Текст книги "Злой ГЕНий, или Сперматозоиды штурмуют…"

Глава 9
Книжкины похороны

Скромно, без лишних ритуалов и церемоний, я закопал испорченный стрелой фолиант в дальнем конце сада.

Только заровняв книжкину могилу, я вспомнил вопрос Зинаиды о содержании тома.

Все-таки забыл на прощание заглянуть.

Я сорвал яблоко и положил вместо цветка.

Впрочем, теперь это не имело никакого значения.

Я вернул наточенную лопату в бункер садовода к лестнице и пустым корзинам.

Варит все-таки башка у Юрода.

Каждый сад обеспечить чучелом и подручным инструментом…

А если бедолага догадался бы еще втихаря добавить на яблони камеры наблюдения, то цены бы ему не было.

Я крутанул чучело Повара.

Теперь осталось вернуться в коттедж и выбрать в библиотеке новый полиграфический щит.

Для грядущей ночной засады.

Но еще на первом этаже меня удивила слезами всегда хихикающая супруга племянника Севы.

– Вы знаете, Денис, муж меня разлюбил.

– Как это разлюбил?

– Ну, скажем, не разлюбил, но заметно охладел.

Племяннику требовалось хотя бы теоретическое заступничество.

– Тут охладеешь! Ведь нельзя предаваться утехам без перерыва. Я понимаю – медовый месяц, но…

– Вы считаете, это просто переутомление?

– Что еще.

– Возможно, вы и правы.

Слезы покатились по щекам и губам, привыкшим смеяться.

– Ладно, я поговорю с ним. Где вредный и непослушный муж?

– В библиотеке.

– Только не рыдать, договорились?

– До-го-во-рились…

Племянник Сева, обложившись яблоками и детективами, блаженствовал на диване.

– Сколько трупаков?

– Да сбился, понимаешь, со счета.

– А твоя супруга весьма недовольна.

– Мало загадочных убийств?

– Да отвлекись ты, а то произойдет одно тяжкое преступление.

– Меня уронят с дивана?

– И спустят по лестнице.

– Знаешь, где у меня эта любовь сидит!

Племянник откусил яблоко.

– Я когда вчера с пня грохнулся, понял: кранты.

– Вы что, падали?

– А ты пробовал на гнилом пне нараскорячку?

– Представляю.

– Ей-то – хоть на унитазе, хоть в ванне, хоть на пне…

– Повезло тебе, Сева.

– Знал бы – не подписывался.

– Зачем раскочегарил?

– Да сама она, сама!..

– Ладно, вали пока к ней.

– Зачем?

– Ну, почитай вслух.

– Она грустные книжки не любит.

– Вон у тети какая библиотека. Выбери рифмованную сентиментальную лабуду.

– Хорошая идея.

– Этакое порнографически-эротическое.

– Думаешь, в этой серьезной библиотеке найдется подобное?

– Конечно, найдется, – сказал, входя, Леонид Васильевич.

Ну, дела! Что здесь понадобилось мужу Оленьки, а по совместительству Веселому Арбалетчику?

Внезапный гость ответил, не дожидаясь вопроса:

– Я третий год у Нинели Осиповны книги читать беру.

Леонид Васильевич снял с верхней полки солидную книжонку в довольно зачитанном супере.

– Попробуйте вот это. По крайней мере, женщинам нравится.

– Бестселлер? – спросил племянник Сева.

– Не знаю, как и ответить.

Леонид Васильевич снисходительно улыбнулся.

– Читают две тысячи лет и еще столько же читать будут.

– Точно, бестселлер!

И племянник Сева отправился утешать жену бессмертными классическими строками.

– И как действует порно-эротическая поэзия на стояние пениса?

Я похабно щелкнул пальцами.

– Никак не действует.

Леонид Васильевич прошелся от стеллажа к стеллажу.

– Все попробовал. Ни книги, ни живопись, ни кино.

– Значит, культура оказалась бессильна?

