Текст книги "Жизнь и труды архиепископа Андрея (князя Ухтомского)"

Что я сделать мог? Послушаться высокоученого митр. Арсения и отослать отца Климента в Москву или еще куда, а самому заниматься солнечными ваннами? Это, конечно, дело самое безошибочное и беззаботное, но существует правило апостольское 52-е: «Аще кто, епископ или пресвитер, обращающегося от греха не приемлет, но отвергнет, да будет извержен из священного чина, опечаливает бо Христа, рекшего: радость бывает на небесах о едином грешнике кающемся». Вот я и не захотел опечалить Христа и сделал все, что мне подсказывала моя совесть и что мне благословил сделать патриарх Тихон. Но из-за всего этого очень рассердились и опечалились митрополиты Арсений и Петр и Сергий. И какая сила заставляет их так волноваться? И зачем у них явилась такая тоска, что архимандрит Климент принял у меня, древлеправославного епископа, благословение?

Между тем имеется еще одно каноническое правило, которое для этих премудрых митрополитов может быть очень назидательное и успокоительное: «Аще епископ (напр., еп. Андрей) нерадети будет о возвращении от еретиков принадлежащего церкви по спискам или самих кафедр, то да увещают его тщательные епископы (напр., митр. Петр или митр. Сергий) и да покажут ему его нерадение, дабы не имети ему извинения. Аще же в течение шести месяцев от дня увещания пребывая в той же епархии, не возымеет попечения о долженствующих возвратиться к кафолическому единению: с таковым да не сообщаются, доколе не исполнит того» (Карф., 137).

Вот какая прекрасная обязанность возлагается священными канонами на соседних «тщательных епископов». Они должны всячески обличать и всячески поощрять нерадеющих епископов, если они не имеют попечения «о долженствующих возвратиться».

А наши «соседние епископы» ныне ужасно сердятся на меня за то, что я сделал попытку к полному уничтожению раскола в Русской Церкви. Теперь я и не знаю, кого же я должен слушаться, священных канонов или наших епископов к очевидному вреду церковной жизни, или исполнить долг перед Богом и людьми?

«Судите, справедливо ли пред Богом слушаться людей (хотя бы и первосвященников – см. Деян.: 4:6) более, нежели Бога»[555]555
  «Но Петр и Иоанн сказали им в ответ: «Судите, справедливо ли пред Богом слушать вас более, нежели Бога?» (Деян., 4:19).


[Закрыть].

Я остаюсь при решении, что я сделал в деле молитвенного объединения со старообрядцами только то, что мне благословил сделать Господь устами моих ближайших духовников и что проверено и канонами, и голосом церковного народа, и покойным патриархом Тихоном.

Иного я сделать не мог.

А если бы ничего не сделал, то подпал бы суду священных канонов и своей совести.

Остается теперь мне только сказать, что я вот уже год днем и ночью думаю и передумываю, отыскиваю каких-нибудь ошибок в деле моего молитвенного воссоединения с архимандритом Климентом и возведения его в сан епископа. Я молюсь Богу, чтобы Он Сам, Господь, открыл мне эти ошибки, чтобы мне их исправить. И до сих пор я могу только сказать, что все, что моими грешными руками и моею грешною малодушною головою совершено, все совершил Сам Господь Спаситель, ибо все свято, и благодатно, и почти чудесно. И намерения у всех участников этого события были безупречны, и все дело, ими сделанное, чисто и безупречно. Все это сделано нашими грешными руками не для себя.

От меня некоторые мои доброжелатели требуют покаяния. Но я решительно не могу найти во всем вышеизложенном чего-либо такого, в чем мне нужно было бы каяться и раскаиваться. А нельзя заменять истину Божию ложью (Рим., 1:25) и называть зло добром и добро злом, нельзя служить явной неправде.

Ведь произошло, в конце концов, чрезвычайное событие: представитель беглопоповского согласия, представитель нескольких десятков своих общин, предложил и вручил свое миро православному епископу и за это только просил молитв этого епископа о себе и своих доверителях. И любовь этого епископа к страждущим старообрядцам, запечатленная этим миром, конечно, останется неизменною, и как бы беглопоповские руководители в 1926 году ни старались испортить дело, начатое их предшественниками в 1917 году, это будет только их грех, а благодать Божия будет делать свое дело и найдет иных деятелей. И эти деятели исполнят волю Божию, и не будет раскола в Русской Церкви, и нешвенный хитон Христов не будет раздираться на Руси. Но нельзя же ткать этот хитон из неправды и облекать Господа Спасителя в хитон неправды. Между тем все обвинения митрополита Сергия против меня основываются на главном моем преступлении, будто я нарушаю 34-е апостольское правило. Митр. Сергий пишет: «Видимое единство Церкви выражается между прочим в том, что всяческая страна имеет своего первого епископа» (Ап. 34).

