Текст книги "Общество Джейн Остен"

По ее расчетам, если она была хотя бы наполовину так умна, как считала, лишь в этой комнате стоимость книг оценивалась в десятки тысяч фунтов стерлингов.

Самые важные книги она поставила отдельно, на две полки по соседству, – оценить их было труднее всего. Там были первые, посмертные издания «Доводов рассудка» и «Нортенгерского аббатства» 1817 года с предисловием брата Джейн, Джеймса. Были и ранние прижизненные издания с дарственными надписями, некоторые в хрупких картонных переплетах, что делало их ценнее, чем тома, переплетенные позже на заказ. Было то самое филадельфийское издание «Эммы», загадочным образом пересекшее океан, первые издания «Памелы» Сэмюэля Ричардсона, «Камиллы» Фанни Берни, «Коринны» мадам де Сталь и старинное французское издание «Божественной комедии» Данте. Третье фолио Шекспира, как узнала Эви в Британском музее, настолько редко появлялось в продаже, что оценить его как следует не представлялось возможным. Но невероятнее всего была ее сентябрьская находка – письмо Кассандре от Джейн, спрятанное в книге по языковедению. Письмо, о существовании которого никто даже не догадывался. Письмо, отвечавшее на вопросы, над которыми спорили десятилетиями, и порождавшее новые.

Эви сидела на своем стульчике, с каталогом на коленях, и наслаждалась упоением своих открытий, зажегшем в ней страсть к знаниям и гордость от того, что никто до нее не делал ничего подобного. Ей еще не было и семнадцати, и деревенские парни могли ухаживать за ней еще много лет, но она и представить не могла, что ей овладеет такое же всепоглощающее чувство. Она думала о покорителях Арктики, шедших сквозь бескрайние ледяные поля, о капитане Куке, чьи корабли бороздили воды Тихого океана, о тех мужчинах, что сражались в извечных войнах – вся их энергия была подчинена жажде завоеваний и власти. А свои силы она употребила на то, что было скрыто от взора, и ей подчинились тайны старого дома, чьи славные дни давно минули. Среди забот и трудов повседневности она сумела разглядеть нечто невидимое другим. Смогла сделать что-то очень важное, несмотря на столь незатейливую жизнь, уготованную ей. Каждый день она видела бледный призрак мисс Франсес, плывший по комнатам, одинокого Адама Бервика, восседавшего на телеге, и доктора Грея на обходе, в глазах которого читалось, что он где-то далеко – в мире, где нет боли и бед, но мире несуществующем. Мир настоящий нес им боль и горе, и с этим нужно было жить, не сдаваясь, даже когда кажется, что все вокруг рушится.

В этом мире жила и сама Эви, но ей удалось сделать нечто невероятное, потрясающее – и все без чьей-либо помощи. Теперь этого никому не отнять.

– Эви, что ты здесь делаешь так поздно?

Она подняла глаза, увидев Ярдли Синклера, стоявшего на пороге двери, что вела в Большую Залу. Он увидел блокнот, в котором она только что делала последние записи. Оглянувшись, он закрыл за собой дверь и подошел ближе.

– А что здесь делаете вы? – спросила она, и он удивился ее беззастенчивой смелости.

– Мисс Франсес мельком показала мне эту комнату, но у меня не было времени рассмотреть здесь все как следует, и я решил взять что-нибудь почитать.

Он подошел еще ближе, и она быстро закрыла блокнот.

– Эви, а знает ли мисс Франсес о том, что ты проводишь ночи в библиотеке?

Она кивнула, не сдвинувшись с места.

– И о том, чем ты тут занимаешься?

Она вновь кивнула, но на сей раз медленнее.

– Да, с недавних пор. Когда огласили завещание.

Ярдли понял, что девушка не собирается никуда уходить, и пододвинул кресло, усевшись с ней рядом.

– Не возражаешь? – спросил он ее, смягчившись.

Она не возражала, и он протянул руку к блокноту.

– Можно взглянуть?

В голове Эви пронесся целый вихрь мыслей, ведь она была совсем юной и ничего не знала о том, как ведутся дела в этом мире денег и какому риску подвергаются все плоды ее труда еще до того, как о них узнает мисс Франсес. Ей казалось странным, что Ярдли пришел сюда глубокой ночью, будучи здесь впервые. Быть может, он страдал бессонницей, но, понаблюдав за ним на собрании общества, она заметила, каким любопытством горел его взгляд. Эви решила, что должна позаботиться о том, чтобы мисс Найт узнала все о реальной ценности всего, что было в ее имении, в надежде, что не совершит непоправимую ошибку.

