Текст книги "Антиглянец"

– Ну так, у нас хорошие отношения.

На столе у Ани остался плакат, где была нарисована моя фантастическая зарплата. Плакат, с которым она пикетировала мое человеческое достоинство.

Стоило ли продавать буквы, которые я люблю, за цифры, которые, неизвестно, полюбят ли меня?

Мы шли по красной дорожке под руку с Настей, навстречу надписи «XXIX ММКФ». Фотографы снимали Ведерникову, и я ускорила шаг, не дожидаясь, пока меня попросят отойти. Настя быстро догнала меня.

– Зачем ты ушла, я бы им сказала, чтобы подписывали «с подругой, главным редактором журнала Gloss».

Мы улыбались, посылая энергию в толпу, туда, где билась о железное заграждение другая жизнь. Понятно, почему все известные люди знакомы друг с другом. Мы не просто знакомы, мы лояльны друг к другу – нас связывают общие тайны, дела, соперничество, да, даже оно… Но оно ничто по сравнению с тем соперничеством, с хищным желанием растерзать, которое тянет руки с той стороны барьера, где осталась моя Олейникова. Я улыбалась теперь из-за неприступного кордона, не выпуская ни одной эмоции из себя. Есть мы, и есть они. Так будем махать им рукой, защищенные могучими спинами охранников, будем посылать им улыбки через надежные социальные перегородки.

Привет, народ!

Никита Михалков, стоявший на вершине пирамиды, кивал, приглашал, приветствовал. Мы с Настей сделали книксен. Под козырьком Пушкинского сбивалась плотная масса звезд, в которую ввинтились и мы. Настя целовалась, кивала, кокетничала, знакомила меня со своими друзьями… Впрочем, чужих тут и не было… Я кивала, целовалась, знакомилась. И все время смотрела под ноги, чтобы не оттоптать хвост ее платья.

– Я хорошо выгляжу, волосы не растрепались? – спрашивала она.

– Ты божественна.

– И ты тоже. Надо было тебе серьги напрокат взять, как у меня – Carrera&Carrera, спонсорские. Ничего, ты тоже скоро будешь звезда, я тебе обещаю, у меня нюх на такие вещи. Я всегда оказываюсь рядом с человеком, у которого сейчас будет взлет.

Может, она и права. Я прислушивалась к себе и не находила внутри никакого мелкого дребезжания, комплекса, дрожащего заячьего хвоста. Я чувствовала себя своей среди этих глянцевых людей, я была одной из них.

Мы сидели в партере. Билеты, которые прислали в журнал, были на 28-й ряд. Люба звонила в дирекцию фестиваля, они извинялись, прислали новые – на первый ряд галерки, куда я бы в любом случае не села. Я отдала их Островской, которая теперь махала нам сверху. Я не спрашивала у Насти, для кого был второй билет. Какая разница? Она меня пригласила, я пошла, мы вместе…

Настя вышептывала мне подробности про знакомых. «Смотри, видишь ту бабу, ее муж недавно бросил, а эту ты знаешь? Нет? Бывшая любовница Аркаши Волкова, сучка такая, ненавидит меня…»

Пока на сцене расставляли акценты в киноискусстве, Настя расставляла по местам людей, выстраивала их на московской лестнице гламура и статуса. Выходило, что она балансировала, не доходя трех ступенек до Михалкова и двух до Путина… Смотри, смотри! Приехал все-таки! На сцену поднимался спаситель мира, настоящий Kill Bill, всемирный мачо, пятый элемент, летевший месяц назад над городом Канны. Маскулинная сила американской империи, наступательный отряд Голливуда. Он прищурился и поразил нас с одного выстрела. Мы с Ведерниковой расплавлялись в креслах. Жарко…

– Я теку уже, Алена…

– У тебя салфетка есть?

– Нет… Он бог, Алена, ты понимаешь, что он бог? Ты бы хотела?

– Может быть… Или дьявол.

Гас свет, я еще раз оглянулась назад – на Лию, измерила расстояние, которое я прошла почти за год. Потом все погасло, побежала по экрану перфорированная лента, пробежали по мне мурашки – так бывает всегда, когда что-то начинается заново. Началось кино. Короткое московское лето – время кино.

В Нескучном саду стало легче. Гости быстро разбрелись по столам. Наш был почти в центре, недалеко от главного, где сидел голливудский гость и все именитые начальники.

