Текст книги "Жизнь и труды архиепископа Андрея (князя Ухтомского)"

…………

Я должен кончать. – Все материалы, относящиеся к истории моего старообрядчества, исчерпаны. – Теперь я почитаю своим долгом сказать твердо и открыто: я непримиримый враг цезаро-папизма, как и всякого насилия, – поэтому я враг и того страшного греха, который в общей сложности именуется «никонианством».

Я не революционер, ибо в революции есть большой элемент злобы и мести. Но прекрасно понимаю революцию как протест против неправды и насилия. Я прекрасно понимаю таких революционеров, как великие пророки Исайя, Иеремия и почти все остальные, обличавшие несправедливые законы и жестокие решения. Воистину – чтобы познать истину, нужно сначала осуществить в жизни правду-справедливость.

Я не революционер! Я христианин и никому не хочу зла… Но вместе с ап. Павлом – против всякого беззакония и общественной неправды (Дн. 22 и 23).

Я даже не христианский социалист, ибо и в так называемом христианском социализме есть нечто от лукавого в виде человеческого негодного пустословия и прекословий. Христианский социализм, как и социал-демократия, – это плоды римского католицизма, как большевизм есть продукт петербургского цезаро-папизма.

Я – только христианин и последователь великого христианского гения, апостола Павла; я – христианский общинник! – Я считаю, что социология ап. Павла, основанная на учении о Богочеловечестве Господа Спасителя, обеспечивает для всякого человека и земную социальную правду и вечное его спасение. Но несчастные цезаропаписты («никониане») не хотят понять этого, не хотят быстро и решительно выступить на путь христианского оздоровления жизни; сбитые с толку своими архиереями-катаскопами, несчастные «никониане» не понимают всей глупости своего положения и продолжают свое бессмысленное существование.

«Никонианство», как полное извращение христианства, есть несомненная ересь; но «никониане» до такой степени жалки и нелепы, что их еретиками назвать почти несправедливо! Какие же это еретики! – Такие они несчастные… Это дети – крещенные, но ничему не наученные…

Братие, православные христиане, работайте же Господу! Работайте со страхом и радостью! Учитесь у ап. Павла! Устраивайте, восстанавливайте древле-православную, христианскую жизнь по правилам и практике св. Церкви до-никонианской! Покайтесь! Устраивайте свои христианские общины свободные, честные, трудолюбивые и радостные.

А о себе я, грешный, могу сказать великое чудное слово: «я раб вашей любви» и готов до смерти служить делу устроения на земле этой христианской любви и церковной соборной жизни. – Да будет едино стадо и Един Пастырь! – А Христово стадо не может быть не разумно…

Православный епископ Андрей

1933, февр. 28

Алма-Ата

Следователю гражд. Нелюбову.

На последнем допросе меня вы мне сделали упрек, что «мое лицо остается в тени». В ответ на это я обещал вам прояснить свое лицо в политическом отношении. Это я ныне исполнил и прилагаю при сем две тетради моей политической исповеди. Я очень прошу вас отнестись к этому моему труду не с точки зрения сыска, а с точки зрения исполнения мною и вами больших общегосударственных обязанностей, На эту исповедь обратите внимание и прокурора Республики, который был у меня в камере, не знаю его фамилии.

Ухтомский, еп. Андрей.

13 ноября 1928 г.

Еще прошу вас, если я буду несмотря ни на что за мои христианские убеждения приговорен к сидению под арестом, то прошу меня оставить где-нибудь в одиночке или в той камере, где я сейчас, на дворе ГПУ. Самое страшное для меня наказание – это слышать ужасающую богохульную брань и сквернословие. А в одиночке я буду от этого застрахован…[581]581
  Нежный А.И. С. 232–233.


