Текст книги "Злой ГЕНий, или Сперматозоиды штурмуют…"

Глава 8
Бухарики

Хотелось добавить – ну хотя бы стопарик.

Я бы вернулся к дорожной проститутке и Чапе, но там уже водку до капли выпили, колбасу слопали.

Да и повторно проявлять интерес к торговцу велосипедами слишком опрометчиво.

И вообще, мне по душе не урод, а Красавец.

Я представил, как генерал заставляет экспертов сравнивать изображение Ванюшки, спасшего меня от импотенции, с фотками голливудских звезд и доморощенными мега-старами.

Представил и рассмеялся прямо в объектив.

– Сегодня в Пнево день всеобщей пьянки! – заявил я Кремлю и потопал в Кронино.

И тут наконец представился случай выпить.

За рабицей.

Под яблонями.

За накрытым столом – бухал пролетариат.

Но прежде чем попросить чуток родимой огненной воды, я организовал прослушку.

Из фотоаппарата и собственных барабанных перепонок.

– На муромской дорожке стояли две сосны!..

– Блин, во-первых – не две, а три.

– А по мне – хоть четыре.

– Какой арифметик выискался!

– Спок, ребя… Пусть поет… Но не стояли, верно!

– Зачем наступать на больную мозоль, правильно.

– На муромской дорожке лежали две сосны…

– Ну и тупой же ты, Валюн: три сосны, три!..

– А можа, елки?

– Скажи еще – кедрач.

– Ну вы, ботаники, я уже разлил!..

– На муромской дорожке сто… сто…

– Стограммились ослы! – помог я закончить фразу.

– Ты, блин, выпить хочешь? – спросил арифметик, закусывая смачно яблоком.

– Не откажусь.

– Тогда слетай мухой в магазин.

– На муромской дорожке валялись три сосны…

– А я говорю – елки.

– Я бы, мужики, слетал, но муха я не местная.

– Лабораторная, что ли?

– Не скажу.

– Нет, скажешь!

Пустая бутылка, кувыркаясь, полетела мне в лоб.

Но гениальность не пропьешь.

Я перехватил твердый гладкий тупой предмет в миллиметре от собственной переносицы и шуганул обратно на стол.

Под яблонями началась пьяная беспорядочная драка.

А я, так и не добавив градусов, свалил в ближайший сад и там чуток дреманул.

Не показываться же мне просамогоненным на ясные очи доцентши, бесстыжие глаза ее племянника Севы и черные очки стыдливой невесты.

Глава 8
Чучело отчебучило

Разбудила меня веселая музыка.

Два часа отдыха протрезвили организм почти достаточно для продолжения марш-броска.

Я опростал мочевой пузырь от сивушных масел и двинулся на звук гармошки, без устали наяривавшей где-то поблизости.

Сегодня мне везло на пьяных мужиков.

Оказывается, в день зарплаты проводить расследование в Пнево – сплошное удовольствие.

Гармонист в рваной тельняшке и вылинявших трусах наигрывал блатное попурри.

– Семь футов под килем! – ляпнул я.

Ничего более подходящего не нашлось в моем репертуаре.

Гармошка замерла с раздвинутыми до упора мехами.

– И вам того же с кисточкой.

– Разговор есть.

– Подгребай!

Гармошка изливалась маньчжурскими сопками, пока я не устроился на грубо сколоченную лавку рядом с моряком.

– Старшина второй статьи Максим Уварченко!

– Авианесущий крейсер?

– Большой противолодочный корабль.

– На Северном?

– На Тихом.

С этим старшиной интеллектуальные баталии с обходными маневрами не пройдут.

– А я – Денис Денисович, из спецорганов.

– Знамо.

– Тогда помоги. Какой день бьюсь с ученым кагалом – и все без толку.

– Я тоже поначалу балдел от их вежливости.

Уварченко сомкнул меха.

– Через каждое слово – «пожалуйста», «извините», «а вас не затруднит?»

Я вернул диалог в конструктивное русло.

