Текст книги "Мир под кайфом. Вся правда о международном наркобизнесе"

В тот день Араш захотел стать врачом. Обучаясь в медицинском университете, они с Камьяром видели, как люди умирают от передозировок и ВИЧ, который распространялся через нестерильные иглы. Власти не хотели даже признавать проблему, не говоря уже о том, чтобы ее решать: ВИЧ ассоциировался с геями, а геи существуют только в морально разложившемся западном обществе.

«Я годами наблюдал «инъекционщиков» среди пациентов, – сказал Араш. – Они были очень умными, дружелюбными, всегда готовы помочь. Может быть, не все до одного, но большинство».

В 1997 году братья Алаэй получили от местных властей разрешение открыть в Керманшахе бесплатную клинику для ВИЧ-положительных людей. Поначалу она была небольшой – всего одна комната, – но это была первая на территории Ближнего Востока и Центральной Азии клиника, где наркоманам предлагали делать инъекции чистыми иглами, чтобы они никого не заразили и не заразились сами. Смысл был в том, чтобы предотвратить эпидемию ВИЧ.

«Клиника росла: сначала у нас был один пациент в неделю, а в итоге к нам приходило по пятьдесят-шестьдесят человек в день. Потом наш проект поддержало правительство, а также Глобальный фонд[88]88
  Глобальный фонд для борьбы со СПИДом, туберкулезом и малярией, часто называется просто Глобальным фондом. – Прим. ред.


[Закрыть]. ВОЗ причислила нашу работу к лучшим практикам. Мы распространили сеть клиник на 67 городов и назвали ее Triangular – „Треугольник“ – потому что наши пациенты относятся к трем категориям, которые стигматизирует общество: наркоманы, секс-работницы и носители ВИЧ/СПИД».

Погодите-ка… какие секс-работницы? Но хотите верьте, хотите нет – в Иране существует проституция. Мужчина и женщина могут прийти к имаму и получить свидетельство о «временном браке», провести вместе ночь и развестись наутро. Все полностью официально и даже с контрактом, в котором описаны финансовые условия «развода».

Араш и Камьяр старались видеть в клиентах не только пациентов.

«Для нас важно видеть в наркомане человека, а не преступника. Это не просто конвейер, где я выписываю человеку лекарство и он идет своей дорогой. Из-за стигматизации и дискриминации этим людям нужна огромная социальная и эмоциональная поддержка. И мы говорим им: я тебе не только врач, но и друг».

«В Иране, когда к вам приходят гости, принято дарить им подарки. Однажды наш клиент увидел, что в клинику приехало трое гостей из-за границы. Он был бездомным, денег у него не было, но позже, когда мы уже уходили, он подбежал и подарил им цветы. Я его потом спросил: «Где ты достал эти цветы?» Рядом с клиникой есть площадь, он сорвал цветы там и преподнес их в качестве подарка. И это было очень трогательно, потому что никто его не просил принести эти цветы, он сам так решил, потому что очень хотел поддержать меня, несмотря на отсутствие денег».

«Люди думают, что бездомные и наркопотребители – падшие люди, но это скорее социальная проблема. Социум высказывает свое отношение к ним, а они реагируют на него. Но если кто-то ценит вас, вы цените его».

Братья Алаэй даже получили поддержку некоторых религиозных деятелей, которые увидели, что их проект приносит свои плоды. Однако в 2008 году жизнь братьев полетела кувырком. Новый президент Ирана, Махмуд Ахмадинежад, оказался восточной версией Трампа: он всегда нес полную чушь, чтобы угодить своему рабоче-крестьянскому электорату. Араша арестовали 22 июня, а Камьяра – днем позже. Обоих обвинили в шпионаже.

«Доказать, что я шпион, они не смогли, так что они обвинили меня в том, что я работаю на вражеское правительство – из-за наших связей с зарубежными университетами. В суде нас спросили: «У вас есть контакты с иностранными университетами?» Я ответил: «Конечно, этого я отрицать не могу». И они сказали: «Вот и доказательство». Прежнее правительство вручало нам медали за нашу работу!»

