Текст книги "Злой ГЕНий, или Сперматозоиды штурмуют…"

Глава 3
Широкий выбор

В ликеро-водочном отделе имелся достаточно приличный ассортимент сорокоградусной продукции.

Три мужика не из Кронино молча стояли в очереди.

Я присоединился к пневским алкашам.

– Здрасте, – сказал вдруг крайний мужичонка.

Это был тот самый, который специально сбежал из дому, чтобы его жену оплодотворили как можно скорее.

– Извините, не узнал вас без таза, – сострил я. – Как нынче идет стирка?

– Хочу малость расслабиться.

– Как малец?

– Нормально. Может, присоединишься?

– У меня своя компания – Ксюха энд Чапа.

– Шлюха из столовки?

– Почему шлюха?

– Ты, парень, держись от нее подальше. Муженек у нее дюже агрессивный, особливо когда поддатый.

– Почему шлюха? – настаивал я.

Но мастер стирки ловко сменил тему.

– Знаете, я тогда вам про следы квадратные не все сказал…

– Это которые в саду остались, после, извините, осеменения?

– Так вот, по сравнению с госпиталем там не хватало ноги.

– Левой или правой?

– Парень, в том то и дело что никакой. След только от костылей. А между – ничегошеньки!

Я припомнил траекторию миротворца.

След между костылями был, хотя и едва заметный.

– Так выберете или нет? – рявкнула продавщица.

Я подошел к прилавку.

– Мне с винтовой, пожалуйста.

– Слушай сюда, – прошептала моложавая продавщица. – Я ненароком усекла про шлюху.

– Про Ксюху?

– Какая разница – шлюха, Ксюха…

Продавщица грохнула бутылкой о прилавок, но фирменное донышко выдержало.

– Говорят, из-за нее, ведьмы, Повар взбесился.

– Не дала кулинару?

Но продавщица не успела ответить.

В закуток вломилась очередная группа мужичков.

Явно в Пнево намечался какой-то праздник.

Выходя из вино-водочного закутка, я вдруг услышал хриповатый голос:

– Ночь яблоком стучит в окно!

Впрочем, певун на данный момент практически меня не интересовал.

Вот если бы он тоже купил водку и направился к Чапе энд Ксюхе…

Но проигрывание дальнейшей гипотетической ситуации прервали знакомые ранние бегуны.

Как им не надоело так часто попадаться мне на глаза?

– Ну, как погоня за неизвестным? – спросил, не скрывая издевки, высокий.

– Не дается в руки, а? – добавил низенький.

– Да пошли вы к Чапе!

– Сыщик обиделся, – высокий отвесил пинок низенькому.

– Отвали, поганец, – низенький ответил агрессору.

Я с удовольствием наблюдал краткую потасовку.

– Так-то лучше.

И не встревая в партнерское выяснение отношений, я как можно быстрее направился к переходу на Пнево.

Глава 4
Непойманный мизер

Нет, определенно сегодня в Пнево был день неработающего мужика.

В тени яблонь лаборанты в прожженных кислотами халатах расписывали пульку.

На расстеленных газетах стояло не меньше дюжины еще не початого крепкого пива.

Столько же опустошенной стеклотары лежало у корней.

Вернувшись из научно-исследовательской каторги, ребятушки даже забыли переодеться.

Лаборанты смаковали вяленую рыбу и объявляли масти:

– Шесть пик!

– Семь треф!

– Пас!

– Ангидрид твою перекись!

– Вистую.

Я превратился в подслушивающее устройство – благо заядлым преферансистам было не до бдительности.

– Зря ты его выпустил.

– А кто же знал, что он так идиотски снесет!

– Коллеги, без нервов… Свежий анекдот…

– Опять скабрезный?

– Философский.

– Давай лучше фаллосный.

– Только без бороды.

– Ну заткнитесь, а?

– Лучшие умы человечества установили, что существует всего три вида любви: студенческая – когда есть чем, есть с кем, но негде…

– Точняк… Помню, на третьем курсе, зимой, в подъезде она сняла колготки…

– Не перебивай, пожалуйста.

– А ты сдавай.

– Второй вид – любовь импотентная: есть с кем, есть где, но нечем.

