Текст книги "Амалия и Генералиссимус"

Тень энергичного Чу качалась и ломалась о белые колонны скрывавшегося в темноте фасада при каждом движении ветерка. Слуги в белых мундирах справа от него застыли над длинным буфетным столом, на котором поблескивали металлические крышки над блюдами с карри. Под этими блюдами рядами горели маленькие свечки.

– И поэтому мы приветствуем сегодня в наших рядах редкого гостя, – продолжал Чу, то избавляясь от британского акцента, то возвращая его на место с особым тщанием. – Не так часто видишь здесь евразийцев, не все они поднимаются до особого положения в обществе. Наш гость, Амалия де Соза из Пенанга, известна своей деятельностью по оказанию помощи жертвам опиума, этого позора китайской расы.

Мне похлопали, я покачала своим евразийским носом в сторону ближайших соседей. Чу не забыл упомянуть моего «великолепного спутника, делающего честь британской расе», и продолжил в том же духе:

– Расовые барьеры создаем мы сами там, где их не должно быть. Клубы и места развлечений сами разделяются по расам. У китайцев…

Тут Чу развел руками, как клоун.

– …особое отношение к танцам. У нас женщины не очень-то могут общаться с мужчинами вне дома. Такова человеческая натура – тянуться к себе подобным. И – если бы все народы земли были бы смешаны вместе в единый социальный сплав каким-то гигантским большевиком, мир стал бы бесконечно беднее. Давайте ценить наши различия и говорить о похожести. Здесь, в этом здании, в этом саду, мы говорим открыто…

Чу перевел дыхание и завершил, борясь с гудением и шорохом откуда-то из кустов, где большие зарешеченные коробки усиливали его голос:

– Вы знаете, что в этом клубе всегда проходит какое-то формальное заседание и говорятся речи. И удивляетесь: а что за повод к встрече сегодня. Так вот, сегодня повода нет. Я его не придумал. Давайте просто поужинаем вместе среди этих огней и поговорим друг с другом без всяких поводов вообще.

Раздались аплодисменты.

– Чиу Кок Нам, – сказал у моего уха голос молодого китайца, которому не нравилась змееподобная конструкция сверху «рефрижератэра» из Америки. – Мой бизнес – напротив Центрального рынка, на Роджер-стрит, презервы фруктов и овощей из Китая, соленые яйца, мясо в банках. Ну, и мой отец немножко торгует рисом.

Я улыбнулась: в Селангорскую ассоциацию рисовых дилеров пускали далеко не каждого. Передо мной был серьезный человек, или таковым был его папа.

– А что у вас за бизнес? – вежливо интересовался молодой господин Чиу.

– Станции беспроводной связи, – сказала я, в очередной раз увидев на лице собеседника полное непонимание.

– Здравствуйте, госпожа де Соза, – сказал подошедший из темноты человек, тщательно выговаривая слова.

– Добрый вечер, господин Бок. Это вы пригласили меня сюда, я знаю. Спасибо.

– Но где же она? Я долго рассматривал все, что стоит у ворот… Ваш шофер увез ее домой? Досадно.

– Мой шофер увез авто из города, у меня возникли дела в Ипо. Но я обещаю вам, в компенсацию, что в следующий раз я попрошу вас сесть за ее руль и объехать квартал-другой.

Даже в темноте видно было, что господин Бок запомнит мои слова навсегда.

– А кстати, господин Бок, – продолжала я, – если вдруг мне понадобится на это время авто, скажем – на неделю, насколько быстро вы сможете доставить мне ее к воротам?

– Двадцать минут, – мгновенно отозвался он. – В рабочие часы.

– А оплата…

– О чем вы говорите, все как всегда, платите, когда хотите.

Я задумалась, строя в голове разные интересные схемы.

– Госпожа де Соза сказала мне, что ее бизнес здесь – это беспроводное сообщество. Я не успел засмеяться, когда вы подошли, господин Бок, – с громадным уважением сказал Боку сын рисового короля. – Это объединяет вас – странная любовь к техническим новинкам. Но называть эту музыку над улицами бизнесом… Просвещение – это благородно. У вас здесь то сообщество, которое вело передачи об опере, госпожа де Соза?