Читаем это правило так: «Епископам всякого народа подобает знати первого епископа в них и признавати яко главу, и ничего превышающего их власть не творити без его рассуждения: творити же каждому то, что касается до его епархии и до мест, к ней принадлежащих. Но и первый ничего не творит без рассуждения всех. Ибо тако будет единомыслие и прославится Бог и Господь в святом Духе, Отец и Сын и Св. Дух».

Таково 34-е правило. Похоже ли оно на то, что выписал митр. Сергий? Не «всякая страна» должна управляться «первым епископом», а всякий народ. Это огромная разница: «страна» была Россия, а в этой «стране» было около 100 народов… И теперь их остается немногим менее. Значит, у нас и должно быть по 34-му апостольскому правилу около ста «первых епископов», между собою равных. Была до 1920 года «страна» Турция, в ней был совсем не один «первый епископ», а четыре вселенских патриарха и несколько десятков митрополитов автокефальных (все «первые»). Вот это соответствует канонам и 34-му правилу, которые митрополит Сергий чудовищно извращает, когда требует, чтобы «первый епископ» города Нижнего Новгорода самодержавно управлял и Тифлисом, и Якутском.

Далее в 34-м правиле сказано: «первый епископ ничего да не творит без рассуждения всех других епископов».

Иначе говоря, когда первый епископ после общего совета с другими епископами сделает распоряжение, это распоряжение будет обязательно для всех. А в других случаях эта обязанность значительно смягчается. Между тем митрополит Сергий вполне забывает это требование того же 34-го правила, и получается впечатление, что «первый епископ» имеет право просто быть самодуром и самодержавно командовать, как ему вздумается[556]556
  Митр. Сергий, обосновывая свою власть, утверждал позднее, будто «заместитель облечен патриаршей властью в том же объеме, как и заменяемый им местоблюститель» (Сергий, митр. О полномочиях патриаршего местоблюстителя и его заместителя // Журнал Московской патриархии. 1931. №1. С. 4).


[Закрыть].

Но этого каноны решительно не допускают. Есть каноническое правило, что даже сам патриарх не может отрешить подвластного себе епископа, но должен предложить его дело рассмотрению собора в своем присутствии (святого Кирилла Александрийского правило 1-е).

Так права первого епископа священными канонами очень ограничены, и эти каноны совсем не позволяют первому епископу узаконивать какие-нибудь его собственные беззакония и требовать их исполнения только потому, что они подписаны первым епископом.

Имеется еще выразительное каноническое правило, которое читается так: «Епископ от единого предела да не переходит в другой ни по самовольному вторжению, ни по насилию от народа или по принуждению епископов, но да пребывает в церкви, которую принял от Бога в жребий себе в начале, и да не переходит от нея» (Антиохийского собора 21-е правило).

А меня митрополит Крутицкий Петр не более, не менее, как лишил кафедры – без вины, без суда и следствия, еще задолго до моего «воссоединения» со старообрядцами. Почему же и для чего? По каким канонам? А я ведь не только назначенный епископ, а дважды избранный в Уфе.

* * *

Что же за издевательство надо мною и моею паствою со стороны местоблюстителя? Или это чужое приказание?

И, наконец, известны ли митрополиту Сергию правила 76-е апостольское и 23-е Антиохийского собора, по которым ни митрополит Петр, ни митрополит Сергий не могут считать себя «первыми епископами»? 23-е правило Антиохийского собора читается так: «Епископу не позволяется вместо себя поставляти другого в преемники себе, хотя бы он был и при конце жизни: аще же что таковое соделано будет, то поставление да будет недействительно. Но да соблюдается постановление церковное, определяющее, что епископа должно поставлять не инако разве с собором и по суду епископов, имеющих власть произвести достойного, по кончине преставившегося».

Таков закон. А по какому закону митрополиты Петр и Сергий оказались вершителями церковных дел?

Или воля патриарха Тихона выше священных канонов?

Но допустим, что в целях церковного благоустройства патриарх Тихон вынужден был по требованию минуты не считаться с этим законом. Это возможно и допустимо.

