Текст книги "Страницы моей жизни"

Глава 42
Иркутские эсеры развивают энергичную пропаганду и агитацию. Кипучая деятельность Комитета помощи амнистированным. Эсеры созывают крестьянский съезд. Роль П.Д. Яковлева на этом съезде. Майский съезд партии соц. – революционеров в Москве. Мои петроградские впечатления. Подрывная работа большевиков; они явно готовились к вооруженному восстанию; в Иркутске они привлекли на свою сторону гарнизон. Созыв второго крестьянского съезда. Крестьяне почти единогласно принимают все резолюции социалистов-революционеров

Когда я вернулся в Иркутск, я застал в городе необычайное оживление. Социалисты-революционеры объединились в довольно многочисленную группу и успели избрать губернский комитет, в который, конечно, вошли такие выдающиеся члены партии, как Е.М. Тимофеев, А.Р. Гоц, В.Г. Архангельский и другие. Секретарем комитета был избран Владимир Мерхалев, включили и меня в комитет. Объединились также социал-демократы. В городе шли митинги, на которых выступали лучшие ораторы обеих партий. Читались доклады на разные злободневные темы: для рядовой публики – в самых больших залах Иркутска, а для солдат – в казармах. Как уже упоминалось, темы докладов были злободневные: текущий момент, чего мы ждем от будущего Учредительного собрания, об отношении к войне и так далее. Социалисты-революционеры уделяли в своих докладах особенное внимание аграрному вопросу. Мне пришлось прочесть ряд докладов и перед солдатами в казармах и перед юнкерами в юнкерском училище, главным образом об Учредительном собрании и о тех великих социальных реформах, которые мы, социалисты-революционеры, намерены провести через это Учредительное собрание, когда оно будет созвано.

Помню, на одном весьма многолюдном собрании В.Г. Архангельский поднял вопрос о слиянии партии социалистов-революционеров и социал-демократической партии в единую русскую социалистическую партию. «Разногласия наши настолько незначительны, – говорил он, – что нам следует поступиться во имя единства социалистического движения». Это была новая и весьма заманчивая идея, но она не встретила надлежащего отклика ни со стороны социалистов-революционеров, ни со стороны социал-демократов.

Митинги и доклады проходили при необычайном подъеме участников их. Горячие, свободные речи ораторов воодушевляли слушателей. Иркутск переживал первые прекрасные, безоблачные дни великой революции.

В Комитете помощи амнистированным работа кипела. Каждый почти день прибывали группы амнистированных с севера и с востока. Их надо было приютить, накормить, снабдить необходимой одеждой, документами, удостоверяющими их личность, а также и то, что они бывшие политические ссыльные или каторжане, освобожденные в силу объявленной Временным правительством амнистии. Так как почти все эти амнистированные направлялись или в свои родные места в Европейской России, или в Петроград, или в Москву, то они также снабжались необходимыми для путешествия денежными средствами. Средства эти частью были добыты в Иркутске, а большей частью получались от образовавшегося в Петрограде Центрального комитета помощи амнистированным, председательницей которого была Вера Николаевна Фигнер.

Символическим казался тот факт, что иркутский Комитет помощи амнистированным устроил свою штаб-квартиру в помещении, которое занимало до 3 марта Иркутское губернское жандармское управление. И там, где прежде притаилась охранка и плела сети, чтобы вылавливать своих жертв, с утра до вечера толпились приезжие политические борцы, полные светлых надежд и жаждавшие как можно скорее принять участие в строительстве новой России.

И их там встречали с таким радушием, по отношению к ним проявляли такую сердечную, товарищескую заботливость, что они уносили о товарищах, работавших в комитете, и об его председательнице самое теплое и трогательное воспоминание.

Город Иркутск переживал опьяняющую весну революции. Но как приобщить к этому светлому празднику деревню? – спрашивали мы себя. Ту самую, русскую деревню, которая принесла столько тяжелых жертв на алтарь освободительной борьбы.

И губернский комитет партии социалистов-революционеров решил созвать крестьянский съезд из делегатов из сельского населения всей Иркутской губернии. Была намечена обширная программа работ съезда, программа, которая имела своей целью вовлечь и крестьянство в то могучее революционное движение, которым была уже охвачена вся Европейская Россия.