– Нет, – сказала я, бросив в его сторону взгляд. – Не только. Я на прошлой неделе приобрела через своих агентов две студии с оборудованием в Джорджтауне, одну в Ипо, веду переговоры в Малакке.

И тут я ощутила, что вокруг меня стало тихо, а воздух как будто заполнили электрические искры.

– Это немалые затраты, – без выражения выговорил Бок с неподвижным лицом.

– Они были бы куда больше, если бы люди поняли, что беспроводная связь – это способ заработать деньги, – заметила я. – Тогда мне пришлось бы платить просто за право владеть вот этим невидимым воздухом – теми самыми средними волнами.

Небольшой кружок вокруг меня стал теснее. Я начала ощущать запахи – здесь джин, там чеснок. Все молчали.

– Вы берете деньги за устную рекламу, как газеты? – наконец неуверенно спросил Чиу.

– Газеты же зарабатывают деньги, и журналы тоже… Кстати, господа, посоветуйте, что делать. Мой менеджер говорит мне, что в метрополии брать деньги за рекламу нельзя, беспроводная связь – монополия правительства. В Америке это делать можно. Здесь же – пустота.

– Значит, если это не запрещено, то… – выговорил Бок.

– Но все-таки хотелось бы, чтобы здесь был для этого закон. У нас ведь не совсем те законы, что в самой Англии?

– А вон стоит раджа, – сказал незнакомый мне тамил справа. – Он у нас член Федеративного совета. Первый малаец, вошедший в его состав. Законы – это по его части. Попозже мы вас познакомим. Ему стоит только выступить с инициативой…

– Вопрос только в том, как его теперь называть, – заметил подбежавший к нам и сияющий от радости Чу Кин Фэн. – Его имя – Чулан. Или раджа Чулан. Но ведь теперь надо обращаться к нему – как? Сэр Чулан? Чертовски странно звучит. Вот если Чан Вина, у которого этот потрясающий дворец на склоне Правительственного холма, тоже сделают рыцарем Британской империи, то ведь слово «сэр» приставляется к имени, а не фамилии. Значит, надо говорить «сэр Вин Чан», то есть все перепутать?

Я всмотрелась в темноту: мои собеседники показывали в сторону высокого, стройного человека с удивительным лицом – удлиненным, тонким, умным, нос его украшали очень шедшие ему простые круглые очки. Очень не сразу становилось видно, что он совсем не молод – это осанка и стройность делали его навечно юным.

А перед раджой стоял… Элистер, погруженный с ним в какой-то сложный разговор, причем было видно, что они нравятся друг другу.

Я не сводила с них глаз, с только что пожалованного рыцаря Британской империи и с того, кто это звание – если повезет – когда-нибудь получит тоже. Жаль, что Элистер не родился малайским принцем, подумала я. Тогда все было бы проще.

– Но вы не думайте, – продолжал Чу Кин Фэн, – что если сэр Чулан завтра внесет законопроект, то послезавтра его примут. У нас тут действительно не Англия. У нас – особенности. Закон о регистрации для водителей авто когда-то принимали два года, а в 1921 году пытались ввести регистрацию домашней прислуги – и эта инициатива не прошла на Федеральном совете. Потому что мы, китайцы, народ с особенностями, госпожа де Соза. У нас одна жена по британскому закону, но есть и другие законы. И вот эти все якобы служанки, и амы, и племянницы… Так до сих пор все и остается, без регистрации, чтобы не сердить нас, китайцев. Так что ваше беспроводное предприятие…

Регистрации домашней прислуги нет, подумала я. Регистрация до сих пор отсутствует. Вот теперь все встало на свои места.

– Но сегодня утром какие-то китайцы их у меня как раз переписывали, – выговорили мои губы.

– Это не полиция. Это, может быть, их записывают в Гоминьдан, – пошутил молодой торговец Чиу.

– Гоминьдан в Малайе запрещен, – бесстрастно сказал Бок.