[Закрыть]

Я начинаю писать свою политическую исповедь – эту исповедь мою я адресую по преимуществу моей пастве, моим дорогим уфимцам, с которыми я встретил февральскую революцию 17 года, с которыми пережил все события 18-го года. Пусть они проверят мои слова во всех отношениях. Адресую эту исповедь всем рабочим, которые с 18-го года с великой любовью заботятся обо мне. Адресую ее вообще всем мыслящим и искренним христианам, которые в жизни ищут правды Божией и стремятся Ее осуществить. Пусть мой жизненный путь одних сохранит от ошибок, а другим даст две-три полезные мысли. Я буду рад и этому. А свою личную жизнь я считаю давно конченою и мой путь жизненный уже пройденным…

…Жизнь моя была очень простая. Не было в ней ни увлечений, ни разочарований! Поэтому она для многих кажется малосодержательною. Против этого я горячо протестую: моя жизнь – очень содержательная и, по милости Божьей, очень радостная, чего от всей души желаю всем!

Мне сказано официально, что мое политическое лицо неясно. Еще мне сказано официально, что мое социальное происхождение особенно вредит прояснению моего лица в политическом отношении. Иначе говоря, мой княжеский титул наводит тень на мое лицо…

Положение мое можно сказать безвыходное.

Родился с тенью на лице, да так вот в этой тени и сиди.

Но в данном случае мне на помощь может придти самая простая арифметика. Я… принял монашество в 1895 г. Значит, я пользовался своим «княжеством» двадцать два года, когда был в пеленках и юношею-учеником. Итак, не революция лишила меня моего княжества, а сам я произвел в 22 года революцию в своей жизни и пошел в монахи, несмотря на многие утехи, которые обещала мне жизнь с княжеским титулом. Далее. От моего монашества в 1895 г. до революции 1917 г. прошло тоже 22 года моей сознательной, а не детской жизни. Поэтому, можно ли говорить, что мое социальное положение или происхождение может наводить на меня какую-то тень?[582]582
  Там же. С. 233–234.


[Закрыть]

…Мне почти 55 лет. 33 года из этих 55 лет я не князь. Остальные 22 года моей жизни – детство, юношество – я ни один час не использовал своего княжества. Но почему же я сделал с точки зрения людей, материалистически настроенных, такую глупость? Что заставило меня отказаться добровольно от многих привилегий светской жизни? Я могу с чистой совестью сказать, что я ушел из своей среды потому, что кроме беспредельной глупости и беспринципности я в этой среде ничего не видел. Особенно меня поражал разврат этого лжеинтеллигентного общества. Можно сказать, я бежал от греха. По дороге, во время этого бегства, мне встретились два огромных русских мыслителя: А.С. Хомяков и И.С. Аксаков. Эти два мыслителя определили всю дальнейшую мою жизнь, даже до 1928 года.

Хомяков – это русский гений религиозной и философской мысли. Аксаков не гений, но очень крупный талант, великий мастер русского слова. И оба они – и Хомяков, и Аксаков – были величайшими патриотами, жестоко бичевавшими отечественные пороки… Эти два мыслителя вполне и навсегда пленили меня[583]583
  Там же. С. 259–260.


[Закрыть].

…Аксаков с величайшим одушевлением доказывал царскому правительству ту простую мысль, что самодержавие не есть самодурство, что самодержавие должно само себя нравственно оправдывать, что иначе власть русского царя превращается во власть древневосточного деспота. На это Аксакову возражали, что Русь была и останется Святой Русью под руководством своего духовенства. В ответ на это Аксаков писал громовые статьи о том, что наше духовенство есть продажная каста, что оно признает всякую ложь во спасение – тогда как всякая ложь должна быть в омерзение. Что Русь его времени нельзя назвать святою, потому что в ней нет простой справедливости.

…Вот каковы были мои главные учители, на каких чувствах и мыслях я вырос. Я благодарю Бога за то, что хорошие педагоги толкнули меня на изучение этих великих людей. Они научили меня всему доброму, они научили меня любить людей, несмотря на их пороки, отделять людей от их пороков и находить в них образ Божий[584]584
  Там же. С. 261.


[Закрыть].

