Текст книги "Мир под кайфом. Вся правда о международном наркобизнесе"

Как и РСС, «Красная команда» зародилась в тюрьмах. Картель возник в результате заключения союза между грабителями банков и левополитическими повстанцами, чьи интересы пересеклись в период военной диктатуры с 1964 по 1985 год. Мятежники вели дела с обычными преступниками, обучали их планировать и выполнять рейды с военной дисциплиной, а заодно насаждали в их рядах революционную идеологию (которая с тех пор никуда не исчезла). В середине 1990-х отколовшиеся фракции образовали «Третью команду», известную своим псевдоевангелическим фанатизмом (они принципиально не продавали крэк), и группировку «Друзья друзей» (Amigos dos Amigos, или ADA). Наряду с повстанцами они пользуются практически неограниченной властью в самых опасных районах Рио.

Банды устраивают вечеринки, так называемые фанк-балы (baile funk) каждые выходные. Фанк – популярный среди кариока стиль музыки, в котором смешиваются американский хип-хоп и тропические мотивы – так, что ноги сами начинают отплясывать. Подобно хип-хопу, фанк повествует о тяготах взросления в гетто – хотя чаще всего в этих песнях поется о потрахушках и гулянках.

А потом я увидел такое, от чего у меня глаза на лоб полезли. В углу одного дворика подросток в бейсболке стоял с целым прилавком кокаина. Небольшие склянки с белым порошком были любовно расставлены на деревянном столике, рассортированные по цене и качеству – как будто в сырной лавке. Лучший товар стоил пятьдесят реалов (около десяти фунтов) за грамм.

Фавела Росинья расположена аккурат между тремя самыми престижным районами в туристической южной части Рио – это самое выгодное место для торговли наркотиками. Раньше эту территорию контролировали «Друзья друзей», ведомые твердой рукой царя горы – Антонио Франциско Бонфима Лопеса, также известного как Нем. У Нема были свои представления о законности и порядке – при нем кражи, грабежи и изнасилования были запрещены, что способствовало притоку большого количества состоятельных поклонников кокаина. Плейбои из престижных районов не боялись приходить сюда за товаром. Во дни своей наивысшей славы «Друзья друзей» в одной только Росинье собирали поднимали до 26 миллионов долларов в год. Но в 2011 году Нема посадили, сюда пришла «Красная команда», закрепившая за собой репутацию главной банды в Рио.

Однако моя подруга не смогла разделить мои восторги по поводу разгуливающих с винтовками военного образца подростков – после демонстрации их огневой мощи она явно почувствовала себя неуютно, так что вскоре мы уехали.

Запретные зоны, говорите? Да вы гоните.

Ранее в тот же день мы видели на улице тяжеловооруженных, одетых в черное солдат Миротворческого полицейского отряда (Unidade de Polícia Pacificadora – UPP). Во время подготовки к Олимпийским играм такие военизированные формирования, как UPP и BOPE, были мобилизованы для крупномасштабных операций по зачистке фавел от наркоторговцев. Это проще сказать, чем сделать, потому что фавелы по своему устройству очень напоминают лабиринт. Эти беспорядочные нагромождения узких высоких домов и тесных извилистых улочек идеально подходят для ведения городских боев.

Но если зачистка удалась и на месте получается организовать перманентное присутствие полиции, район – по крайней мере на бумаге – возвращается под контроль государства. В 2010 году во время одного из рейдов, целью которого был особняк наркобарона в контролируемом «Красной командой» районе, полицейские обнаружили плавательный бассейн, сауну, десять тонн марихуаны, целый склад штурмовых винтовок, боевую ракету и… небольшую фреску ручной работы, изображающую Джастина Бибера[95]95
  Я сразу же представил себе, как через тридцать лет постаревший хозяин особняка наставляет желторотого зэка в тюремном дворе: «В мои времена у нас был Джастин Бибер и Кэти Перри… Вот это, я понимаю, была музыка!»