– Бросьте, Бок, не вводите госпожу де Соза в заблуждение, – покрутил головой в тесном воротничке Чу. – Как временный председатель клуба могу вам напомнить, что, когда строили вот это здание, тут постоянно доходило до драк, потому что цапались не только хакка и кантонцы, но – одна фракция предлагала, чтобы особняк назывался «залом доктора Сунь Ятсена», другие же были в ярости, потому что были за империю. Но все-таки построили… Гоминьдан здесь и сегодня в каждом городе.

Кружок наш начал распадаться, и я увела Бока в темноту аллеи, мимо групп беседовавших людей, якобы эскортируя его к буфету.

– Господин Бок, – говорила я, одновременно пытаясь справиться со своими мыслями, – позвольте вас спросить кое о чем. Вы можете догадаться, что у меня в моем городе есть друзья из… дайте уж я прямо скажу, секретных сообществ.

– Если вы помогаете жертвам опиума, то, конечно, это так, – без малейших эмоций заметил он. – У вас тогда общий враг.

– Так вот, я никогда их не спрашивала – а сообщества на стороне коммунистов или Гоминьдана?

Бок молчал почти целую минуту, потом остановился так, чтобы я не видела его лицо в свете факелов.

– Секретные сообщества коммунистов не любят, – сказал он наконец. – Они любят Гоминьдан. Который, как вы знаете, и родился здесь, в этих краях, как секретное сообщество. А потом уже начал обновление Китая.

– И сегодня он есть?

Кажется, Бок улыбался.

– Госпожа де Соза, здесь есть даже свежие устрицы в ресторане «Ритц» на Петалин-стрит, дом двести двенадцать. Почему же где-то не быть и Гоминьдану, пусть официально его и нет? Он может, например, собирать деньги на поддержку перемен в Китае. Гоминьдан не ведет преступную работу, не убивает, а ведет пропаганду лояльности китайцев к Китаю. И только.

– Я хорошо понимаю вас, господин Бок, – сказала я очень медленно.

– Я знаю, что вы это понимаете. Поэтому и говорю, – произнес он. – Но я не скажу вам ничего нового. Посмотрите у себя в городе, как 10 октября все китайские улицы расцветают красным, и какой бизнес делают импортеры праздничных ламп и хлопушек. И синих гоминьдановских флагов. И какие песни поют китайские школы, особенно те, где учителя из Китая. Для этого не нужно нарушать закон и иметь здесь отделения Гоминьдана. Вас что-то беспокоит, госпожа де Соза? Вам не надо беспокоиться.

Я подняла голову, всматриваясь в его невидимое в темноте лицо, и кивнула.

Он ушел, пригласив меня к столам, где дрожали огоньки свечек.

Мне было о чем беспокоиться. И это что-то было написано на лице Элистера, который шел ко мне через толпу.

– В китайских кварталах какой-то погром, Амалия, – сказал он. – И все усиливается. У нас неприятности? Или это нас не касается?

– У нас неприятности, – повторила я. – Длинный человек от Чан Кайши, то есть из Гоминьдана. Китайские кварталы. Он попросил разрешения у Эмерсона походить по китайским кварталам. Он, значит, не один, на него работают сотни человек.

Я еще не понимала, что происходит, не знала, при чем тут погромы и драки на Петалин-стрит. Но, в общем, было ясно, что думать надо было быстрее – вчера, позавчера, давно.

Потому что все китайские кварталы уже давно – день, два, три – разыскивают моего поэта.

20. Приносящий полет

Домой нас подвозил Бок на громадной «лагонде». Он сам сидел за рулем и наслаждался этим. Он явно сожалел, что от его дома, на углу Ампанг-роуд, до нашего Стоунера – каких-то несколько минут.

А дома я сразу поняла, что все не так.

Охранника на воротах не было. Не было Онга и А-Нин, из гаража исчез древний «форд», и мой «роуял-энфилд» выглядел одиноко и сиротливо в свете голой электрической лампочки. Только в комнатке повара Чунга горел свет и угадывалось какое-то движение.

Я замерла в неподвижности. Итак, Онга, непоследнего громилы секретных сообществ, здесь нет. И не будет в тот момент, когда… Конечно, ему тут лучше в этот момент не показываться, чтобы не оправдываться перед Ричардом.

Элистер молча наблюдал за мной. Он не волновался. Ему просто было интересно.

