Текст книги "Общество Джейн Остен"

Глава 10

Олтон, Хэмпшир.

15 ноября 1945 года

Эндрю Форрестер заперся у себя в кабинете. На столе перед ним лежало завещание Джеймса Эдварда Найта.

Он почувствовал, что его вот-вот стошнит. Франсес Найт, женщина, которую он любил и потерял много лет назад по вине этого человека, вот-вот должна была лишиться всего, что имела.

Утром прикованный к постели Джеймс Эдвард Найт вызвал его в свой кабинет, покинуть который ему было не суждено. За все те годы, что Эндрю был его поверенным, в беседах с ним имя Франсес звучало крайне редко. Им было проще сотрудничать, не вспоминая о прошлом.

Но в тот раз мистер Найт наконец заговорил о дочери.

– У Франсес не хватит ума, чтобы вести дела.

Эндрю сделал вид, что внимательно слушает, но сомневался в том, что это правда. Франсес и в самом деле была слегка застенчивой и уступчивой, но отлично знала цену усадьбы и всего их имущества. Также он знал, что все ее решения, принятые ради сокращения расходов на содержание поместья, порой в ущерб самой себе, были разумными.

– Сэр, ваша дочь очень заботится о вас и вашем имении, – возразил Эндрю, подозревая, что дальнейший разговор обещает быть не из приятных.

Джеймс Найт отрицательно покачал головой.

– Кто знает, что там у нее за заботы. Я – точно нет. Она даже не справилась со своей единственной обязанностью: жениться и родить наследников.

Эндрю ощутил, как внутри разгорается знакомое чувство гнева, и закусил губу, зная, что Джеймс Найт был виновником любовных неудач дочери. Он никогда еще не встречал лицемера, подобного этому умирающему старику.

Джеймс Найт сел в постели, и Эндрю поправил его подушки, а затем сел на стул, предназначавшийся для нечастых посетителей.

– Передай мне бумагу, – потребовал старик, – и приведи медсестру доктора Грея. Она уже должна ждать внизу, чтобы приготовить для меня ванну. И подвинь поближе стол, что в углу, он мне понадобится.

Эндрю помедлил, но сделал так, как просил Найт, и, стиснув зубы спустился этажом ниже, где в дверях уже ждала Хэрриет Пэкхем, изучавшая гостевую книгу, что лежала на маленьком столике.

Он всегда недолюбливал ее, подозревая, что она часто сует нос не в свое дело. Но хороших медсестер не привлекала работа в Чотоне, где была всего сотня домов и нечего было купить. Хэрриет, по крайней мере, родилась здесь, ее знали во всей округе, и она всегда была рядом, когда кому-то требовалась помощь.

Когда они поднялись в спальню, Джеймс Найт поднял руку, в которой был лист бумаги.

– Мне нужно, чтобы вы оба засвидетельствовали мою подпись. Не потерплю никаких вопросов ни о его содержании, ни о здравии моего рассудка. Я полностью подтверждаю все написанное и больше не хочу ничего слышать, вы меня поняли?

Он положил завещание на столик из красного дерева и подписал его витиеватым росчерком. Эндрю медленно подошел к постели и расписался на листе, затем жестом пригласил Хэрриет сделать то же самое.

– Итак, с этим покончено. Наконец-то. Может, теперь у поместья и коттеджа будет шанс. Когда я умру, ни один турист-америкашка не сунет сюда свой нос, а довериться моей дочери значило бы обратное.

Джеймс Найт бросил взгляд на мисс Пэкхем, затем на Эндрю: лицо последнего омрачилось.

– Теперь возьми его и держи под замком, ясно? Как мой поверенный ты обязан хранить его содержание в тайне.

Эндрю вздохнул. Ему уже был знаком горький вкус поражения.