Но в избрании митрополита Крутицкого было нарушено не только указанное церковное правило, но и воля самого патриарха Тихона, ибо в завещании патриарха Тихона стоят еще два имени: митрополит Кирилл и митрополит Агафангел.

Почему же третий – Крутицкий – предпочтен первым двум? И кто предпочел, и кто его насильственно навязал всей нашей стране «первым епископом»?

Да, наша страна есть страна неограниченных возможностей и великих странных грехов вообще, и подлогов в частности.

На все наши недоуменные вопросы может быть только один ответ: митрополит Петр очень удобен для всей этой анонимной компании, которая его избрала и посадила на место «первого епископа». Вот разгадка всех загадок.

И наше несчастное «православие» теперь принуждено возиться с такими удобными людьми, как митрополит Петр и ему подобные. А митрополит Сергий с удивительной скромностью уверяет, что его Бог дал. Нет, Бог такие несчастья только попускает.

Разумеется, старообрядцы, если они не потеряли разум, никогда не признают такого управления церковью и не подчинятся ему. И я согласен с ними, а не с теми, которые способны признавать на себе любую «главу»: и распутинскую, и живоцерковническую, и еще какую угодно, ибо русские люди давно усвоили русский догмат: «что ни поп, то батька».

Я отрицаю этот догмат всецело. И в этом отношении я старообрядец. Я верую и люблю Святую Соборную и Апостольскую Церковь и не могу помириться, чтобы соборная жизнь Св. Церкви уродовалась и обращалась в канцелярско-приказную, подчиненную какому-нибудь случайному диктатору.

Кончаю свою речь. Кончаю покаянием в одном моем опрометчивом поступке. В ноябре 1917 года я, в числе других епископов, подписал определение синода о назначении архиепископа Сергия митрополитом Владимирским. Да, я это сделал, и это была моя ошибка. Конечно, дело обошлось бы и без меня; митрополит Сергий и без меня был бы возведен в митрополиты. Но в его митрополитстве, хотя очень мало, и я виноват. Это моя ошибка, мое учленение, или, на языке духовной жизни, прелесть, – как говорит митрополит Сергий. Менее было бы на митрополите Сергии греха, если бы он не был митрополитом, а еще лучше, если бы он послушался 21-го прав. Антиох. собора и остался бы в Финляндии, «которую принял от Бога в жребий себе в начале», а нынешний жребий, который он сам себе избрал, явно ему не по силам.

В частности, его обращение к уфимцам просто стыдно читать – так оно по тону задорно, а по содержанию антицерковно и наполнено неправдою.

1926, сентября 17

Уфа

Епископ православных и православно-старообрядческих общин

Андрей

История моего старообрядчества
Тетрадь вторая[557]557
  История моего старообрядчества. Тетрадь вторая. Алма-Ата, 28 февраля 1933 года; Приложение: К тем, кто не шутит правдою (отречение от катаскопов). 4 ноября 1932 г. (авторская рукопись в 32 тетрадных листа).


[Закрыть]

В 1927 году я написал, сидя в Уфе, первую часть «Истории моего старообрядчества». Эту первую часть я писал тогда от великой скорби и стеснения сердца, вынужденный к тому страшной клеветой, которую возвели на меня сам заместитель местоблюстителя патриаршего престола м. Сергий и его бессовестные приверженцы и последователи. Я тогда писал не столько историю, сколько самозащиту… Тогда против меня пущено было все в ход: и ложь, и клевета, и обман; и все – только для того, чтобы испортить мою святую цель примирить «беглопоповцев» с бывшей господствующей иерархией. Я вынужден был защищаться и вынужден был назвать лжецов – лжецами и клеветников – клеветниками. Иначе поступить я не мог. Но мне это было страшно тяжело, потому что моя невиновность в преступлениях, мне не ведомых, мало кому была интересна, а мои клеветники преспокойно оставались на своих местах, продолжая исполнять распоряжения высшего своего начальства. – В это время, в 1926 году, печатались против меня целые брошюры, на которые я ответить, конечно, не мог: типографии принимали и могли исполнять заказы только противоцерковные и печатали только то, что угодно митр. Сергию и его почитателям, – т.е. что было вредно для церковной жизни.