Звонок в штаб-квартиру полиции занял несколько минут, я уже была готова говорить с кем угодно, но нашелся тот, кто нужно, – Эмерсон. Дорогая госпожа де Соза, сказал он, я вас уверяю, что завтра к полудню, когда подойдет подкрепление, мы восстановим полный контроль. Мы собираем наших добровольцев, основные силы контролируют мост. Но если за вами надо послать команду, то найдем способ, придумаем, только скажите. Извините, если обеспокою вас этим вопросом – но… господин Макларен? Вы ведь знаете, где он?

Он со мной, сказала я, и не надо извиняться, а еще не надо присылать сюда команду – здесь… тут я секунду подумала… здесь очень тихо.

Я положила трубку и замерла над аппаратом.

– Любопытства ради, – сказал Элистер, – а почему не надо присылать команду? Я же вижу по твоему лицу, что здесь все настолько тихо, что…

– Потому, – сказала я в отчаянии, – что надо кое-что сделать так, чтобы никто, и особенно Эмерсон, об этом не знал. А именно быстро выбраться отсюда и прихватить кое-кого еще. А некоторые люди этому очень хотят помешать.

– Чтобы никто, и особенно полиция, не знал? Как это знакомо. Ну, хорошо, Амалия. Будем выбираться сами.

Я продолжала стоять у телефона. Наконец, я поняла, что произошло. Город перерезан пополам – полиция еле удерживает мост, но дальше пройти не может и не пытается до подхода подкреплений. Еще она держит вокзал, чтобы это подкрепление могло туда прибыть, и все административные здания – в общем, все, что на той стороне речки. На противоположной – китайские кварталы, где шли или идут до сих пор настоящие побоища, и все прочее. Мы с Элистером в другой половине города, неправильной. Ну, или на его окраине. Обольщаться, что меня эта ситуация не касается, не стоит. Как раз меня, и только меня, она и касается – ради меня и была подстроена. Меня саму еще, может быть, и не будут трогать, как намекал только что Бок, и – возможно – не тронут Элистера. А вот поэта не выпустят живым, притом что все участники погромов в китайских кварталах понятия не имеют, что и почему происходит. Это знает человек десять – двадцать, во главе с длинным китайцем. Который сам сейчас сидит, возможно, в полиции и вежливо улыбается.

Сколько у меня времени? Почти вообще нет. Потому что те, кто организовал всю эту историю, отлично знают, что к полудню ситуация наверняка изменится. Значит – все произойдет до этого, допустим – утром.

А если – сейчас?

Я представила себе новенькую штаб-квартиру добровольческих сил ФМС, куда сейчас собираются поодиночке куала-лумпурские волонтеры. Сколько их? Все молодые европейцы, возможно – десяток евразийцев, обязательно сикхи и прочие дети Индостана. Три двухэтажные галереи, довольно изящное сооружение на Максвелл-роуд, возле резиденции его величества султана Селангора и напротив штаб-квартиры полиции. Большое крыльцо в центре, красная черепичная крыша, толстые стены из укрепленного бетона. На первом этаже арсенал «льюисов», мобилизационный запас, сигнальный склад, пошивочная, слева – ремонтные цеха. Там сейчас горят огни, мелькают красные точки сигарет, слышится неподражаемое «наглость какая».

Я посмотрела в окно – там была чернота, ночная птица визгливо прокричала что-то среди мрака.

Снова – к телефону.

– Ричард, – сказала я. – Еще не поздно? Тут кое-что происходит. Ты помнишь, тогда, когда убивали англичан палочками для еды, я попросила тебя кое о чем. Устроить мне встречу с одним человеком. Мне нужен такой же человек здесь, в этом городе. Который дал бы команду и… Что? Сейчас! Я вижу, что ночь.

Мне нужно для этого пару дней, терпеливо сказал Ричард. Это все же не мой город. Я должен буду позвонить тем же людям здесь, в Джорджтауне. Потом встретиться с ними, потому что хелло-герл с ухом у трубки… А потом эти люди как-то свяжутся с такими же, как они, в Куала-Лумпуре. А ведь мы только недавно говорили, что я должен…

– Ричард, – перебила его я. – Тогда то, о чем мы говорили, – не завтра. А сегодня. Прямо сейчас.

