницаемой тьмы, во мраке они видят лучше, чем на свету и различают множество недоступных человеческому глазу оттенков. Ночной мир носферату так же красочен и богат цветом, как и дневной для человека. И тем ярче представлялись Беле фрески на стенах заброшенной церкви – сцены, полные боли и страха, все круги ада, представленные с невероятной скрупулезностью и искренней страстью. Юный носферату втянул голову в плечи и переместился в самый центр здания, подальше от этих жутких росписей.

Кёдолаи, не оглядываясь на облезлые фрески, направился в дальний угол пустого нефа – ни алтаря, ни кафедры, ни органа в церкви не оказалось – опустился на колени, сгреб в сторону какой-то мелкий мусор и просунул кончики удлинившихся когтей в щель между плитами. Вытянув край плиты наверх, он взялся за него пальцами и с легкостью приподнял одной левой рукой, словно крышку люка.

– Прошу, дорогой мой.

Они спустились по короткой винтовой лестнице в крипту. Бела, как завороженный, шел между рядов саркофагов, жадно рассматривая высеченные на них причудливые барельефы разных эпох, потом остановился и оглянулся на князя. Тот стоял у входа, медленно переводя взгляд с одного саркофага на другой.

– Пусто, – глухо произнес он. – Здесь совершенно пусто.

– Они… Все погибли? – тихо спросил Бела, но всё равно звонкий голос его прозвучал раздражающе резко в каменном склепе, более сотни лет знавшем лишь непроницаемую тишину.

– Нет, не все, – качнул головой Кёдолаи. – Они просто не хотят возвращаться. Что ж, – он махнул рукой, словно отметая тяжелые мысли, и широким шагом пошел к центральному саркофагу.

Крышка саркофага лежала на месте, но была расколота на две части. Кёдолаи сдвинул одну из них, заглянул внутрь, присвистнул и глубоко запустил туда руку. Что-то мелодично звякнуло, носферату выпрямился и с гордостью показал свой трофей – широкую золотую цепь тусклого, покрытого патиной старого золота, украшенную крупными камнями довольно грубой огранки.

– Вот так будет исторично, – он накинул цепь на грудь Беле и отступил на шаг, любуясь.

– Нет, тут нужен свет.

Выудив из саркофага обветшалое тряпье, князь кинул его на пол, чиркнул когтем по камню боковой стенки, выбив искру, и мгновенно запалил маленький костер. Бела опустил глаза на цепь у себя на груди – металл тускло замерцал, заблестели грани алых камней – уж не рубинов ли?

– Почистить и будет у тебя абсолютно историчная часть костюма, – довольным тоном объявил Кёдолаи. – Ей тысяча лет.

Бела медленно провел кончиками пальцев по краю цепи.

– В театре такое не носят. Я не могу это принять.

– Что ты ломаешься, как барышня? – удивился Кёдолаи. – Дают, так бери.

– Но это же… целое состояние! И она… ваша…

– А что я с ней делать буду в наше время?

– Продадите. Кучу денег получите.

– Зачем они мне? – пожал плечами князь. – Я и так беру всё что захочу.

– За счет людей, – напомнил Бела.

– Дитя мое… – Кёдолаи посмотрел на него с жалостью и хлопнул по плечу. – Ничего, это у тебя пройдет. Атмосферой проникся? Пошли наверх.

* * *

Аксель стоял у каменной стены, почти упираясь в нее спиной, не сводя взгляда с огромного волка, в свою очередь наблюдавшего за ним без агрессии, но с неприятным интересом.

Оба носферату вышли из узкой арки бесшумно, и волк, увидев их, мгновенно ощетинился и заворчал, подворачивая губу.

– Ну-ну, – примирительным тоном произнес Кёдолаи. – Будет. Кыш отсюда.

Волк медленно отступил, не сводя глаз с двух носферату, резко развернулся и тут же исчез в темных зарослях, заполнивших собой каменный коридор.

– Уф, – выдохнул Аксель. – Вы вовремя пришли.

– Я же сказал, зови, если что, – напомнил Кёдолаи.