Если я не ошибаюсь, этот съезд состоялся в конце марта. Приветствовали его делегаты от всех партий, но доминирующую роль на нем играли социалисты-революционеры, и им удалось создать среди крестьянских делегатов подлинное революционное настроение.

Особенно выдвинулся на этом съезде бывший политический ссыльный, социалист-революционер П.Д. Яковлев. Он оказался не только превосходным оратором, но и редким знатоком крестьянской души. Его ясная, необычайно простая и в то же время образная речь сразу покорили сердца делегатов, и они его слушали с нескрываемым волнением. И хотя Яковлев был интеллигентом – народным учителем, – крестьяне уже на другой день съезда смотрели на него как на своего естественного лидера и на лучшего защитника их интересов.

Я не помню точно, в апреле или в мае в Иркутске был образован Земельный комитет, на который по плану, выработанному Центральным земельным комитетом в Петрограде, было возложено подготовить необходимые материалы для проведения в Сибири коренной земельной реформы. Но я хорошо запомнил, что председателем этого комитета был назначен П.Д. Яковлев, как человек, который пользовался неограниченным доверием крестьян, причем мне, как лицу, хорошо знакомому с земельными отношениями и хозяйственным положением Восточной Сибири, было предложено занять место товарища председателя Иркутского земельного комитета. На что я охотно дал свое согласие, так как чувствовал, что с Яковлевым будет легко работать. А работа предстояла серьезная и весьма ответственная.

C конца марта многие выдающиеся партийные деятели стали покидать Иркутск. Они уезжали в Петроград, где их ожидала широкая арена политической деятельности в атмосфере небывалого подъема и лихорадочного укрепления высшей революционной власти в стране. А рядом с этой властью родились советы рабочих и солдатских депутатов, которые, по идее, должны были быть ее самой могучей и надежной опорой. И так оно вначале и было. Петроградский совет рабочих и солдатских депутатов в своих «Известиях» неизменно призывал к поддержке Временного правительства. Но с прибытием Ленина в Петроград началась подрывная работа и против Временного правительства и против всего наметившегося хода революции. Хотя в своих тезисах и брошюрке о большевистской тактике («Наша тактика») Ленин категорически заявил, что строить немедленно социализм в России еще нельзя, он, однако, занял по отношению к Временному правительству крайне враждебную боевую позицию. Как известно, его лозунги «Вся власть Советам», «Превратить мировую войну в гражданскую» и так далее имели главной своей целью взорвать существовавшую революционную власть и установить под видом диктатуры пролетариата террористическую власть большевиков. И имевшее место 21 апреля 1917 года выступление петроградских рабочих под водительством большевиков было первой пробой Ленина свергнуть образовавшееся революционным путем правительство. Она потерпела неудачу, все же она нанесла Временному правительству тяжелый удар. Правда, уход министров Гучкова, Милюкова, Шингарева и других и замена их Керенским, Терещенко, Черновым, Церетели как бы сделали правительство более однородным, зато оно приобрело новых противников и справа. Лозунг кадетов «поддерживать правительство “постольку-поскольку”», несомненно, подрывал доверие к новой власти.

А Ленин с удвоенной энергией продолжал свою разрушительную работу. И в то время как Петроградский совет рабочих и солдатских депутатов, в котором большинство шли за социалистами-революционерами и социал-демократами меньшевиками, всемерно поддерживал Временное правительство, большевистская «Правда» с яростью твердила, что это правительство контрреволюционно и что с ним нельзя поддерживать никаких отношений. Задача революционной демократии – «это установить диктатуру пролетариата». Словом, взрыв Февральской революции готовился Лениным и его соратниками упорно и систематически.

В Иркутске мы этой опасности ни в апреле, ни в мае месяце еще не чувствовали. Тревожные апрельские события в Петрограде произвели на нас, иркутян, довольно слабое впечатление, а уход правых министров и замену некоторых из них социалистами мы восприняли даже с радостью.

Партийные организации продолжали свое дело широкой пропаганды среди различных слоев населения города Иркутска. Надо было в ускоренном порядке их подготовить политически к предстоящим выборам в городскую думу, а также в столь жданное и желанное Учредительное собрание.