– Но это невозможно! – почти крикнул он. – Свет! Мне нужен свет. Хотя бы первые лучи солнца.

Я быстро закончила разговор, нервно оглянулась на Элистера – он с любопытством прислушивался и неторопливо стряхивал пепел в раковину, стоявшую для этих целей на низком лакированном столике, – и снова взялась за телефон.

– Господин Бок, я надеюсь, что вы еще не легли спать, – сказала я. – Помните, мы говорили, что мне может понадобиться авто на неделю-другую? Мне страшно неудобно, но возникла очень острая ситуация, и – нельзя ли получить авто в очень необычное время? Почти что сейчас. Около шести утра. Нет, даже раньше. С первыми признаками рассвета. И чтобы в баке был газолин.

Он думал ровно полторы секунды.

– Какая машина вам нужна, госпожа де Соза?

– Я помню, у вас там был новый «форд-тюдор».

– Продана сегодня, – хладнокровно сказал Бок. – Есть «воксхолл-кадет», готова, заправлена.

Так, подумала я. Не моргнув глазом, он заработал лишнюю тысячу долларов.

– Оплата?

– Да о чем вы говорите, все как всегда, заплатите, когда хотите. Итак, с первым светом авто будет у ваших ворот. Мне надо только сделать сейчас звонок тому, кто ее доставит.

– Благодарю, и спокойной ночи, господин Бок.

Элистер погасил сигарету и сказал:

– Кажется, картина ясная. Ну, что ж, у нас есть некоторое время… Так – у ворот там топчется человек пять. Это означает две вещи. Что они сейчас сюда не полезут, и еще что нам нет смысла метаться по газону, пытаясь перебраться куда-то еще, например, к Дебби. Все это увидят. Здесь – лучше, чем где бы то ни было. Мы хорошо выспались накануне – по крайней мере некоторые из нас. А раз так, то полежи, Амалия, мне надо кое-что сделать…

Переодевшись в свой брезентовый наряд, я прилегла на диван в главной комнате, которая находится в центре дома, а от нее несколько дверей выходит в разные комнаты. В этой, главной, все окна выходят к воротам, за которыми в темноте не было видно никакого движения.

Элистер был занят делом. Он, спокойно вышагивая длинными ногами, включал фонари вокруг, на газоне и в саду, потом выключал все до единой электролампочки в доме, тихо шепча: «Так, вот теперь мы их видим, а они нас – нет».

Потом зашел в гараж, вернулся и сказал: «Если ты волновалась, то никто не проколол тебе шины, не вылил газолин».

Мне стало стыдно.

Затем Элистер достал свой револьвер и начал щелкать металлом. Отобрал у меня мой браунинг, тоже пощелкал и засунул к себе в карман. Потом извлек из спальни какую-то холщовую сумку (как она там оказалась?), покопался в ней и повесил ее себе на плечо. Подвигал плечом и поставил сумку у своего стула.

– Я правильно понимаю, Амалия, что на рассвете надо просто-напросто прорваться сквозь эту кучку народа на улицу, – а что потом?

Мы немножко поговорили, Элистер удивленно поднял брови, потом посмотрел на меня сверху вниз:

– Ну, хорошо. Если ты говоришь, что прочее потом, значит – потом. А теперь: я научился этому в Кабуле, и еще в Кандагаре. Слушать тишину, Амалия. Это лучше, чем пытаться что-то увидеть ночью. Мы замолкаем и начинаем различать все естественные звуки. Постепенно их ты перестаешь замечать, зато любой новый и посторонний звук ты тогда ощутишь мгновенно. Там шаркают ногами китайцы за воротами, и еще они хрюкают носами и плюются – и почему они это все время делают? Но стараются быть тихими, это хорошо. А вот этот звук – такое сухое шуршание, почти постукивание наверху – это что?

– Это, – сказала я, – это пальмовые листья… там…

Я перевела взгляд к окну, на звезды, просвечивающие сквозь почти невидимую гребенку пальм.

А дальше, вздрогнув, проснулась.