Вот в таких условиях мне приходилось писать первую тетрадь «Истории моего старообрядчества», – в настроении полной безнадежности и бесцельности моего писания. Ведь убеждать рясофорных докторов богословия и доказывать им, что лгать не похвально, – правда же, – занятие неблагодарное! С другой стороны, – доказывать легкомысленным русским гражданам, что легкомыслие в серьезных делах есть преступление, – это значит – только терять время! Легкомысленных граждан учат только исторические синяки, – только тогда они немного исцеляются от своего легкомыслия…

Итак, начинаю вторую часть своей «Истории». И начинаю сейчас писать с чувствами, совершенно иными, чем те, с которыми я писал в 1927 году. Сейчас пишу с надеждой великой, с благодатной радостью в душе. Тогда, в 1927 году, мою жертву Господь не принял! Нашлись тогда злые люди и у «беглопоповцев» и преступные люди у «никониан», которые вместо мира и любви пожелали раздоров и разделений. Ныне явно благодать Божия зовет «никониан», чтобы они откинули ложь и неправду и возлюбили подлинную правду церковной жизни.

Сам Господь начинает строить жизнь церковную после того, как нецерковные пастыри оказались явными предателями Церкви Христовой и христопродавцами. Господь ныне исполняет слово Свое, высказанное через пророков: «Я пересмотрю овец Моих и высвобожу их из всех мест, в которые они были рассеяны в день облачный и мрачный» (Иез. 34).

Чтобы эта тетрадка была понятнее для читателей, я начну с воспоминаний.

В сентябре 1917 года ко мне обратились так называемые беглопоповцы с просьбою быть у них епископом. В это время я был в Москве на Соборе 1917 года. Я принципиально согласился, но с тем, что уфимская паства моя останется в моем ведении. Вел со мной переговоры со стороны беглопоповцев Лев Алексеевич Молехонов. Он же собрал в Москве маленькое совещание из представителей других своих общин. На этом совещании после рассуждений согласились, что мое соединение с этой группой старообрядцев произойдет так: я приду без облачения в Московский (на М. Андроньевской ул.) храм беглопоповцев. Они встретят меня вопросом: кто я? – Я отвечу сначала, что я епископ православной единой, святой, соборной Апостольской Церкви, а потом прочту Символ веры и пространное исповедание веры, который чтет всякий, рукополагаемый во епископа. Далее я, по просьбе беглопоповцев, сам себя помазываю тем святым миром, которое они в 1917 году называли и считали патриаршим, оставшимся от патр. Иосифа. – На этом «чиноприем» мой и должен был окончиться.

Обо всех этих переговорах знал мой духовник, харьковский архиепископ Антоний, и обо всем был осведомлен патр. Тихон, которые и одобрили мои намерения.

Таким образом – с обеих сторон все было вымерено, высчитано, обдумано и по-человечески выходило вполне для всех приемлемо. После этого я уехал в Уфу.

…………

Но наступили события 1918 и 1919 гг. – Беглопоповцы меня надолго потеряли; я оказался в Сибири, а потом – в тяжелой неволе. В 1922 году явилась «Живая церковь»; и среди живоцерковников оказался викарный Саратовский епископ Николай Позднев, бывший ректор Саратовской духовной семинарии. – Этот недостойный старик так наконец возмутил всех своим предательским поведением по отношению к своему главному епископу, что его саратовцы выгнали.

Тогда он решил стать старообрядцем; а беглопоповцы до такой степени потеряли смысл церковности, что приняли его в качестве своего «главы». – Такова стойкость в убеждениях у бывших ученых воспитателей «никонианского» юношества! И таково непонимание церковной жизни у сменившихся, новых руководителей беглопоповства, которые отвергли белокриницкого митр. Амвросия, старца несомненно честного, и сделали главою своей иерархии человека заведомо бесчестного.

…………

Когда в 1923 году узнал я обо всем этом, я счел себя свободным от тех обещаний, которые в 1917-м я дал Л.А. Молехонову. – Но в 1925 году, когда я был в ссылке в Асхабаде, то ко мне явился беглопоповский архим. Климент и стал снова меня просить, чтобы я был епископом у беглопоповцев. – При этом он представил мне кроме рекомендаций, какой он хороший человек, – еще целую кучу всяких уполномочий и доверенностей, выданных ему от различных беглопоповских общин, которые просили его отыскать им епископа.