В конце апреля или начале мая эсеровский губернский комитет был извещен Центральным комитетом партии, что во второй половине мая (не помню на какое число) созывается партийный съезд, который состоится в Москве. Начались партийные собрания, на которых нам пришлось обсудить целый ряд вопросов первостепенной важности. В первый раз за время своего существования партия созывала легальный съезд и при совершенно исключительных обстоятельствах – в разгар революции и когда социалисты-революционеры занимали во Временном правительстве такие важные посты, как военного и морского министра (А.Ф. Керенский) и министра земледелия (В.М. Чернов). Нам надо было точно установить наше отношение к войне. В своей официальной декларации Временное правительство торжественно провозгласило, что оно ставит себе целью «мир без аннексий и контрибуций и полное самоопределение народов». Эту формулу мы целиком приняли, но ее надо было наполнить конкретным содержанием, особенно в части, касавшейся прав национальностей.

Предстоял созыв Учредительного собрания, и надо было высказаться, по какому же избирательному закону будут производиться выборы членов Учредительного собрания. Временным правительством была обещана крестьянам широкая аграрная реформа, и партии социалистов-революционеров, в программе которой аграрная реформа в виде социализации земли занимала главное место, надлежало подготовить проект закона о социализации земли.

Решение на съезде всех этих законов в том или ином духе должно было иметь огромное значение не только принципиальное, но и практическое, так как постановления съезда должны были служить директивами для товарищей, входивших в состав правительства. Не удивительно, что наши собрания проходили с большим оживлением и что дискуссии иногда носили довольно страстный характер. В конце концов, резолюции по самым жгучим вопросам были приняты подавляющим большинством голосом, и иркутская эсеровская организация выбрала трех делегатов на съезд: Мерхалева, меня и Роговского.

Съезд проходил в аудитории Народного университета Шанявского. Приятно было встретиться со многими старыми товарищами, которых я не видел много лет. Волнующее впечатление на меня производили прибывшие на съезд военные делегаты – солдаты и офицеры. Некоторые из них приехали прямо с фронта, и их доклады о настроениях, царивших среди фронтовых солдат, нам внушали серьезную тревогу. Как водится, после доклада с мест главная работа съезда сосредоточилась в комиссиях. Общие собрания съезда происходили не каждый день, и число записавшихся ораторов бывало так велико, что многим делегатам, в том числе и мне, не удалось ни разу получить слово, хотя они неизменно значились в числе лиц, выразивших желание высказаться по стоявшему на очереди вопросу. Однако речей было произнесено на съезде немало, а некоторые из них были чрезвычайно интересны. Особенно врезались у меня в памяти выступления А.Ф. Керенского, уже бывшего тогда военным и морским министром, и В.М. Чернова, занимавшего уже пост министра земледелия. Речь Керенского носила лирический характер. Начиналась она так: «Как усталый путник приникает жадными устами к живительной влаге источника, так и я жадно ищу в общении с партией тех сил и той энергии, которые мне необходимы, чтобы справиться с выпавшей на мою долю тяжелой и чрезвычайно ответственной задачей». И он нарисовал картину тех невероятных трудностей, на которые он наталкивается в деле укрепления боеспособности армии, этой естественной защитницы революции от грозной опасности извне. Он не скрыл от нас печальных и даже трагических явлений, происходивших на фронте, и звал партию помочь ему в его борьбе с растлевающей армию деятельностью большевиков.

Меня его речь сильно взволновала, я почувствовал, как ему безмерно трудно приходится на его столь жизненно важном посту военного и морского министра, и понял, какая опасность грозит революции, если Россия будет разгромлена немцами.

Совершенно иной характер носила речь В.М. Чернова. Он задался целью выяснить внутренний смысл Февральской революции, ее движущие силы и ее масштаб. И сделал он это с большим талантом. Он доказывал, что Февральская революция отнюдь не буржуазная, но она и не социалистическая, несмотря на глубокие социалистические сдвиги, которые она с собой несет. Участие в ней всего русского народа, стремление революционного правительства осуществить лучшие чаяния и надежду трудящихся масс, особенно крестьянства, придают этой революции характер народно-трудовой.

Я слушал Чернова с огромным интересом и ясно видел, что его речь-доклад произвела на всех очень большое впечатление. Это было одно из самых ярких выступлений на съезде.