– Их баб какая-то гнида каждую ночь дерет и дерет, а они – «снежный человек»! «Хрен на реактивной тяге»!

– Мою тоже чучело отбучило.

– Какое чучело?

– Обыкновенное.

– Повар?

– Для кого Повар, а для меня – чучело.

Итак, я, кажется, пошел на второй круг.

Бывший мореман, похоже, хочет вернуть меня к изнасилованной Вампиранье.

А может, она залетела именно в этом саду?

Наверняка сейчас генерал начнет ее расспрашивать о гармошке.

Ну, а мне остался старшина второй статьи Максим Уварченко.

– Байку травишь?

– Не хочешь – не слушай.

Гармошка подтвердила обиду старшины на печальную кочегарскую судьбу.

– Не бери в голову. Просто я тут за последнее время такого понаслушался… Летун, Красавец, Членорук, Снежный человек…

В знак мира гармошка исполнила ментовский гимн про трудную и опасную службу.

– Почти год аккурат будет, как это хренотень приключилась.

Гармошка пропела о темной ночи.

– Ты этого самого не забыл? – всполошилась морская душа.

– Чего этого?

– Диктофонию включить.

– Она у меня круглосуточно пашет.

– Во техника дает!

Гармошка припомнила дружных танкистов и нехороших самураев.

– И где нынче прячут записывающие устройства?

– Нам их теперь вживляют в мягкое место.

– А микрофон где?

– Догадайся с трех раз.

– На конце?

– На нем самом.

Гармошка прошлась по Заречной улице.

– Отмечали мы тогда с Валюхой, женой, значит, десять годков совместной жизни…

Гармошка затронула свадебную тему.

– Перебрал я малость – с кем не бывает.

Гармошка – про камыш, который гнулся.

– Ну, и закемарил я крепко вон там, где теплица.

Гармошка сообщила об усталых игрушках.

– Продрал зенки посреди ночи…

Гармошка почему-то намекнула на калину, цветущую у ручья.

– Луна светит…

Гармошка исправилась, проталдычив о месяце и несобранных иголках.

– Звезды отборные, звезда к звезде!..

– Да ты поэт.

– А то! Недавно частушку сочинил!

Гармошка выдала вступление.

– Коли палку не бросать, так о чем кручина.

Чучело поможет мне – истинный мужчина!

Гармошка – басовито последний аккорд.

– Как тебе?

– Главное – в рифму.

– Соображаешь.

Гармошка вернулась к ментовскому гимну.

– Ну так вот: продрал зенки и вижу – два чучела.

– Не больше?

– Зуб даю, два!

Гармошка всплакнула про замерзший клен.

– Ну, я от греха подальше снова отрубился.

Гармошка вальсанула про амурские волны.

– А когда очухался на зорьке – чучело уже одно. Где, спрашивается, второе?

Гармошка эгоистично – про себя родимую, которая не умеет.

– Или спиздили, или само ушло.

– Самоходное чучело? Ну ты даешь!

Гармошка развеяла сомнения о крепкой броне.

– А жена тут при чем? – спросил я, не скрывая обманутых ожиданий.

– Ну сердце мне подсказывает, кореш, сердце!

Гармошка – про одноименный внутренний орган.

– Чучело, именно чучело отжарило мою Валюху!

– Оба чучела или одно?

– Может, и оба.

Гармошка выдала танец маленьких лебедей.

– И какого чучеленка она родила?

Моремана требовалось срочно дожимать.

– Нормальный крепыш. Три двести живого веса. Сорок три сантиметра.

Гармошка поблагодарила неизвестного аиста.

– Федотом назвали в честь прадеда.

– Чьего прадеда – чучелиного?

Сорвался на некорректный вопрос, но старшина простил.

– Не, Валюхиного. Без вести пропал еще в сорок первом.

Гармошка рыднула про медаль и покоренные державы.

– А про микрофон ты здоровски задвинул!

– Прощай.

– Давай краба!

И гармошка как встретила меня блатным попурри, так и проводила.