[Закрыть].

Удалось ли зачистить Росинью? Судя по той субботней ночи – хрена с два. Тем не менее, поскольку эта фавела была объявлена «безопасной», местным подфартило с развитием инфраструктуры и инвестициями, которые пришли вслед за зачисткой. Правительство, десятилетиями делавшее вид, что этого места вообще нет, наконец-то признало существование фавел. Но, как сказали мне местные, по сравнению с копами банды были еще цветочками.

«Дилеры, по крайней мере, были из местных – они уважали сообщество, – рассказали мне. – А эти [полицейские] не здешние, так что им плевать. Они делают свою работу и уходят домой».

Их называют caverias – черепами. Я отправился в Барра да Тижука – район на западе Рио, чтобы пообщаться с ветераном ВОРЕ Паоло Сторани. Подобно Специальной авиадесантной службе Великобритании (SAS) и «Морским котикам» в США, BOPE – элитное подразделение местной полиции: если обычные копы боятся идти в контролируемые бандами фавелы, вызывают этих бойцов.

«Люди неправильно воспринимают череп – они насмотрелись фильмов, после которых он ассоциируется у них со смертью, – сказал мне Паоло и напряг бицепс, как морячок Попай, чтобы я лучше разглядел его татуировку – кинжал, пронзающий череп. – Но нож и череп на самом деле символизируют не смерть, а победу над смертью. Пусть они думают что хотят, но это действительно правда».

Он лыс, уже не очень молод и, к моему удивлению, немного говорит по-английски, хотя самые интересные места его рассказа все равно приходится переводить моей подруге. У него чистая, аккуратная квартира, и на стене в гостиной висит огромная панорамная картина с видом на гору Пан-ди-Асукар, написанная в японском стиле, а в углу – небольшая карикатура с изображением его семьи. Уволившись со службы, Паоло сменил род занятий и стал мотивационным оратором – теперь он учит клерков вести деловые переговоры в стиле Мартина Риггса[96]96
  Главный герой тетралогии «Смертельное оружие», полицейский, способный взорвать и расстрелять что угодно, преследуя свою цель. – Прим. ред.


[Закрыть]. Он явно неплохо устроился: Барра да Тижука – полная противоположность Росиньи. Это модный и престижный район с собственным пляжем и огороженными территориями. Случись что, полиция будет здесь в течение нескольких минут.

«Я не из полицейской семьи: отец был водителем грузовика, а мать – парикмахером, – рассказал он, когда мы уселись за стол. – Но я хотел независимости, так что записался в армию. Мне нравилась военная жизнь, нравилась дисциплина. Потом я семнадцать лет отработал в военной полиции, последние пять – в ВОРЕ. Я знаю, что сделал хорошую карьеру, потому что поднялся по социальной лестнице».

После увольнения из полиции Паоло стал преподавать, а кроме того, работал консультантом на фильме «Элитный отряд» (если «Город Бога» – это латиноамериканская версия «Славных парней», то «Элитный отряд» – это бразильский «Грязный Гарри»). В этом фильме показаны очень жесткие тренировки: побои, унижения, марши через болота, герои спят на улице и едят прямо с земли. Если все это пропустил мистер Сторани, значит, это и правда бывает именно так.

«В Бразилии есть один очень известный учитель, Паулу Фрейре. Он говорил, что нельзя подавлять учеников, потому что тогда они начнут подавлять других. Это прекрасно для начальной школы, но так мы не подготовим детей ко встрече с суровой реальностью. В ВОРЕ нам необходимо их подготовить: в Рио у бандитов такие пушки, которые можно увидеть только на войне. Как можно остановить насилие, если ты к такому не готов?»

Как я уже говорил, ВОРЕ – это отряд, который посылают туда, где нужна тяжелая рука закона. Паоло принимал участие во множестве операций против наркоторговцев и по зачистке трущоб. Прежде чем идти на дело, команда изучает подступы к территории, карты и отчеты разведки, читает молитвы и просит Господа направить их. Они должны быть готовы ко всему, что может случиться.