Но также ей было известно, что Мими всецело доверяет Ярдли – а ведь девушка была без ума от ее ролей и знала, как живо та интересуется всем, что связано с Джейн Остен. Поэтому, после минутных колебаний, она отдала ему блокнот и с удовольствием смотрела, как тот со все возрастающим изумлением листает страницы.

– Господи боже… Эви!

В его глазах стояли слезы.

Она радостно улыбнулась ему.

Он засмеялся, вытер глаза платком с монограммой, и она тоже начала смеяться.

– Боже мой…

Он поднялся с кресла и провел пальцами по корешкам книг, стоявших на полке позади него.

– Это же ее книги… наверное, она читала их, когда работала над своими романами. Эти издания – это… это просто чудо! Невероятное чудо! И неужели до сих пор никому не было до них дела?

Наконец Эви встала со стульчика, и он вновь удивился тому, какой хрупкой она казалась.

– По словам мисс Франсес, ни ее отец, ни дед не интересовались Остен. Не понимали, к чему столько суеты вокруг ее имени.

Ярдли принялся перебирать страницы книг, понимая, с каким тщанием Эви трудилась над своим каталогом.

– Знаешь, Эви, ты, конечно, еще слишком юна, чтобы понять это, но ведь Остен после ее смерти перестали печатать. Отец Франсес, кажется, родился в 1860‐м, так? Тогда ее книги еще не были так популярны. Критики по-настоящему взялись за них лишь на рубеже веков. А первое эссе Брэдли[6]6
  Эндрю Сесил Брэдли – оксфордский литературовед.


[Закрыть] написал и вовсе в 1911 году.

– Знаю, знаю.

Он снова рассмеялся.

– Ну конечно, было бы глупо думать иначе.

Но самое интересное она оставила про запас. Взяла с полки огромную книгу, часть многотомного труда о германских языках, и раскрыла ее перед ним. Внутри, словно закладка, лежало пожелтевшее письмо со столь знакомым косым почерком.

У Ярдли перехватило дыхание.

– Это что, шутка?

– Я надеялась, что найду что-то еще, но оно оказалось единственным. Но очень важным. Из него многое становится ясным.

– Могу я прочесть его?

– Конечно. Оно целое – за все эти годы его никто не касался. Письмо осталось неоконченным, и она так его и не отправила. Должно быть, отвлеклась и забыла, куда его положила. Или… – ее голос дрогнул, – или у нее было совсем плохо со здоровьем, и ей уже неважно было все то, о чем она хотела в нем сказать.

Ярдли бережно раскрыл письмо, сел назад в кресло и принялся за чтение. Закончив его, он перевел дух. Это было величайшее из открытий за всю его жизнь – важнейшая находка для исследователей творчества Остен.

– Видишь дату? Шестое августа 1816 года. В этот день она закончила «Доводы рассудка». А, ну конечно же, ты и это знаешь, – вновь засмеялся он.

Эви села напротив.

– Кассандра жила недалеко, у какой-то родни, и все же Джейн ни секунды не собиралась ждать, чтобы сказать сестре то, что хотела. Представляете – только дописав эти невероятные последние главы, она сразу взялась за письмо! Это о многом говорит. О том, насколько она была невероятной…

– Как и об обратном, – уточнил Ярдли. – И все же какой настоящей и живой она теперь кажется…

Он перечитал письмо, обрывавшееся на половине страницы.

– Значит, Кассандра все же вмешалась в ее роман с тем незнакомцем, что жил у моря.

– Сестер у меня нет – только четверо невыносимых братьев, но как же крепко были связаны меж собой она и Кассандра! Словно у них была своя собственная, маленькая семья. Совсем как Джейн и Элизабет Беннет – друг для друга готовы на все, перед лицом самой страшной беды. Должно быть, Кассандре было проще – ее жених умер рано, и она была своего рода уважаемой вдовой, но каково было Джейн?

– Знаешь, – вслух размышлял Ярдли, – всегда считал странным то, что семья какого-то малознакомого мужчины, жившая в городке на побережье, сообщила Джейн, пробывшей там всего месяц, о его смерти. Должно быть, они вели переписку. Или в его семье знали, что между ними что-то есть. И все эти годы она винила Кассандру в том, что их роман оборвался.

Ярдли осторожно положил письмо на колени.

– Те годы, про которые ничего не известно. Все письма тех лет Кассандра уничтожила. Это факт. Но мы ничего не знали о том, почему она так поступила.