Элистер неподвижно стоял в темноте, беловатый свет из окна падал на его профиль, он был очень красив. Он прислушивался.

– На дереве? – прошептал он. – Странно. Зачем?

– Кот, – отчетливо выговорила я после паузы. – Конечно, он на дереве. Зовут Картер. Все-таки он немножко обезьяна.

И заснула снова.

И опять открыла глаза, села рывком, увидела в открытом окне, между ветвей деревьев на той стороне улицы, небо, превратившееся в синий малахит рассвета, и только белесые прожилки его постепенно заливались морковной подсветкой: сначала самая нижняя, потом та, что повыше…

– Мы живы? – сонно спросила я.

– А почему бы и нет? – поинтересовался Элистер. – Ты отлично слушала ночь. Потому что проснулась от одного очень интересного звука. Вон там.

Со стороны ворот, справа, оттуда, где был Ампанг, доносилось еле слышное стрекотание мотора.

– Или это он, – сказала я, – или… кое-кто другой.

– Их там вообще-то уже не пять, а человек десять, – сказал наблюдавший за воротами Элистер. – Ну, начинаем.

И, не дожидаясь моего ответа, открыл входную дверь и, улыбаясь, сделал на длинных ногах несколько неторопливых шагов в сторону ворот и небольшой толпы.

Это сон, подумала я, выбегая за ним и поворачивая влево, в сторону гаража и домика для слуг.

В комнате повара еще – или уже? – горел свет.

– Дай Фэй! – крикнула я, врываясь в эту комнату, и мой звенящий голос заметался среди голых бетонных стен.

Стало тихо.

Повар Чунг, в расстегнутой рубашке, смотрел на меня без всякого выражения.

– Бежать, бежать прямо сейчас – они едут за тобой, – задыхаясь, сказала я.

Он продолжал молчать, он даже начал неуверенно улыбаться.

Язык, поняла я. Он же не знает английского. И еще местных диалектов, поэтому его не пускали на базар за покупками.

– Vite, vite, il faut fuite maintenant, – чуть не затрясла я его за рубашку. Потом добавила, задыхаясь, еще несколько слов.

И тогда он взял со стола очки и странным косолапым движением быстро водрузил их на нос.

Потом, чуть присев, подцепил двумя пальцами пачку бумаг с иероглифами (бумага сворована у меня со стола, мысленно сказала я), сверху которых лежала ручка со стальным пером в бамбуковой вставке.

Ловко и резко дернул за эту пачку, засунул ее себе за пазуху.

Ручка, лежавшая сверху, все-таки покатилась по столу, свалилась вниз. С кончика ее упала на цементный пол маленькая капелька чернил.

Я не успела засмеяться – я уже неслась в гараж.

Но у меня все-таки ушло около трети секунды, чтобы оглянуться вправо и увидеть растущие вдоль ограды три пальмы.

Три, не пять, – остальные две заслонял угол большого дома и его высокая черепичная крыша.

«Три пальмы под моим окном».

На звук заводящегося мотора «роуял-энфилда» толпа у ворот не среагировала – она окружала Элистера, который, улыбаясь, неторопливо подписывал бумаги у посланца Бока.

Их было человек, действительно, восемь, все мужчины, у некоторых – очень неприятные лица. Одному Элистер, кажется, говорил что-то, улыбаясь. Интересно, на каком языке? На португальском?

Мотор «воксхолл-кадета» еле слышно урчал. Элистер, чуть прикоснувшись к руке одного из китайцев, уселся за руль и, подняв голову, снова что-то сказал нависавшим над ним людям.

Он хочет, чтобы все смотрели на него, поняла я, сидя на седле в воротах гаража.

Звук другого мотора, сильного, донесся издалека – справа, от города. Один из китайцев повернул туда голову и что-то крикнул остальным.

Толпа имела шанс увеличиться на одного человека – повара в колпаке и переднике, который шел к воротам, неся за ручки двумя тряпками большую сковородку-вок. Полсекунды никто на него не обращал внимания – повар как повар. Да, да, целых полсекунды никто не спрашивал себя, зачем это повар тащит вок с какой-то едой на улицу.