– Я не могу, Алена, просто не могу, можно я напротив него сяду? – стонала Настя. Мы поменялись местами.

Явился Васильев Димитрий под руку с масластой брюнеткой, похожей на библиотекаршу – пучок, белая блуза с застежкой, доходящей до подбородка, черная юбка в пол. Жена, с которой он так и не развелся, поняла я. Все правильно, умершим мужчинам – мумифицированные женщины.

Гламур тоже был здесь. Я видела за соседними столами главных редакторов. Журналы сидели дальше от американца, чем мы. Статус Насти это определял или нет, но все складывалось хорошо и правильно. Спасибо ей – иначе пришлось бы мне топтаться там, где выстраивалась в очереди к еде остальная публика, не допущенная в вип. Никогда я там больше не окажусь. Из вип-зоны хорошо видно, как убого это выглядит на самом деле – прийти на прием и остаться за дверью. Я еще раз похвалила себя за предусмотрительность. Мое платье Valentino (если бы не подарочный сертификат в бутики Luxury Trend, который Самсонова присылает главным редакторам, мне бы не осилить) не до пола, а чуть ниже колена. Настя не советовала покупать длинное – шлейф будет вытирать дощатые полы. В машине Ведерникова сменила своего хвостатого Roberto Cavalli на вариант покороче от Versace. Только вот с туфлями проблема – каблуки завязают между стыками досок. Я посмотрела вниз – один каблук ободрался… Черт, а это, между прочим, Jimmy Choo!

Опоздав, прикатила Самсонова.

– Ну что, девочки, гламур снова вместе? Вы что, теперь подружки? Правильно, дружите, вы друг другу нужны.

После первых пятнадцати минут приема, когда еще важны прямые спины, аккуратные складки на платьях и отсутствие складок на пиджаках, официоз развеялся. Я почти совсем освоилась. Звезды были совсем близко, можно достать рукой… Спустился с небес на землю ангел Bill. Это я приманила его на Каннском фестивале, слишком часто глядела в небо.

– Я тебе хотела предложить, Настя, стать лицом бренда моего одного нового. Будешь дизайнером сумок и туфель, сделаем линию. Сейчас на русских звездах хорошие продажи можно сделать, – говорила Самсонова.

Настя слушала ее с преувеличенным вниманием, улыбалась, играла глазами. Я обернулась назад – 14-й друг Оушена смотрел на наш стол. Меня случайно затянуло в воронку этого взгляда… У-ух, как это бывает… Я с трудом вывернулась. А если бы он сидел рядом, кто бы устоял?

Голливудская звезда – это символ мужчины, идеальная модель, у него не может быть возраста, жен, детей, паспортных данных, он просто герой, усовершенствованная версия человека. Изменить кому-то со звездой – это, считай, как с мечтой. И как можно ревновать к звезде? Все равно, что к Большому ковшу… Банкет уже превратился в общее застолье, люди ходили от столов к столам, анекдоты, взрывы хохота, залпы шампанского в моем животе… Лия с Красновой махали мне из-за загородки. С Красновой? Я отвернулась, сегодня мы с ними незнакомы, сегодня мы знакомы с известными людьми…

Настя встала, пошатываясь. Она, кажется, тоже была пьяна…

– Видишь, он уходит, пойдем скорее, поймаем его!

– Зачем? – прикасаться к звезде не стоит, если это идеальная модель мужчины, то от грубого столкновения с реальностью она рассыплется в прах, на мелкие хрустальные осколки. Я боялась не звезды, а собственной реакции.

– Пойдем, умоляю, пойдем со мной, мне одной неловко! Он ко мне в передачу должен прийти, продюсеры подтвердили, но я лично хочу… Надо зацепить его, чтобы точно не сорвался… Пойдем, вставай, Алена!

Мы пошли вперед, увязая в цепких широких расщелинах настила. Черт, туфли, кажется, окончательно испорчены…

Человек – шестое чувство стоял, посылая нервные импульсы всем, кто сейчас смотрел на него. Два огромных охранника отсекали саму мысль о приближении. Он искрил напоследок, понимая, что с его уходом исчезает смысл этой тусовки, ее горячее сердце, крепкий орешек.