– Но теперь знаем.

– Теперь знаем, – согласилась Эви, радовавшаяся оттого, что Ярдли с такой горячностью поддержал ее.

– Так, значит, – он вернул ей письмо и вновь поднялся с кресла, не в силах усидеть на месте от волнения, – «Доводы рассудка» были своего рода зеркалом ее жизни. Так она боролась с жесточайшим горем. С неизжитой обидой на сестру.

– Думаю, написав этот роман, она поставила жирную точку в этой истории. Мне кажется, она понимала, что долго не проживет, и хотела покоя, умиротворения и наконец простила ее. Ей хотелось освободиться от горестей и терзавших ее обид.

– Знаешь, я всегда думал о том, как удивительно кто-то вроде Джейн Остен может продолжать жить на страницах своих собственных книг. Кто знает, как повернулась бы ее жизнь, если бы тогда, в двадцать три года, Кассандра не помешала ей? Может, если бы она вышла замуж, три ее поздних романа никогда бы не увидели свет.

– Мне кажется, она прекрасно это понимала, – ответила Эви. – Особенно если вспомнить о том, сколько женщин тогда умерло в родах – как две ее невестки, – и она тоже боялась этого. Об этом говорится в ее письмах.

– Эви, я понимаю, что мы почти не знакомы, но…

– Я так не думаю, – улыбнулась ему девушка. – По-моему, мы очень похожи.

И она вновь услышала его смех.

– Да, бедняжка, даже слишком. Значит, твой каталог закончен?

– Да, я все доделала сегодня.

– Поразительно. Правда. Послушай, ты можешь одолжить мне его?

– Да, – подумав, согласилась она. – Но оригинал письма останется у меня. Впрочем, я сделала копию.

– Ну конечно. Ты совершенно права – не стоит рисковать, вдруг что-то потеряется. Кстати, ты почти верно оценила все эти книги. Речь идет о десятках, а может быть, и сотнях тысяч фунтов. Кто бы ни унаследовал эту библиотеку – ее распродажа станет одной из крупнейших в истории. Нам следует сделать все, чтобы сохранить ее – ради мисс Франсес, ради нашего общества, но важнее всего – ради наследия Джейн.

– Я полностью согласна, – сказала Эви. – Я надеялась, что вы меня поддержите.

– Мы же оба любим Джейн, – подмигнул он. – Конечно, поддержу.

Глава 24

Олтон, Хэмпшир.

Февраль 1946 года

Колин Нетчбулл-Хьюгессен был бестактным, глуповатым холостяком сорока двух лет, жившим в небольшом таунхаусе на окраине Бирмингема. Одним февральским утром он изучал расписание скачек в «Таймс», и ему попалось следующее объявление:

Настоящим извещаем о том, что 22 декабря 1945 года создано общество по сохранению, приумножению и изучению наследия мисс Джейн Остен. Общество Джейн Остен сотрудничает с Мемориальным фондом Джейн Остен, благотворительной организацией, основанной для развития образования в соответствии с законом о благотворительной деятельности, с целью приобретения бывшего дома мисс Джейн Остен для основания ее музея. Пожертвования и добровольные взносы от заинтересованных лиц приветствуются и принимаются через уполномоченного представителя Мемориального фонда Джейн Остен Эндрю Форрестера, эсквайра, Хай-роуд, Олтон, Хэмпшир.

В тот самый момент, когда он пробежал его глазами, ему позвонил поверенный его покойной матери, сообщивший, что скончался Джеймс Найт.

Юрист узнал о его кончине благодаря необычайному трудолюбию. С тех пор как мать Колина наняла его много лет назад, он каждые три месяца отправлял клерка в лондонский отдел записи завещательных актов для проверки фамилий Найт, Нетчбул и Хьюгессен. Кроме того, он отсылал его и в Винчестерский отдел, так как знал, что его клиент является прямым потомком Фанни Остен Найт Нетчбулл, старшей из одиннадцати детей Эдварда и Элизабет Найт. Он боялся, что суд официально утвердит завещание, и Колин может упустить шанс получить столь грандиозное наследство, если истекут двенадцать месяцев, установленных законом.

Собственное семейное древо волновало Колина куда меньше. Узнав о смерти Джеймса Найта, он и бровью не повел. Он не поддерживал связь с родственниками, и его не интересовала ни генеалогия, ни история. Он частенько хаживал в паб по соседству, где пропускал пинту-другую, ставил на лошадей, посещал футбольные матчи и иногда спал с официанткой из паба в обмен на всяческую безделицу.