– Это про наш проклятый городочек… Помню, стянула она трусики до колен, а тут мужик ведет кобеля гулять – здоровущего, матерого, слюнявого – и не поверите: у меня стоит, у кобеля стоит, ну и у хозяина тоже…

– Хватит мечтать.

– Думаешь, это навсегда?

– На том свете пройдет.

Лаборанты заржали.

– Шесть червей.

– Ну, и какая там третья любовь?

– Философская – есть чем, есть с кем, есть где, но зачем.

– Семь бубен.

– А что кобель-то?

– Еле оттащили. Он моей девчонке так гениталии вылизал, что она семь раз кончила.

– Ну и трепач ты, Гена… Сняла… Стоит… Вылизал…

– Завидуешь?

И тут я влез с анекдотом.

– Добрый вечер!

– И вам того же.

– А вы слышали, как мужик, наклюкавшись, возвращается домой и стучит в дверь. А ему с той стороны жена: пошел вон, презренный алкоголик, импотент законченный! А мужик: если бы ты знала, чем я сейчас стучу!.. Жена открывает: ну входи, циник!

Лаборанты отреагировали на анекдот о недостижимом кайфе полуулыбками.

– Пиво будешь?

– Спасибо, предпочитаю водочку.

Я показал ребятушкам пузырь с «винтовой».

Лаборанты переключились на картишки.

– Вистую.

– Открывайся, Ген.

– А знаете загадку? – встрепенулся Васек. – Ни кола, ни двора!

– Импотент без квартиры, – буркнул Гена, так и недорасссказавший про инцидент с кобелем.

– По какой системе играете? – спросил я при уходе.

– «Импотентка». За каждый вист – по три яблока.

– Знал бы прикуп – не был бы импотентом!

Лаборанты сублимировались в азарте.

И тут Гена громко и задорно объявил мизер.

Я так никогда и не узнаю, был тот мизер пойманным или нет…

Глава 5
Муха раздора

Достойно и гордо я проносил сквозь лай, тяв и гав заветную бутылку и дежурную салями.

Вот здесь девчонки играли в невест Дьявола.

А тут бестелесный инвалид на костылях осчастливил жену мастера постирушек.

Вот у этой рабицы меня едва не растоптали яблоносцы.

В почти Гефсиманском саду по-прежнему белел парусами недостроенный сорокавосьмипушечный фрегат.

Из-за калитки робко выглянул предатель-малолетка.

Лучше бы натягивал фор-бом-брамсель с грот-стакселем.

Почему в Кронино – скука и тоска смертная, а в Пнево – бесшабашность и пофигизм?

Почему в Кронино детское присутствие незаметно, а в Пнево на каждом шагу – сопли, вопли, рев и плач?

Почему в Кронино собаки воспитанны и корректны, а в Пнево распущены донельзя?

Вопросов по садоградской этнографии у меня набралось на целую диссертацию, но тут я услышал Чапу.

Завидев меня, песик смолк.

Ублюдок запомнил сервелатное угощение и, дружелюбно повизгивая, наяривал коротким хвостом.

Вот ответ, достойный чучела.

За колбасу Чапа не только встретит, как полагается воспитанной шавке. Но еще и достойно проводит.

– Явился – не запылился!

Ксюха по-настоящему была удивлена и моим неожиданным приходом, и, разумеется, презентом.

– Ой как ты не вовремя, глупыш…

Ксюха не скулила, не виляла хвостом, не претендовала на халявную колбасу.

– Думал, муж на работе.

– Дудки. Приперся с утра еле тепленький.

Ксюха оглянулась.

– А ты что – полноценный или прикидываешься?

– Есть немного, – сказал я неопределенно и отдал Чапе салями.

– Нет, зачем пришел-то?

– Ксюша, а правда болтают, что Повар – ну, этот, который четверых изуродовал, рассвирепел из-за тебя?

– Брехня на постном масле!

– А тогда чего Повар на бедолаг взъелся и начал им лица уродовать?

– По разным причинам.

Ксюха сбавила голос.

– Вот знаешь, за что садовод пострадал?

– Не там яблони посадил?

– Я серьезно.

– Все, больше не перебиваю.

– Да я как сейчас помню, с чего у них свара началась. Это все из-за мухи.

– Которая летает? – я не сдержался. – Ж-ж-ж!

– Ползает!

– Ладно, не сердись.

Ксюха оглянулась и продолжила еще тише:

– Помню, выловил в борще этот урод-садовод муху.