В итоге Араша приговорили к шести годам заключения, а Камьяра – к трем. Братьев отправили в печально известную тегеранскую тюрьму под названием Эвин. В первые два месяца Араша держали в одиночной камере и не давали встретиться с адвокатом. Несколько раз его пытали, «но не слишком сильно». Иногда во время прогулки к нему подсылали тюремных задир. Но, подобно Энди Дюфрейну в «Побеге из Шоушенка», невинно осужденные братья принялись улучшать жизнь заключенных.

«Мы попросили руководство тюрьмы предоставить нам тексты правил и законов о деятельности тюрем. Мы хотели узнать, что сможем сделать. Потом мы написали письмо директору тюрьмы, попросив разрешения работать в отделе образования. Он ответил: «Почему бы и нет, вперед!» Руководитель этого отдела был хороший человек. Он сказал: «Мне неважно, какое преступление вы совершили, для меня вы обычные заключенные». Это было невероятно, потому что в Иране у воров и убийц обычно больше прав, чем у политзаключенных».

«Потом мы тщательно изучили все законы и обнаружили, что правила предусматривают возможность издавать тюремную газету. Мы попросили бумагу, компьютер и собрали всех заключенных, которые могли писать. А потом попросили их присылать статьи – мы редактировали их и печатали в нашей газете, которая называлась «Голос Эвина»».

В 2009 году после обвинений правительства Ахмадинежада в фальсификации выборов тысячи иранцев вышли на акции протеста – в ответ их избивали, встречали стрельбой и арестовывали. Очень скоро ряды постоянных авторов «Голоса Эвина» пополнились активистами, журналистами и учеными.

«Заключенные, о которых годами не вспоминали их семьи, теперь могли увидеть свое имя напечатанным на страницах еженедельной газеты. Для них это была важная перемена, это было престижно, и газета стала очень популярной!»

Но только не в глазах тюремной администрации. Братья Алаэй успели выпустить 23 номера газеты, прежде чем их обвинили в разжигании протестных настроений и перевели в другой корпус, расположенный в пустыне. Но даже там они не остановились: они затеяли проведение зарядки для заключенных во дворе. Однажды они узнали, что двух их друзей казнили.

«Это была одна из самых тяжелых ночей в нашей жизни. Мы не знали их на воле, но в тюрьме они стали нашими друзьями. В переводе в другую тюрьму это самое худшее: ты знакомишься с другими заключенными, а потом тебя переводят, и однажды ты узнаешь, что кого-то из них больше нет. Это один из видов пытки. Даже хуже, чем физическая боль, потому что физическая боль проходит, а душевная – нет».

В конце 2010 года, после международной огласки, Камьяра выпустили на свободу, а годом позже из тюрьмы вышел и Араш. Поразительно, но пока врачи сидели в тюрьме, их клиники продолжали работать – они были слишком интегрированы в бюрократическую систему, чтобы просто исчезнуть.

«Мы стали неотъемлемой частью всеобщего здравоохранения в нашей стране – они не могли быстро избавиться от нас, это пришлось бы проводить через парламент, – усмехнулся Араш. – Они арестовали нас с братом, но всех сотрудников арестовать было невозможно».

Теперь братья Алаэй живут в Олбани, штат Нью-Йорк, где продолжают работать над международными проектами по борьбе с ВИЧ/СПИД. Они даже организовали дистанционный курс обучения для студентов в раздираемой войной Сирии. Зачем им вообще возвращаться домой?

«Я могу вернуться, но неизвестно, смогу ли потом уехать, – сказал Араш. – Когда правительство снова сменилось, они прислали людей извиниться перед нами. Мы сказали, что понимаем, но в нашей стране никогда не знаешь, что случится завтра. Наши клиники работают и продолжают оказывать услуги – это хорошо. И какая разница, кто ими управляет».

Иранская война против наркотиков в последние годы сбавила обороты: число казней снижается, реабилитационные клиники открывают свои двери для алкоголиков. Но в наши дни самая ожесточенная борьба с наркотиками ведется не в мусульманском мире и даже не в Америке…

32. Киллеры и караоке

«Одна тысяча превратится в сто тысяч. Вы увидите, как отъелась рыба в Манила-Бэй. Там я вас утоплю».