Юрист тщательно разъяснил Колину, что тот может получить наследство своего покойного дальнего родственника, связанного со всемирно известной писательницей Джейн Остен. Колин считал ее кем-то вроде автора любовных романов, хотя ему пришлась по душе киноадаптация «Гордости и предубеждения» с Лоуренсом Оливье и Грир Гарсон. Кроме того, наиболее провальные попытки переспать с женщинами определенного возраста были связаны именно с их увлеченностью книгами Остен, и это, возможно, внесло свой вклад в неприязнь, которую он к ней питал.

Поверенный посоветовал Колину как можно скорее явиться в хэмпширский отдел записи завещательных актов и заявить о своих правах на наследство в согласии с Актом о наследовании. Сам он занялся составлением письма к Эндрю Форрестеру, исполнителю завещания, в котором разъяснял, что Колин Нетчбулл-Хьюгессен является ближайшим родственником мужского пола и заявляет о своих правах на имение Джеймса Найта, за исключением коттеджа в Чотоне, где будет проживать Франсес Элизабет Найт, ее денежного довольствия и довольствия для ее слуг.

Это письмо Эндрю Форрестер прочел Франсес за две недели до запланированной ежемесячной встречи членов общества Джейн Остен.

Он попросил ее прийти к нему в олтонский офис. Эндрю подозревал, что в городе она не бывала уже несколько лет, хоть там и были магазины, банк, и вообще он был центром местной коммерческой деятельности. Но с тех пор как не стало ее отца, Эндрю заметил, что Франсес несколько переменилась – пришла на второе собрание общества, даже пригласила Мими Харрисон и ее друга из «Сотбис» остаться на ночь в усадьбе. Он гадал, отправится ли она, выглядевшая весьма здоровой для затворницы, в сорокаминутный пеший путь или предпочтет воспользоваться отцовским «Роллс-Ройсом». Том получил от старика разрешение водить старый лимузин, убедив того, что автомобиль, как и лошадь, не любит постоянно стоять на месте.

Франсес выбрала первое, и он заметил, что ее волосы, обычно собранные в тугой узел на затылке, лежали свободнее, морозный ветер окрасил ее щеки румянцем, а серые глаза сверкали. Вдруг он понял, что она выглядит в точности так же, как юная красавица, которую когда-то любил, и смотрит на нее, словно любуется старой фотографией в рамке.

Она уселась в кресле напротив, а он занял свое место за столом и, как всегда, откашлялся, прежде чем начал говорить.

– Утром я получил письмо и как душеприказчик обязан уведомить вас о его содержании.

Франсес выпрямилась.

– Письмо написано поверенным мистера Колина Нетчбулла-Хьюгессена, который является троюродным братом вашего покойного отца. Боюсь, что он имеет все основания для того, чтобы заявить о своих правах на имение вашего отца.

Франсес внимательно выслушала его, пока он читал письмо, не сводя глаз с бумаги. Закончив читать, он взглянул на нее.

– Вот, значит, как, – спокойно ответила Франсес. – У него есть все основания для того, чтобы претендовать на наследие, а как вам уже известно, я не могу противиться неизбежному.

Она впервые намекнула на тот день, когда подчинилась отцовской воле. Тогда, в 1917 году, Эндрю предложил ей тайно обвенчаться. Она была еще молода, а его должны были призвать на службу во флоте.

– Мисс Найт, – он пододвинул к ней лист бумаги, – я полагаю, что вы можете оспорить решение и привести доводы в пользу того, что на момент составления завещания ваш отец был невменяем.

Но Франсес была непреклонна.

– Эндрю, пусть все будет так, как есть. У меня будет крыша над головой и достаточно средств для моих скромных нужд.

– Дело не в ваших нуждах. Дело в том, чем ваш отец отплатил вам за дочернюю верность. Если вам не нужны деньги – займитесь благотворительностью. Тогда вы потратите их с куда большей пользой, нежели какой-то там Колин Нетчбулл.

– Это невозможно. Я не хочу терять время, пытаясь добиться чего-то невозможного. Мне хватит денег на то, чтобы прожить остаток жизни достойно – и это куда больше, чем некоторые могут себе позволить.