…С 1916 г. я состоял в Уфе председателем Восточно-Русского культурно-просветительного общества. … Это общество издавало свой журнал «Заволжский летописец». Этот журнал не изменял своего направления ни в 17 ом году при республике Керенского, ни при большевиках в 18-ом году, ни при Колчаке в 19-ом году. Мы говорили только правду, и эту правду мы говорили нашим читателям всех направлений. Мало того, этот журнал и печатался в 18 г. в большевистской типографии. Но в конце концов я должен был за всю эту деятельность и, главным образом, за мою «колчаковщину» отвечать на следствии Московского революционного трибунала. … Мое дело, состоявшее из двух огромных томов, было изучено двумя следователями – Тагальницким и Ильиным, и я был освобожден без суда, ибо во всех моих писаниях была усмотрена одна идея: служение правде. На моем церковном языке это называется – борьба с грехом, ибо высшая неправда – грех. Итак, я был освобожден Московским революционным трибуналом в 1922 г., 5 августа, а 10 августа в газете «Правда» (московской) было напечатано открытое письмо. Оно было такого содержания приблизительно: получив оправдание в возведенных на меня обвинениях в контр-революции, я испытываю нравственную потребность принести благодарность Московскому революционному трибуналу за этот акт государственной мудрости, ибо этим его решением признана законной вся моя уфимская церковная деятельность. Отныне уфимская епархия может жить нормальною церковною жизнию по установившемуся в ней порядку…[585]585
  Там же. С. 244.


[Закрыть]

…Французы вначале с восторгом кричали эти красивые слова: свобода, равенство и братство, но очень скоро все восторги сменились другою формулою: свобода, равенство и Наполеон. А еще через несколько времени вся помпа французской революции сменилась прозаическими словами: «император Наполеон».

Значит, дело не в формуле. Назваться республиканцем очень мало. Нужно быть республиканцем, нужно приучить себя к исполнению гражданского общеобязательного долга. Поэтому во французской формуле нужно ставить ударение не на первом слове: свобода, ибо она может оказаться своеволием, и не втором: равенство, ибо внешнее идеальное уравнивание (старого и малого, умного и глупого, честного и бесчестного) есть величайшая несправедливость. Нет, нужно и во-первых, и во-вторых, и в третьих только братство. А в братстве, в чувстве братства заключается и свобода, и равенство. По этому поводу прекрасно говорил А.С. Хомяков, что человеку необходимо пережить таинство свободы, чтобы быть счастливым. Иначе он и в свободе будет несчастным.

Русские люди всегда считали себя и называли себя и даже чувствовали себя только братьями. И не только между собой назывались братьями, но и других к этому своему братству привлекали. Я и считаю русских людей по природе республиканцами-социалистами. Но наш социализм – свой собственный, доморощенный, а не французский, вообще – не западноевропейский. Там, в Западной Европе, социализм вырос в процессе борьбы с королями и католическим духовенством. Там при победе над королевскою властью и выросли прежде всего лозунги свободы и равенства. А мы, русские, как справедливо говорил Лев Толстой, на несколько сот лет опередили Европу в своем нравственном развитии. Потому, что Православная Церковь воспитала нас на Евангелии, которое отняла у своих подданных Церковь римских пап, требовавшая от них не сыновней христианской любви, а только слепого послушания…[586]586
  Там же. С. 263–264.


[Закрыть]

…Основная мысль всех моих писаний – это в то же время и основная мысль моего мировоззрения. Что Св. Писание дает людям лучшую философию и историю вообще, и дает смысл жизни каждому отдельному человеку в частности. В Св. Писании мы находим и описание жизни идеальной республики. …Я думаю, что подлинные образцы жизни находятся сзади нас, в пройденной истории мира, а не впереди…[587]587
  Там же. С. 265–266.


[Закрыть]

И наилучший образец республики – это коммуна духа, указанная нам историею свободной христианской Церкви. Эта коммуна духа есть величайшая нравственная проблема человечества, процесс его всестороннего перевоспитания.

Но эти мои мысли оказались чуждыми и вполне неприемлемыми для наших монархистов и мирянского, и духовного звания. Для них я и написал мои «Письма о старообрядчестве» и «Письма о церковном обновленчестве» в 1925 г. Во всех четырех сериях этих писем я, главным образом, писал о следующих предметах (перечисляю по памяти, потому что ничего не имею под руками и, может быть, многое и существенное пропускаю).