Джомар Либо-он, возможно, предчувствовал, что этот день станет последним в его жизни. Рано утром он подошел к своей жене Дхави, крепко обнял ее и попросил прощения за все свои проступки, как будто они виделись в последний раз. «Не говори так», – попросила она.

Вечером того же дня Джомар закончил работу и направлялся домой через трущобы Кесон-сити – густонаселенного города к востоку от Манилы, столицы Филиппин. Дхави уже вернулась со смены и смотрела телевизор с тремя старшими детьми. Они еще сидели в гостиной, когда около одиннадцати вечера в дверь постучали.

Дхави пошла открывать. За дверью оказались люди, с ног до головы одетые в черное: черные пиджаки, черные брюки, черные маски на лицах – в прорезях едва виднелись глаза. Выглядели они не слишком доброжелательно.

«Не двигаться, не кричать», – скомандовали они. Трое остались снаружи, а трое ворвались в дом и приказали Дхави и детям спрятаться под лестницей, чтобы муж их не увидел. Обнимая троих насмерть перепуганных детей, она слышала, как Джомар умоляет не убивать его. И тут один из незваных гостей вытащил пистолет и выстрелил ему прямо в голову. Дхави, окаменев от ужаса, крепче прижала к себе детей. Прозвучало еще несколько выстрелов. А потом мужчины повернулись и ушли как ни в чем не бывало. По полу медленно растекалась лужа крови.

Это случилось 13 июня 2017 года. В Джомара выпустили в общей сложности шесть пуль: одну в затылок, две в лоб и еще три в спину. Его убийство, как и большинство так называемых внесудебных убийств на Филиппинах (для них даже специальное сокращение есть – EJK, extra-judicial killings), так и не было раскрыто.

В 1970-х и 1980-х Филиппинами – архипелагом из семи с лишним тысяч островов в Юго-Восточной Азии – управлял Фердинанд Маркос, тот еще крендель. Во имя борьбы против коммунизма он отменил конституцию и объявил военное положение, за что его щедро отблагодарили Вашингтон и ЦРУ. Установленный им режим поражал воображение масштабами коррупции. Маркос и его дружки выкачивали из страны миллиарды долларов через общественные фонды, а народ влачил нищенское существование в трущобах. К 1986 году люди так устали от этого, что по всей стране прокатилась волна массовых протестов. К бунтовщикам присоединились даже некоторые офицеры, и в итоге диктатор был изгнан на Гавайи. Народная революция – как ее принято называть – победила.

В городе Давао на одном из южных островов архипелага, Минданао, протестами руководила учительница и активистка по имени Соледад Дутерте. Мать пятерых детей, она с самого начала участвовала в протестных маршах, невзирая на военное положение, – пока Маркос организовывал убийства своих политических противников. После революции, когда нужно было поставить нового человека во главе города, с этим предложением обратились к ней, но Соледад, которой было уже за семьдесят, отказалась. Вместо нее должность занял ее сын, Родриго Дутерте.

И не то чтобы он впоследствии изменил ее идеалам. Соледад и сама была мини-диктатором – когда Родриго был маленьким, она так жестоко его била, что плетка пришла в негодность. Неудивительно, что у мальчика развились садистские наклонности. В пятнадцать он уже ходил с огнестрельным оружием, а к тому времени, как окончил юридический факультет, Родриго успел ранить из пистолета другого студента – за издевательства.

На дворе стоял 1988 год, Давао приобрел крепнущую день ото дня репутацию местного Дикого Запада. Повстанцы-коммунисты вели в городе свою войну, улицы кишели грабителями и насильниками. Но в этом ковбойском городе появился новый шериф. Став мэром, Дутерте принял очень практический подход к закону и порядку: он палил из своей штурмовой винтовки в похитителей и под дулом заставлял туристов, нарушивших его запрет на курение, съедать свои сигареты. Похоже, его стратегия борьбы с преступностью была целиком заимствована из боевиков 1980-х: просто пристрелить ублюдков, и дело с концом.