Оказавшись наедине с собой, в стенах своего кабинета, Эндрю смотрел на новое завещание. В шкафу хранилось другое, написанное почти полвека назад, в 1896‐м, когда приняли новый закон о посмертных выплатах. В нем все имение завещалось старшему из живущих наследников – тогда им был только что родившийся Сесил, брат Франсес, погибший на охоте в тридцать с небольшим лет. Имение должно было перейти к Франсес, родившейся двумя годами позже. Такова была традиция, так наследники Найтов вступали в свои права уже несколько поколений, и чтобы сохранить их за семейством, порой отцы все завещали дочерям, а не какому-то дальнему родственнику-мужчине.

Все родственники семейства знали о существовании лишь старого завещания. Теперь, по воле этого желчного упрямца, всему настанет конец.

Да, такова была она: его родная дочь ничего не получит за годы одиночества, забот и непростительный грех бездетности.

Эндрю встал из-за стола, с ужасом думая о предстоящем разговоре с Франсес. Впрочем, все это уже было.

Им обоим уже были знакомы слова, полные горького разочарования.

Глава 11

Чотон, Хэмпшир.

14 декабря 1945 года

Прошли недели с тех пор, как доктор Грей в последний раз был у Аделины. Он не считал нужным навещать ее – теперь она сама могла о себе позаботиться. Также ему не хотелось снова оказаться в неловком положении, выполняя ее очередную неуместную просьбу. Шансы на то, что утихнет ее гнев, в последнее время нацеленный на него, и она наконец ступит на путь к смирению, были тем выше, чем реже он будет видеться с ней.

Было темное, зимнее утро пятницы, и сестра Пэкхем принесла ему небольшой конверт. Распечатав его, он извлек поздравительную открытку, пробежал ее глазами, затем встал. Засовывая открытку в левый карман пиджака, одновременно он пытался как можно более непринужденно извлечь небольшой сверток из ящика стола под бдительным взглядом Хэрриет.

– Мисс Пэкхем, сегодня я выйду на обход чуть раньше обыкновенного.

Она с интересом смотрела на доктора. Несмотря на то, что она работала с достаточным усердием и внимательностью, он всегда был с ней холоден. В минуты, подобные этой, он ощущал за спиной чужие взгляды и сплетни, подозревая, что она приложила немало усилий к их распространению.

Поэтому он не сказал ей, куда направляется, в слабой надежде, что она не узнала почерк на конверте.

Взяв плащ и шляпу с вешалки, он вышел прочь, не успев услышать от нее ни слова, ни намека.

Снег чуть припорошил крыши и поля – ровно настолько, чтобы проникнуться духом грядущего Рождества, первого мирного за эти годы. Доктор знал, что для всех, кто терял близких и недоедал в эти годы, даже праздники были гнетущими. Но неизменной оставалась служба в сочельник, проходившая в приходской церквушке Святого Николая, украшенной еловыми веточками и плющом, и он надеялся, что в этот раз Франсес Найт вновь угостит всех желающих глинтвейном и жареными каштанами. Так проходило традиционное празднование Рождества в Чотоне. Быть может, и Джейн Остен когда-то так же отмечала его у Найтов – доктор вдруг понял, что ему пришлась по душе идея Адама.

Открыв калитку Гроверов, он заметил, что верхняя петля разболтана, решил, что надо будет распорядиться, чтобы ее починили. Шагая к дому по покрытой инеем дорожке, он видел пустые грядки, где росли томаты и дельфинии, плетеные стойки для горошка, теперь пустые, казавшиеся позабытыми. Пару раз постучав в дверь, он подождал, пока в прихожей не зажегся свет, рассеявший темноту декабрьского утра. Ему открыли.

– Доктор Грей, – на пороге стояла Беатрис Льюис, ожидая ответа.

Уже несколько месяцев она жила с дочерью, чтобы помогать ей по хозяйству и скрашивать мрачные будни.

– Доброе утро, миссис Льюис. Я хотел повидать Аделину. Она еще спит?

Взгляд ее матери был холоден, и ему стало неуютно.

– Нет, но не помню, чтобы она вас приглашала.

Его пальцы нащупали открытку под сердцем, в левом кармане пиджака.

– Не совсем – она написала мне, и в преддверии скорого праздника я решил ненадолго заглянуть к ней, если вы не возражаете.