Зато у меня на душе остался очень горький осадок от поведения левых эсеров на заседаниях съезда. Они собою представляли оппозицию, самое левое крыло партии и, хотя их было всего несколько человек, они испортили немало крови всем остальным делегатам. Их страстные речи, их нападки на Центральный комитет партии, их демагогические выпады против министров-эсеров были порой нестерпимы. Особенно вызывающе вели себя Спиридонова и Камков, и я живо почувствовал, что, хотя они формально члены партии и даже делегаты съезда, идейно и психологически между ними и большинством партии уже легла глубокая пропасть. И так чувствовали многие другие делегаты.

По окончании съезда я отправился на несколько дней в Петроград. Мне очень хотелось остаться там подольше, но к сожалению, мои иркутские дела требовали моего скорейшего возвращения домой. Само собою разумеется, что я постарался использовать свое пребывание в Петрограде, чтобы ознакомиться и с деятельностью различных партий, и с господствовавшими в массах настроениями, и с тем, насколько был велик престиж Временного правительства среди различных слоев населения. Посетил я А.Ф. Керенского в Военном министерстве по одному важному делу (к сожалению, я забыл по какому), но он был так занят, что мог мне уделить всего несколько минут на лету. Несколько более мне повезло с В.М. Черновым. Я пришел к нему посоветоваться, как бы лучше координировать работу Иркутского земельного комитета, который он возглавлял как министр земледелия. Мы беседовали минут пятнадцать, и я узнал много интересного о той колоссальной работе, которая велась Центральным земельным комитетом, в состав которого вошли лучшие тогда знатоки земельного вопроса в России. Но нашу беседу все же пришлось прервать на середине, так как Чернова экстренно вызвали куда-то.

Посетил я также раза три заседания Всероссийского съезда советов рабочих и солдатских депутатов. Съезд проходил в начале июня. Выслушал я несколько докладов с мест, равно как немало речей, из коих наибольшее впечатление произвела на меня речь Троцкого. Талантливая по форме, полная неподдельного пафоса, она по содержанию представляла собою обвинительный акт против Временного правительства. Конечно, Троцкий с жаром поддерживал лозунг Ленина: «Вся власть Советам», и его возвеличение мощи Советов и той роли, которую они призваны сыграть в революции, – носило характер резко выраженной демагогии. И покидая в этот день заседание съезда, я испытывал чувство глубокой тревоги за судьбу революции. Что Ленин и Троцкий и их соратники подкапываются под Временное правительство, было совершенно ясно. Было также ясно, что если им удастся свергнуть «контрреволюционное правительство», то они именем Советов захватят власть в свои руки. Куда-то они в случае удачи направят революцию? Вот вопрос, который будил во мне глубочайшую тревогу.

В Иркутск мы вернулись только вдвоем – я и Мерхалев. Роговский, прибывший со мной одновременно в Петроград, там и остался и вскоре занял место петроградского градоначальника.

Само собою разумеется, что мне и Мерхалеву пришлось сделать перед нашей организацией подробный доклад о нашей поездке в Москву и о том, что происходило на съезде партии. Собрание, перед которым мы, я и Мерхалев, читали свои доклады, нас поразило своим многолюдством. Как известно, за первые месяцы революции наша партия чрезвычайно разрослась, в члены ее записывались тысячи и тысячи новых лиц – настолько она была популярна. Это же явление наблюдалось и в Иркутске. Слушали нас собравшиеся с большим интересом, а некоторые резолюции съезда, например, по аграрному и национальному вопросам, были встречены с энтузиазмом.

Наш губернский комитет вел большую пропагандистскую работу, устраивал часто доклады и исподволь подготовлял обывательскую массу к предстоящим осенью выборам в Учредительное собрание. Припоминаю в связи с этой подготовительной кампанией такой эпизод. Прихожу как-то в помещение губернского комитета партии и вижу на столе у Мерхалева большую стопку брошюр. Смотрю, это написанная мною и напечатанная в 1906 году книжка под заглавием «Что такое правильное народное представительство». Оказывается, Мерхалев где-то достал экземпляр этой книжки и, найдя, что она в ясной и доступной форме трактует о сущности парламентского строя и о роли Учредительного собрания, перепечатал ее в нескольких стах экземплярах. По отзывам товарищей, книжка оказалась весьма полезной и охотно читалась, чем я как ее автор был, конечно, очень доволен.