О догматах. Догматы христианские – это не отвлеченные и непонятные формы христианской схоластики, а жизненно-необходимые и практически понятные обоснования всей разумной жизни человека.

О церкви. Церковь есть церковно-настроенное общество; это живое тело, чувствующий организм, а не одни только архиереи, которое выдумали даже слово: епископат – и уверяют, что епископат-де и есть вместилище и хранилище всякой истины. Нет. Церковь есть общество людей, ищущих истины; это общество чистых совестью и объединенных любовью к Единому Безгрешному.

О собственности. Установившееся представление о собственности есть чисто условное. Истинный христианин не знает слова: мое, а ищет возможности все свое сделать общецерковным. А если это так, то злоупотребляющий своею собственностью во вред ближним становится чуждым для церковного общества и исключается из него.

Мои оппоненты из духовенства (высшего) приходили в полное отчаяние от моего толкования и перевода слова «литургия». Это греческое слово в переводе на наш привычный (хотя и не русский) язык значит буквально: республика; и, следовательно, это слово: республика совсем не так богопротивно и так страшно, как думают наши самые благочестивые монархисты.

Таким образом, жизнь Церкви и заключается в литургии как республике, общем, общественном деле. Литургия есть духовная кооперация, обнимающая своею духовной взаимопомощью всех членов Церкви. Наконец, последняя мысль, находящаяся в моих письмах, – это мысль о том, что слово «самодержец» – чисто языческого происхождения, что даже благочестивые самодержцы, как Константин Великий, были иногда вредны для развития церковной жизни, а самодержцы-еретики были источником величайших церковных бед. Христиане первых веков не любили этого слова и противополагали этому языческому слову: автократор библейское слово: пантократор – вседержитель.

Итак, во всех своих писаниях во время революции я стремился доказать церковным людям, что Церковь есть такое бытие, которое не нуждается ни в каких внешних административных подпорках. Церковь есть Столп истины! Она нуждается только во внутреннем очищении своей жизни; а это очищение производится не иначе как в процессе внутренней жизни и никогда не производится по приказанию начальства.

Вот мой идеал истинной, идеальной республики. Вне чистого и ясного понимания христианства такая идеальная республика немыслима…[588]588
  Там же. С. 266–267.


[Закрыть]

[Я – несомненный республиканец,] но без увлечений и иллюзий, ибо я твердо знаю, что на земле нет совершенства и все имеет ценность только относительную[589]589
  Там же. С. 255.


[Закрыть].

…

Это было в Томске в течение первых двух недель ноября месяца 18-го года. В Томске происходило Сибирское соборное совещание, когда Урал и Сибирь оказались отрезанными от Москвы чешским фронтом. Тогда члены Московского собора 17-го года, находившиеся на этой территории, собрались в Томске, чтобы обсудить церковные дела. Нужно было принять некоторые решения, для того чтобы узаконить отсутствие Патриарха. И вот в Томске начались для меня сюрпризы во всех направлениях – и в политическом, и в церковном. Дело в том, что огромное большинство этого собрания были самые бессмысленные монархисты, возводившие монархизм в догмат и нисколько не желавшие считаться даже с самыми очевидными фактами.

Соответственно с этим главным догматом о необходимости и неизбежности восстановления царской власти и начались работы этого Томского собрания. Я стал решительно и твердо протестовать против такого оборота дела, и моим активным единомышленником был только еп. Екатеринбургский Григорий.

…Что же я говорил своим монархистам? Что я мог сказать им на основании Священного Писания? Я говорил, что в Священном Писании есть целая отдельная «Книга Судий», описывающая идеальную республику. А когда древние иудеи вместо этих благочестивых судей пожелали иметь своего царя, то это вызвало гнев Божий. На это мне указывали, что сердце царей в руке Божьей. Я соглашался с этим положением, но указывал, что раз это так, то у нас и должна быть республика, ибо два царя подряд на одной неделе отказались от своего царства, и ясно, что если их сердца в руке Божьей, то мы против республики протестовать не имеем права…[590]590
  Там же. С. 241–242.


[Закрыть]

…Во главе угла моего христианского мировоззрения стоял, конечно, Христос как величайшее украшение всей мировой истории[591]591
  Там же. С. 268. Кто-то из работавших с делом чекистов подчеркнул эту фразу красным карандашом.