Глава 9
Гамачный выбор

На обратном пути в Кронино я вылез из такси не у коттеджа доцентши, а неподалеку от гамака.

Юность была на месте.

И на голове у нее торчала кургузая белая фата, явно сделанная из обрывка тюля.

За юностью маячил охранник с битой.

Похоже, фата его только радовала.

Наверное, мечтает лично вырубить злодея и получить славу истребителя сексуальных монстров.

Посмотрим, кому больше повезет.

А шеф-то, даже призрачный, оказался провидцем.

Девица на овуляционном пике.

Остается нейтрализовать амбала, чтобы не помешал засаде.

Вряд ли до завтрашнего утра качку найдут замену.

Остатки самогона в мозгу подсказали, что надо действовать, и немедленно.

Юность в гамаке упорно демонстрировала редким прохожим соблазнительную геометрию.

Я превратился в безбилетного зрителя.

Юность отгоняла страусиным пером назойливую осу, рвущуюся к рыжему треугольнику.

Оса ничего не понимала в синусах, косинусах, тангенсах и котангенсах, но стремилась к глубинам знаний.

Но юность считала, что для ос геометрия, тем более мочеполовая, ни к чему.

Я подошел вплотную к чугунной ограде.

Охранник с битой на плече встал между нами.

– Друг, хочешь жить вечно?

– Иди в жопу! – ответил друг.

– Зачем выражопываться? – сказал я. – Здесь же девушка.

– Я хочу трахаться! – выкрикнула задорно юность. – Хочу трахаться!

– Ты чо!

Охранник накренил биту.

– Не понял?

– Видишь, дебил, – оса девушку замучила.

– Оса?

Почему хам не среагировал на слово «дебил»?

– Нет, колбаса! Трутень!

– Трутень?

Пронимает.

– Трутень, трутень!

Получи, атлет, гранату.

– Трутень!

Юность в предвкушении кровопускания и костоломства забыла о качании, раздвигании, обмахивании.

– Трутень!

Осе тоже надоела рыжая геометрия.

А евнуху надоели мои намеки на его маленькую зарплату и неудовлетворенные амбиции.

– Да я тебя голыми руками порву!

Бита самонадеянно брошена.

– Наизнанку выверну!

– Дай ему, Сом, в рыло! Дай!

Жажда зрелища потеснила сексуальную озабоченность.

– Сом, я на тебя ставлю рубль!

На десять раундов, и тем более двенадцать, растягивать поединок не имело смысла.

Чемпионский пояс все равно не дадут – ни по версии федерации «Пнево», ни по версии федерации «Кронино».

Два запрещенных удара – и одним калечным стало больше.

По крайней мере, на неделю отдых в постельке амбалу гарантирован.

Я сорвал яблоко и положил на грудь вырубленного задиры.

– Прости, трутень!

Юность пыталась энергично покинуть гамак – то ли для оказания первой медицинской евнуху, то ли для погони за мной.

Место будущей ночной засады определилось.

А пока я рванул на личный рекорд по стипл-чезу.

Глава 10
Вибрационная готовность

На закате я вернулся к созревшей юности.

В гамаке серела пустота.

На месте, где я оставил недобитого трутня, лежала срезанная желтая роза.

Хорошо, что не две, в память о скончавшемся…

Осмотрелся.

Желтая роза с зелеными шипами свидетельствовала о госпитализации охранника.

Огляделся.

Путь для снежного человека-и-компании открыт.

Я перенес центр собственной тяжести за холодный чугун ограды.

В неподвижном гамаке лежал приготовленный юностью плед.

Я качнул будущую колыбель противоестественной любви.

До звездного неба и черного сада оставалось минут сорок.

Я прокрался к окнам коттеджа.

Отсутствие в саду новых боевых единиц с бейсбольными битами обнадеживало.

В крайнем окне, распахнутом настежь, – приглушенный свет.

Отступаю в раскидистую тень.

Теперь можно незаметно и безнаказанно заглянуть внутрь.

За тонкой москитной сеткой – юность.