– Hello, Bill! – пропела Настя самым нежным, самым ласковым своим голосом, так приманивают котенка к блюдечку с молоком.

Он сконцентрировал взгляд, посмотрел на нас исподлобья.

– Hi! – он оглядел Настю.

Она затараторила: tomorrow, night, «After-party» show…

– Sure!

Он взял ее за плечи, крутанул вокруг оси, покачнулся сам и схватился за мою руку, как за опору… Я, кажется, сплю, меня тоже надо щипать за задницу…

– О! – он уперся в меня глазами.

Близко, аж слепит! Я что, вижу звезду, бренд, сошедший на землю? Того самого человека, который так играет мускулами на экране, что видно, как переливается в них кровь, желание, мощь, сила победителя? И можно задохнуть порцию воздуха, хлебнуть микрочастиц, которые генерирует сейчас сам факт его присутствия… Поменяться молекулами…

– Gonna be cool! – он обнял нас с Настей. Рука, где эта рука?..

Сама судьба щипнула меня за задницу!

– Come together? Tomorrow? Good night and good luck! – он выпустил нас, выдал на прощанье небольшой сноп искр – улыбка, жест – и пошел вверх по лестнице к машине, которая ждала на выходе из банкетной зоны.

– Алена, он бог, бог! Ты видела, он меня схватил? И тебя тоже? Ты почувствовала, какие руки… Алена, знаешь, что это?!

Я знала. Это Армагеддон. Мне требовалась «Скорая помощь». От этого надо спасаться.

– Завтра на съемку приезжай пораньше, хорошо? Часов в девять. Мы успеем тебя отснять, а потом он приедет…

Настя влетела в 21.30, когда я, уже напомаженная, с петлей в вырезе жакета (Marni, с 30%-ной скидкой в бутике «Монте-Наполеоне») сидела в студии.

– Прости, я в салоне была. Эпиляция, массаж, целый день… Ты знаешь, у меня офигенная эпиляторша, я тебя к ней отправлю как-нибудь. Мы сегодня с ней такое сделали, ну, понимаешь…

Меня царапнуло, я была не готова выслушивать подробности о Настиной интимной жизни, тем более про те места, в которых эта жизнь концентрировалась.

Она села и тут же преобразилась. Даже стала еще моложе. Каждая мышца лица подтянулась. Скрестила ноги под 45 градусов. Так, значит, это лучшая поза. Я тоже села вполоборота. Сегодня мы обе были в красном. Интервью – это всегда маленький бой, и мы должны сыграть в эту игру. Она будет сейчас загонять, а я – уворачиваться и разить точными ударами.

Потом включились камеры…

Телевидение – особенный наркотик, его надо дозировать и продавать по 15 минут, как и говорил Уорхол. Больше – опасно, сносит крышу. А если бы это был еще и прямой эфир? Я поняла, чем болеет Настя. Если бы мне предложили – не как Волкова, променять буквы на деньги, а променять что угодно на славу, на возможность врубать в себя этот ток ежевечерне, – я бы согласилась, не глядя! Не думая, какой ломкой придется потом за это платить. Когда на тебя смотрит камера, полное ощущение, что в этот момент ты делаешь что-то настолько важное… Здравствуй, страна!

– Доброй ночи! В моей студии и на ваших часах ровно двенадцать. Это время программы «After-рarty». Время модных людей, роскошных вещей и светских новостей. Сегодня у меня в гостях полномочный представитель гламура, девушка, которая принадлежит к особой касте людей – тех, кто делает моду, роскошь и красоту культом. И заставляет нас с вами стремиться к совершенству и комплексовать от того, что оно недостижимо. Я рада приветствовать в этой студии главного редактора журнала Gloss Алену Борисову!

– Привет, Алена, – Настя протянула мне свои тонкие пальцы. Я пожала ей руку, почувствовав, как впиваются в ладонь лапки ее кольца. Когда мы ослабили хватку, мне в лицо, высеченные телевизионными софитами, брызнули искры ее бриллианта.

Настины руки были горячими, мои ледяными. Так, собраться, работать! Это мой момент славы!

– Добрый вечер, Настя, добрый вечер, уважаемые зрители! И читатели – все, кто любит или еще полюбит журнал Gloss!

– Алена, ты не возражаешь, если мы будем без церемоний, на «ты»?

Я покачала головой – да нет.