[Закрыть].

…Да, православная Русь бывала и великою грешницею, бывала часто в судах неправдою черна, но православная Русь никогда зло не называла добром, никогда не поклонялась злу и никогда не переставала бороться со злом. Такой взгляд на русскую историю делал меня патриотом. Я патриот не механический, не в силу своего русского происхождения, я патриот сознательный и люблю свое Отечество не зоологической любовью, а на основании нравственных принципов, которым служит мое христианское Отечество. Несчастно сердце, не любившее смолоду; одинаково несчастно разбитое сердце, полюбившее то, что недостойно любви. Я могу сказать, что я счастлив. Я любил и люблю то, что воистину достойно любви, что я не только люблю, но и уважаю.

Итак, я люблю Россию и ея культуру. Из этого ясно, чего в истории России я не люблю.

Я не люблю всего петербургско-императорского периода русской истории. Я не люблю того огромного насилия над русской душой и вообще над русской землею, которым характеризуется весь этот период в 200 с лишним лет. Какой-то историк сказал, что император Петр вывихнул голову всей России и что она после него так и осталась с вывихнутой головою. Это очень верно.

С начала XVIIII века русские думают чужою головою, и это жестоко вредит русской жизни, даже извращает эту жизнь, извращает русскую культуру.

…Всякий народ имеет и должен иметь свою душу, свою культуру. И немец по складу своей жизни никогда не будет похож на итальянца, француз на англичанина, а самый сильный по культуре народ – это евреи с их несравненной историей и литературой. Что касается русского народа – и в особенности великороссов, – то его культура со времен императора Петра подверглась сплошному изнасилованию со стороны чуждой его духу немецкой цивилизации. В Петербурге сидели полунемецкие императоры с совершенно немецкими министрами и командовали всею Россиею и прививали ей совершенно нерусские начала жизни. Это было совершенно определенное гонение на русское православие, на русскую общественность, на русский народный быт. Это было систематическое развращение русской народной души и издевательство над нею со стороны немецких цивилизаторов. Свободолюбивая братская Русь мало-помалу превратилась в собрание запуганных рабов, дрожащих пред своею властию и лишенных чувства долга истинного христианина и гражданина. Русские граждане превратились в несчастных обывателей, которые не строили своей жизни, а только наблюдали, что петербургские строители делали из того теста, которое представлял из себя русский народ…[592]592
  Там же. С. 268–269.


[Закрыть]

…Страшный день: 9 января 1905 г. [именно в этот день три с лишним века назад по приказу Ивана Грозного был убит митрополит Филипп (Колычев)]… Для меня было страшно это мистическое совпадение. Два страшных преступления русских самодержцев произошли в один день – 9-го января. Оба преступления связаны с именем христианского царя; и нужно быть или вовсе бессовестным, или совсем слепым, чтобы не видеть всей глубины этих преступлений. …Между Россией большою и Россией великою огромная разница. Я хотел и хочу, чтобы мое Отечество было великим в нравственном отношении[593]593
  Там же. С. 271.


[Закрыть]…

И при царе я был прежде всего епископом и гражданином. Остаюсь таким и ныне[594]594
  Там же.


[Закрыть].

[Революция – ] Это было море прорвавшейся злобы… Грабеж, рвачество и истребление иногда чрезвычайно полезного материала. И это был великий грех!..[595]595
  Там же. С 272.


[Закрыть]

[Ныне же] Многие слепые прозрели. Многие ценности жизни потерпели полное крушение; вообще переоценка коснулась решительно всего, что заполняет нашу жизнь. Ныне на красном знамени русской революции отчетливо твердо обрисовались серп и молот, как символ освобождения труда от эксплуатации. Это знамя, бесспорно, прекрасное; и если бы оно сразу стало всем понятно с 1918 г., то не было бы очень многих несчастий и бед гражданской войны. Итак, освобождение труда от злостной, всемирной эксплуатации – великое дело, которое начала русская революция. Но за этим длительным процессом освобождения должна быть поставлена окончательная цель – содержание жизни освобожденного человечества. Какая же это цель? Что предполагается русскою революциею? Какая ее последняя идея? На эти вопросы лучше всего отвечает одна из почтовых марок, которая была выпущена к 10-летию Октябрьской революции. Эта марка изображает русского крестьянина путеводителем во главе народов СССР. Это великолепная марка! Огромная христианская идея заложена в ней! Это блестящее указание на конечную идею русской революции – эта идея укладывается в два слова: «братство народов»…[596]596
  Там же. С. 272–273.