Франсес редко о чем-то просила и почти никогда ни на что не жаловалась. Эндрю понимал, что она нуждалась в его совете и должна была осознать, что ее выбор не сулит ей ничего хорошего, и неважно, какие ошибки она совершала в прошлом. Быть может, подталкивая ее к верному выбору, подсознательно он пытался загладить свою собственную вину. Когда он получил от нее письмо, где говорилось о том, что она разрывает помолвку, он поклялся, что больше не скажет ей ни единого слова, если вообще вернется с войны живым. Но он не погиб в море и стал героем, а затем восстановился на юридическом факультете Кембриджа и стал самым успешным из практикующих юристов во всей округе.

И однажды в 1932 году в его кабинет вошел Джеймс Найт, наняв его для расследования обстоятельств гибели его сына, Сесила, которую в полиции назвали случайной. С тех пор этот угасающий патриарх поручал ему все больше и больше дел, но Эндрю Генри Форрестер не забывал о своей клятве в отношении Франсес Элизабет Найт.

Вернувшись со службы, Эндрю немало удивился, что Бенджамин Грей ничего не предпринял в отношении Франсес. Но в 1918 году тот был без ума от обворожительной ученой из лондонского Королевского колледжа. Близился конец учебы, благодаря которой его не призвали в армию. Эндрю хорошо знал Бена – тот обладал могучим интеллектом, был заботлив, но, как и любой мужчина, имел недостатки – в его случае это был комплекс спасителя. Эндрю, наряду с Франсес, предпочел быть мучеником, и долгие годы они не только избегали друг друга, но и не вступали в отношения с кем-то еще. Но с недавних пор, когда здоровье старика Найта стало стремительно ухудшаться, жизнь Франсес и Эндрю стала отдаленно напоминать супружеские отношения – они иногда обедали вместе, прогуливались по семейным владениям, обсуждая, что можно улучшить, и выполняли любой стариковский каприз.

Поэтому сейчас он с таким вниманием отнесся к ее словам о том, что борьба бесполезна. Не было ли ее решение неотъемлемо связано с тем, что после смерти отца она наконец обрела независимость? По мнению Бена, Эндрю винил Франсес в том, что она полностью подчинилась воле отца, но женщина, на которую он смотрел сейчас, была совершенно иной. Ее окружал ореол спокойствия, как будто бы она поняла, на кого можно полагаться. На что еще может надеяться любой из нас, как не на тех, кому можно довериться в трудный час, с кем можно разделить и радость, и горе? Она была единственной дочерью старика Найта и должна была относиться к нему с почтением, но в глубине души подозревала, как он на самом деле относится к ней. Теперь в притворстве не было нужды. Она была свободна, хоть и много выстрадала.

– Что ж, если вы настаиваете, я отвечу на письмо поверенного мистера Нетчбулла-Хьюгессена, и последний нанесет вам визит. В ближайшее время он заявит о своих правах и выкинет вас из усадьбы, едва лишь суд решит дело в его пользу. Адвокат у него чрезвычайно щепетильный, и я уверен, что он вскоре соберет все необходимые доказательства.

– Хорошо. Эви уже помогает мне собирать вещи. Она настаивает на том, что из библиотеки нужно забрать какие-то книги, ради моего блага и блага нашего общества. С этим могут быть какие-то трудности?

– Не обязательно, но вам следует как можно скорее прибегнуть к услугам оценщика имущества – тогда попечители смогут предложить Нетчбуллу-Хьюгессену выкупить библиотеку и, возможно, коттедж. Но я не смогу выступить в качестве оценщика, равно как и воздержусь от участия в собрании общества и голосовании. Попечители фонда сами смогут договориться с наследником.

– Когда он может приехать?

– В любое время. – Эндрю выжидающе смотрел на нее.

– Может быть, тогда нам стоит назначить внеплановое собрание общества? Сообщить о том, что появился возможный наследник, проголосовать за то, чтобы выкупить у него книги и коттедж, если он вдруг захочет поскорее все продать?

– Сперва нужно все оценить. Думаю, с этим может помочь Ярдли, хотя его репутации может быть нанесен урон, если, поспешив, он не сделает все досконально.

– Тогда у меня хорошие новости, – на губах Франсес неожиданно заиграла улыбка. – Эви уже составила каталог библиотечных книг, передав его Ярдли.

– Вы, должно быть, шутите.

– Вовсе нет. Объем проделанной ею работы весьма впечатляет. На это у нее ушло два…

Эндрю поднял руку в знак тишины, и она покорно умолкла. Затем он встал, порылся в бумагах на столе и посмотрел ей прямо в глаза.

– Пусть это останется между нами, но, как ваш поверенный и ваш друг, я признаю, что юная Эви Стоун с ее ненасытной жаждой знаний опередила меня.