В 1997 году в команду Паоло поступила информация о похищении в фавеле недалеко от Копакабаны. Добравшись до места, они нашли там девочку-подростка, накачанную наркотиками и изнасилованную.

«Мы потребовали у главаря банды объяснений, и он заявил, что она просто таким образом расплачивалась за наркотики. Мы нашли ее мобильник – в девяностых в Бразилии это было очень дорогое удовольствие, а значит, родители ее были при деньгах. Моему сыну было тогда четыре года, и жена была беременна девочкой, я сразу о них подумал. Я поставил себя на место родителей этой девочки. Ей было, наверное, лет шестнадцать».

Паоло – отличный парень. Вместе с женой он собирается открыть центр для обучения музыке и танцам детишек из трущоб. Но действия бразильских властей по решению проблемы преступности были настолько жесткими, что случаи, породившие движение Black Lives Matter в США, кажутся рядом с ними просто детской забавой. В 2019 году полиция убила 1810 человек в одном только Рио – почти все они были молодыми, бедными и черными. Конечно, отчаянные времена требуют отчаянных мер: копы, патрулирующие в Рио, прямо скажем, не в игры играют. С 1994 года на посту было убито более 3000 полицейских – это больше, чем погибло американских солдат за всю Вторую мировую войну. С другой стороны, их собственные действия тоже очень часто напоминают филиппинские внесудебные убийства. Так, в июле 2014 года разразились массовые протесты после того, как члены UPP похитили, подвергли пыткам и убили невинного строительного рабочего из Росиньи. Я знаю, как отнесся бы к этому Норм Стэмпер, либерал-самоучка, требовавший импичмента Дональда Трампа. Но Паоло заявил, что он, пусть и неохотно, поддерживает политику Болсонару, и мне захотелось узнать побольше о его отношении к полицейскому насилию.

«Отличный вопрос. У нас что, общество очень мирное? Наше общество пронизано насилием, и полиция – его отражение. Лучший способ держать бедные слои населения под контролем – поощрять полицейское насилие: тогда копы забывают, что бедные люди тоже имеют право на защиту», – сказал он.

Как и в США, в Бразилии полицейские имеют тенденцию к угнетению бедноты и проблемных меньшинств. В 1993 году копы убили восемь бездомных детей, спавших на улице у церкви Канделария в центре Рио. Опросы показали, что многие жители города одобрили этот поступок, совершенный во имя безопасных улиц. Младшему из убитых было всего одиннадцать лет.

«Работа полиции сложна – постоянно возникают неоднозначные ситуации, где нужно принимать решения и немедленно реагировать на быстро меняющиеся обстоятельства, – объяснил Паоло. – Чаще всего они принимают правильное решение, но если они ошибаются, умирают невинные. Они как врачи в реанимации, принимающие решение, которое позволит спасти чью-то жизнь, – вот только врачам не приходится уворачиваться от пуль».

Бразильское общество состоит из противоречий: богатые и бедные, черные и белые, Росинья и Барра да Тижука. Из-за таких экстремальных различий люди занимают экстремальные позиции. Есть одно известное изречение: Bandido bom é bandido morto («Хороший бандит – мертвый бандит»), и новый президент Жаир Болсонару любит на него ссылаться. Как и в случае с Дутерте, это вполне можно понять, но люди всегда пытаются решать сложные проблемы простыми методами. В 1997 году Паоло руководил операцией в одной фавеле и получил наводку на тайник рядом с горой. Прибыв на указанное место, они обнаружили пещеру, но вместо наркотиков и оружия там оказалась беременная женщина с тремя детьми, варящая суп на костре.

«Пахло там отвратительно, – рассказал Паоло. – И было множество крыс. Я извинился перед женщиной и вывел своих ребят. Никто ничего не сказал. Кем станут эти дети в будущем, если будут расти вот так?»