– Вот ты мне скажи, ты ведь недавно в гламуре, всего год, и что ты успела понять за это время? Ты вообще думала, что это такое?

– Я не думала, я делала, – я улыбнулась. – Ты хочешь определения гламура? Давай я тебе сейчас Пелевина процитирую – про дискурс и секс.

– А у него есть определение?

– Было в «Empire V». Если совсем просто, то гламур – это секс, выраженный через деньги, или деньги, выраженные через секс.

– Он вульгарен, Пелевин, тебе не кажется? Секс за деньги… Фу, так, прерываемся… Не снимайте сейчас, – скомандовала Настя, – Алена, давай проще. Телевидение не для умных, ты поняла?

– Давай, хорошо, – я набрала побольше воздуха.

– Работаем! Алена, вот ты мне скажи, ты успела понять, что такое гламур, работая в гламурном журнале?

– Это игра. Мы играем. Помнишь сказку про Синюю Птицу? Вот и мы идем за ней длинной вереницей. Это гламур.

– Сказка печальная. Там ходили на тот свет.

– Правильно, – сказала я уверенно. Сейчас, сейчас выкручусь. – Потому что гламур – это рай. Такой простой и понятный народный рай. В религиозном сознании страдания должны быть вознаграждены, и приходит награда – гламур…

– Стоп! – Настя заерзала в кресле. – Алена, я тебя прошу, прос-тень-ко! Без философии. Ты подумай пять минут. Где визажист? Позовите – пусть подправит мне и Алене лицо! – крикнула она через головы операторов.

И что я должна говорить? Я думала перед съемкой, как отвечу на такой вопрос.

Гламур – религия чистой воды, культ. Как в нашем слогане «Культ 100% роскоши».

Гламур – вера в то, что все будет хорошо. Феномен чистого религиозного сознания. И потому он очень русский, этот гламур. А это, как известно, многое объясняет. Если люди уверены, что в раю их встретит в белом венчике из роз, ровно такой же, какой заявлен на иконе, Иисус Христос, то без сомнений принимается следующее: если счастье придет, оно будет идеальным, в золотом окладе, с крупными чувствами и большими камнями. А если не таким, то и не надо. А если надо, можно и потерпеть.

Я часто думала, получая письма издалека – зачем там покупают наш журнал? А потому что это – весточка с того света, письмо счастья, которое будет у всех, потому что все его заслужили. Мы долго страдали, постились, ходили в кожанках и сандаликах, и имеем теперь право разговеться. А что пасхальные яйца Фаберже с бриллиантами крупны и не лезут в узкую глотку интеллектуала, так это потому, что пост длился долго, слишком долго, и интеллектуалы разучились жрать, пили пустой чай на кухнях… Нормальные голодные люди едут в Москву, бьются тут за общаги и общаки, лифт социальной справедливости едет наверх, гламур уравнивает в правах пассажиров. Сегодня счастлив ты, а завтра буду я…

Мягкая беличья кисточка визажиста порхала по моему лицу, я расслабилась.

– Алена, ты готова? Работаем! Признайся, правда, что все глянцевые журналы конкурируют с «Вогом»?

Я ждала этого стандартного вопроса.

– Кто конкурирует, тот не признается.

– А ты признаешься?

– В гламуре все вообще конкурируют сами с собой. Я конкурирую с собой вчерашней, завтра – с собой сегодняшней.

Настя поморщилась, опять сложно.

– А что такое гламур, дай определение?

– Очень просто. Это магия. Заклинание хеппи-эндом. В этом кино только счастливый финал.

– Да? А в фильме «Глянец» Кончаловский сделал два финала. Один – свадьба с олигархом, и второй – где героиню убивают. – Настя молодец, моментально отбила мой пас.

– Так в том-то и дело. У кино бывает конец, а у гламура не будет конца, – я завернула крученую подачу. – Поэтому кино про это сложно снимать. В кино должен быть финал. А издание журналов – это бесконечность. Сегодня я подписала в печать августовский номер, а завтра мы начнем делать сентябрьский, и все начнется снова, понимаешь? Конца света не будет, будет только новая помада.

Я хотела еще добавить: главное, не надо, как экспериментальные мыши, давить на рычаг удовольствия, пока не умрешь от передоза, но удержала мысль при себе. Телевидению не нужны нюансы.