– Слыхали анекдот? «Только после того, как у меня началась импотенция, я открыл, что существуют музеи, театры и библиотеки!»

– Не смешно.

– А знаете, сколько я прочитал за эти годы?

– Представляю.

– Вот сейчас хочу взяться за эллинскую философию.

Чтобы избежать длинного и скучного хвастовства с утомительным цитированием, я вернул Оленькиного мужа в реал.

– А я сегодня у Антона Антоновича был в кабинете.

– И как?

– Органический бюрократ!

– Изумительный каламбур. Подарите. Козырну на соревнованиях…

– С удовольствием, но при одном условии…

– Может, хватит интимных вопросов?

– Это из другой оперы.

– Учтите, я ничего про наших ребят говорить не буду – ни плохого, ни хорошего. Они ведь не метеориты, чтобы давать им развернутые характеристики.

Нет, ученая братия гораздо ядовитее любого серпентария.

– А про инструктора столичного, который ой как далеко – что-нибудь сказать можете?

– Такой супер-быстрой и точной стрельбы мы ни у кого не видели.

– И все?

– Да нет. Он же сорвался внезапно, ничего никому не объяснив…

– Знаю.

– Так вот, я случайно наткнулся на инструктора, когда он уезжал…

– Случайно?

– Встречал тещу.

– Хорошее дело.

– Я еще удивился, что мастер нес только свой колчан, а футляра с арбалетом при нем не было.

– Теперь все понятно.

– Что именно?

– Почему стрела другая.

– Не говорите загадками.

– Да я сам ответа не знаю.

– Может, я помогу?

– Вы, конечно, помните, какая эмблема на стреле председателя?

– Мишень в виде кнопки, – отчеканил Леонид Васильевич и добавил для убедительности: – Канцелярской кнопки.

– А у столичного инструктора?

– Каплевидный щит с закрашенной половинкой.

– Правильно. А вот у кого – яблоко, пробитое стрелой?

– У Вильгельма Телля.

– Тоже правильно. Хотя этот герой, рисковавший жизнью собственного сына, вряд ли проживает в Садограде.

– Можете стрелу показать?

– И не одну.

Мужу Оленьки были предъявлены три одинаковых стрелы.

Одна книжная – две из натуральных яблок.

– Эта эмблема больше всего напоминает знаете что?.. Татуировку яблоносцев.

– Но там же на яблоке не свастикообразная червоточина.

– А может, стрела прокуророва сына? Говорят, баловался арбалетом.

– Тогда рискнем?

– Хотите, чтобы я помог вам в сражении с яблоносной группировкой?

– Ну, зачем сразу – и силовые акции… Сегодня воскресенье. Прокурор наверняка дома. Позвоните-ка ему.

– И что сказать?

– А так прямо и скажите. Мол, в Клуб Веселых Арбалетчиков приперся разгневанный искатель метеоритов и, размахивая стрелой, требовал справедливости. Мол, какая сволочь пыталась утром произвести дальнобойную кастрацию метеоритчика?

– Думаете, прокурор заподозрит сынка?

– А это нас не касается. Пусть про стрелы скажет. Наверняка сыну арбалет сам заказывал.

– Была не была…

Прокурор ответил, что арбалет вот уже полгода как сломан.

А на стрелах изображено яблоко с обыкновенной червоточиной.

Леонид Васильевич несколько раз повторил мне возмущенно:

– Так и сказал: обыкновенная червоточина!

И ушел.

Мне тоже было пора собираться к пещере.

Я начал тщательно выбирать книгу потолще.

Для надежного прикрытия тыла.

Остановился на альбоме, посвященном Святым Себастьянам разных эпох.

Лишняя стрела живописным страдальцам не помешает, а только закрепит имидж мученика.

Покидая библиотеку, я вдруг заметил, что Леонид Васильевич, раздразненный прокурором, забыл снятую с полки эллинскую философию.

Теперь мужу Оленьки не поумнеть до полной кондиции.

Впрочем, как и мне.

Не до этого.

Предстоит много чего сделать.