И правда: это замкнутый круг. До тех пор пока в обществе существует такая огромная пропасть между социальными классами, в нем будут существовать запретные зоны и подростки, размахивающие оружием, и будут отдаваться приказы убивать этих подростков. Но пока новый президент Бразилии пытается перестрелять всех наркоторговцев на улицах, в Португалии, которой она приходится дочкой, происходят совсем другие вещи.

VIII
Светлое будущее

34. Старый мир, новые правила

Если окажетесь в Лиссабоне, проведите вечер, прогуливаясь вдоль берегов реки Тахо. Там вас ждет множество музеев, ресторанов, Памятник первооткрывателям – гигантский монумент, увековечивающий выдающихся путешественников эпохи Великих географических открытий (португальцы очень гордятся своей историей мореплавания); а еще – башня Белен, поднимающаяся прямо из воды: некогда она защищала город от пиратов и захватчиков. Кроме того, здесь есть мост имени 25 апреля. Красновато-оранжевый цвет этого сооружения, возвышающегося над рекой, напоминает о мосте Золотые ворота в Сан-Франциско. Мост был построен в 1966 году и сначала носил имя фашистского диктатора Антонио Салазара. Если это имя показалось вам знакомым, не исключено, что вы знаете его по произведениям Джоан Роулинг – так звали и основателя факультета Слизерин.

С 1933 по 1974 год в Португалии действовал режим, державший общество под пристальным наблюдением и жестким контролем. Туристы сюда почти не приезжали; выехать за границу было практически невозможно; чтобы владеть зажигалкой, необходимо было получить специальную лицензию. Тайная полиция, повсюду имевшая информаторов, надежно и быстро устраняла диссидентов. В то же время диктатор ввязался в очень дорогие и очень непопулярные колониальные войны в Анголе и Мозамбике, унесшие жизни множества молодых мужчин.

Однако 15 апреля 1974 года группа разгневанных офицеров устроила в стране переворот. По вымощенным брусчаткой улицам Лиссабона поехали танки – их с ликованием приветствовали жители города, в том числе двадцатилетний студент-медик Жуау Гулау (согласен, выговорить это имя – та еще задачка) – теперь он, повзрослевший и в очках, возглавляет агентство по борьбе с наркотиками при Министерстве здравоохранения Португалии – SICAD. Мы встретились в его офисе утром весеннего дня – накануне у него был день рождения, и телефон разрывался от звонков бывших пациентов, желавших его поздравить.

«Я жил тогда у моей сестры, а ее муж как раз был одним из офицеров, принимавших участие в революции. В то утро я отправился на улицу и присоединился к гражданским, которые вышли поддержать переворот, – начал свой рассказ Жуау, откинувшись в кресле. – Это была настоящая лавина. Поддержка со стороны населения была невероятная».

Женщины подбегали к солдатам и, умоляя их не убивать, засовывали цветы в стволы винтовок. Переворот прошел практически бескровно: прежде чем капитулировать, тайная полиция застрелила всего четверых. Но после того как миновала первичная эйфория, перед Португалией встала нелегкая задача: заново выстроить общество. Свобода принесла с собой новые проблемы.

«Внезапно у нас появилась возможность путешествовать за границу, и к нам стали приезжать иностранцы. Начался процесс деколонизации, и миллион человек вернулись из Африки и различных колоний, где было принято употреблять наркотики – как минимум марихуану. Вслед за свободой пришли новые вещества, и людям захотелось их попробовать, – объяснил доктор Гулау. – Наркотики распространялись по стране очень быстро, и мы оказались к этому совершенно не готовы. Мы не знали, в чем разница между разными наркотиками, и по своей неопытности чередовали их употребление».