[Закрыть]

Писать политическую исповедь в 1928 году, 7 ноября, как раз в день годовщины Октябрьской революции (я не понимаю, почему Октябрьская революция празднуется в ноябре) и не написать ни слова о Ленине – это значит умолчать почти о самом главном. …Ленина я ставлю наряду с первоклассными русскими людьми вроде Петра Великого и Льва Толстого. Императора Петра я считаю первым русским революционером-большевиком. Лев Толстой – это воплощение русского большевистского духа во всемирной литературе. Прежде всего – это чисто русские натуры. Действительно, натуры без компромиссов; они не способны останавливаться на полдороге. Их правило: бить так бить; пить так пить; любить так любить. Таков был Петр I, изломавший Московскую Русь и устроивший русскую столицу в финляндском болоте. Таков был Лев Толстой, отвергший всю европейскую цивилизацию, обросший бородой и надевший здоровую русскую деревенскую рубаху…[597]597
  Там же. С. 273–274.


[Закрыть]

Ленин изломал все, что дала нам, русским людям, петербургская цивилизация, и возвратил русским людям русскую столицу – Москву. Ленин-интернационалист перевел столицу своего социалистического Отечества из самого интернационального Петербурга в старую Москву. Так удивительно иногда люди неожиданно для себя предпринимают великие решения…

И кругозор, и глазомер Ленина в политическом отношении несравненны: из живых политических деятелей Европы он стоит, конечно, головою выше всех… И тем не менее я считаю Ленина несамостоятельным даже в его политической деятельности… [поскольку он] заимствовал самую форму борьбы за социальную правду [у политических мыслителей-славянофилов].

…[Советы основаны] на мысли о братстве, о братском равенстве, а главное – на чувстве братской любви, воспитанной христианством. Русский человек, хоть и бессознательно, но все-таки твердо усвоил мысль о всеобщем братстве и вытекающих из этого братства обязанностях. Эту мысль и святые чувства, с нею связанные, воспитало в русских людях Евангелие. И вот Ленин и осуществил в жизни русского народа самую русскую мысль его – о всеобщем братстве… но Ленин ее только осуществил, хотя она ему не принадлежит…[598]598
  Там же. С. 275.


[Закрыть]

Теперь Ленина нет! И это очень чувствуется; ибо если бы он был жив, то новая экономическая политика несомненно распространилась бы на очень многие стороны жизни. И от этого получилась бы огромная экономия и духовных, и материальных народных сил…[599]599
  Там же. С. 276.


[Закрыть]

…Русская революция дала огромные возможности этим добрым чувствам русского характера реализоваться и сослужить великую службу человечеству. Но недоверие к себе и к своей внутренней правде и всевозможные предрассудки (и антирелигиозные) не позволяют русской революции довести дело до конца… чтобы в нашем Отечестве все мои соотечественники (и я сам) чувствовали себя истинными гражданами, сознающими свои права и обязанности…

Правда едина для всех! И закон один для всех. В Советском Отечестве не должно быть пасынков. Все – сыны единой Родины и все свободны… Коротко говоря, я желаю, чтобы в моем Отечестве не было скорбящих и озлобленных; чтобы все были радостны и счастливы; чтобы счастливые делились своим счастьем с другими и чтобы правда Божия укреплялась в земле нашей; а единая правда Божия, конечно, не может быть в противоречии с правдою человеческою. Правда же сынов человеческих должна подчиняться единой правде Божией[600]600
  Там же. С. 277.


[Закрыть].

…Совершенство – только в Христе как личности; все остальное в мире имеет только относительную, временную ценность[601]601
  Там же. С. 276.


[Закрыть]».