Итак, если сегодняшняя засада не даст результата, мне предстоят бессонные сутки, если не двое.

Тогда придется сразу после пещерного бдения заняться опросом.

Восемьдесят шесть Веселых Арбалетчиков – это не хухры-мухры.

Нет, восемьдесят пять.

Я исключил из списка Оленькиного мужа.

Любители философских трактатов не годятся ни в киллеры, ни в монстры.

Вдумчивое чтение вырабатывает дурную привычку: рефлексировать, рефлексировать и рефлексировать, прежде чем совершить поступок.

А с арбалетом инструктора нехорошая комбинация вытанцовывается.

Колчан с фирменными стрелами уехал в Москву.

В данный момент я абсолютно был уверен, что в меня стреляли именно из столичного арбалета.

А вот чья это была стрела?

Но рано или поздно выясню и это.

Как и тайну «пещеры Смерти».

Вот добраться бы только целехоньким до места ночной засады…

На этот раз сборы прошли в минимальный срок.

Положив в рюкзак фонарик и альбом, я зашел на кухню к доцентше.

Нинель Осиповна месила тесто.

– Я на утро готовлю слоеный торт.

– Будет чем подсластить неудачу.

– Диня, не надо заранее настраиваться на пессимистическую волну.

– Переживем!

Я отщипнул кусочек теста на пробу.

– Жизнь – она же полосатая как дикая зебра.

– Если кто будет о тебе спрашивать – что говорить?

Ох, и умница все-таки доцентша!

– Для всех без исключения: Денис Денисович у дока играет в шахматы. И, возможно, до самого утра.

– Понятно.

– Только без утренних сюрпризов, Нинель Осиповна. Никаких самостоятельных действий. Я обойдусь без торжественной встречи.

– Да я теперь ночью и в сад побоюсь выйти, не то что к мосту.

– Нет, я сегодня обязательно сотворю Олегу Иннокентьевичу Расмусу мат.

Следуя с велосипедом к калитке, я ожидал чего угодно – еще один выстрел в спину, еще одно яблоко, проткнутое стрелой, еще один подозрительный зуб…

Но, видно, пока в обработке моей психики взяли перерыв.

Я убедился в этом, благополучно докатив до владений главного врача садоградского роддома.

Глава 10
Матч-реванш

За все эти дни я умудрился еще ни разу не выиграть у дока.

Пора было менять расстановку сил, и я предложил Олегу Иннокентьевичу сменить шахматы на игру в детективов.

Пусть-ка док посостязается со мной на дедуктивной территории.

Олег Иннокентьевич на удивление легко согласился воздержаться на целый вечер от гамбитов и цугцвангов.

Но с условием, что я с ним отужинаю.

Подкрепиться никогда не мешает, особенно перед засадой.

Мы прошли в залу.

И тут я увидел фрегат из Пнево.

Да, модель корабля, без сомнения, была та самая, которую доделывал малолетний предатель, ненавидевший беременную мать.

– Олег Иннокентьевич, откуда эта шикарная посудина?

– Да я тут на днях спас роженицу. Вот ее сынок, очаровательный мальчик, преподнес мне, в знак благодарности.

– Тяжелый случай?

– Честно говоря, жизнь матери и ребенка висела на волоске… Изначальное положение плода…

Я дал специалисту высказаться.

Мне представилось, как Снегурочка в белых сапожках и белой шапочке, лежит в гробу, а рядом – посиневшее дите.

А предатель-сирота шепчет: «сука, сука, сука»…

Главный врач закончил сыпать терминами.

– И часто у вас такое случается?

– Нет – чрезвычайно редко. Система отлажена.

Я не стал развивать тему подросткового коварства и сыновьей ненависти.

Пока док накрывал стол для полноценного ужина, я как следует осмотрел фрегат.

Пушки не заряжены картечью.

Паруса не пропитаны отравленной дрянью.

А объемистый трюм не содержал ни грамма пластида.

Также отсутствовал замаскированный под бушприт «жучок».