Она не забыла, как через эту дверь доктор нес на руках ее полуживую дочь навстречу «Скорой», и с той поры держалась с ним неприветливо.

– Ваша медсестра только что звонила, передав, что вы, возможно, зайдете сегодня, так что врасплох вы нас не застали.

– Если я не вовремя, я могу…

Он услышал, как по лестнице – такой узкой, ненадежной – спускается Аделина, и на какой-то миг его охватило неведомое беспокойство, подобного которому он еще не испытывал.

– Здравствуйте, доктор Грей. Мама, я провожу доктора в гостиную.

Он последовал за ней, такой исхудавшей, и подождал, пока она не закроет двери.

– Пожалуйста, садитесь.

Она указала на диванчик рядом с эркерным окном, где он заметил самодельную банкетку у старой батареи. На подоконнике громоздилась куча подушек, книг и спал свернувшийся калачиком котенок. Он осторожно погладил его и вопросительно посмотрел на Аделину.

– Это подарок от Адама Бервика.

Он отнял руку, огляделся.

– Вижу, вы здесь уютно устроились, – он коснулся подушек, затем книг.

– Улики ищете? – она слабо улыбнулась. – Здесь мой пост, откуда я наблюдаю за тем, как живет мир вокруг.

– Аделина, – начал было он, но тут же сменил наставительный тон на дружелюбный, – не говорите так, не будьте к себе так жестоки. Я знаю, что вам очень нелегко.

– Я знаю, что вы знаете.

Взгляд ее не был холодным, как взгляд ее матери, – просто безучастным. Она вновь указала ему на диван, а сама с чопорным видом устроилась в резном кресле-качалке у камина, вполоборота к нему.

– Спасибо за вашу открытку, – он первым нарушил воцарившееся молчание.

– Вы пришли только ради этого?

– Аделина, – вздохнул он, – пожалуйста, не надо.

– Но так проще, – послышался ответный вздох.

– Как? Так вести себя со всеми – с вашей матерью, со мной?

– На другое у меня уже нет сил.

– Да, сил у вас было немало – даже слишком, – он хотел, чтобы на ее бледном, застывшем лице появилась улыбка.

Так и случилось. Иногда она забывала, как хорошо он ее знал – ту прежнюю Аделину, о которой она почти не вспоминала.

– Что ж, не стоит благодарности – за открытку.

– Да, чуть не забыл. – Он запустил руку в карман пальто, висевшего на спинке дивана. – Я кое-что принес вам. Скоро же праздник.

Достав оттуда небольшой прямоугольный сверток, он протянул его ей. Аделина слегка нахмурилась.

– У меня для вас ничего нет.

– С меня достаточно открытки, – он снова сел на диван. – Как говорится, достаточно того, что вы вспомнили обо мне.

– Кажется, в последнее время я думаю только о себе. Как прожить еще один день, еще один час. Как отвлечься от всего этого. Как обо всем забыть.

– Вы не думали о том, чтобы вернуться в школу? Простите мою настойчивость – быть может, для этого еще слишком рано.

Она покачала головой, все еще не вскрыв сверток.

– Я даже не думала об этом.

Прислонив сверток к правому уху, она слегка встряхнула его.

– Диккенс? Слишком легкий. Элиот? Нет, слишком тонкий. Что же это?

Она села рядом с ним на диван, и он вспомнил, что в последний раз они были так близко друг к другу во дворе Большой Усадьбы, когда пили там чай этим летом. В этом году на ее долю выпало слишком много несчастий. Он ждал нового года – принято думать, что он принесет что-то хорошее, быть может, им обоим повезет?

Медленно распаковывая подарок, она видела, как тщательно доктор пытался скрыть нетерпение, и ей это нравилось. Это было издание «Гордости и предубеждения» из той же серии, что и «Эмма», которую Грей читал ей тогда, в августе.

– Моя любимая, спасибо, – улыбнулась она.

Он улыбнулся ей в ответ.