– Очень оптимистично. Ты оптимистка, да?

– Только оптимистов берут работать в глянец.

– Получается, издание журналов – это хороший бизнес?

– Это лучший бизнес. Бизнес – это удовлетворение спроса, так? А этот спрос никогда не будет удовлетворен. Сегодня мы с тобой купили туфли, а завтра нужны будут другие. Гламур поддерживает на плаву вообще всю мировую экономику.

– Ну это вряд ли…

– Именно так. Не было бы гламура, не было бы промышленности, нефти, моды, ресторанов, кино, вообще ничего. Гламур – это не следствие, а причина.

– Ты так любишь гламур?

– Уже могу сказать, что да.

– Почему уже? Раньше было не так?

– Раньше гламур меня не любил, теперь у нас взаимность.

– А что надо, чтобы полюбил?

– Отделить мечту от торговли мечтой…

– Ой! – Настя встрепенулась, потянулась куда-то в сторону от меня.

Там, за границей светового пятна, за спинами операторов стоял он. Человек-звезда, генератор сексуальной энергии для всей планеты. Переводчица, маленькая коренастая брюнетка, что-то шептала ему в ухо. Мне стало жарко, Настя, кажется, тоже порозовела. Он помахал нам рукой из темноты. Ух ты!

– Прерываемся! – Настя ловко высвободилась из проводов и понеслась к нему. Звукооператор снимал с меня петличку. Они уже обнимались, шли в гримерку… Я осталась одна в обмелевшей разом студии, из которой убрали светило… И понеслась следом за ними. У меня там сумка, а в сумке сигареты!

Когда я вошла, Настя сидела на диване рядом с американцем, а ее команда хлопотала вокруг – кисточки, грим, чай, вопросы на листочке.

– May I? – он протянул руку к сигаретной пачке. Взял, повертел, положил в карман, засмеялся и вернул обратно.

– Ladie’s puff!

– Дай сигарету, – попросила Ведерникова.

– Ты же не куришь? – я удивилась.

– Ты меня плохо знаешь, – Настя затянулась, глядя на него. Мягкий кожаный диван, промявшийся под их тяжестью, соединил его джинсовое и ее шелковое бедро.

– Шампанского! – скомандовала Настя. Появились приготовленные заранее бокалы на подносе. На всех посуды не хватало, и Bill схватил бутылку, в которой оставалась половина шампанского, припал к горлышку.

– Russian-style drinking! – Все засмеялись, захлопали. Он чокнулся с Настей, со мной, с переводчицей, с режиссером…

– В нашей студии сегодня… – Голос Ведерниковой дрожал от напряжения. – Я даже не буду представлять человека, которого знает вся планета. Сто процентов женского населения Земли хотели бы сейчас оказаться в этой студии. Итак, мой сегодняшний гость… – она выдержала свою мхатовскую паузу, и я расслышала барабанную дробь, стучавшую у меня в висках. – Давайте я просто скажу – это бог, сошедший с голливудских небес на землю. Добрый вечер, бог!

Он поднял брови, выдал на камеру улыбку, уничтожающую любые сомнения женщин и шансы всех остальных мужчины.

– Привьет, добрий виечер, Рассия!

Боже мой, ну почему у нас не делают таких мужчин?

– Вы получаете удовольствие от славы?

– Если бы вы спросили десять лет назад, я бы соврал – сказал бы, что от ролей. Сейчас скажу – да, но надо дозировать. Я не хочу всегда быть в лучах славы. Надо прятаться иногда, чтобы не потерять вкус. Это очень утомительно, на самом деле… – он отвечал по-английски, делая паузы для перевода. В паузах смотрел на Настю и на свои ботинки, помахивал ногой.

– Человек вашего уровня звездности – это абсолютная свобода. Уверена, вы всегда делаете то, что хотите.

– О нет! Не всегда. Вот сейчас, например, я бы хотел сидеть с вами в другом месте…

Настя расхохоталась.

– Вы богатый?

– Для того, чтобы выбирать роли, – достаточно богатый.

– У вас нет ни одного Оскара, и пальмовую ветвь вы не получили в этот раз…

– У меня нет времени об этом думать.

– Но вы же не хотите, чтобы в конце жизни вас выкатили в кресле-каталке на сцену и вручили приз по совокупности?