Ни док, ни фотоаппарат, ни салат из морепродуктов не подозревали о моей гипертрофированной мнительности.

Вскоре сели за стол.

Рассказ дока о тяжелых родах подал мне блестящую идею.

Нет, эту детективную партию я должен выиграть у Олега Иннокентьевича Расмуса обязательно.

И хорошо бы – за явным преимуществом.

– Ну-с, молодой человек, первый ход – за вами.

– Давненько не пробовал крабов.

Хлеб.

– Я тут в Садограде, занимаясь поиском метеоритов, ненароком раскрутил одну историю, или, как любят выражаться в криминальных сериалах, «глухаря».

– У меня идиосинкразия на экранные убийства.

Вилка.

– Помните, Олег Иннокентьевич, печальную кончину своего предшественника на посту главврача?

– Еще бы. Утопленник с кирпичами, привязанными к гениталиям…

Салат.

– Так вот: я могу назвать имя человека, поспособствовавшего так называемому суициду.

– Денис, надеюсь, вы не подозреваете меня?

Хлеб.

– Что вы! Конечно, нет. Вы бы не пошли на такое изощренное преступление даже ради самой перспективной карьеры.

– Благодарю.

Нож.

– Так вот, по мотиву наиболее всего на роль злодея подходит старший садовник.

– Месть?

Паштет.

– Да – за погибшую жену.

– Но как он это смог устроить?

Вилка.

– Ну, способов много.

– А если утопленник просто не вынес фактов, порочащих его славное имя?

Похоже, док пытается даже в детективной игре перехватить инициативу.

– Каких?

– Повального рождения мальчиков.

Нож.

– Нет, Олег Иннокентьевич, вы сейчас поймете, что старший садовник имеет непосредственное отношение к этому делу.

– У вас есть доказательства?

Филе.

– Прямых улик нет. Но вот заранее обеспеченное алиби…

– Что-то мудреное.

Филе.

– Выстроим следующую временную цепочку. Сначала гибнет неразродившаяся жена. Несчастный муж понимает, что месть в данный момент выдаст его. Начинает ждать. Год. Три. Пять. И вот в Садограде объявляется маньяк с кулинарным уклоном.

– Но при чем здесь Повар?

Филе.

– Не торопитесь с выводами. Я, знаете, понял весь расклад после одного разговора с бывшей дорожной шлюхой.

– Она тоже принимала участие в утоплении?

Клюквенный морс.

– Вряд ли. Но она видела муху.

– Какую муху?

– Чужую. В столовском борще!

– Какая гадость!

Олег Иннокентьевич перестал жевать.

Я же продолжал дедуктировать.

– Думаю, однажды Повар и старший садовод пересеклись.

Главный врач воздержался от реплики.

– При очередном обходе садов наш подозреваемый засек Повара за очередным приготовлением кровавого блюда из подвернувшейся физиономии.

Док молча пытался анализировать мои сугубо теоретические выкладки.

– Вот и пришла нечаянному свидетелю мысль обеспечить себе внушительное алиби.

– Посредством Повара?

Доку не хватало вариантов.

– Странный и весьма болезненный ход. Я бы сказал, похоже на элементарную жертву качества.

– Док, вы мыслите в правильном направлении.

– Стараюсь.

– Итак, продолжим раскручивать версию. Старший садовод пришел в столовую и заказал борщ.

– Без второго и третьего?

К доку возвращалась хватка.

Я продолжил с прежним энтузиазмом:

– А с собой хитрый садовод принес дохлую муху.

– Зачем?

Док впал в растерянность.

– Зачем?

– Чтобы бросить муху в борщ.

– Зачем?

Док начал повторять ходы.

– Чтобы вызвать Повара на скандал.

– С тяжкими последствиями!

Хлеб.

– Чтобы получить статус невинной жертвы.

– Невероятная гипотеза.

Нож.

– Правда, рисковал садовод основательно, дразня Повара. Вдруг бы кондитер переусердствовал – и вместо реанимации пришлось бы отправляться на кладбище.