Вооруженное выступление большевиков в Петрограде в начале июля доказало воочию, что Ленин и его соратники ставили себе целью свержение Временного правительства путем восстания. Как известно, то выступление было подавлено военной силой, но эти июльские дни были переломным моментом в ходе революции. Было ясно, что это была новая схватка большевиков с Временным правительством. Потерпев неудачу, они не сложили оружия, а напротив, стали готовиться к новому нападению на власть, которую они неизменно клеймили как контрреволюционную. Исход этой борьбы предопределялся соотношением сил противников.

Дальнейшая судьба России зависела от того, удастся ли большевикам повести за собою народные массы и разлагавшуюся армию под заманчивыми лозунгами: «Вся власть Советам» и «Мир хижинам – война дворцам» и так далее, или Временное правительство найдет достаточно сильную опору в народе, чтобы защитить установившийся революционный порядок от большевистского подкопа и в сравнительно мирной обстановке осуществить те глубокие социальные реформы, которые оно в первые месяцы революции торжественно обещало провести в жизнь.

В Иркутске июльское восстание большевиков произвело гнетущее впечатление. Чувствовалось, что если контрреволюция в лице всех приверженцев старого падшего режима притаилась и не подавала никаких признаков жизни, то слева революции грозила очень большая опасность.

Правда, большевики в июльские дни в Петрограде потерпели неудачу, но это их нисколько не обескуражило, напротив, пользуясь установленной Временным правительством полной свободой агитации и самой широкой свободой печати, они с яростью нападали на него, явно призывая к его ниспровержению. Они требовали передачи «всей власти Советам», так как Временное правительство самозванно захватило власть, и не только не выражает воли народа, но насквозь контрреволюционно. Излюбленным агитационным приемом большевиков было также обвинение Временного правительства в намеренной оттяжке созыва Учредительного собрания.

Обращались они со своими призывами к рабочим и в особенности к солдатам. И такова была тактика большевиков по всей России. У нас, в Иркутске, после июльских дней тоже объявились большевики в лице нескольких бывших социал-демократов, отколовшихся от социал-демократической группы. Помню фамилии некоторых из них: Гаврилов, Янсон, Постышев, Рютин, Карахан. Последние четыре большевика впоследствии играли крупную роль в коммунистической партии и занимали очень высокие посты, но в конце концов пали жертвою сталинской расправы с инакомыслящими.

Так как в Иркутске рабочих было очень мало, то иркутские большевики обратили главное свое внимание на местный гарнизон. И надо признаться, что иркутские солдаты оказались очень благодарной почвой для большевистской агитации. Я в этом наглядно убедился в августе месяце. Я уже упомянул, что с первых дней революции мне приходилось нередко читать доклады в казармах, и солдаты с самого начала слушали меня внимательно. Позже, когда они ко мне привыкли, они встречали меня приветливо и даже тепло. В августе мы в Иркутске повели уже подготовительную кампанию перед выборами в Учредительное собрание. И вот я явился в одну казарму с тем, чтобы прочесть солдатам доклад на злободневную тему, не помню уже какую. И я был поражен, как холодно меня встретила уже знакомая аудитория и как мрачно она меня слушала. После меня выступил Янсон, и не успел он занять место на эстраде, как раздались дружные аплодисменты. И для меня стало ясно, что эта войсковая часть уже всецело попала под влияние большевиков.

Свою агитационную работу иркутские соратники Ленина вели с необыкновенной настойчивостью и страстностью. Эта их манера завоевывать души широких масс, впрочем, наблюдалась по всей России. Помню, как, не довольствуясь достигнутыми ими в Иркутске результатами, наши большевики призвали к себе на помощь со всей Сибири своих единомышленников, организовали Всесибирский съезд советов рабочих и солдатских депутатов. На этот съезд прибыли также красноярские делегаты, в числе которых был Акулов и Борис Шумяцкий, как известно, впоследствии занимавшие очень высокие посты в коммунистических верхах. Послали и мы, социалисты-революционеры и социал-демократы, своих представителей на этот съезд. И я никогда не забуду впечатления, которое на меня произвели выступления и Акулова и Шумяцкого. Они говорили с такой страстностью, с такой яростью, с таким самозабвением, точно они своими речами брали неприступную крепость. Они неистово кричали, обливались потом, грозили врагам революции кулаками. И, слушая их, я думал: «Да, это настоящие одержимые люди». Как загипнотизированные они не переставали твердить: «Через месяц весь Иркутск будет наш». И все это: и манера говорить, и уверенность в победе производили на слушателей, особенно на солдат, которых они агитировали в казармах, необычайный психологический эффект. Большевики их заражали своей фанатической верой в близкое торжество новой революции, которая передаст всю власть советам «рабочих» и «солдат».