«Я вырос в Давао, – рассказал бизнесмен и большой поклонник Дутерте Джерри Перес Де Тагле. – Он был похож на зону военных действий. Каждое утро на улицах находили трупы, в городе царили беззаконие и жестокость. С приходом Дутерте все изменилось».

Политика на Филиппинах издавна была пропитана порохом. Истеблишмент и влиятельные кланы обзаводились собственными армиями – особенно на Минданао, раздираемом конфликтами между коммунистами, мусульманскими повстанцами и радикальными исламистами из «Абу Сайяф». Эти военизированные формирования нужны были не только для охраны, но и для сведения личных счетов: в ноябре 2009 года группа вооруженных бандитов расстреляла 57 человек в провинции Магинданао – за то, что они осмелились пойти против могущественной семьи Ампатуан. В этом же русле успешно действовал «Карательный отряд Давао» (или DDS – Davao Death Squad) – команда убийц, нанятых мэром Дутерте для очистки улиц одного из самых опасных городов страны.

В 1990-х и 2000-х этот отряд разъезжал по улицам города на байках, точечно ликвидируя предполагаемых преступников. Как правило, целями становились драгдилеры, наркоманы и мелкие воришки, но под раздачу попало несколько журналистов и активистов, боровшихся за соблюдение прав человека… но это так, знаете ли, сопутствующий ущерб. Артуро Ласканьяс, бывший начальник Карательного отряда Давао, на слушаниях в Сенате признался, что по приказу Дутерте убил более двухсот человек (в том числе собственного брата) и получал от двадцати до ста тысяч песо (то есть от четырехсот до двух тысяч долларов) за каждый заказ. Попутно Ласканьяс рассказал, что некоторые офицеры полиции, подрабатывавшие в карательных отрядах, прикарманивали партии товара и продавали его сами – суровая правда жизни совсем не похожа на кино.

Статистика смертей зависит от того, кого спрашивать. Некоторые источники называют цифру от семисот до тысячи жертв, но сам Дутерте похвалялся, что устранил около 1700 человек. В 2015 году Дутерте, годами отрицавший свою причастность к деятельности Карательного отряда Давао, признался журналисту: «Они говорят, что карательный отряд – это я? Так оно и есть».

В любом другом месте этот сюжет, словно списанный с роли Де Ниро в фильме «Таксист», не выстрелил бы, но в стране, которую заживо пожирают насилие, коррупция, мятежи и пиратство (представьте себе Джека Воробья), агрессивный стиль Дутерте – «сначала стреляй, потом спрашивай» – завоевал определенную популярность. Теперь настало время распространить его модель на все Филиппины. Так что в 2016 году Дутерте выдвинулся в качестве кандидата в президенты. Его главным козырем в предвыборной гонке была бескомпромиссная борьба с преступностью.

В представлении многих филиппинцев преступность синонимична кристаллическому метамфетамину – shabu. Это дешевый и очень сильный наркотик, который помогает не спать всю ночь и позволяет обитателям трущоб на время отвлечься от окружающей их нищеты. Люди боялись торчащих на мете – те запросто могли изнасиловать или пырнуть ножом. Кроме того, их беспокоило, что Филиппины превращаются в наркогосударство. Продажные полицейские и чиновники прикрывали наркобаронов, и даже тюрьма их не особо страшила. Возьмем, к примеру, тюрьму Нью-Билибид, расположенную на задворках Манилы. Это одно из крупнейших исправительных учреждений в мире: здесь содержится более 25 000 заключенных. Главари банд здесь живут в своего рода дворцах с роскошными офисами, кондиционерами, картинами на стенах и широкоэкранными телевизорами. У одного в «камере» даже висела совместная фотография с министром юстиции Лейлой де Лима.

В рамках своей предвыборной кампании Дутерте обещал решить проблему преступности в «экологичной» манере, скормив 100 000 преступников рыбам в Манила-Бэй. При этом он ни для кого не собирался делать исключений – он и собственных детей поклялся убить, если они свяжутся с наркотиками.