Я согласился исполнить все, что обещал Л.А. Молехонову, но категорически отказался признать Николу Позднева своим архиепископом. – Кроме того, я согласился быть епископом у беглопоповцев только с тем условием, что архим. Климент сам примет от меня посвящение в епископы и будет фактически дееспособным епископом, ибо сам-то я надолго был прикован к Асхабаду или еще к другому какому месту.

Климент принял мои условия, и 28 августа 1925 года мы впервые молились вместе с ним Богу в истинно-православном, т.е. не цезаро-папистическом храме; я со своей стороны исполнил все, на что получил благословение патр. Тихона. – 3-го сентября 1925 года я рукоположил (вместе с еп. Руфином) Климента во епископа, уполномочив его быть как бы моим заместителем, пока я не пользуюсь свободой передвижения. – Вместе с тем я говорил еп. Клименту, что наше дело столь святое и великое и мы переживаем такое ответственное время, что не должны допускать ни малейшей лжи ни в своих делах, ни даже в своих словах.

На этом мы с ним и расстались в тот же день 3-го сентября.

А вскоре я получил от еп. Климента известие, что беглопоповцы ни меня, ни его не признали своими епископами и что он, Климент, в сущем сане принят в число епископов Белокриницкой иерархии.

Через несколько времени я узнал, что еп. Климент вел себя среди своей братии не совсем по-епископски и своей братии наговорил того, что дало ей право подозревать и меня в нечистых и злокозненных по отношению к старообрядчеству намерениях.

Это все изложено гораздо подробнее в ч. I «Истории моего старообрядчества».

…………

Так моя попытка примирения с беглопоповцами и желание привести их положение в сколько-нибудь приличное, в каноническом отношении, закончились вполне грустно – совершенно безрезультатно.

…………

Но насколько эта попытка закончилась безрезультатно в отношении беглопоповцев, настолько она имела вовсе печальные результаты в отношении ко мне.

В это время управлял всей русской православной толпой митр. Крутицкий Петр (Полянский). Это был московский самодержец в духовном сане, с помощью многих и сложных шахматных ходов занявший это место. А ведь известно, что русские люди без хорошего самодержавного кулака обойтись не могут. – Так вот этот митр. Петр, духовный самодержец, опираясь на самодержца совсем не духовного, узнав о моей молитве со старообрядцами в Асхабаде (узнав по каким-то сплетням), запретил мне священнослужение… Это было бы ужасно как страшно, если бы ранее я признал Петра самодержцем над собой. Но так как я отказался признать Петра в апреле 1925 года самодержцем – как признали другие, – то в октябре этого года я не признал, разумеется, и его запрещение.

В 1926 году в июле это запрещение повторил преемник Петра митр. Сергий, еще более подлыми путями, чем Петр, пролезший в звание председателя патриаршего Синода и назвавший себя заместителем местоблюстителя. Но глупая Москва способна смириться со всякой подлостью! Помирилась она и с подлостью Сергия… – Этот Сергий, зная, что я в Уфе, написал к моей пастве письмо, преисполненное клеветы на меня, будто я отпал от православия, будто бы вторым чином присоединился к беглопоповцам и пр. – Мне не много нужно было употребить усилий, чтобы доказать, что это ложь и что заместитель местоблюстителя – просто лжец!

………..

Два слова отступления. – Что я подвергся резкой клевете митр. Сергия – это не так важно. – А важно вот что: что вся наша казенная полемика со старообрядчеством всегда была сплошною клеветою на старообрядчество. – Все эти лжепрофессоры Ивановские, Субботины, все эти миссионеры: Крючковы, Александровы, Белоликовы[558]558
  Белоликов Василий Захарьевич (1887–1937). Родился в с. Васильевское Череповецкого уезда Новгородской губ. В 1915 г. – исполняющий должность доцента Киевской духовной академии, был представлен к премии митр. Макария (Извлечение из журналов Совета имп. Киевской духовной академии за 1914/1915 учебный год. Киев, 1916. С. 139, 143, 410, 638), затем главный эксперт по старообрядчеству у обновленцев, автор большинства соответствующих документов и обзоров в обновленческой прессе.