В 1980-х Португалия угодила в настоящий героиновый кризис – один человек из ста плотно сидел на игле. Некоторые районы Лиссабона – например Касаль Вентозо – превратились в наркопритоны под открытым небом, по которым подобно зомби бродили drogados (наркоманы), едва волоча ноги по заваленным мусором улицам, – это было похоже на странный микс «Прослушки» и «Обители зла». Оказываясь за пределами своих анклавов, они совершали мелкие преступления, чтобы добыть денег на новую дозу. К 1999 году в Португалии отмечался самый большой процент ВИЧ-инфицированных в Западной Европе.

Все это, как и всегда в таких случаях, привело к панике и стигматизации наркопотребителей; однако было очевидно, что привычный подход – всех повязать и запереть – не работает. Нужна была новая тактика. В 1997 году Жуау – он тогда работал врачом и много занимался вопросами зависимости – пригласили поработать в комиссии, которая должна была оценить политику страны в отношении наркотиков. Жуау и его коллеги – в их числе судьи и юристы – понимали, что существует большая разница между рекреационным употреблением (к примеру, одна дорожка кокаина на выходных) и тяжелой зависимостью. Тем, кто употребляет время от времени, помощь не нужна. Поэтому они во всеуслышание объявили, что употребление наркотиков – не повод вызывать полицию, а скорее повод обратиться к врачу. Для консервативной, католической Португалии это было весьма дерзкое заявление.

«Коммунисты и социалисты поддержали такой подход, но консерваторы по-прежнему были за жесткие меры. Они полагали, что ООН выступит против нас, что Португалия станет мировым центром продажи наркотиков, – поделился Жуау. – Что люди станут прилетать сюда целыми самолетами, чтобы употреблять наркотики, что наши дети станут наркоманами…»

Однако в 2001 году социалистический кабинет министров нового премьера Антониу Гутерриша объявил о декриминализации любых наркотиков, даже крэка и героина.

Полиция перестала ловить наркоманов. Просто взяла и перестала. Конечно, вы не можете выкурить трубочку крэка средь бела дня, сидя около школы, но в остальном, если только вы не наделаете глупостей, риска практически никакого. В том маловероятном случае, если вас будут обыскивать на предмет оружия и найдут несколько граммов нелегального вещества в карманах, вам придется выслушать наставительную лекцию от специального комитета – не от судьи. Если этот комитет, состоящий из врача, юриста и соцработника, придет к выводу, что у вас нет проблемы с наркотиками и что вы осознаёте все риски, вас отпустят на все четыре стороны. Если нет – вас все равно отпустят, но предложат помощь, консультации или бесплатное лечение в реабилитационной клинике. Вот и все.

И что же получилось? Превратилась ли Португалия в постапокалиптическую пустыню, где обычные граждане живут в страхе перед безумными нарколыгами с выпученными глазами?

Вообще-то нет. Насильственные, антигуманные практики, принятые во всем мире, очень плохо работают, потому что тяжелым аддиктам, которые скорее всего пустили свою жизнь под откос задолго до того, как начали употреблять наркотики, просто не оставляют возможности привести ее в порядок. Как можно доверять системе, которая постоянно пытается отправить тебя за решетку? Но с тех пор как Португалия декриминализировала наркотики и все вышли из тени, наркоманы, которым больше не нужно бояться арестов и стигматизации, стали получать ту помощь, в которой они так отчаянно нуждаются. В результате с 2001 года количество тяжелых наркозависимых снизилось с 7,6 человек на тысячу до 6,8; количество наркоманов, вводящих вещества внутривенно, снизилось вдвое; количество передозировок – самое низкое в Европе. Количество заражений ВИЧ упало с рекордных 907 в 2000 году до 267 в 2008-м. При этом численность людей, употребляющих наркотики в рекреационных целях, выросла незначительно: с 3,4 до 3,7 % населения. Как мы вскоре увидим, не все это стало результатом одной лишь декриминализации, но по крайней мере она оказалась хорошим началом.