«Накануне кампании 2015 года мне довелось поговорить с ним в рамках предварительного обсуждения возможности его участия в президентских выборах, – рассказал мне сенатор Антонио Трилланес. – Мы проговорили час. Я и правда надеялся, что его идеи о реформах и управлении меня как-то вдохновят, но на самом деле в течение всей беседы он только хвастался, сколько людей он убил и как именно он это сделал. Думаю, у него на этой почве крыша поехала».

Подобно президенту Трампу, Дутерте считали человеком народа – голосом тех, кем всегда пренебрегала городская элита. И, как Трамп, Дутерте совершенно не фильтровал базар.

«Как ваше здоровье?» – спросил его один журналист.

«А как киска твоей жены?» – ответил тот.

Психологическая экспертиза Дутерте, проведенная в рамках его бракоразводного процесса, показала, что он страдает от «всепоглощающего стремления подавлять, унижать и нарушать права других людей». Но филиппинцы остались непоколебимы в своем желании голосовать за него. 30 мая 2016 года этот маньяк стал президентом страны с населением сто миллионов человек.

Убийства не заставили себя долго ждать. Каждую ночь на улицах находили окровавленные тела, обернутые в полиэтилен, с картонной табличкой «пушер» на шее. Одной из первых погибла Мария Мойнихан, дочь третьего барона Мойнихана[89]89
  Титул барона Мойнихана – наследственный и был создан в в 1929 году для хирурга сэра Беркли Мойнихана. Его внук, третий барон Мойнихан, Энтони, из-за обвинений в в мошенничестве покинул Великобританию в 1970 году и переехал на Филиппины, где, предположительно, занялся сутенерством и наркоторговлей. Он был, с одной стороны, другом Фердинанда Маркоса, а с другой – осведомителем УБН, что обеспечивало ему защиту. Энтони выступил свидетелем обвинения на суде над наркоконтрабандистом и писателем Говардом Марксом. – Прим. ред.


[Закрыть], недавно вышедшая под залог после обвинений в наркопреступлениях. В сентябре 2016 года ее нашли мертвой на улице с табличкой «Толкала наркотики знаменитостям».

Впрочем, большинство жертв относились к низшим слоям общества. В ночь на 16 августа 2017 года семнадцатилетний Киан делос Сантос отдыхал около своего дома, когда к нему подошла группа полицейских в штатском. Час спустя нашли его тело. Его убили выстрелом в голову в грязной подворотне.

Поначалу копы утверждали, что он был пушером и угрожал им оружием. Обычно, когда подозреваемого убивают при «сопротивлении аресту», поблизости от тела находится пакетик с метом или огнестрельное оружие – чтобы оправдать действия копов. Но на этот раз их поймали, что называется, с голым задом. Свидетели заявили, что видели, как полицейские избили Киана, а потом забрали его с собой. По китайскому телевидению показали кадры, где трое полицейских ведут по переулку перепуганного парнишку, умоляющего отпустить его – утром ему надо в школу. Было очевидно, что это безжалостная казнь – и власти никак не могли представить дело иначе.

На похороны Киана пришли тысячи человек, и еще больше людей вышли на улицы, требуя справедливости. Это пошатнуло культ личности Дутерте. Одновременно трое полицейских отправились в тюрьму за убийство. Ирония в том, что Киан поддерживал президента и мечтал устроиться в полицию, когда вырастет. Он стал одним из 32 человек, убитых в те выходные. Не было представлено никаких доказательств его связи с наркотиками.

Для полной картины скажу, что за двадцать лет правления Маркоса служба безопасности убила или «исчезла» 3 240 человек. В ходе антинаркотической кампании президента Родриго Дутерте с 2016 года было казнено более 5000 человек – и это только по официальным данным. Но в действительности счет может идти и на десятки тысяч: правозащитная организация Human Rights Watch оценивает численность жертв в 12 000, а сенатор Антонио Трилланес, лидер филиппинской оппозиции, утверждает, что она доходит до 20 000. Сам Дутерте всячески приветствует кровопролитие, обещая потенциальным добровольцам медаль за убийство драгдилера.