– Ну, он тогда еще не был уродом.

– Был, еще каким, – если не снаружи, то внутри точно. Когда его баба преставилась – земля ей пухом, добрая была женщина, – у него совсем крыша поехала. Он же в нашей столовке кормился чуть ли не каждый день. И все – борщ, борщ, борщ…

Ксюха замолчала.

Наверное, вспоминала пункты обеденного меню.

– Давай про муху.

– Я и говорю… Обнаружил, урод, в борще муху. У нас такого сроду не было!.. Вызвал Повара и такой скандалище закатил – в общем, унизил человека невиноватого.

– Почему ты так считаешь?

– Муха была не столовская… Поверь мне на слово – таких мух я в жизни не видела… Не наша муха!

– А чья?

– Я-то откуда знаю? Может, сам принес… У них там в науке какой только гадости не держат!.. Впрочем, человека не вернешь. А этот урод-садовод – гуляет!

– А чего Повар на сук-то залез?

– В лесу, за мостом такое, блин, творится, такое… В пещере, говорят, чудище проживает.

Но Ксюхин рассказ о пещерных ужасах прервал визг Чапы.

– Ах ты, шалава дорожная!

Нарисовался муж.

– Ах ты, соска проклятая!

Из листвы на меня вдруг уставилась жуткая морда, когда-то изукрашенная кулинарным маньяком.

Я лихорадочно направил объектив фотоаппарата на чудовищные шрамы.

И стал припоминать список жертв Повара.

Это явно не старший садовод.

Голос другой, совсем не похожий…

И не сантехник.

Тот скончался на операционном столе.

Значит, Ксюхин муж или дантист, или продавец велосипедов.

Получается, ликеро-водочная продавщица-то говорила правду…

– Уймись, придурок!

– Захлестну!..

– А у меня что-то для тебя, милый, есть…

Ксюха показала мужу бутылку, и полупьяный гнев улетучился.

– Угостимся?

Ксюха сунула пузырь страшиле.

– Иди разливай.

Ксюха, обернувшись, приотстала.

– Беги, глупыш!

– Твой муж дантист?

– Раньше велосипедами торговал, а сейчас – грузчиком на складе. Чтобы народ не пугать.

– Его – тоже из-за мухи?

– Ну спала я с Поваром, спала!

И Ксюха убежала к спасительным ста граммам…

Глава 4
Синяя крыша

Еще скулил Чапа, жалуясь на хозяйскую грубость и скудность доцентского салями.

Еще я не перестал мысленно сравнивать двух уродов – старшего садовода и продавца велосипедов.

А навстречу мне двигался строитель фрегатов.

Разбирающийся в такелаже и постигший рангоутные премудрости хлюпик катил на велосипеде с рифлеными маунтинбайковыми шинами.

– Привет!

– Привет, коли не шутишь.

– Дылда сказал, ты ему неинтересен в данный момент.

– Опять донес, моделист-конструктор?

Я выдал строителю фрегатов крепкий шелбан.

Предатель мужественно перенес экзекуцию.

– Дылда приказал срочно вывести вас на бабу, которую недавно поимел какой-то нездешний красавец.

– Ну так выводи!

– Видите – синяя крыша…

Строитель фрегатов вытянул руку вдоль рабицы.

– За поворотом.

– Вижу.

– Так вот там проживает одна стерва. Обязательно зайдите к ней.

– Тоже из бывших…

Я осекся, вспомнив подростковые страдания о беременной Снегурочке.

– Стерва эта звонит на все Пнево, что ей вставил такой красавец, такой красавец…

В благодарность я отправил изображение раскаявшегося в Кремль.

– Слышь, пацан, мать-то как?

– Родила, сука. Кое-как, но родила.

– В честь кого назвали?

– Еще думают.

Строитель фрегатов нажал на педали.

– Привет Дылде.

Я тоже ускорился.

Теперь синяя крыша стала для меня основным ориентиром.

Но пришлось чуток задержаться.

В саду, что напротив ксюхиного надела, вдруг, как из-под земли, образовался Конопатый из бригады садовода.

А следом возник и чернявый напарник.

– Привет труженикам секатора! – крикнул я. – От искателя метеоритов!

Но труженики не ответили, а скрылись в глубине сада.

Интересно – откуда же они появились?