– Нет, я все-таки не понимаю связи между Поваром, борщом с мухой и утопленником.

Паштет.

– Олег Иннокентьевич, как бы это попонятней выразиться… Получив статус жертвы маньяка, садовод обеспечил себе полный карт-бланш.

– Хотите сказать, что изуродованное лицо гарантировало садоводу всеобщую жалость и презумпцию невиновности вдобавок?

– Вроде того.

– Но вы же его не сдадите в правоохранительные органы?

Морс.

– Во-первых, вашего предшественника не вернешь с того света. Во-вторых, нет прямых доказательств. В-третьих, Садоград осиротеет. Кто будет за яблонями приглядывать?

– Вы правы, правы…

Морс.

– Да и жизнь наказала садовода не хуже самого справедливого суда. Жену потерял. Дочку потерял. Науку потерял. Лицо потерял.

– Глубоко трагичный человек.

Морс.

– И впереди – ничего, кроме яблок сорта «Ева».

Я почти загнал доктора в матовую ситуацию.

Но тут док отыгрался по полной.

– Знаете, Денис, чего не хватает в вашей обвинительной истории?

– Логики?

– Нет, дозированности. Муха, Повар, алиби… Вот если бы вы просто объяснили, что садовод элементарно заставил несчастного утопленника проделать фокус с кирпичами…

– Тогда бы вы не слушали с таким интересом.

И мы оба рассмеялись.

Не знаю, как к моей детективной импровизации отнесся гарант Конституции, но дока она малость позабавила.

Дальнейшее опробование морепродуктов прошло без слов.

Гипотетическая вина старшего садовода не подтвердилась за время ужина.

Но мой невинный следственный розыгрыш имел очень серьезное продолжение.

Иногда не знаешь, где найдешь, а где потеряешь.

Когда ужин был закончен и до отбывки в лес оставалось не больше минуты, Олег Иннокентьевич Расмус заговорил:

– Денис, но вы не исключаете, что моего предшественника действительно убили?

– Процентов на девяносто – что заставили утопнуть.

– Тогда я могу предположить…

– Валяйте, док.

– Мне тут акушерка в ночное дежурство призналась… Утопленник, видите ли, вел дневник, где фиксировал все происходящее в Садограде.

– Интересно…

– Так вот: этот дневник после его гибели нигде не обнаружили.

– Ну все, Олег Иннокентьевич, за мной двенадцать партий.

– Надеюсь.

Док задумчиво ушел в дом.

Надо было перемыть столько посуды…

А я, проведя велосипед между яблонь, покинул владения Олега Иннокентьевича Расмуса с другой стороны.

Из-за кованой решетки соседнего участка смотрел на улицу трехлетний малыш, вцепившись ручонками в прутья.

Глава 11
Проклятье носорога

До заката еще часа полтора, до моста – сто метров, не меньше.

Березовая аллея пуста.

Только на скамейке восьмидесятивосьмилетняя – не больше – старушенция обмахивается траурным веером.

Вальяжно прокатываю и миную одинокую пенсионность.

Но тут возникает из боковой аллеи встречная помеха.

Девяностодевятилетняя – не больше – карга, и тоже с веером, пытается то ли перейти дорогу, то ли меня тормознуть.

Неужто киллер бабулек использует для создания оптимальной ситуации?

И тут я вспомнил слова дока о болтливых старушенциях.

Резко тормознул перед геронтофильным образцом.

– Сыночек, зря ты сюда приехал.

Голос тихий, не вздорный, без маразматической нотки.

Пусть выговорится…

– Гиблое место.

Девяностодевятилетняя сложила веер и посмотрела, близоруко прищурясь, куда-то мимо меня.

За спиной я услышал бодрое шарканье.

Надеюсь, восьмидесятивосьмилетний одуванчик не собирается вогнать мне под лопатку стилет или длинную золотую булавку, превращающую человека в зомби…

Чуть отвалил вбок, чтобы держать обеих старушенций в поле зрения.

– Не бойся, сыночек, мы же тебе добра желаем.