«Цифры просто невообразимые, – рассказала мне Жаклин Энн Де Гиа, представитель Совета по правам человека в ООН. – У всех прежних правительств были проблемы с соблюдением прав человека, но в таком масштабе – никогда. Сейчас мы расследуем тысячи дел. Около половины из них связаны с полицейскими операциями, другая половина – это убийства, совершенные народными мстителями».

Дутерте тем временем нацелился на своих политических противников. В 2017 году сенатор Лейла де Лима, ранее занимавшая пост министра юстиции и в этом качестве контролировавшая расследование, которое Совет по правам человека вел в отношении «Карательного отряда Давао», оказалась в тюрьме по обвинению в связях с бандами из Нью-Билибид. Сторонники Дутерте угрожали ей обнародованием интимных видео. Мне не очень понятно, каким образом ее сексуальные предпочтения могут пролить свет на торговлю наркотиками в Филиппинах, так что предполагаю, что подобное вторжение в ее частную жизнь было попыткой выставить ее шлюхой, чьим словам добрые богобоязненные филиппинцы никак не могут доверять[90]90
  Сам Дутерте похваляется, что он не вылезает из вагины и не может представить себе жизнь без «Виагры».


[Закрыть].

В 2018 году был арестован сенатор Антонио Трилланес. В 2003 году он возглавил восстание трехсот офицеров военно-морского флота, которые захватили гостиницу в центре города в знак протеста против коррупции. Он был тогда помилован, но Дутерте просто отменил помилование.

В Манилу я прилетел в январе 2018 года, отчаянно надеясь, что никто не рассказал президенту Дутерте о моем прошлом. Манила – чистый хаос, эклектичный человеческий муравейник, в котором небоскребы и торговые центры соседствуют с трущобами и открытой канализацией. Большая Манила состоит из шестнадцати городов, в том числе Кесон-сити (где жил Джомар Либо-он, о котором я рассказывал в начале главы). Как можно догадаться, движение здесь ужасное. Прокладывая себе путь среди множества рикш и джипни[91]91
  Филиппинское маршрутное такси. – Прим. ред.


[Закрыть], я наконец понял, почему внесудебные убийства всегда происходят по ночам: с 17 до 21 планировать здесь что бы то ни было бесполезно. Мы поехали в штаб-квартиру Филиппинской национальной полиции, чтобы пообщаться с их пресс-секретарем, Дионардо Карлосом. Я надеялся, что он расскажет кое-что об операции «Двустволка» – официальной правительственной кампании против наркотиков. Карлос вышел нам навстречу при полном параде.

«План борьбы с нелегальными наркотиками состоит из двух частей: операция «Токанг» и «Важные мишени». Первая часть заключается в том, чтобы ходить от двери к двери по адресам людей, связанных с наркотиками, и убеждать их прекратить свою деятельность, – объяснил Карлос. – К «важным мишеням» относятся китайские преступные авторитеты и продажные чиновники, которые ввозят в страну shabu, но цель операции «Токанг» – предоставить конечным потребителям и мелким дилерам шанс сдаться добровольно».

«Судя по отзывам людей, они стали чувствовать себя гораздо безопаснее на улицах, – продолжил Карлос. – Они могут гулять по городу. Раньше простые люди боялись выходить из дома. Теперь боятся наркоманы».

В первый год правления Дутерте уличная преступность снизилась на десять процентов (не считая убийств: статистика смертей, наоборот, выросла). Допустим, люди чувствуют себя безопаснее. Но как составляют список целей?

«Мы всегда советуемся с barangay – деревней или районом, – рассказал Карлос. – Список они предоставляют сами. Потом наша служба разведки проверяет его и мы – при поддержке местного сообщества – приходим к этим людям и просим их изменить свою жизнь, прийти в специальный центр, где им окажут поддержку. Но операцию «Токанг» все равно демонизируют. Теперь все думают, что их убьют, хотя у нас нет такой задачи».