«Могу точно сказать, что декриминализация ничего не усложнила, скорее наоборот, – считает доктор Гулау. – Она помогла уменьшить стигматизацию и сформировать терпимость и отношение к наркомании как к болезни, в которой человек сохраняет свое достоинство и такие же права на получение медицинской помощи, как и в случае с другими заболеваниями. Об этом можно говорить везде – с семьей, в школе, и за это не увольняют с работы. Я думаю, это наше главное достижение».

Подобная открытость стала результатом того, что проблема наркотиков стояла в Португалии очень остро – и эта страна, в отличие от многих других, не могла связать ее с определенной расой.

«Наркомания распространилась среди всех социальных групп, как среднего, так и высших классов – думаю, это изменило нашу позицию, – считает Гулау. – Мы не Бразилия, где можно сказать: „Эти ребята – проблема, и в ней виноваты фавелы“. Когда домохозяйка из среднего класса говорит священнику: „Мой мальчик – не преступник, ему нужна помощь“, – это воспринимается иначе. Это порождает сострадание, которое обычно не испытывают к самым нищим, маргинализированным слоям общества. У нас не было, наверное, ни одной семьи, которая не столкнулась с наркотиками».

Примеру Португалии последовали и другие страны. В Чехии, где после падения коммунизма на пражские клубы пролился целый дождь из наркотиков, закон о декриминализации был принят в 2010 году. Теперь там можно носить в кармане два грамма мета и не опасаться ареста.

Мне захотелось узнать побольше о том, как реализуется политика Португалии в отношении наркотиков, так что, поздравив доктора Гулау с прошедшим, я отправился на другой конец города, чтобы встретиться с Нуну Капашем, социологом и членом одной из «комиссий по перевоспитанию». Мы устроились в одном из кабинетов, где предстают перед лицом комиссии те, кому не повезло попасться с поличным.

«Мы провели декриминализацию в 2001 году, но я хочу подчеркнуть, что это не то же самое, что легализация или регулирование, – начал он. – Купить нелегальные вещества так же трудно, как и раньше, просто теперь за это нет уголовного наказания».

Хранение наркотиков является в Португалии административным правонарушением – теоретически за это могут оштрафовать, но это примерно как штраф за неправильную парковку или превышение скорости, – за такое никого не сажают в тюрьму. Если вы сами не торгуете, у вас не появится судимости, а работодатели даже получают налоговые льготы, если берут на работу выздоравливающих наркоманов.

«Когда кого-то ловит полиция, им вручают уведомление, что они должны прийти сюда. Если они не приходят, мы можем принять решение и без них, но мы предпочитаем личную встречу. Мы можем задать вопросы, чтобы понять, кто перед нами: наркозависимый или просто любитель принять что-нибудь время от времени, – и есть ли у человека другие проблемы. Для случайных потребителей, которые оказались у нас впервые, закон не предусматривает никаких санкций. Обычно единственная проблема этих людей заключается в том, что их поймали при покупке нелегального вещества», – продолжает Капаш.

Звучит странно – как если бы судья отпустил грабителя банков, потому что тот забыл надеть на дело маску. Но здесь так принято. Португальская система признает, что люди в любом случае будут употреблять наркотики, и кто-то справляется с этим лучше, кто-то хуже, и с этим нужно смириться.

«Главный вопрос с наркотиками в том, хватает ли у человека денег, чтобы их покупать. К примеру, Кит Ричардс из The Rolling Stones пятьдесят лет просидел на героине, но что-то никто не кричит, что он наркоман и его нужно изолировать от общества. Он ездит отдыхать на юг Франции, ему могут сделать переливание крови, чтобы очистить организм, и, конечно же, он принимает определенные меры предосторожности – например, не колет прямо в вену. Кстати, именно поэтому алкоголь так распространен и общепринят. Он дешев, его легко достать – можно перейти через дорогу, выпить рюмку виски и отлично провести следующие несколько часов. Можно быть алкоголиком с десяти-пятнадцатилетним стажем, а никто и не заметит.