– Добра, – повторила сквозь вставные зубы подоспевшая.

С шизофрениками, людьми преклонного возраста и малыми детишками лучше не вступать в спор и не перерекаться.

– Уезжай поскорей!

– Уноси ноги!

– Сегодня же куплю обратный билет! – пошутил я. – На поезд дальнего следования.

– Хватишься – поздно будет.

– Поздно!

– А в чем, собственно, дело?

Иногда пенсионерки дают самую важную информацию, даже не подозревая об этом.

Лучше соглядатаев не придумать, если делать поправку на склероз, глухоту и смещение дат и событий.

– Проклятие шерстистого носорога!

– Все там будем, – добавила восьмидесятивосьмилетняя смиренница.

– Чье проклятие, родимые? – переспросил я в манере дедка, одной ногой уже опробовавшего тесноту гроба.

– Вот ерепенишься…

– А самого главного не знаешь…

– Откопали его, сердешного…

– Там, где сейчас экспериментальный корпус…

Слово «экспериментальный» далось смиреннице легко, что указывало на стаж, приближенный к науке.

– Откопали носорога…

– Мумифицированного…

Восьмидесятивосьмилетняя бойкость еще и журнальчики почитывает – катастрофо-апокалипсисного направления.

– Хорошо, что не мамонта.

Шутить мне сегодня – не перешутить.

– Хорошо смеется тот…

– Кто вообще не смеется…

Почтенные абсурдистки распахнули веера.

– Сыночек, а тебе известно, что экскаваторщик…

– Тот самый, что наткнулся на мумию…

– Дважды ломал правую руку…

– Кому?

– Себе – кому же еще. Себе!

– А прораб ихний цирроз печени заработал…

– Будучи трезвенником…

– Это аргумент! – сказал я. – Цирроз у трезвенника!

Старушенции продолжали нагнетать жути.

– Мастер участка получил кирпичом по каске…

– Легкое сотрясение мозга…

– Девоньки, а откуда у вас подобные сведения?

– Прораб – зять моей старшенькой…

– Мастер – троюродный брат деверя внучки…

– Тогда – привет жертвам проклятия! Мне пора. Благодарю за трепетную заботу о моем туманном будущем.

– Не за что…

– Береги себя…

– Бабуленьки, а не носорог ли ваш усиленно брюхатит женский контингент?

– Он, милый, он!

– Маньяк шерстистый…

– Только зря ты его в лесу шукаешь…

– По садам он шастает…

– А к вам не заглядывал?

– Упаси…

– И помилуй…

– Вы же за детородной чертой.

– Но иногда вспомнишь молодость…

– Ох, и баловник был мой четвертый муж!..

– Ни одной юбки не пропускал, охальник…

– И ты с ним спала, дура!

– Совратил с пути истинного, сладострастник…

– Бабульки, пишите-ка лучше мемуары, – посоветовал я. – Сейчас это модно.

Вечерний геронтологический ужас миновал, но что-то ждало впереди…

Глава 12
Пещерная близость

Устроился перед входом в пещеру на прежнем, обжитом еще вчера месте.

Рюкзак с альбомом я на этот раз не снимал.

Приятно, когда спина прикрыта Святыми Себастьянами, пусть и глянцевыми.

Настало время побеседовать с генеральской призрачностью.

Шеф возник незамедлительно в виде химеры – дальнозоркая головушка покоилась между погон.

– Алексей Николаевич, я хотел бы уточнить кое-какие детали.

С шефом, даже миражным, лучше быть предельно вежливым.

– Уточняй.

– Тут, понимаете, акулий зуб вызвал определенные сомнения.

– Да, правильно мыслишь. И не только зуб.

– Выходит, покушение как бы не совсем покушение?

– Допустим, что инсценировка.

– Просто уводят по ложному пути?

– А ты прикинь, сколько тебе надобно времени, чтобы опросить всех арбалетчиков из клуба.

– С подходом и втиранием в доверие – не меньше трех недель.

– Вот и мотив для покушения.

– А зуб?