– А вы жестокая! Любите жестокие вопросы…

– Я? Нет! Это шутка.

– Мне нет еще пятидесяти. Я еще смогу успеть без костылей (Bill смеется).

– Да, вы до сих пор прыгаете по небоскребам, я знаю (Настя улыбается).

– Нет, теперь это компьютерная графика. Это тоже шутка (смеются оба).

– Личный вопрос. Вы сейчас герой-одиночка, как и ваши друзья – Брюс Уиллис и Джордж Клуни. Почему? Последствия шумного развода?

– Мне непросто устраивать личную жизнь. У меня на лбу написано – звезда. Нужно время, чтобы понять – людей интересуют твои деньги и слава или ты сам. Я хочу, чтобы во мне видели не киногероя, а человека. Но за двадцать пять лет голливудской карьеры это случалось нечасто. Одиночество – один из минусов жизни знаменитостей.

– Я вас очень понимаю! Я сама страдаю от этого. Здесь, конечно, не Голливуд, но когда ты видишь свое фото в желтой прессе с подробностями, которых не было… – Настя молодец, и здесь смогла вставить про себя.

– Вот-вот. И вы к тому же женщина. Много красивых женщин у вас. Сегодня я видел несколько сотен, здесь в этой студии насчитал уже… А вечер еще не закончился. – Он кокетничал.

– Вы любите животных? О вашем домашнем зоопарке ходят легенды.

– Это не зоопарк, это мои друзья. Пресса смеялась, когда я оплакивал своего поросенка, но я не понимаю, почему поросенок достоин меньшего сочувствия, чем человек. Люди бывают гораздо неприятнее иногда…

– Вы хороший человек. У вас есть главные моральные ценности?

– Я негодяй! – он засмеялся. – И мне как всякому негодяю необходима любовь.

– Do you know the word «любовь»? – Настя неожиданно перешла на английский.

– No, what’s that?

– Love.

– Never made love in Russian! Teach me!

– Лью-бовь! – Настя выпячивала губки.

– Лью-бьовь… – он тянул губы навстречу.

Переводчица сделала сигнал.

– Спасибо, – сказала Настя.

– Спасьибо, – засмеялся Герой.

Потом опять была суета. Убийственный Bill сошел с подиума, Настя носилась вокруг. – Снимай, снимай! – приказывала Ведерникова оператору. Я стояла рядом.

– And what’s your password, сutie? – Bill наставил на меня два ряда сияющих зубов.

– У нее пароль glamour! – Настя подскочила и втерлась между нами.

– Glamour? Really?

– No, no! – говорила я.

– Yes, yes! Ее журнал Gloss называется.

– Are you celebrity too? – спросил он, дыша мне в лицо шампанским, сигаретным дымом, мятной резинкой… Оператор с камерой порхал вокруг нас.

– No. I am next to them. Всегда рядом с celebrity. Я главный редактор, такая роль.

– Cool! – Он наклонился к переводчице, что-то сказал ей. Та в ответ жарко зашептала ему на ухо, но он отрицательно мотал головой. Девица достала телефон, отошла в сторону.

– Your look stunning! Ice&fire, – Bill сгреб нас в охапку. Я почувствовала его руку на спине, на талии и дальше, дальше… сжал мякоть, отпустил…

– Снимай, снимай, – шептала Настя оператору.

– Настя, не снимай, зачем?

– Ты что, на память останется! – она припала к голливудскому уху, что-то горячо и быстро говорила.

– It’s gonna be cool! – Он поцеловал Настю в уголок губ, потом меня. Не знаю, как она, я задохнулась… Ушел. Все.

– Анастасия, вы снимаете еще одно интервью? – переводчица на секунду задержалась в студии.

– Да! Он фантастический, правда? – Ведерникова еще сияла отраженным светом голливудских звезд.

– Он приглашает вас в гости. Двоих, – сказала вдруг девица.

– Yes! Great! – Настя никак не могла выйти из языкового ступора.

– Когда закончите, позвоните мне, вот телефон, – переводчица протянула Насте визитку.

– В Америку? В Голливуде я еще не была! – я не верила своим ушам.

– В какую Америку, Алена?! – Ведерникова крутанулась на каблуках, поднимая вокруг вихрь огненных оборок. – Я позвоню через час, нет, даже раньше!

Девица ушла.