Я нагло, с разбегу перепрыгнул чужую рабицу.

И увидел открытый бункер, в котором старший садовод возился с лестницей и пустыми корзинами.

Так вот почему в тот раз, когда меня избавили от драки, на грузовике не было ни лестницы, ни пустых корзин…

Отлично придумано: в каждом саду – полный инструментальный набор.

Так же отлично, как и с чучелами…

Глава 5
Не вегетарианец

– Здравствуйте, мы, кажется, недавно встречались…

Начал я почему-то подобострастно.

– Здравствуйте, здравствуйте, – иронично ответил Юрод. – Как вам наши яблоки?

– Объедение, – соврал я, дабы не обижать творца всей этой роскоши.

– Как самочувствие Нинели Осиповны? – садовник убавил иронии.

– Прекрасное. Третью молодость переживает.

– Повезло ей с племянниками.

Ирония вернулся на прежний уровень.

– То не одного, то сразу двое!

– У меня такое впечатление, что в Садограде вы встаете раньше всех, – ответил я достаточно саркастично.

– Не доверяю помощникам. Вот сейчас, думаете, куда рванули? Вчерашние грешки исправлять. То там не доделают, то здесь. А для меня каждое дерево, как ребенок. Да и не спится порой вдовцу, и шрамы ноют…

Ирония умерла в зачатке.

Осталась грубая и непоправимая жестокость факта.

Бывший ученый, бывший муж и несостоявшийся отец вылез из бункера.

– Так что по зорьке гулять привык.

Юрод захлопнул крышку, замаскированную под садовый дерн.

– А не боитесь монстров, которые женщин портят? – спросил я напрямую.

– Я же вроде не женщина.

– И то верно.

– Да и самое главное – не трогают, баловники, яблок. А то бы я им показал…

– Значит, не вегетарианцы?

– Хорошо, что не людоеды.

– А мне один умник сказал недавно, что по садам шастает снежный человек со товарищи.

– Еще не то услышите… Вот я, например, недавно кумушек пневских подслушал…

– О ночных визитерах?

– О них, родимых… Так одна уверяла другую, что сатанинский выродок похож – не поверите – на меня. Мол, и фигура, и, самое главное, лицо – точь-в-точь как у старшего садовода.

– Не удивлюсь, коли завтра начнут муссировать подобные слухи и о собирателе небесных камней.

– Наши остроязыкие так припечатают – не отмоешься.

Помолчали.

Юрод притоптал дерн вокруг люка.

Перезревшее яблоко свалилось к ногам старшего садовода.

Юрод нагнулся, поднял, спрятал в карман неизменного плаща с капюшоном.

Я продолжил диалог:

– Вы, наверное, лучше других знаете садоградских. Кроме вас, наверняка никто себя не чувствует свободно и в Пнево, и Кронино…

– Если вы спросите, кто из жителей любитель роз, хризантем или георгинов, я вам точно скажу. Могу также припомнить, где прививал, обрезал, подкапывал. Кому сливу, кому абрикос морозоустойчивый. А вот какие у людей мысли – увольте, не интересует меня их внутренний мир… Один тщеславен и хочет, чтобы его провозгласили при жизни пророком и благодетелем человечества, другой копит на старость, чтобы долго еще торчать орденоносным сорняком, увитым лаврами, третий считает науку злом неискоренимым, но за это зло хорошо платят, четвертый отдает все свободное время искусству, никому не нужному, а большинство существует по инерции, не понимая, зачем родились, с каким предназначением…

В каждом слове человека, попробовавшего и счастья вдоволь, и горя взахлеб, звучала какая-то неизбывная тоска.

– Хороший нынче урожай! – сказал я бодро и добавил: – У яблок сорта «Ева».

Страший садовод попытался сформировать из рассеченного лика улыбающуюся маску.

Не получилось.

– Да, такой щедрости еще никогда не было.

– А чего сегодня в Пнево мужики сплошь пьяные?

– День зарплаты, как-никак.

– Алкогольный выходной?

– Ну, это как водится. Да, племянник Сева с женой надолго прибыли?

– Говорят, на месяц.

Я улыбнулся, вспомнив непрекращающееся траханье.

– Медовый!

Уходя из чужого сада, я нечаянно наступил на упавшее с ветки яблоко.

Надеюсь, Юрод не заметил.