– Догадаться было несложно. У вас, должно быть, есть и другие издания, но это можно везде носить с собой. Послушайте, Аделина, вам нельзя все время сидеть дома. Вы должны гулять, и гулять долго, дышать свежим воздухом для пользы легких и ума. Просто гулять. Мне всегда становится легче после моих обходов. После того, как я пообщаюсь с пациентами или помогу кому-то. Это не панацея, но попробовать стоит. Проводить дни за чтением прекрасно, да, но так мы все время наедине с собой. Поэтому, будучи в дурном настроении, я не способен читать некоторых авторов.

– Всегда есть Остен.

– Да, именно это и есть в ее книгах. Мир, который часть нашего, но такой далекий, что в него окунаешься, как в родник. В нем столько порочных и глупых персонажей, но в конце концов все они для чего-то нужны. Может быть, в ее книгах и есть ключ к нашему безумному миру. Поэтому ее книги, как и пьесы Шекспира, живы до сих пор. В них вся наша жизнь, все самое важное в ней – и одна из них, как и ваша жизнь, сейчас у вас в руках.

Он видел, как Аделина слегка склонила голову – ее взгляд был прикован к книге у нее в руках.

– Удивительно, насколько глубоко она улавливает суть всего в книгах, – наконец Аделина подняла на него глаза. – Вспомните хотя бы Энн Эллиот и ее злополучный отказ от предложения Уэнтуорта – сколько ей было тогда, восемнадцать или девятнадцать лет? Должно быть, отчасти она решила так из-за того, что несколько лет назад умерла ее мать. Не могу представить, что через год или два буду чувствовать себя иначе.

Доктор Грей даже не пытался разубедить ее, просто давая ей выговориться, в надежде, что она раскроется, хотя бы на миг.

– Должна быть причина, по которой Остен решила, что на момент смерти матери ей будет всего пятнадцать, – продолжала Аделина. – Когда это случилось, нам известен возраст каждого персонажа, хотя Остен и не славится подобной педантичностью – и это намекает нам, что при первой встрече с Уэнтуортом ее горе еще не утихло, и она беззащитна перед ним, равно как и перед своей семьей и своим долгом, и она все еще переживает утрату. Пусть невидимая нам, трагичность происходящего всегда где-то рядом – таковы ее книги.

– Горе оставляет след в душе каждого из нас, и Остен знала это. Полагаю, она знала, что скоро умрет, когда заканчивала работу над этим романом, знала, что ее ничто не спасет, стараясь не беспокоить родных понапрасну.

– Значит, она сильнее, чем я. Я всю деревню поставила на уши.

Аделина пошутила так впервые за несколько месяцев, и он почувствовал, что воля к жизни все же рвется наружу сквозь все преграды. В этой броне появилась пусть малая, но брешь.

– Послушайте, Аделина, когда вы будете готовы, я хочу кое-что вам предложить. Что-то, что может помочь. Как ни странно, это связано с Джейн Остен, и об этом мне рассказал не кто иной, как Адам Бервик. Может быть, прогуляемся, и вы узнаете остальное?

– С вами я не пойду, но мы можем встретиться здесь.

Прежняя Аделина не отпустила бы его, пока не узнала в чем дело, но все же начало было положено.

– Хорошо. Мы все понимаем. – Он немного помолчал. – Вы правы, все очень переживают за вас. Но я хорошо вас знаю. Я знаю, какая вы на самом деле.

До сих пор она никогда не слышала от него слов столь прямых и честных, а потому продолжала сидеть с открытым ртом, даже когда он вышел из комнаты.

Из окна ей было видно, как доктор идет по садовой дорожке. Котенок забрался к ней на колени, и она ждала, пока Грей не скроется из вида, а затем взяла его подарок, раскрыв книгу на первой странице.

– Так о чем вы хотели поговорить со мной?

Адам покашлял с таким видом, будто вот-вот сбежит.

– Адам?.. – С тех пор как он принес котенка, Аделина чувствовала к нему все возрастающую приязнь.

Фермер поерзал в своем в кресле у камина.

– Доктор Грей и я подумали, что можно открыть музей памяти Джейн Остен. Здесь, в Чотоне. Может, в старом домике эконома?

Аделина взглянула на доктора, сидевшего на диванчике у эркерного окна.