– Эй! – вдруг раздался азартный возглас из толпы. Но повар в переднике уже прыгал в авто слева от Элистера, отбросив вок (оказавшийся пустым). А я с диким ревом мотора выезжала в ворота, чуть не поцарапав слева нос авто, тихо тронувшегося с места.

О, конечно, им никто не собирался дать проехать – лица быстро изменились, к двум седокам потянулись руки.

А я резким движением дернула за рукоятки и откинулась назад, одновременно подпрыгнув и ударившись о сиденье.

Когда на тебя едет, стоя, на одном заднем колесе, ревущее черное чудовище, когда оно фактически нависает над тобой, человек попросту падает назад.

– Как учили! – прошипела я себе под нос, а потом услышала собственный голос, громко выговаривающий «ха-ха-ха».

Я сделала, разбрызгивая по дороге пыль, полукруг среди расступающейся толпы, Элистер направил авто в эту брешь, у меня чуть не вырвали клок волос, но мы уже набирали скорость по совершенно пустой дороге.

А сзади звучал совершенно другой мотор, все ближе и ближе. Ему скорости набирать было не надо.

Я повернула голову: это был грузовик среди голубоватого утреннего тумана, в кузове размахивали руками люди, та небольшая толпа, что пыталась не дать нам выехать, отскакивала в сторону теперь уже от новой угрозы.

Можно было не пытаться испугать эту гору металла моей двухколесной машиной.

Элистер переключал рычаг на рулевой колонке, одновременно оглядываясь и озабоченно качая головой.

Потом он быстро нагнулся, полез себе куда-то под ноги (авто вильнуло), достал нечто, напоминающее… большую церковную свечку? Нет, сосиску, потому что я отчетливо увидела беловатую кожу на этой свечке, и даже ровный краешек кожи.

Из нагрудного кармана Элистер достал что-то маленькое, с усилием воткнул эту штуку куда-то в свечку, потом привстал и по широкой дуге кинул ее назад – и вбок.

Я быстро взглянула вперед, поняла, что чуть не оказалась в канаве, выровняла курс, снова посмотрела назад – чтобы увидеть, что сбоку грузовика из джунглей вылетает серый воздух и клочья листьев и лиан. Грохот пришел позже. А Элистер уже кидал назад еще одну такую же штуку. И снова грохот, как при погрузке в порту.

В следующее мгновение я снова посмотрела назад и поняла, что грузовик все-таки едет за нами – но на очень приличном расстоянии.

Я поравнялась с авто, увидела, что оба пассажира невредимы.

– А все-таки, что это за китаец со мной рядом? – поинтересовался Элистер через шум двух моторов. – Ты сказала ночью – потом, потом…

– Повар! – крикнула я. – За которым гонится половина китайских кварталов.

– Что, неужели настолько плохой повар? А мне понравилось то, что он делал!

– А еще это твой брат-близнец! – крикнула я, снова и снова оглядываясь. – Тот знаменитый агент, тот самый!

– Спасибо, теперь хоть что-то понятно! – крикнул Элистер.

Мы описывали длинную, мили в три, дугу по абсолютно пустой и полутемной дороге, постепенно приближаясь к Ампанг-роуд. Я не имела понятия, будет ли кто-то нам мешать туда выехать.

Они не мешали, но грузовик все так же поджимал нас сзади. Это означало, что на выезде из города нам никто не собирался дать проехать. Но нам не надо было выезжать из города.

Когда убегаешь очень быстро, то это весело, мир полон отчетливых линий и красок. А дальше, когда мы просто понеслись по Ампангу, стало холодно в середине живота. Потому что грузовиков оказалось уже два, они были далеко, но на абсолютно пустой дороге, с ее черными, стелющимися по земле утренними тенями, их было хорошо видно.

Мы неслись на предельной скорости по чистому асфальту, справа и слева от нас были банановые листья, пальмы, акации, наглухо закрытые ворота и вымершие особняки с колоннами позади газонов. У будок охранников было какое-то движение. Ни полиции, ни барьеров поперек дороги не было.