Глава 6
Безответная любовь

А вот и синяя крыша.

Я подошел вплотную к запертой калитке.

– Эй, есть кто живой?

Из-за ближнего куста выпрямилась бабенция – такая же распустеха, как и остальные пневские фемины.

– Чего надо, соколик?

Перед этой лучше не юлить – сразу пошлет куда подальше.

– Хотел про Красавца расспросить.

– Так, соколик, по этому делу – не ко мне!

Бабенция смачно потянулась, заложив обе руки за голову.

– К соседке.

– Спасибо.

– Спасибо не булькает.

– А можно полюбопытствовать?

– Задолбал, соколик.

– К вам-то Красавец заглядывал?

– Иди, иди, любопытный.

– Еще раз спасибо.

– Не ошибись – следующая калитка.

И бабенция грузно исчезла за густым силуэтом куста.

Я не торопясь продвинулся вдоль рабицы.

– Эй, есть кто живой?

Кусты и яблони безмолвствовали.

Тронул калитку.

Незаперто.

– Хозяева!

Вошел.

– Люди, ау!

Продвинулся по бетонной выщербленной тропе.

– Ну, чего разорался?

Путь мне преградило малорослое, щуплое существо без груди, бедер и талии.

Но явно легко беременное.

– Все Пнево только о вас и говорит.

– От зависти девки злобствуют.

– А чему завидуют-то?

– Чему-чему – Красавцу моему.

– Вашему?

– Ну не ихнему же. Не виновата я, что мне одной повезло.

– С чем повезло?

– С чем-с чем… К остальным уроды приходили, а ко мне пожаловал Красавец!

– А вы правда его разглядели?

– Как тебя.

– И после ничегошеньки не забыли?

– А чего там забывать – красавец, он и есть красавец.

– Может, фоторобот составим?

– А этого не хочешь?

Маломерная хозяйка показала мне щуплый кукиш.

– Получи.

– Влюбились в Красавца-то?

Я напирал.

– Признание облегчает вину.

– Ну, и если даже влюбилась…

Хозяйка нехотя отступала.

– Имею полное право любить кого угодно.

– А он-то полюбил?

– Ваше дело не рожать – сунул-вынул, и бежать!

Я продолжал садовый допрос.

– Возраст-то у него хоть какой?

Снова фига.

– Вы раньше с ним пересекались?

Фига.

– Откуда он – из Пнево, Кронино?

Легко беременная внезапно призадумалась.

Я попридержал очередной наводящий вопрос.

– Нет, не садоградский, – сказала маломерная хозяйка. – Точно не здешний. Здесь таких красавцев сроду не водилось.

– Нежный?

– Еще какой нежный.

– Ласковый?

– Лучше и не вспоминать.

– Высокий?

Замлевшая хозяйка ответила традиционным кукишем.

– Особые приметы имеются?

– Я тебе сейчас столько примет наделаю…

Безответно влюбленная схватилась за ведерную лейку.

– Не сосчитаешь!

– Мне пора, – сказал я как можно спокойней и миролюбивей.

Тут наконец хозяйка сжалилась и вместо фигушек и обещания увечий выдала крупицу информации:

– Я такого красавца только в кино видела.

– В торговом комплексе? В зале на триста мест?

– Угадал.

– И давно?

– На прошлой неделе.

– В каком ряду сидел?

– Кто?

– Красавец – не я же!

– Да я же его на экране видела!

Хозяйка брызнула из лейки мне на мокасины.

– На экране!

– Проверьте весь садоградский репертуар! – сказал я отчетливым шепотом в фотоаппарат, чтобы услышали в Кремле. – И сравните актеров с Ванюшей.

– Чего ты там лопочешь?

– Спрашиваю, как мне быстрее до Кронино добраться.

– Лучше через заднюю калитку.

И единственная свидетельница, так и не давшая толковые показания, занялась поливом грядок – то ли с морковью, то ли с редькой.

Глава 7
Брезгливость

Держа курс на дальнюю садовую калитку, я убавил прыти, как только поравнялся с шалашом, сооруженным из обрезанных веток.

Нелепое сооружение вполне годилось для временного укрытия.

Я прислушался.

Внутри кто-то шебуршился… Неужто Красавец?..

Но из шалаша выглянула типично скуластая мордемондия – наследие татаро-монгольского ига.