– Вы что, сами до этого додумались? Вы, двое мужчин?

– Боюсь, что так, – робко улыбнулся тот. – Работы много – понадобятся пожертвования, возможно, фонд для приобретения недвижимости и принадлежавших ей вещей, большинство из которых, думаю, находится во владении Найтов.

– А вы уже говорили об этом с Франсес?

Оба покачали головами.

– Насколько я знаю, Найты все еще владеют имением, – с типичной прямотой продолжила Аделина. – Начать следует с них, и, учитывая, что старый мистер Найт совсем плох, сейчас не лучшее время для этого.

– А что думаете вы? – тихо спросил Грей. – Вы нам поможете?

– Я что, тоже часть вашего плана? – прищурилась Аделина.

– Нет, то есть не совсем, я… мы бы не стали вас беспокоить, зная, что вы откажетесь.

– Зная, что я ненормальная.

Доктор Грей сконфуженно вздохнул, чувствуя на себе их взгляды.

– Нет, вовсе нет – мы просто не хотели, чтобы вы чувствовали, что обязаны нам помочь, даже если не хотите этого, верно, Адам? Мы предлагаем объединить усилия. На всякий случай.

Аделина перестала раскачиваться в кресле у камина.

– Ладно, считайте, что я с вами, мне все равно нечем заняться. Итак, нас всего трое. Надеюсь, мисс Найт присоединится к нам, если пожелает. Еще нам нужен юрист. Помню, Сэмюэль был с одним в олтонском учебном лагере, когда его призвали…

– Эндрю Форрестер?

Она снова поразилась его феноменальной памяти.

– Так вы знакомы?

– Вместе ходили в школу.

– Вы с ним одного возраста? Правда? Но он… такой старый. Или старомодный. Перфекционист, как я это понимаю. Быть может, его не заинтересует столь незавидный план.

– Тогда я хотя бы спрошу его, с чего нам следует начать, – предложил доктор Грей.

Адам согласился, и теперь мужчины ждали, что решит Аделина. Та обвела их взглядом и наконец спросила:

– И как же мы будем называться? Общество…

– …по сохранению… – продолжил Грей.

– Может, просто «Общество Джейн Остен»? – не раздумывая, вмешался Адам, и доктор с Аделиной изумленно уставились на него.

– Превосходно, – резюмировала Аделина, впервые за много недель улыбаясь во весь рот. – Просто превосходно.

Глава 12

Чотон, Хэмпшир.

17 декабря 1945 года

Спустя несколько дней, навестив больного мистера Найта, доктор Грей наткнулся на Эндрю Форрестера. Намереваясь поговорить с ним от лица их новоиспеченного общества, он попросил его немного прогуляться, чтобы побеседовать с глазу на глаз.

Они покинули Большую Усадьбу через юго-восточное крыло, пройдя по мощенной кирпичом аллее, окруженной тисовой изгородью. Затем пошли по дорожке из гравия, шедшей вдоль густого леса, пока не достигли верхней аллеи с решетчатыми кирпичными стенами и фигурными столбиками, откуда открывался вид на все поместье.

– Итак, здесь нас никто не услышит, – сказал погруженный в собственные мысли Эндрю. Он смотрел на прекрасный елизаветинский особняк и заснеженный склон, где, еще будучи мальчишками, они катались на санках. – Вы что-то хотели мне предложить.

Когда доктор описал суть их «небольшого проекта», как он любовно его назвал, Эндрю был не вполне уверен, стоит ли слушать дальше. Да, он прочел несколько романов Джейн Остен, и они даже понравились ему, но сама мысль о том, что придется посвятить столько времени сохранению всего с ней связанного, несколько превышала уровень его заинтересованности, невзирая на всю его прихотливость.