Я рад, что Карлос сам об этом упомянул, потому что для большинства людей неожиданный стук в дверь означает, что пора начинать молиться. Но как же он объяснит убийства?

«В первые шесть месяцев было много смертей. Почему? Потому что наркосиндикаты обычно убивают своих подручных. Были и народные мстители. Кто-то погиб в ходе полицейских операций, пытаясь оказать сопротивление при аресте. Как объяснил наш президент, употребление shabu делает людей агрессивными и подозрительными. Никто не давал приказа убивать наркобаронов. Но если выбирать между их жизнью и жизнью полицейских…»

Учитывая заявления Дутерте, я бы поспорил с Карлосом по поводу отсутствия приказа, но об этом позже. Отчасти сказанное им – правда. На Филиппинах много бандитов, и большинство носит огнестрельное оружие, так что технически многие убийства, совершенные полицейскими, не превышают рамок самообороны, и десятки офицеров гибнут на службе.

Так что я решил посмотреть, как работает полиция. Биен, мой фиксер, предложил мне поучаствовать в каком-нибудь рейде. Когда мою квартиру обыскивали, я уже был арестован, поэтому я никогда не участвовал в подобных мероприятиях и, конечно, мне было любопытно взглянуть на все с другой стороны. И мы отправились на шестой участок в Кесон-сити. Главный детектив помахал нам, приглашая в свою машину. Первое, на что я обратил внимание, – его богатырское телосложение. И нужно отдать должное его униформе: на гигантском логотипе в виде черепа было написано SDEU – Station Drug Enforcement Unit, то есть «Отдел по борьбе с наркотиками». Представьте себе Фрэнка Касла из «Карателя». Мы ехали в сторону трущоб в потоках льющейся с неба воды, и по дороге я дал себе слово, что отвернусь, если кто-нибудь предпримет попытку к бегству. Но к тому времени, как мы доехали, все были уже в наручниках. Полиция арестовала трех стариканов в результате операции с подставным покупателем-информатором. На столе в гостиной трехкомнатного дома были разложены триста песо банкнотами, несколько пакетиков и метамфетамина баксов на пятьдесят. Я спросил у Карателя: сколько они получат?

«За продажу? Лет по двадцать».

Поначалу я подумал: да ладно; двадцать лет – это же максимальный срок вообще, наверняка им столько не дадут. Но потом я поспрашивал и понял, что это вполне реально – здесь по мелочам не размениваются.

Потом мы отправились в клинику – подведомственный Министерству здравоохранения Центр лечения и реабилитации в Бикутане, на юге Манилы. Вынужденные выбирать между лечением и смертью, многие ребята из списков, о которых я писал выше, добровольно сдаются властям. Я наслушался историй о том, как наркоманов тысячами сгоняют в и без того переполненные тюрьмы, но вообще-то атмосфера здесь была вполне позитивная: одетые в одинаковую форму, состоящую из белоснежных шорт и футболок, пациенты с улыбкой приветствовали меня: «Добрый день, сэр!» – даже те, для кого пребывание в клинике было всего лишь вынужденной временной мерой. Конечно, это могла быть просто показуха, но мне показалось, что здесь они в большей безопасности, чем на улицах, учитывая, что президент их даже за людей не считает.

«Эти правозащитники забыли посчитать тех, кто был убит, прежде чем я стал президентом. Например, детей, которых насиловали и калечили [наркопотребители], – отвечает Дутерте на критику. – Именно поэтому я говорю: «Какие еще преступления против человечества?» Для начала, давайте будем честными: разве они люди? Каково ваше определение человека? Расскажите».

Доктор Альфонсо Виллароман, главный врач реабилитационного центра, не согласен с тем, что его пациенты – сумасшедшие маньяки, насилующие детей.

«У них на самом деле одна проблема – зависимость. Некоторые продавали, или их заставляли продавать, занимались проституцией или совершали мелкие преступления, но в целом наркозависимые – не плохие люди. И мы хотим дать им шанс», – сказал он.