Так-так.

На полу.

Мается, бедняжка.

В чем-то мятом и полупрозрачном.

Ни фига себе…

В каждой руке – по вибратору.

Как бы не довела себя до коллапса.

Оставляя юность в поиске удовлетворяющей истины, возвращаюсь к гамаку.

Сумрак повысил концентрацию звезд.

Деревья сплелись в огромное, шелестящее, ночное древо.

Только утро вернет им прежний облик.

Пора и мне слиться с окружающей действительностью.

Я залег на сыру землю между гамаком и окном юности.

Если она рванет к гамаку – я успею в самый щепетильный момент.

Если он попросится в окно – я тоже не опоздаю на конечный спуск.

Уткнувшись подбородком в скрещенность ладоней, отдался засадному искусству.

Почти не дышать.

Тем более перегаром.

Работать на бронхиальном уровне.

Без легких и плевры.

Совсем не шевелиться.

Если мускулы затекут, не хватит резкости броска.

Слушать.

В темноте слуховой аппарат важнее зрительного и нюхательного.

Слушать.

Чтобы не обошли сзади.

Слушать.

Чтобы не прошли спереди.

Слушать.

Над головой что-то невнятно лопнуло и тяжело колыхнулось.

Тело – в напряг.

Принял между лопаток четверть килограмма с ускорением.

Яблоко, отстегнушись от ветки, долбануло по хребтине.

А если бы в темечко?

С такими плодами можно не только открыть все законы полового тяготения, но и кое-что вдобавок из области сельскохозяйственной психологии.

Глава 11
Ночное соитие

Приютившая меня у корней яблоня сжалилась и прекратила бомбардировку плодами.

Спина поднывала от фруктового массажа.

Я вызвал призрак шефа посекретничать.

Шеф, невидимый в темноте, зло прошептал:

– Что это – засада или фотосессия?

– Засада на снежного человека или, возможно, сразу троих.

– Справишься с тремя-то?

– Алексей Николаевич, я без драки постараюсь. Мне же главное – запечатлеть ответственный момент. Получить неопровержимую визуальную улику для Кремля. А вы сами разберетесь – что, как и зачем.

– Но ты-то, Денис, постарайся его все-таки физически зафиксировать на юности. И не торопись – пусть вставит поглубже.

– Легко сказать…

– В таком положении он вряд ли окажет достойное сопротивление.

– Алексей Николаевич, а если все таки для сношения прибудут все трое снежных – большой, средний и маленький?

– Давай посчитаем. Допустим, один обслуживает Пнево, второй – Кронино, а третий курсирует между.

– Выходит – полтора сношателя?

– Полтора не полтора, но один лучше, чем два.

– А трое хуже, чем двое.

– Не исключено, Денис, не исключено, что заявятся в полном составе.

– Вы уверены, Алексей Николаевич?

– Прикинь сам. Если они всегда наведываются к бабам втроем…

– Один трахает, двое прикрывают?

– Думаю, причина лежит в гинекологической области.

– Понятно.

– Что тебе, Денис, понятно?

– Снежная троица не знает, окажется ли очередное влагалище достаточно форматным.

– Верно.

– Поэтому сначала пробует введение гигант.

– Правильно, Денис. Не войдет член гиганта – войдет член среднего.

– Ну, а при неудачной попытке среднего в игру вступает маленький.

– Значит, у Вампираньи лоханка подошла к пенису гиганта?

Но шеф без ауфвидерзейна всосался в почву.

Я, опираясь на руки, медленно приподнялся.

– Денис, кажется, кто-то нарисовался, – прошептал шеф из-под земли.

– Заткнись.

– Это снежный человек, – не унимался шеф, внедренный в корневую систему яблони. – Снежный!

– Заткнись.

– А возможно – Повар с того света.

– Умолкни.

– Или два Повара.

– Сгинь!

Шеф обиженно слился с грунтовыми водами.

Позади меня в саду кто-то искал брешь в яблоневом плотном окружении.