Отлично – кончается Ампанг, мы делаем резкий поворот налево, туда, где расположился ипподром, отель «Грасслендз» – тот самый, только для европейцев, первоклассная кухня, теннисные корты, гараж и так далее. Я увидела длинные фигуры в пробковых шлемах и стволы охотничьих ружей. Но мы неслись дальше, к простому шлагбауму, рядом – будка, из нее навстречу нам выходит собранный и осторожный охранник-тамил.

Но Элистер… Элистер начинает говорить на этом странном языке, как будто сделанном из щелкающих камешков, я кричу: «Сун! Ричард Сун!» – и показываю пальцем на небо, где живет бог. Тамил неуверенно открывает шлагбаум, и тут глаза его расширяются – он видит два несущихся грузовика в конце аллеи.

Перед нами была просто длинная дорога, пересеченная резкими тенями деревьев, пара каких-то сараев – и больше ничего. Дорога начиналась из ничего и никуда не вела.

Я огляделась – кругом нас пусто, между ослепительно-черных силуэтов джакаранд – пурпур с расплавленным золотом неба, и – в этом небе – повисшая над кронами деревьев косая темная полоска с утолщением в середине.

Потом эта полоска нырнула вниз, к асфальту странной, ведущей в никуда дороги, и я увидела эту машину – три круга размытого воздуха, два приподнятых крыла и нечто вроде автобуса или железнодорожного вагона между ними.

Элистер перегородил новеньким «воксхолл-кадетом» въезд на поле, махнул повару Чунгу, тот побежал навстречу приближающемуся автобусу, упавшему из облаков. Я все-таки успела направить своего черного скакуна вбок от въезда, он проехал пару ярдов сам, потом завалился на бок. И побежала за поваром.

Элистер – холщовая сумка лежала у его ног – съежился, превратившись в небольшой комок в траве, лицом к шлагбауму. Руки его были сложены вместе и направлены вперед.

Сбоку автобуса открылась овальная дверь, из нее выпала лестница, мелькнуло круглое лицо Ричарда, в ужасе взглянувшего в сторону грузовиков. Лицо это немедленно исчезло.

Первый грузовик с грохотом врезался в мое новое авто, накренился на бок и замер. Второй уткнулся ему в заднюю часть.

Мы с Чунгом, уже со ступеней лестницы, увидели, как Элистер бросает очередной свечкообразный предмет в сторону грузовиков, падает на землю, доносится очередной грохот, но Элистер уже прыгает на первую алюминиевую ступеньку и, вслед за нами, оказывается внутри.

Я вижу толпу китайцев – у некоторых револьверы – рассыпающуюся по полю, но автобус, чувствую я, начинает двигаться по дорожке, а Элистер с поваром, мешая друг другу, борются с лестницей и дверью.

Вот она захлопывается, я чувствую себя в полной безопасности, в норке, автобус, прыгая, едет куда-то, ничего не происходит, а потом и тряска исчезает. Может быть, так и будет – может быть, Ричард знает проезд к шоссе, и туда-то мы и направляемся?

В алюминиевой стене на уровне наших голов появляется дырка, сквозь нее внутренности нашего убежища пронзает горизонтальный острый луч света. Элистер с любопытством смотрит на эту дырку, а повар… да нет, он ведь уже не повар – и вообще не реагирует никак. Потом они поворачивают друг к другу головы, автобус мерно гудит, похоже, Элистер пытается говорить по-французски. Мне становится стыдно сидеть рядом с такими замечательными людьми, по качающемуся полу я пробираюсь вперед, к Ричарду.

Там я замираю, вцепившись в металл двери.

Передо мной – разделенная металлическими конструкциями стеклянная полусфера, впереди нее просто ничего нет, пустота, какие-то белые клочья мгновенно проносятся за стеклом. А в самом низу стекла… как будто мы выехали на верхушку холма и замерли там – косая земля, тонкая светлая нитка дороги, бело-сизая вата туманов, кудрявые зеленые подушки, а выше везде висят небольшие облака.

Потрясенная, я молчала.

Ричард сидел в одном из двух кресел и делал вид, что управляет авто, но никакого авто не было. Он был в обычном легком сером костюме и даже почему-то в панаме: я не дала ему переодеться после вечера, виновато подумала я.