Но если победа над солдатскими душами давалась большевикам легко, то настоящие крестьяне относились к их пропаганде и агитации определенно враждебно. В этом мы, иркутские социалисты-революционеры, имели случай убедиться в том же августе месяце.

Дело в том, что по изданному Временным правительством избирательному закону, Иркутская губерния могла послать в намеченное к созыву на январь 1918 года Учредительное собрание пять депутатов, и так как подавляющее большинство населения Иркутской губернии составляло крестьянство, то партия социалистов-революционеров решила добиваться, чтобы депутатами Учредительного собрания были избраны исключительно члены нашей партии. И вот для того чтобы объединить крестьянство вокруг эсеровского списка, наш губернский комитет в конце августа созвал крестьянский съезд. Естественно, что прежде всего надо было ознакомить делегатов съезда, а через них и все крестьянское население Иркутской губернии с нашими кандидатами. С этой целью П. Яковлев составил брошюрку, в которой он дал подробную характеристику их. Написана была брошюрка очень хорошо и простым языком, и заслуги кандидатов перед революцией и русским народом были изображены очень ярко. В кандидатском списке значились: Е.М. Тимофеев, В.Г. Архангельский, пишущий эти строки, А.И. Погребецкий и Веденяпин. Первоначально вместо последних двух намечались кандидатуры Яковлева и Серебренникова, но оба они настойчиво попросили их в наш эсеровский список не включать, уклонившись объяснить, почему они отказываются выставить свою кандидатуру в члены Учредительного собрания. Надо сказать, что этот отказ немало удивил нас всех. Особенно неожиданным было отрицательное отношение к нашему предложению со стороны Яковлева, за которого крестьяне бы стояли горой. Что же касается Серебренникова, то его отказ, как это скоро выяснилось, был вызван его отходом от программы социалистов-революционеров, особенно по вопросу о социализации земли.

Помню, что августовский крестьянский съезд был особенно многолюдным, и выступали на нем по программным вопросам почти все намеченные кандидаты по Учредительному собранию. На меня возложили ответственную задачу объяснить съезду, почему социалисты-революционеры требуют социализацию земли, а не национализацию ее, и как они себе представляют конкретно проведение этой реформы. Я, конечно, серьезно подготовился к докладу, и он оказался, по общему отзыву, весьма убедительным: настолько, что Яковлев, бывший ярым сторонником национализации земли, подошел ко мне после доклада и заявил: «Вы меня переубедили, и я всецело присоединяюсь к вашему мнению, что социализация земли гораздо лучше и совершенно разрешает аграрный вопрос, нежели национализация земли». Крестьянские делегаты тоже остались очень довольны моим докладом. Но одного участника съезда мое выступление весьма огорчило и взволновало. Это был И.И. Серебренников. Он стоял недалеко от эстрады, и, когда я окончил свой доклад, я заметил, что с ним происходит что-то неладное. Он был красен как пион, и вся его фигура свидетельствовала о его необычайном волнении. Зная его, как очень выдержанного человека, я подошел к нему и спросил его: «Что с вами, Иван Иннокентьевич?» И я был немало поражен, когда он со злобой мне ответил: «Погубите вы Россию этой социализацией земли». После такой реплики я, понятно, не счел возможным продолжать нашу беседу, хотя мы были близкими знакомыми. Позже мы много раз встречались как добрые знакомые, но я никогда не мог дознаться, почему мой доклад его вывел из себя и почему социализация земли грозила России гибелью.

Закончился этот памятный съезд в весьма благоприятном для партии социалистов-революционеров духе: голоса большевиков на нем почти не было слышно, и все наши резолюции принимались почти единогласно, а некоторые даже с энтузиазмом.