Я развернулся и сел, прижавшись спиной к шершавой корявости ствола.

Трава шуршала избыточно.

Ветки тоже старались помочь скрытности передвижения гостя.

Падали.

Падали глухо.

Падали ватно.

Падали.

Яблоки.

А ночной визитер медленно и осторожно приближался.

Судя по ритмике движения, гость был один.

И тут я решил пустить вход фотоаппарат, не дожидаясь полового акта.

Вспышка отправила в Кремль сексуального злодея в полный рост.

А на мою голову обрушился удар неопознанным предметом.

Среагировав на просвист воздуха, я успел отклониться.

Но переносице досталось, хотя и скользом.

Другой бы на моем месте занервничал – мол, Повар занялся своим любимым делом.

Другой бы запсиховал – мол, сейчас пустит кулинар в ход кремлевский фотоаппарат и сделает фотографу такой абстрактный снимок анфас и профиль, такой абстрактный…

Я же без нервов и психа сгруппировался и бросился на врага.

Но истошный крик и активные действия сексуально озабоченной девицы испортили классическую засаду.

Юность, вооруженная дергающимися вибраторами, юность, уставшая от механической бесплодотворной любви, юность, готовая к оплодотворению, ринулась к гамаку отдаваться.

И мы столкнулись в темноте, как два небесных тела.

Одно избитое.

Другое голое.

Я оказался снизу.

Энергичная юность – сверху.

Я же не мог броситься в погоню с обнаженной девицей на хребте.

Не моя ночь.

Юность стискивала объятия все крепче и крепче, подбираясь к интиму.

Свет мощного фонаря застал нас в борьбе.

Наконец-то я избавился от страстной, потной и ошалевшей юности.

– Попался, сволочь! – произнес кто-то голосом амбала.

Выбить слепящий фонарь не составило труда.

Луч вращательно махнул по яблоням, застыл на дернине и обозначил фанатичного блюстителя давно утраченной девственности.

Амбал, частично забинтованный, целил битой в мою невиновность.

Снова уклон.

Но теперь меня атаковали двое – раззадоренная юность и мстительный амбал, жаждущий реванша.

Я наконец-то сообразил, кто меня отделал.

И Трутень, конечно же, тоже догадался, что мы в обоюдной засаде ошиблись, приняв друг друга за ночного визитера.

Представляю, как в Кремле оценивают мою инициативу с идиотской вспышкой… Им бы хватило и ночного видения… Эксперты по силуэту определили бы личность… А тут вместо маньяка – Трутень во всей свирепой красе… Плохо я его отмутузил, ой, плохо… Теряю квалификацию…

Пока амбал не пускал биту в ход, боясь задеть обнаженность, вцепившуюся в меня.

Что может быть хуже девицы, идущей на коитус?

И молодца с битой, атакующих в паре?

Умора – представитель кремлевской сотни использует визжащий голый щит.

Но тут половая гнусность и неправедная расправа были прекращены верной Нинелью Осиповной:

– Прекратите безобразие!

Соскучившаяся по эрзац-племяннику доцентша вторглась в сад.

– Развели тут рукоприкладство!

Амбал подчинился голосу опытной психологини.

Изнемогшая юность – тоже.

Амбал принес из гамака плед для клиентки, понявшей, что сегодняшней ночью продолжения больше не будет.

Потускневший фонарь продолжал высвечивать по диагонали то прикрытую гамачным пледом всхлипывающую обнаженность, то амбала, обманувшего меня трюком с желтой розой, то доцентшу, воздействующую психотерапевтическими тирадами на виновников конфликта.

Переносица разболелась, и даже легкое движение век причиняло неудобство.

Превозмогая боль, я попытался кое-как подвести засадные итоги.

Я уцелел в неравной схватке.

Снежный человек не пойман.

Повар не зафиксирован.

Летун не обнаружен.

Красавец не идентифицирован.

Урод не задержан.

Юность не залетела.

Охранник не получил реванша.

Зато его фигура с битой, запечатленная вспышкой, попала в Кремль.