Мы не проводим границу между тяжелыми и легкими наркотиками. Дело не в том, какие из них легкие, а какие тяжелые, – дело в том, как их применяют. Например, если я употребляю кокаин два раза в год – на Новый год и на день рождения, – а ты выкуриваешь по десять косяков в день, чей наркотик тяжелее?» – отмечает Капаш.

Поскольку все люди разные, бесполезно говорить им, что они поступают правильно или неправильно. Нуну и его коллеги общаются с клиентами, скорее, с позиции врача.

«Если ты придешь к врачу и он скажет тебе, что тебе следует есть поменьше соли, он знает, что, выйдя из его кабинета, ты продолжишь солить еду, но надеется, что информация о влиянии соли на организм, которую он тебе предоставил, поможет тебе быть осторожнее. Мы поступаем именно так.

Если ты – наркоман и говоришь мне, что тебе нужно лечение, я могу в тот же день положить тебя в клинику. Если бы я был судьей, я бы этого не смог. Мне пришлось бы подписать постановление, клиника должна была бы одобрить его, и его нельзя отправить по факсу – только заказным письмом. На это может уйти несколько дней, и все это время наркоман будет продолжать принимать наркотики. Но я работаю на Министерство здравоохранения, и, скорее всего, я знаком с нужным человеком из клиники. Наша система здравоохранения открыта для всех. Даже если у тебя было десять рецидивов и ты хочешь вернуться в программу, государство это оплатит».

Звучит замечательно. Но есть одна загвоздка. Комитет по перевоспитанию охватывает не все демографические группы.

«Обычно к нам попадают новички. Большинство из тех, кто здесь оказывается, не старше 25, – признал Нуну. – Я думаю, они до сих пор живут с родителями, так что, если им захочется принять наркотики, это приходится делать на улице. Мне, к примеру, сорок. Если я захочу покурить травки, я просто открою окно. Если у человека имеется свое жилье, то, скорее всего, он достаточно взрослый, чтобы осознавать риски, – но, если тебе пятнадцать и ты вылетел из школы, твои родители разводятся или тебя кто-то обижает, тебе захочется утешиться таким образом. Поэтому нам важнее уследить за такими вот непутевыми подростками, чем за взрослыми, которые курят план просто потому, что им это нравится».

Однако в этом-то и проблема. Одна из причин, по которым количество наркозависимых в Португалии снизилось после 2001 года, – ровно та же самая, по которой закончилась эпидемия крэка в США в середине 1990-х: она называется «эффект младшего брата». Младшие дети видели, как их родители или старшие братья и сестры пускают свою жизнь под откос из-за крэка и героина, – и ни в коем случае не хотели пойти по их стопам. Таким образом, хуже всего в Португалии дела обстоят у стареющих героиновых наркоманов, которые сидят на игле с 1990-х, – и до них комитет по перевоспитанию как раз не может добраться.

«Они просто не приходят, – рассказала Адриана Курадо, координатор проектов в IN-Mouraria, центре помощи наркоманам, расположенном в старом мавританском районе – Мурарии. – Большинство правонарушителей – подростки, которых поймали на курении конопли и направили сюда. Но с нашими главными клиентами это не срабатывает – они просто не приходят. И что от этого меняется? Ничего».

В Средние века, когда Португалия обрела независимость, Мурария превратилась в гетто, где проживали остатки мусульманского населения Лиссабона. С тех самых пор район оставался плавильным тиглем, в котором смешивалось множество культур – он славился своими потайными китайскими ресторанами и уникальным музыкальным стилем фаду, зародившимся именно здесь. Кроме того, до недавнего времени Мурария оставалась одним из самых бедных районов в городе, но усилия властей по облагораживанию территории и следующее за этим по пятам повышение цен постепенно вытесняют отсюда старожилов.