[Закрыть], – все это была продажная, казенная компания, делавшая на борьбе со старообрядчеством себе карьеру и сознательно клеветавшая на старообрядчество. Старообрядчество же было ненавистно петербургским жандармам потому, что оно требовало свободы слова, свободы совести и свободной церковной общественности. – По существу, борьба правительства со старообрядчеством и была борьбою с гражданскими свободами; а миссионеры ее искусно сводили к спорам только об аллилуйя, о двуперстии, о поклонах; и побеждали своих соперников только путем клеветы на них. Подлинные исторические документы о старообрядчестве открыл проф. Н.Ф. Каптерев и в 1889 году начал их печатать, но проф. Субботин добился, что печатание этих документов было запрещено Победоносцевым, и они появились в печати лишь в 1911 году[559]559
  алантливый и ученый человек отличался, однако, некоторой неуравновешенностью и страдал к тому же пристрастием к Бахусу. Под влиянием винных паров он порой совершал невероятные по своей эксцентричности поступки…»; был редактором сочинений обновленческого «митрополита» А.И. Введенского (Краснов-Левитин А.Э., Шавров В.М. Очерки по истории русской церковной смуты. С. 288, 427). 28 апреля 1935 г. осужден ОСО при НКВД на три года лагерей, но, видимо, освобожден досрочно. На момент ареста 29 сентября 1937 г. жил в Александрове, 17 ноября приговорен к ВМН по обвинению в руководстве контрреволюционной церковной группировкой, расстрелян 25 ноября в Бутово. (Бутовский полигон. Кн. 2, 1937–1938. М., 1998. С. 90). См. также: Балашев Н. Мученики братья Белоликовы // Речь (Череповец). 1993. 5 ноября. №220(18665).


[Закрыть].

………..

Теперь продолжаю. – Вот этой протоптанной дорожкой клеветы и лжи и пошел митр. Сергий и оклеветал меня. Но в Уфе среди «никониан» уже нашлись смыслящие люди и не поверили клевете Сергия, как не поверили клевете Петра. – При этом случилось два обстоятельства, которые послужили на пользу мне лично и на пользу церковному делу.

У меня в то время были два викарных епископа – Антоний и Питирим. Оба они пожелали проверить все, что касалось меня в деле воссоединения со старообрядчеством. Антоний отправился проверять меня в Москву, добился доверия в канцелярии патриаршего Синода и лично проник в синодский архив, чтобы изучить документы, касающиеся меня.

Каково же было его удивление, когда он еще весной 1927 года убедился, что в Синоде – в архиве нет решительно никаких документов обо мне, – ни о моем «уходе в раскол», ни о моем «запрещении» и пр. Он спросил в Синоде, что же это значит, и получил чрезвычайно характерный ответ: «Вероятно митр. Петр только попугать хотел еп. Андрея!..»

Еп. Питирим, бывший староафонский 70-летний монах, человек умный, хотя и малограмотный, поехал не в сергиевский Синод, который он не признавал, а поехал в Ярославль к митр. Агафангелу, чтобы ему доложить подробно обо всем, что касается Уфимской церковной жизни, и выслушать его мнение. Митр. Агафангел выслушал еп. Питирима очень внимательно в течение нескольких часов (два дня) и сказал моему викарию и ставленнику (которого я рукоположил во епископа во время первой моей ссылки, в Тедженте в июне 1925 г.), чтобы он не смущался, что мое церковное поведение безупречно и что лишь в целях церковного мира он, митр. Агафангел, советовал бы мне не совершать архиерейских хиротоний, а в целях осведомления уфимцев и других верных сынов Церкви, он – митр. Агафангел, советовал бы мне все мое «дело» отдать на суд ближайших по крайней мере – трех епископов.

«Но это мой только совет, а на месте видней, что нужно делать», – так сказал еп. Питириму митр. Агафангел[560]560
  Это мнение митр. Агафангела для меня очень важно, потому что я этого архиерея считаю (с 1905 г.) человеком безупречно честным. – Как человек честный, он до самой смерти не мог примириться с бесчестною тактикой митр. Сергия; и когда весной 1928 г. к митр. Агафангелу приехали представители Тобольских приходов и умоляли его встать во главе их управления после их окончательного отпадения от Сергия, то митр. Агафангел сказал: «Мне 73 года, я через несколько месяцев или недель умру. Поэтому я вам бесполезен. А если хотите меня послушаться, поезжайте в Уфу и просите помощи у Уфимских епископов». – Тоболяне и исполнили этот совет митр. Агафангела и были в Уф е и приняли ее порядки.


[Закрыть].

3 февраля 1927 года эти три епископа выпустили за собственными подписями «Акт по делу архиепископа Андрея», в котором изложили обстоятельства дела и пришли к выводу, что я никуда не «уходил», а что клевета митр. Сергия по существу своему есть легкомысленная и позорная на святое дело.