– Будешь самогон?

На прямой вопрос я и ответил прямо:

– Буду!

Мордемондия втянулась в шалашную тесность и затенькала стеклом.

Я пригнулся.

– Мужик, а ты зимой в эскимоса не играешь?

– Еще как играю!

Из шалаша высунулась ручина с граненым стаканом.

– Иглу обязательно строю.

Нестриженые грязные ногти.

– Мне противно спать в благоустройстве.

Мутная жидкость, отдающая сивухой.

– Ненавижу.

Захватанная посудина.

– Кого? – спросил я, приняв стакан.

– Цивилизацию, едрена корень, – кого же еще!

– И правильно!

Я залпом уговорил самогонку.

Брезгливость… Какая, к едрене-фене, брезгливость…

Я отучился от этой причуды слабонервных барышень еще на втором курсе академии выживания. Нашу группу подняли ночью по тревоге и бросили на сбор того, что осталось от разбившегося при неудачной посадке авиалайнера. Черный ящик искали опытные товарищи. Нам же поручили тела – сгоревшие и полусгоревшие, а так же разорванные и полуразорванные. Мне повезло – я единственный, кто наткнулся на почти целехонькую стюардессу… Она, умница, нашла все-таки уголок в гибнущей машине, чтобы предстать на собственных похоронах в приличном виде… Не считая головы, которая была оторвана и держалась на честном слове…

– Еще!

– Сыпь!

Вторым стаканом я помянул четыреста сорок пассажиров, отдохнувших на островном курорте, двенадцать членов злополучного экипажа и один человеческий фактор – второго пилота, самонадеянно промахнувшегося мимо бетонки.

– Ну, а теперь признавайся, клещ шалашный, кто ты такой.

– Я?

– А то выдерну за ноги!

– Только без рук!

Дикарь-самогонщик высунул из шалаша хитрую мордемондию.

– Муж!

– Чей?

– Жены!

– Какой?

– Своей!

– А точнее?

– Стервы махонькой.

– Какой же ты, на хрен, муж?

– Законный!

– Какой же ты, на хрен, муж? Твою женушку поимел какой-то смазливый киношный проходимец.

– Кто сказал?

– Жена!

– Чья!

– Твоя.

Я, на секунду потеряв равновесие, шлепнулся на колени перед шалашом.

Фотоаппарат чиркнул по кромке шалаша беспристрастным объективом.

– Твоя стерва!..

– Что есть, то есть.

– Твоя стерва заявила, что ее…

На четвереньках гораздо удобнее вести дознание.

– Что ее отжарил писаный красавчик.

– Брешет: это был не красавчик.

– А кто?

– Не поверишь…

– Колись.

– Я скараулил его из шалаша!

– Молодец!

– В грозу.

– Здорово!

– Хлестало, как из ведра.

Я вздыбил фотоаппарат, чтобы допрашиваемая мордемондия обрадовала Кремль.

– И тут молния как шандарахнет!

Пытаясь жестом показать зигзагообразную кривую, дикарь-самогонщик вывалился из шалаша наружу.

– Молния! – проорал я ключевое слово. – Молния!

– Ну как шандарахнет!

Икнул.

– Светло, как днем!

Икнул.

– В жизни не забуду!

– Чего?

– Рожи этой исполосованной.

– Какой рожи?

– Ну точь-в-точь как у…

Икнул.

– У торговца велосипедами.

Икнул.

– То есть грузчика.

– Ксюхиного? – переспросил я на всякий пожарный.

– Ейного.

– Точно?

– Точнее не бывает!

Значит, не зря выжрал самогонку… Не зря… Другой бы побрезговал…

– А зачем твоя стерва наплела про Красавца?

– Разве их, баб…

Икнул.

– Зараз этих…

Икнул.

– Поймешь?..

Шмыгнул в шалаш и затих.

Я хотел выпить за брезгливость, но мне больше ни плеснули.

Представил, как в Кремле смотрят на мое пьянство в прямом эфире.

– Пора к доцентше, – сообщил я гаранту Конституции. – Алексею Николаевичу – генеральский привет.

После мерзкой самогонки потянуло на строевое пение.

– Приказы не обсуждаются! – затянул я, фальшивя. – Приказы не обсуждаются!

Внутришалашное храпение провожало меня до самой калитки.