– Алена, это супер, супер! Только быстрее давай, моментально! Ребята, по местам!

Вокруг нас тут же засуетились люди с кисточками, микрофонами, проводами…

– На чем мы остановились? Так, давай про эту фигню, про мечту… Работаем!

– Алена, так что надо делать, чтобы мечта осуществилась?

– Просто делать.

Это было даже круче, чем в первый раз. Я сидела в кресле, кожа которого еще дымилась, обожженная прикосновением звезды. Вот она, моя слава, возведенная в миллиардную степень благословением кумира. Я вписывала золотые страницы уже не в свою историю, а в историю Голливуда, целого мира, где правит сияющий гламурный дядюшка Оскар.

– Надо просто делать, верить в себя. И чтобы чуть-чуть повезло. Подпрыгнуть и ухватить судьбу за хвост, – я уже не понимала, что говорю. У меня кружилась голова. Отворились райские врата, Bill стоял на пороге и приглашал нас в гости. Я думала, что это невозможно, что так не бывает, но, оказывается, в этом мире возможно все, правда, не для всех…

– Ты думаешь, у всех это получится? Осуществить мечту?

– Все могут попробовать. Когда формулируешь цель, появляется не гарантия, но возможность.

Точно, я же тогда это сформулировала в Каннах, что готова стать листиком, жвачкой, прилипшей к золотым подковам звезды.

– У тебя какая цель? – спросила Настя. Я задумалась. И правда, какая – журнал, работа, слава, деньги? Все это было ерундой, для цели не годилось.

– Это не цель, а то, что надо людям всем. И негодяев стало бы меньше. Как сказал один из гостей твоей программы… – передо мной в горячем студийном тумане плыл сияющий Оскар, – …любовь.

– Я смотрю, он тебе понравился, наш голливудский гость!

Черт, я, кажется, краснела…

– Признавайся, ты тоже считаешь, что он бог?

Какой неприличный вопрос под камеру. И зачем, это же не имеет отношения к теме…

– А кто еще так считает?

– Я! Говорю честно, интервью с ним – вершина моей карьеры!

– Он звезда. Герой. Идеальный мужчина. Я работаю в глянцевом журнале, и мы говорим об идеалах…

– Да или нет?! Ты не ответила. Тебе нравится Bill?!

– Очень!

Мы закончили.

Что это было? Как этот человек так газирует воздух? Я выпила всего бокал, но, по-моему, давно была пьяна.

– Да, хорошо. Вы встретите? – Настя говорила по телефону, одновременно выпутываясь из своего красного эфирного платья. – «Арарат Парк Хаятт», в 12 часов! – шепнула она мне и продолжила диалог с трубкой: – Я все поняла. Нет, не надо, у нас машина. Да, мы уже едем.

– А что, вечеринка уже началась? – спросила я.

– Не волнуйся, без нас не начнут! – засмеялась Ведерникова.

То есть это значит?.. Я, кажется, начинала трезветь.

– Ты что, ты поедешь? Это же… – но Настя меня не слушала, носилась по комнате, сдергивала с вешалок одежду. Я закурила, пытаясь прийти в равновесие.

Соблазн или шанс? Ясно, что он и не вспомнит никогда… Трахаться со звездой, с идеальной моделью. Об этом мне еще никогда не приходилось думать. Я вдруг вспомнила своего массажиста. То был массаж тела, а это разминка для души, получается? Доза полезного ультрафиолета, необходимая для здоровья. Трахаться со звездой – прививка от прошлых, нынешних и будущих разочарований. Если какой-то Канторович после этого… Сейчас он звонит, а потом не будет звонить. Но он меня уже не достанет, не уколет меня своими комплексами… Я спала со звездой, с кумиром, с богом, какой «на фиг» после этого Канторович? Кто теперь посмеет сказать, что я нехороша?!

– Не важно, Ален, даже если у тебя кто-то есть. Это не измена, – говорила Настя. – Это как выстрел в воздух. Судьба приз выдает нам, девочкам, за то, что мы с тобой так долго мучаемся. – Удивительно, она думала о том же самом. – После этого, представь, если кто-то тебя пошлет? И кто – какой-нибудь убогий русский нефтяник?!