«Наши клиенты – в основном мужчины за сорок, обычно бездомные, безработные, больные, – рассказала Адриана. – Средний класс тоже испытывает проблемы, но основная цель властей – очистить центр от бедняков, которые тут никому не нужны. Сейчас здесь не найти дешевого жилья. Еще несколько лет назад они могли позволить себе комнату, но теперь вынуждены уезжать из города».

Я огляделся. Несколько человек, в основном пожилых, играли в карты, сидя на диванах. Стены пестрели постерами и листовками, и симпатичная испанка-волонтер ходила по помещению и раздавала всем сэндвичи. Каждый день в это учреждение, которое служит центром притяжения для местных аддиктов, приходит пятьдесят-шестьдесят человек. Здесь они могут общаться, обсуждать свои проблемы и обмениваться последними сплетнями. Здесь они могут отдохнуть, выпить кофе и зайти в интернет, записаться к врачу и получить помощь с миграционными или жилищными документами.

«Я бы сказала, что каждый шаг против запрета наркотиков – это шаг в правильном направлении, – сказала Адриана. – Я думаю, они правильно сделали, что декриминализовали наркотики 17 лет назад, но этого недостаточно. Мы смогли уменьшить стигматизацию, но она все еще существует. Необходимо регулирование рынка наркотиков – желательно всех, но хотя бы самых основных».

Сегодня район Касаль Вентозо выглядит иначе, чем раньше. Сойдя с поезда в Алкантаре, вы попадаете в ошеломляющую мешанину граффити, лиц знаменитостей и психоделических узоров, а выйдя из нее, оказываетесь рядом с мостом 25 апреля. Чуть дальше по дороге находится ярко-розовое жилое здание. В отличие от Мурарии, оно пока не подверглось облагораживанию, но и об апокалипсисе 1990-х напоминает мало. На первом этаже этого здания располагается штаб-квартира CRESCER.

«Я начал работать в Касаль Вентозо в 1998 году, – рассказал мне психолог Америко Наве. – Я знал, что люди лишаются рук и ног, что они умирают прямо на улицах от передозировки, и нет никаких программ по оказанию помощи этим людям. Так что в 2001 году мы с тремя моими коллегами основали CRESCER – и кинули клич по поиску аутрич-команд».

Португалия не первая декриминализировала наркотики: еще в 1988 году это сделала Коста-Рика. Но секрет успеха португальской политики в том, что она сопровождалась активными усилиями по минимизации вреда и щедрой социальной поддержкой. Идея минимизации вреда основана на том, что люди будут употреблять наркотики в любом случае. Их невозможно принудить к лечению, а если и так – нет никакой гарантии, что они не подсядут снова. Именно поэтому загонять их в клиники силой бесполезно; максимум, чего можно добиться, – сделать их привычку чуть более безопасной для них, снизив риски заражения ВИЧ, передозировки и других проблем. Аутрич-работники раздают презервативы, стерильные иглы и влажные салфетки, предлагают помощь и консультации. Конечно, скептики скажут, что это лишь поощряет наркоманов потакать своей слабости, но с другой стороны: если угроза смерти их не останавливает, то что остановит? Минимизация вреда направлена не на то, чтобы заставить людей отказаться от наркотиков, а на то, чтобы уменьшить сопутствующий ущерб.

В 2001 году португальское правительство начало финансировать программы реабилитации. Но в 2009-м, в результате всемирного финансового кризиса, многие источники средств истощились, и некоммерческие организации вроде CRESCER и IN-Mouraria остались без поддержки.

И потом, просто раздать наркоманам влажные салфетки – хорошо, но недостаточно. Общество все еще презирает drogados, и CRESCER пытается хоть как-то поддержать в них чувство собственного достоинства.

«Многие из них бездомные, и мы помогаем им с жильем, – сказал Америко. – Существует коммунальный дом, мы платим за аренду, воду и электричество. Когда наши клиенты находят работу и начинают зарабатывать, они платят нам 30 %. Но если у них нет денег, то ничего страшного.