– Для убедительности.

– Мол, если подброшенная улика переводит стрелки с Клуба Веселых Арбалетчиков на ихтиозавра…

Шеф не заметил оговорки.

Шеф закончил фразу за меня:

– … то списки клуба требуют особо тщательной проработки.

– Алексей Николаевич, но я думаю, стрелок прокололся с зубом.

– Ты про день рождения Зинаиды?

– Получается, тот, кто подкинул зуб, должен был присутствовать в момент вручения такого весьма оригинального подарочка.

– А может, кому Зинаида похвасталась?

– Зубом-то акульим?

– Или, наоборот, высказала разочарование.

– Нет, вряд ли, такая особа ни с кем откровенничать не станет.

– Ты, конечно, – исключение?

– В каком-то роде.

– А может, стрелок, похищая зуб, хотел вывести тебя на Зинаиду?

– Для чего?

– Ну, чтоб ты ей нервишки попортил.

– Значит, она и стрелку отказала?

– А ты никак влюбился.

– В кого?

– Не в меня же.

– Что вы, Алексей Николаевич.

– Ну смотри.

– Круг сужается.

– Пока не очень. Скажи-ка, Денис Денисович Веркутин, где самое уязвимое место твоих построений?

– Догадываюсь.

Я припомнил трехлетнего мальчугана, провожавшего меня от дока.

– Почему я вбил себе в башку, что вся эта арбалетная хренотень связана с насильным оплодотворением?

– И приплел к делу еще и пещеру.

– Нет, пещера – дело принципа.

– Лучше занялся бы дневником утопленника.

– Наверняка дневник уничтожен.

– Вряд ли.

– А где утопленник его запрятал? В роддоме?

– Копай глубже.

Генеральская дальнозоркая голова отправилась исполнять служебные обязанности.

А вот погоны остались.

И как выяснилось, на всю длинную, скучную, засадную ночь.

Я как-то притерпелся к мерцающим на уровне бровей генеральским звездам без кителя, лампасов и орденских планок.

Привык – ну, почти – к нудным комарам, не умеющим ничего, кроме как высасывать из хороших людей кровь.

Смирился с завтрашней дневной участью.

Все равно придется обойти с десяток арбалетчиков, дабы не разочаровать хитрущего стрелка.

Пусть наслаждается глупостью сборщика метеоритов…

У пещеры никто не хотел показываться.

Зато налетели комариные резервы.

Скучали генеральские погоны.

Скучал фотоаппарат.

Скучал и я.

Но как только забрезжил рассвет, мы были вознаграждены за муки.

Кто-то огромный, шумно фыркая, не спеша приближался к пещере.

Мне в данный момент не хватало для полного счастья шерстистого носорога эпохи неолита.

Ох, вредно на ночь слушать разговорчивых бабулек.

Но я чуть-чуть ошибся в определении гостя.

К пещере вышел обыкновенный лось и навалил пахучую кучу.

Ветерок был со стороны рогатого гегемона, и я понял: в такой атмосфере продолжать засаду нет смысла.

– Козел! – не сдержал я эмоцию и демаскировался. – Козел!

Сохатый обиделся на понижение в звании, трижды недовольно фыркнул и утопал в заповедные кущи.

Лосиное дерьмо благоухает так же, как и любое другое.

Так захотелось догнать сохатого и врезать ему промеж рогов альбомом…

Впрочем, на обратном пути глянцевая пухлость, живопишущая арбалетные муки, вполне могла и пригодиться.

Вдруг арбалетчику захочется повторить выстрел – и уже всерьез?

Чтобы не портить еще одну книгу из библиотеки доцентши, я рванул в Кронино раньше вчерашнего часа на полтора.

Вряд ли Веселый Арбалетчик успеет занять убойную позицию перед мостом…

Да и тумана сегодня не наблюдается.

А все-таки хорошо, что засаду испортил не шерстистый носорог.

Я представил, насколько бы рекордной получилась неолитная рыхлая пирамида, воняющая доисторическим навозом.