«Мы – единственный центр, при котором есть школа, предоставляющая традиционное и альтернативное обучение, а также курсы по обучению различным профессиям. Мы стараемся охватить все области жизни – здоровье, духовные и физиологические потребности. Я как-то проводил исследование совместно с ВОЗ, и мы выяснили, что лучшие катализаторы реабилитации – учеба и работа. Это очень поднимает их самооценку, а значит, способствует излечению. В то же время у нас есть программы и для других типов пациентов – с туберкулезом, ВИЧ и так далее. Все лекарства у нас бесплатные. Пациенты ничего не платят».

Доктор Виллароман мне понравился. Он тоже считает, что существующие законы слишком суровы в отношении определенных категорий преступников – особенно подростков, которые свернули не на ту дорожку. Но меня поразила одна вещь: при всем при этом доктор поддерживает кампанию Дутерте.

«Президент очень четко дал понять, что начнет войну против продавцов наркотиков и за спасение наркозависимых людей. Он даже называет их не наркозависимыми, а жертвами наркотиков, – объяснил Виллароман. – Теперь мы в центре внимания, и мы можем открывать клиники даже в самых отдаленных уголках архипелага».

С одной стороны, это вполне понятно: поскольку клиника подчиняется правительству, доктор не хочет кусать руку, которая кормит его пациентов. С другой стороны, в речах Дутерте нечасто звучат слова вроде «спасти».

«Если вы знаете каких-нибудь наркоманов, убейте их сами, потому что заставлять их родителей сделать это слишком жестоко», – сказал однажды президент жителям трущоб в Маниле вскоре после избрания, а затем намекнул, что гробовщики могут наращивать объемы производства.

«Я вас уверяю, вы не разоритесь. Если ваш бизнес забуксует, я скажу полиции: работайте быстрее, дайте людям зарабатывать».

Типичный Дутерте. Забавно, что в некоторых других областях он показывает себя добрым и прогрессивным человеком. Он выступает за права геев и закрыл шахты, которые загрязняли реки. Экономика чувствует себя хорошо, низшие слои населения стали жить лучше. Если бы не эта история с карательными отрядами, он бы мне даже понравился.

Но зацените, что этот прогрессивный политик сказал копам: «Ваш долг требует от вас преодолеть сопротивление человека, которого вы собираетесь арестовать… Вы можете смело убивать этих идиотов; это мой вам приказ».

«Выполняйте свой долг, и, если в процессе его выполнения вы убьете тысячу человек, я вас прикрою».

Даже если он говорил не всерьез, многие полицейские приняли его слова близко к сердцу, и начался сезон охоты на наркоманов.

15 августа 2016 года Шервен Поло собрался с тремя своими приятелями и соседом отметить 39-й день рождения. Раньше Шервен был мелким дилером, но, услышав об убийствах, он бросил свое занятие и нашел другую работу. Тем вечером в одиннадцать часов он уже напился и уснул, а его жена Катрина готовила детям еду на втором этаже, когда в дверь постучали. Друг Шервена, Блинк, пошел открывать.

«У нас ничего нет, пожалуйста, не надо», – успел пробормотать он, прежде чем его прошили пули. Тяжелые сапоги прогрохотали вверх по лестнице, и полицейские в форме велели Катрине уходить.

«Почему? Это мой дом», – возразила она.

«Вы знаете, что сейчас будет; уходите», – ответили они, и Катрине пришлось схватить троих детей в охапку и выйти на улицу прямо под дождь.

В дверях лежал Блинк с раздробленным черепом. Уже на улице промокшая до нитки Катрина услышала еще два выстрела.

В тот вечер выжил только один из друзей Шервена, Гарольд, сейчас он в бегах. Полицейские, устроившие эту резню, были членами отряда Davao Boys – команды жестоких карателей из родного города Дутерте, переведенных в столицу и начавших устанавливать здесь привычные порядки. Полицейские заявили, что Шервен открыл по ним огонь, когда они совершали сделку с использованием подставного покупателя. Но, как Катрина выяснила позже, вскрытие показало, что Шервен был убит выстрелами в голову, в сердце и в предплечье в правом углу спальни на втором этаже. Его застрелили во сне.