Слушая своего старого друга, Эндрю понял, что то, чего желали члены общества, может вскоре оказаться невозможным. Лишь ему было известно, что могло случиться – в первую очередь, с Франсес. Если все будет так, как того желает старик Найт, все имение однажды окажется в руках какого-нибудь неизвестного родственника мужского пола, и кто знает, что тогда случится? И, что еще хуже, в новом завещании отдельным пунктом было прописано, что Франсес не получит ничего, кроме небольшой ежегодной суммы денег и право жить в коттедже эконома, пока тот принадлежит их семье. Если новый владелец продаст его, она тут же окажется на улице. Так старик Найт, казалось, предугадав намерения их общества, попытался не дать им превратить коттедж во что-то вроде «парка развлечений Остен».

Но если они каким-либо образом смогут выкупить его у мистера Найта или у будущего владельца, Франсес могла бы не беспокоиться о жилье – в доме было достаточно комнат, и она сможет поселиться наверху.

– Боюсь, пока нас всего трое, – продолжал Грей. – Это я, Аделина Гровер и Адам Бервик. Но нам нужно больше людей, чтобы собрать достойный кворум для голосования. Конечно, со временем мы пригласим и мисс Франсес.

– Ее тоже? – переспросил удивленный Эндрю. – В самом деле?

Бенджамин Грей внимательно наблюдал за собеседником, пока они приближались к обнесенному стеной саду, где он больше всего любил бывать. Такой неподдельный, необъяснимый интерес к Франсес был загадкой для доктора. Его друзья детства буквально вели дела Найтов вдвоем, и оба до сих пор не помышляли о браке, хотя в молодости Эндрю был до безумия в нее влюблен. Доктор не мог понять, почему тот до сих пор так ничего и не предпринял, несмотря на всю свою увлеченность и взыскательность.

– Так или иначе, боюсь, что мне будет непросто принимать решения – ведь я поверенный Найта, – признался Эндрю, начинающий понимать всю сложность своего положения. Он не мог сообщить никому из членов общества о том, что содержится в завещании. Но согласившись на их предложение, он хотя бы мог наблюдать за происходящим, словно муха на стене, и влиять на их решения таким образом, чтобы помочь Франсес, при этом продолжая быть поверенным ее отца. За всю свою карьеру он и подумать не мог, что когда-либо ему придется выбирать между оттенками серого, и оттого сейчас ему стало не по себе.

– При голосовании – быть может, и так, – отвечал доктор Грей, – но вы не только знаток права, но и самого Чотона, и его истории. Ваш вклад в наше дело будет неоценимым.

Эндрю присел на дубовую скамью у садовых ворот, а доктор устроился рядом.

– Вы уже думали о структуре собственности, благотворительном фонде? О том, кто будет распоряжаться финансовыми обязательствами, сбором средств, уплатой налогов и прочим?

Доктор Грей был доволен тем, что в голове юриста уже закрутились шестеренки.

– Мы думали о создании доверительного фонда для управления собственностью и любым имуществом, которое сможем получить.

– Очень хорошо, замечательно. Так все же, чья это была идея?

– Верите или нет – Адама Бервика. Каждую зиму он постоянно перечитывает книги Остен.

– В жизни бы не догадался, – воскликнул пораженный Эндрю, качая головой.

– Считается, что некоторые книги способны помочь пациентам, перенесшим эмоциональную травму, и в числе прочих к прочтению рекомендуются романы Остен. Я испытал это на себе.

– Поможет ли это бедняжке Аделине?

– Думаю, да.

Эндрю задумчиво смотрел на Большую Усадьбу и простиравшиеся перед ним владения Найтов.

– И все же мне неловко – ведь, как поверенный Найтов, я обязан защищать их интересы в финансово‐правовой сфере и прочих. Неизбежно возникнут проблемы, которые придется решать; разговоры, от которых придется уклоняться.

– Энди, я тоже давал клятву, вступая на путь врача. Пожертвования будут добровольными, все предприятие не принесет нам никакого дохода. Думаю, мы справимся со всеми трудностями без особых забот.

– Хорошо, – вздохнув, наконец согласился Эндрю. – Я помогу вам. Нам нужно собраться, пока всех не поглотили праздничные хлопоты.

– Эндрю, разве у нас так много дел?

Мужчины сидели на скамье, вспоминая, как когда-то проводили вместе праздные юные дни. И оба втайне надеялись, что их общество поможет им вернуть хотя бы часть былого.