Гарант Конституции может готовить подарки: юности – не садоградского жениха, проверенного на отсутствие импотентности, амбалу – частное охранное агентство.

Мне же – строгий выговор.

Что может быть хуже испорченной засады?

Только шеф, дающий нагоняй, только шеф, хоть и призрачный.

Глава 12
Незаслуженная гематома

Нинель Осиповна помогла сквозь ночь доковылять раненому Динечке до надежных позиций.

Доцентша спасла новобранца, попавшего под сексуальный танк.

Нинель Осиповна сохранила позор кремлевской сотни для грядущих боев с превосходящими силами расплодившегося противника.

А на втором этаже племянник увлеченно доказывал молодой супруге свое превосходство над всеми садоградскими мужчинами, не исключая и меня.

Доцентша подвела меня к своему косметическому трельяжу.

Зеркало, привыкшее к пудре, теням и помаде, недовольно показало гематому на переносице и синяки под обоими глазами.

– Не бойся, тебе до старшего садовода, как до луны.

– И до торговца велосипедами, – добавил я.

С такой битой рожей лучше не шариться ни по Кронино, ни по Пнево.

Не оценят.

Отправляясь спать в мезонин к чемоданам, я вспомнил, что завтра суббота.

Что ж, гематома не помешает проведению семейного пикника за мостом.

А доцентша и неутомимый племянник с молодой супругой – идеальное прикрытие для сомнительного мероприятия в районе, почему-то всех пугающем.

Главврач роддома предупреждал.

Ксюха тоже.

А егерь, тот самый егерь, истопивший баню и презирающий садоградских баб, – он ведь что-то говорил про кровавую пещеру…

Да и Повар, насаженный в том секторе на кол, не прибавлял оптимизма.

Провалившись в болезненный сон, я подвергся новому избиению.

И каждый раз я получал, получал и получал битой в лицо.

И все по ноющей переносице.

По незаслуженной гематоме…

Часть восьмая
Опасный пикник

Глава 1
Безнадежная позиция

Очнувшись, я встретил рассвет на кухне, отпиваясь крепким черным кофе без сахара.

Доцентша в надежно запахнутом халате, осмотрев гематому, посоветовала сходить к Ванюше для снятия отека.

Упоминание трехлетнего экстрасенса-врачевателя подтолкнуло меня к немедленному выходу в Кронино.

А на более позднее время планировался «семейный» выезд за город.

Нинель Осиповна, два племянника и новобрачная.

Я сообщил доцентше о намечающемся сразу после обеда пикнике и получил одобрение.

Моя идея насчет велосипедной прогулки за мост вызвала небывалый энтузиазм.

Племянник Сева заявил, что умеет разжигать костер с одной спички.

Его утомленная сексом жена промолчала.

Энергичная доцентша ринулась добывать велосипеды.

А я отправился к главному врачу без предварительного звонка…

Олег Иннокентьевич Расмус встречал субботний выходной перед расставленными шахматами.

Белые пока не сделали ни одного хода.

– Кто же вас так украсил, молодой человек?

– Налетел в темноте на яблоню.

– Бывает… Может, партеечку?..

Я пришел к доку не затем, чтобы отказываться.

Но главврач дважды опередил меня – как жертвой пешки, так и вопросом:

– Денис, я никак не могу понять, зачем вам, искателю метеоритов, интересоваться беременными, а также роженицами?

– Олег Иннокентьевич, я вам раскрою страшную государственную тайну.

– Может, не надо?

– Нет, раз мы начали об этом…

– Смотрите, Денис, смотрите…

Я многозначительно нацелил объектив на глаза дока.

– На самом верху правительственных структур возникли опасения насчет тлетворного влияния звезд на Садоград.

– Понимаю. Гипотеза о метеоритном заносе определенных генов имеет права на жизнь.

– Олег Иннокентьевич, а что вы думаете про таинственные зачатия и демографическую статистику?

– Давно жду этого вопроса, давно.

– И готовы ответить?