Пожалуй… Но получается, я вкачу себе противоядие от болезни, которая еще не наступила. Если с Сашей ничего не получится, то пригодится звезда. А что может получиться из такого начала? Значит, я не доверяю ни самой себе, ни судьбе, ни ему… Трахаться со звездой – то есть быть неудачницей, настолько неуверенной в себе, что требуется подстелить соломку… Вот-вот, подстелить… Подстилка. Приедут две русские шлюхи. Две… И припадут к адским копытцам Голливудца.

Когда я это последний раз слышала? Да в Париже! Жаклин спрашивала меня, как я отношусь к групповому сексу. И я смутилась. Это было девять месяцев назад. Я с ума сошла, просто свихнулась, дура, жертва гламура! Две шлюхи, две… Да что со мной происходит?!

– Алена, поверь мне, это лучшее, что может быть – коллекционировать мужиков. – Она натягивала чулки, не стесняясь меня. Я увидела аккуратную работу ее эпиляторши… И окончательно пришла в себя.

– Я бы хотела одна, конечно. Но я не могу тебя просить, чтобы ты отказалась.

– Можешь, – сказала я. – Я не поеду! И не хочу, чтобы ты ехала!

– Правда?! Алена!!! – она закружилась вокруг меня. – Слушай, довезешь меня тогда? Я отказалась от их машины, и со своим водителем не хочу. А сама теперь боюсь садиться за руль. Пожалуйста, Аленка, тебе все равно в ту сторону… Ты же сестричка, ты не скажешь никому. Мы, девки, должны друг другу помогать!

Мне было ближе по третьему кольцу, но, в принципе, я могла проехать через центр.

– Ладно, довезу.

– Я тебя люблю! – чмокнула меня Настя, когда мы подъехали к Охотному Ряду. – Слушай, Ален, тебе нужно машинку другую подобрать. Хочешь, вместе поездим, посмотрим? – и она побежала.

Надеюсь, я сделала правильный выбор. Канторович не заставит меня пожалеть!

Телефон ползал по подушке и ткнулся мне в нос. Я открыла глаз. Он, он!!

– Привет, Аленка, я тебя разбудил?

– Нет… – я постаралась придать голосу бодрость, стыдно спать, когда олигархи давно в поле.

– Слышу, разбудил. Ладно, давай спи.

– Нет-нет. Ты говори. Я не сплю давно.

Хорошо, что я еще не проснулась, еще не успела разволноваться. Я медленно выплывала на свет, мягкая, расслабленная…

– Ну что там у тебя нового?

– Ничего, все хорошо.

– Что конкретно хорошо? Что делала без меня? Вчера, например?

– Вчера… Вчера в передаче снималась с голливудской звездой, вот.

– Как там у тебя все изящно-то.

– А как там в Африке слоны? Ведут себя хорошо?

– Идеально! Трубят победу. Поздравь меня, Алена, я всех продал и всех купил!

– Ур-рраа… – мурлыкнула я.

– Только тс-сс… молчи. Аленка, я завтра возвращаюсь, днем пресс-конференция, вечером мы встречаемся.

– Завтра?! – Боже мой, завтра! Я села на кровати и открыла, наконец, глаза.

– Привезти тебе обезьяну?

– Обезьян не люблю. Хочу слона!

– Слона тяжеловато. Леопарда бы, он тебе подходит. Аленка, слышишь, я соскучился…

– Да, и я…

– Клади первая.

– Пока… – Я поцеловала трубку.

Работать я не могла. Меня трясло. Каждый час набирала собственный номер, чтобы проверить – работает или нет. Все работало. Курила. Снова набирала. Он не звонил. Новость выкатилась в 15.03.

«Интер-Инвест» завоевал лидирующие позиции на рынке драгметаллов. Крупнейший контракт между российской компанией «ЗолотоПлюс» и южноафриканской GoldenPlaces подписан вчера в Йоханнесбурге».

Значит, пресс-конференция закончилась. Что у меня с лицом? Ужасно сегодня выгляжу… Залезла в шкаф с косметикой, перебирала пузырьки и тюбики, выронила коробку с помадами на пол.

– Я соберу! – редактор отдела красоты Аллочка присела рядом со мной.

– Не надо, я сама! – У меня сеанс трудотерапии, так лечат умалишенных и влюбленных.

Телефон! Я прыгнула на него, впилась красными когтями, как кошка впивается в бумажный бантик, который все время пытается ускользнуть.