– А почему и нет?

– Желательно поподробней.

Я поправил фотоаппарат.

– И про адского Повара, и райского Летуна, и Членорука.

– Вышеперечисленных господ можно исключить.

– Вы уверены?

– Поверьте, я столько младенцев принял – и ни у одного не было ни ангельских крылышек, ни рогов с копытами, ни прочих мутагенных проявлений.

– А снежный человек?

– Думаю, на хромосомном уровне – полная несовместимость.

– Тогда я молчу в тряпочку.

– В атаку рветесь, молодой человек?..

– Не все же в обороне отсиживаться.

– Авантюрно играете.

– Как привык.

Док элегантно заблокировал попытку нагло вскрыть королевский фланг и перешел в контратаку на ферзевом.

– У каждого мыслящего человека на все имеется собственное объяснение, не всегда совпадающее с мнением большинства, пусть и ученого…

– Хорошее начало.

– Так вот: я без установления факторов и причин, без теоретической подкладки и мудреных обоснований заявляю, что в Садограде происходит самое грандиозное событие в эволюции человека со времен Адама и Евы.

– Круто!

– Не улыбайтесь, молодой человек. Вам шах.

– А мы закроемся.

– Попробуйте, попробуйте.

– Так что там насчет грандиозного события?

– Был бы у меня талант беллетриста – я бы такой роман на эту тему написал… Потенциальный бестселлер!

– Никто бы такую муру читать не стал. Эволюция – процесс длительный, скучный и не рассчитанный на массовые эмоции.

– Денис, а вы умней, чем кажется на первый взгляд.

– Мне это уже говорили в Садограде.

– Давайте я вам изложу общую концепцию?

– Валяйте.

Любимое словечко генерала всплыло, наверное, вовремя.

– Мы с вами присутствуем при рождении новой человеческой расы, а может, даже и вида…

– Бедный гомо сапиенс.

– Да, ему не позавидуешь. На смену ему, надорвавшемуся в строительстве цивилизаций, идет человек экстрасенсный. Человек, для которого важны не внешние блага и окружающие искушения, а внутренняя гармония между инстинктами и разумом.

– Олег Иннокентьевич, не знаю, как насчет писательского таланта, но воображение у вас – ого-ого!

– Думаю, моя теория смены вида подтвердится через десять тысяч лет или немного раньше.

– Успокоили.

– Шах.

– Олег Иннокентьевич, а в Садограде имеется хоть один гомо сапиенс, но с характеристиками нового вида?

Я спрятал короля за ладью.

– Назовем его «Экстрасенс обыкновенный».

– Само собой.

– И вы его знаете?

– Конечно, Денис, знаю.

– Это тот самый, который старушек бесплатно пользует?

– Вы уже в курсе?

– Тот самый или нет?

– Конечно, тот самый – кроме него, в Садограде экстрасенсов нет.

– Познакомьте.

– Право, не знаю…

– Познакомьте, Олег Иннокентьевич! Я ради такого случая готов и в старуху переодеться.

– Переодеваться, Денис, не надо.

– Учует?

– Да нет…

Док неожиданно подставил ферзя, впервые за все сыгранные партии «зевнул» – и не пешку, а фигуру.

– Как это ни покажется странным, но…

Олег Иннокентьевич Расмус замолчал на самом интересном.

А еще говорит об отсутствии таланта к литературе…

– Может, переходите?

– Из принципа не перехаживаю.

– Вот и правильно.

Я убрал с доски вражеского ферзя.

– Договаривайте, Олег Иннокентьевич, договаривайте.

Главный врач садоградского роддома поднялся, смахивая незаконченную партию.

– Денис, я сдаюсь.

Фигуры посыпались в траву.

– Положение все равно было безнадежным, – согласился покорно я. – Чудовищно безнадежным.

– Да вы, как всегда, правы.

Олег Иннокентьевич нагнулся за черным носорогом.

– Тот экстрасенс – это я.

После такого признания мне оставалось только помочь собрать идолоподобные фигуры.